Текст бизнес-книги "Записки PRофессионала"

Автор книги: Александр Чумиков

Раздел: Маркетинг; PR; реклама, Бизнес-книги

Александр Чумиков
Записки PRофессионала

© ООО Издательство «Питер», 2008

* * *

PRо что будет книга

Я – Александр Чумиков. Друзья, товарищи, приятели – по восхождениям, по бане, по учебе в различных заведениях – зовут меня «профессор». Я и вправду профессор, со всеми положенными атрибутами.

Сейчас мне 53 года, а в 1996 году, когда стал профессором искренне уважаемого мною МГУ им. М. В. Ломоносова, было 41.

А еще я нахватал целую кучу всяких общественных званий-должностей типа академика и даже президента Академии политической науки, академика и члена президиума Национальной академии социальных технологий и много чего другого.

Все правда, но не главное. А главное в том, что я – пиарщик. Что это такое, разжевано в 10 из 14 моих книг. Эта, стало быть, пятнадцатая.

Профессор и пиарщик – разные вещи? Ну почему же! Оба понятия можно объединить красивой аббревиатурой «PR». А потом имплантировать ее в оба слова: PRофессор, PRщик. Второе – что-то не очень. Лучше – PRофессионал.

Помню рассказ Ивана Бунина «Бернар». Там старый моряк говорит, умирая: «Кажется, я был хороший моряк». И сам Бунин признается, что хотел бы сказать о себе то же самое. Так и я хочу! Разве это плохо звучит: «Кажется, я был PRофессионалом?». И в данном качестве делал жизнь свою и влиял на окружающих, а не просто плыл по течению.

Вот об этом и будет книга.

* * *

Вы окунетесь в своеобразную PR-хронику, привязанную к конкретным годам, начиная с 1991-го, когда началась новая Россия и когда я стал проявлять себя в указанном выше качестве.

Каждому году сопутствовали значимые события, организации и, конечно же, люди. Как к этому всему подходить? Многие авторы сразу заявляют: все события и персонажи вымышленные, все совпадения случайные – дабы обезопасить себя от неприятностей.

Но я выбираю другую тактику. Все описанные в книге события действительно имели место. Что же касается организаций и людей, то подавляющее большинство из них назову по именам и фамилиям – ровно тем, которые организациям и моим героям принадлежали.

В немногих случаях сделаю исключения – когда информация о лицах и организациях может считаться конфиденциальной либо существуют иные юридические или этические ограничения. Но вымышленных фамилий и названий употреблять все равно не буду.

Это не автобиография! И не полная хронология событий! И далеко не про всех родственников, а тем более знакомых и партнеров здесь написано. Мания величия меня вроде бы еще не «подбила». Поэтому старался писать о том, что вам, читателям, как связанным с PR, так и нет, может показаться интересным.

Ну, вперед, что ли.

1991

Горы и путч

16 августа 1991 года на Северном Кавказе, в Кабардино-Балкарии, мы рубились на «пятерочную» вершину (в альпинизме все вершины подразделяются на шесть категорий трудности) Тютю-Баши. Тремя двойными связками лезли по скалам, ползли по острому гребню, на который иногда буквально приходилось садиться верхом, вертели ледобуры в белую стену и, наконец, достигли вершины. Пробыв на ней минут тридцать и перекусив, рванули вниз. Заблудились, наступила темнота, переночевали в мокрой палатке на леднике, плутали еще полдня, а потом вышли на знакомые ориентиры.

17 августа устроили еще одну ночевку в базовом лагере, а 18-го вечером добрались до маленького городка Тырныауз в Баксанском ущелье. Добыли трехлитровую баночку вина и, в ожидании попутного транспорта, который должен был доставить нас поближе к альплагерю «Эльбрус», ее прикончили. В лагерь пришли к полуночи и завалились спать.

19 августа мы с врачом и моим давним другом Анатолием Рябовым планировали вновь добраться до Тырныауза и там заночевать, чтобы не опоздать на улетавший утром 20-го из Нальчика в Москву самолет. Пошли на склад сдавать снаряжение, а там чудноватый с виду завскладом Коля говорит:

– В Москву? Давай-давай: как раз вас танки-то и встретят!

– Что за бред? Какие танки?!

Подробности о том, как видел в Тырныаузской гостинице по телевизору «знаменитые» трясущиеся руки ГэКаЧеписта Геннадия Янаева, как добирались до Москвы, как не взлетал самолет, не работали эскалаторы в метро; что творилось на улицах, опускаю – все это многократно описано, а нам надо двигаться в сторону пиара.

Но все-таки еще немножко прелюдии. Поскольку я не был ни апологетом низвергаемого режима, ни диссидентом, ни поклонником назревающего и неизвестного нового, то мне не нравилось все происходящее. И уже 21 августа вечером я уехал в далекую деревню Казеевка Пензенской области, где отдыхали жена Галя и десятилетний сын Тимофей. Жег на огороде костер, жарил шашлык, пил водку – не с горя и не с радости, просто с удовольствием от сочетания с простой неполитической природой. А когда вернулся в Москву дней через пять, PR сразу и начался.

Префект Брячихин и «Точка зрения»

В 1989 году я поступил в аспирантуру элитного заведения под названием Академия общественных наук ЦК КПСС. Очно учился первый раз в жизни, обилие свободного времени было необычно. Поэтому с удовольствием принял предложение создать и стать главным редактором московской общественно-политической газеты «Точка зрения». На партийные, заметьте, средства. И газета, и немножко денег на ее счету (которые никто не собирался ни отбирать, ни замораживать) продолжали существовать и в конце августа, после несостоявшегося путча.

Не успел я появиться в Москве, как мне позвонили от Алексея Михеича Брячихина, сказали, что есть какие-то виды на газету, и пригласили на встречу. Кто такой Брячихин? Сейчас его, конечно, подзабыли, а тогда он был очень популярен. Первый секретарь Севастопольского райкома КПСС Москвы и председатель Севастопольского райсовета, член Политбюро Российской компартии, он позиционировался как представитель ее демократического крыла, один из активистов популярного клуба «Коммунисты за перестройку». И незадолго до путча назначается префектом Западного округа – нового административного образования, детища тогдашнего мэра Москвы Гавриила Попова. Округа, административный передел были призваны бескровно угробить неудобный Моссовет, крикливые райсоветы и развязать руки новой власти. Но префектура округа к осени 91-го представляла собой явление почти эфемерное – без средств, полномочий, а порой даже и помещений – и, разумеется, нуждалась в информационной поддержке.

– Вы могли бы объединить усилия нескольких районных газет и создать единую, окружную? – спросил-предложил Брячихин.

– Да, конечно, – ответил я. – А ресурсы вы вложить намерены?

– На первом этапе попробуйте обойтись своими.

– Но хоть учредителем префектура выступит, поддержку окажет?

– Обязательно!

Буквально за неделю мы за свои деньги сделали газету и назвали ее, естественно, «Западный округ» – вполне оригинально по тем временам. Во всю первую полосу – карта района с фотографией здания бывшего Кунцевского РК КПСС на улице Ивана Франко, где разместилась префектура, и крупной надписью: «Новая власть – здесь».

Внутри – интервью с префектом, фотографии и краткие рассказы о членах его команды, схема нового властного устройства в Москве, информация о полномочиях супрефектов (по-нынешнему – глав управ районов).

Часть тиража отвезли в префектуру, другую пустили в розничную продажу. Газету продавали «дистрибьюторы» – дети, студенты, бабушки и дедушки; а также иные лица, верившие, что таким образом можно улучшить материальное положение и даже начать собственный бизнес. Тираж буквально «разлетелся», поскольку узнать про новую власть тогда было почти неоткуда.

А я подбил нескольких друзей-предпринимателей в учредители и вновь пошел к Брячихину.

– Вот хорошо-то! Давайте все соберемся, потолкуем.

Собрались, потолковали.

– Ну, так выступит префектура учредителем?

– Да я же сказал! – и Брячихин первым поставил под учредительным договором свою подпись и печать.

На следующий день мне позвонил помощник Брячихина и сообщил, что окружное издание будет создаваться… на базе другой газеты. Что ж, префект своему слову хозяин: хочет – даст, хочет – назад заберет.

Из моих «крестников» Алексей Михеич создал совет предпринимателей.

А что с «Точкой зрения»? Да все нормально! Зарегистрировал ее на себя и других физических лиц. В следующие 3–4 года газета выходила исключительно тогда, когда был спецзаказ на все содержание и весь тираж: под фестиваль «Красная площадь приглашает», под «Московский Сити» (о них я еще расскажу), под новую политическую партию. В то время желающих и способных зарабатывать деньги на газетных спецпроектах было еще не слишком много.

В середине 90-х годов «Точка зрения» перестала быть востребованной и спокойно, без надрыва ушла в небытие.

Надо сказать, что я начал мечтать о журналистике в 9-м классе, когда попал в гуманитарный класс 67-й московской школы (ныне – гимназия 1567). В 10-м ходил в школу юного журналиста на журфаке МГУ и печатался в «Московском комсомольце». Поступал на журфак и недобрал баллов, загремел в армию, потом – опять поступал и успешно, окончил и… работал совсем не в журналистике, а в комсомоле и партии. Но по журналистике скучал. Впрочем, скучай – не скучай, а проявиться тогда в качестве журналиста было трудновато. Я публиковал, конечно, что-то – одну-две-три статьи в год, но удовлетворения не испытывал.

И вот осенью 91-го меня просят подготовить какой-то материал для новой газеты «Вечерний клуб», а затем приглашают туда на работу – всего-навсего спецкором, а позже обозревателем. Согласился и бросился в пучину абсолютно свободной журналистики. Писать тогда можно было все и обо всем, что я и делал, не желая никакой другой жизни. Вряд ли это можно назвать пиаром – я занимался самой настоящей журналистикой, хотя материалы, конечно же, работали на имидж конкретных людей, организаций, проектов.

Что еще было в 91-м? В декабре защитил диссертацию по теме «Социально-политический конфликт: особенности диагностики и управления». Заведение наше переименовалось в Российскую академию управления (ныне – Российская академия государственной службы при президенте РФ) и отчаянно боролось за выживание. Данная задача решалась сложно, поскольку процентов восемьдесят аспирантского контингента работало над партийной тематикой. Поэтому меня и вынесли на защиту буквально на руках – смотрите, мол, у нас и реальная наука есть. К тому же с модным названием «конфликтология». Ее в качестве научного направления, способного приносить прикладные результаты, а заодно и денежный доход, я пиарил на протяжении последующих 5–7 лет.

1992

Илья Резник, «Вечерний клуб» и сыновья

Я пришел в гости к поэту Илье Резнику.

Он пел частушки:

 
Нам пример дает Европа,
Как живут ее сыны,
А мы ходим с голой жопой,
Лишь бы не было войны!..
 

Или вот:

 
Полюбила я парторга,
У него партийный орган,
С ним все беды нипочем:
Хрен обмотан кумачом…
 

Потом в «Вечернем клубе» появился мой материал под названием «Мужчина, который пишет для женщины, которая поет» с анонсом и фотографией на первой полосе. По поводу же частушек Илья рассказывал такую историю:

– Я прошлым летом в Пицунде написал за два дня, на спор, 104 частушки…

А еще я ходил в нашу Крылатскую церковь и брал интервью у ее настоятеля отца Николая.

Когда мой приятель стал одним из первых людей, перешагнувших миллионный рубеж накоплений, я попросил его рассказать об этом на страницах «Вечернего клуба» – и появилась «Исповедь миллионера».

Раскопал подробности личной жизни супрефекта Владимира Смышникова, которого поймали на взятке и посадили. Публикацию признали лучшей за какой-то период, а мне дали премию.

Писал о московских банях, о проблемах таможни, об особенностях книготорговли; встречался с новоявленным «Христом» Виссарионом, разведчиком Олегом Тумановым, вдовой Николая Рыбникова Аллой Ларионовой; рассказывал про Бориса Гребенщикова и ходил в гости к Валерии Новодворской – мне было интересно все, и я «оттягивался» по полной программе. Тем более что рабочий график был свободным и отсиживать за столом положенное время не требовалось.

Запоздалое творческое развитие шло запредельными темпами, и вскоре, с благословения главного редактора «ВК» Валерия Евсеева, мы втроем – я, Игорь Панков и Федя Мозговой – стали выпускать стебно-«крутую» газету в газете – «ВК и сыновья». Благословляя нас, Валерий Петрович сказал: «Что хотите, то и делайте – лишь бы народ читал». Ну, мы так и поступили. В первом выпуске «ВК и сыновья» я сделал целую полосу под рубрикой «Очень крутые маршруты», а там – «Война и мир генерала Аушева» (про героя-афганца, а впоследствии президента Ингушетии Руслана Аушева), «Я зол, похабен и груб» (про артиста Петра Мамонова), «Снежные барсы штурмуют Аннапурну» (про моего товарища-альпиниста, мастера спорта международного класса Владимира Башкирова).

Руководству понравилось: «Давайте мы вас наградим. Может, съездить хотите куда-нибудь?».

И мы поехали в Питер. Квасить начали в поезде, потом гудели еще дня 3–4 в городе на Неве и далее по дороге обратно. После этого появился очередной выпуск «ВК и сыновья» под заголовком «Сыновья с приветом из Северной Пальмиры». А в нем трогательный рассказ о посещении митьков в их штаб-квартире, анекдоты от Юрия Никулина, рассказанные в питерской гостинице «Октябрьская»; мой огромный материал «Баллада о черном рыцаре. Миллион секунд из жизни Александра Невзорова» (я достал Александра Глебовича прямо в знаменитой тогда студии «НТК-600») с довеском от Игоря Панкова «С точки зрения мамы» (а он параллельно доставал маму героя).

А вот переговоры с народным артистом СССР Кириллом Лавровым и лидером группы «Наутилус Помпилиус» Вячеславом Бутусовым результативными встречами не увенчались. Но все равно успели много. А как же это сочеталось с балдежом? А так: молодость, задор, здоровье.

И такой отрыв продолжался аж целых полгода.

Омари Сохадзе, Майя Плисецкая и «Красная площадь»

Летом 92-го я сидел в одной уютной квартире… ну, в общем, не один. Было хорошо, но денег оставалось катастрофически мало. Такие ситуации случались в моей жизни нередко, но подходил я к ним примерно одинаково: «Деньги – навоз, сегодня нету – завтра воз. Поэтому последнюю оставшуюся купюру надо оперативно пропить». Я побежал в магазин и купил две бутылки сухого молдавского вина. Думать о том, на что я буду покупать вино завтра, не хотелось. А хотелось вспомнить фильм «Семнадцать мгновений весны» со знаменитой и чрезвычайно загадочной фразой: «Они еще не знали…».

То есть и я не знал, что уже на следующей неделе мне придется плотно совместить журналистику с пиаром и освоить заветный рубеж объемом в миллион рублей. С нашими инфляциями-дефолтами-деноминациями вспомнить о том, что можно было купить на миллион в 1992 году, трудновато. Но с учетом того, что редакционные зарплаты колебались в пределах 5–10 тыс., сумма считалась неплохой. Что происходило в рамках этого миллиона, я теперь и расскажу.

Итак, две бутылки вина. И телефонный звонок. Звонила знакомая. Она излагала не очень желающему слушать мне историю о том, как готовится оперно-балетный фестиваль «Красная площадь приглашает», как для фестиваля на базе популярных тогда «Московских новостей» предполагалось выпускать специальную газету, как что-то там не склеивается. И предлагала взяться за это дело, используя упоминавшуюся уже «Точку зрения».

Следующим утром я сидел в хорошем двухэтажном номере безжалостно сметенной впоследствии с лица земли гостиницы «Интурист» на Тверской улице и беседовал с человеком по имени Омари Сохадзе, из визитки которого следовало, что он является генеральным директором фирмы «Интертеатр», она-то и организовывала фестиваль.

Что это за фирма? Как говорил сам Омари, «это агентская компания с филиалом в Лондоне, которая занимается международными контактами в области искусства». А сам он вроде бы окончил Тбилисскую академию художеств, преподавал в Московском архитектурном институте, занимался дизайном, писал пьесы и даже романы… А потом решил замахнуться на нечто более масштабное.

– Что вам нужно, чтобы быстрее начать работу? – спросил Сохадзе.

– Бюджет в… миллион рублей.

– Договорились. Что еще?

– Офис.

– Занимай соседний номер!

– Автомобиль.

– Э-э-э, дорогой, остальное сам решай.

Через неделю у меня работало 25–30 человек. Номер в «Интуристе» жужжал как улей. Стучали пишущие машинки (да-да, еще стучали, хотя сам я в Академии общественных наук уже привык и пристрастился к компьютеру и даже подумывал о покупке такового), люди бегали туда-сюда, в типографии «Московская правда» верстался макет. А я в одиночку определял содержание номера. Как в сказке про Курочку Рябу – не простого номера, а золотого; такого, чтобы его не просто интересно читать, но и чтобы он показывал все величие фестиваля «Красная площадь» вместе с организаторами.

Получалось? Во многом да. В первом номере, который удалось отпечатать вечером 3 июля, накануне открытия фестиваля, уже было интервью с одним из главных героев фестиваля – знаменитым испанским тенором Хосе Каррерасом, а рядом – с Игорем Моисеевым, Валентином Юдашкиным.

Во втором номере, который вышел через три дня, в разгар фестиваля, мы рассказывали о том, как фестиваль триумфально начался, как пели Евгений Нестеренко и Зураб Соткилава, танцевали Владимир Васильев и Екатерина Максимова, как гремели фейерверки и выражали свое удовлетворение именитые зрители.

Омари опять был доволен, заметив, однако, что номера надо активно продавать. На продажи я никогда не подписывался, не стал заниматься ими и на этот раз.

В третьем… Про третий Омари сказал, что его выпускать не надо. А я все равно оплатил все расходы и под занавес фестиваля выпустил. Хотя, может, и зря.

Еще надо сказать, что наряду со спецвыпусками «Точки зрения» я продвигал информацию о фестивале и в другие издания. А уж родной «Вечерний клуб» стал, разумеется, бессменным информационным партнером. PR мирно соседствовал с журналистикой, а иногда уступал ей пальму первенства.

Я и вовсе позабыл о пиаре, когда мне предложили (всего-навсего вдвоем с коллегой) поехать в аэропорт и встретить саму Майю Плисецкую. Она долгое время провела за рубежом, в конце 80-х – начале 90-х работала художественным руководителем балетной труппы «Театро лирико насиональ» в Мадриде. В Россию прилетела специально на фестиваль.

– Прибыл самолет из Мадрида, – буднично произнес голос из динамика. А в VIP-зале все спокойно: кроме нас с партнером, всего два человека – пожилая женщина да мужчина лет тридцати с небольшим. Родственники, знакомые?

В черных брюках, красной блузке со змеящейся золотой кистью. Рыжие волосы. Слегка напряжена: что за люди вокруг, как себя вести, на что настраиваться? Вручаю букет из 15 больших роз и начинаю спрашивать.

– …По поводу того, насколько много для меня значит отъезд в Испанию. Ничего не значит! Просто я работала в Испании, а теперь уже не работаю. В Испании больше нет классического балета, только модерн. Только без туфель, босиком – совершенно другой стиль. Им так нравится, но… это не мой профиль. Я люблю модерн, но не сильна в нем и тренером здесь не могла бы быть. Так что Испания – это уже прошедшее.

– Майя Михайловна, в одном из интервью Владимиру Васильеву задали вопрос: до каких же пор вы будете танцевать? А он ответил: видно, на том свете отдохнем. А ему уже шестой десяток…

– А мне седьмой. Так что ж, бросить? И чем прикажете заниматься?

– «Не знаю, кому на Руси жить хорошо, – говорили вы когда-то. – По-моему, никому». Изменилось ли что-то теперь?

– Я должна сначала все увидеть. Боюсь, что лучше не стало. Я слышу кругом только плохое. Но может быть… Я хотела бы, я очень хотела, я мечтала бы об этом… Если у вас есть такие букеты, не все потеряно.

– Вы сказали «у вас»?..

– Да у нас, конечно, у нас. У меня только эта культура, только этот язык. Родно мне только то, что тут. Поэтому и больно…

На следующий день она танцевала «Лебедя» на Красной площади. А в редакции «ВК» трепетно распечатывали сделанную наскоро в аэропорту черно-белую фотографию. На ней я был вдвоем с Плисецкой и… оказался слепым! Ничего, сказал ретушер (была и такая должность – никаких компьютерных технологий), мы тебе глазки откроем. И открыли – вышел сумасшедше-хитрый прищур. Зато Майя Михайловна получилась хорошо! И опять на первую полосу. Я на глазах становился знаменитым журналистом и… все больше углублялся в PR…

История с «Красной площадью» закончилась одновременно помпезно и прозаично. Мы отметили успех в банкетном зале Кремлевского дворца съездов. В честь главного гостя – Хосе Каррераса – из Испании самолетом подогнали шампанское Codornio. Среди гостей был даже старик Иван Козловский – бодрый и веселый в свои 90 с лишним лет. От власти присутствовал вице-мэр столицы Сергей Станкевич.

А потом Омари Сохадзе объявил себя банкротом. Из заветного миллиона я получил 700 тыс., чего хватило, чтобы расплатиться с нанятыми людьми и самому не думать хотя бы о том, на сколько бутылок еще хватит. И начал собирать рюкзак.

Среди стрелков из «Эдельвейс»

С конца 70-х годов я занимался горным туризмом, а позже альпинизмом. А настоящим крестным отцом для меня здесь стал человек-легенда, мастер спорта международного класса Владимир Кавуненко – о нем я также неоднократно и с удовольствием писал и в «ВК», и в других изданиях.

Владимир Дмитриевич был горазд придумывать альпинистские проекты, и очередной из них вызрел как раз к лету 1992 года: почему бы к 50-летию военных событий на Кавказе не встретиться ветеранам обеих сторон на Эльбрусе и не пожать друг другу руки?! Пусть с ними приедут дети и внуки, чтобы было кому продолжить традицию. И пусть эта акция – ее назвали «Эльбрусиадой примирения» – станет примером поколениям сегодняшним и будущим.

Сомнительно? Это на первый взгляд. А если разобраться…

Я разобрался. А после этого в течение нескольких месяцев, лет, да и по сей день пиарю (всегда бесплатно, заметьте!) эту самую «Эльбрусиаду», а вместе с ней – малоизвестные или неизвестные вовсе события Кавказской войны образца 1942 года. Для чего? Чтобы знали и не забывали, поскольку забывчивость в данном случае оборачивается потерей человеческих жизней!

Итак, заработал организационный механизм. Пользуясь давними связями между Краснопресненским районом Москвы и Баварией, провели переговоры с немцами – те приняли идею на ура. Презентация в Москве, в Доме дружбы народов под специально выученные бардами Олегом Митяевым и Костей Тарасовым альпинистские песни (Олег с Константином и на «Эльбрусиаду» с нами поехали); потом в Мюнхене, и вот уже готова программа, пик которой приходится на 18 августа 1992 года. В этот день по 50 человек с каждой стороны должны взойти на Эльбрус и установить на его вершине флаги России и Германии.

Стоит ли предполагать, что немцы забыли о событиях полувековой давности, а мы их вроде как разбудили? Нет, разговоры в ветеранских организациях Баварии шли давно. Не о помпезном восхождении и, конечно, не о флагах на вершине – о том, что России трудно сейчас, что в Приэльбрусье до сих пор есть объекты, не восстановленные после войны, а значит, надо помочь. Собирали деньги. И тут как нельзя кстати пришлась идея «Эльбрусиады примирения».

Так вот о мало– и неизвестном. 17 августа 1942 года группа немецких альпинистов, руководимая хауптманом 1-й горнострелковой дивизии «Эдельвейс» Хайнцем Гротом (старик был жив и в 92-м)…

Впрочем, не будем спешить. Давно известно, что двуглавый Эльбрус является высочайшей вершиной Европы (5621 и 5642 м). Данное обстоятельство привлекало к нему внимание восходителей с начала XIX века. А в 30-е годы XX века счет восходителям пошел на тысячи – в рамках армейских и гражданских (включая колхозно-совхозные) альпиниад на Эльбрус восходили по несколько сотен участников одновременно. В 1940 году на территории СССР действовало 40 альплагерей, где ежегодно проходили подготовку до 30 тыс. альпинистов.

– В 1935 году мне исполнилось 17 лет. Я перешла в 10-й класс, но уже была инструктором по альпинизму, – рассказывала мне Любовь Кропф, мастер спорта по альпинизму, проводник-медсестра в период боев на Кавказе, жена одного из основоположников советской альпинистской школы Фердинанда Кропфа. – В августе мы проводили альпиниаду Кабардино-Балкарии. Вблизи Чегета разбили лагерь, куда каждый колхоз, совхоз доставлял свою команду, обеспечивая ее транспортом (ишаками), палатками, продуктами. Имелись у нас спасотряды, впервые на Эльбрусе использовались радиостанции. Четырьмя колоннами мы подняли на Эльбрус 638 человек…

Бывали здесь в ту пору и зарубежные «друзья» типа офицеров германского рейха. Все правильно у Высоцкого: «А до войны вот этот склон немецкий парень брал с тобою». Потом немецкий парень пришел сюда опять, но встретился уже не «с тобою», так как с началом мобилизации отечественных альпинистов стали призывать в армию на общих основаниях и они оказались рассеянными по разным фронтам и широтам. В Приэльбрусье же вошли 1-я горнострелковая дивизия «Эдельвейс» генерал-лейтенанта Ланца и 4-я горнострелковая генерал-майора Эгельзеера. Они комплектовались исключительно из альпинистов, горнолыжников, горных стрелков, имевших опыт ведения боевых действий в горах, оснащались специальным снаряжением и числились в ряду лучших соединений немецкой армии.

Кто им противостоял? Наши по названию горнострелковые, а на деле не приспособленные для войны в горах части. Отличие их от обычных частей заключалось лишь в том, что автомобильный транспорт частично заменялся на вьючный, а артиллерийское вооружение было несколько облегченным. Необходимая горная подготовка, снаряжение в этих соединениях отсутствовали. Полбеды, если необученные парни погибали в немногочисленных боях, но нередко дело не доходило и до боя: замерзали, проваливались в трещины, задыхались в лавинах.

В 42-м, в разгар горной войны, наступило «прозрение»: верховный главнокомандующий Иосиф Сталин отдал приказ собирать альпинистов по всем частям и отправлять на Кавказ. В полках появилось по 1–2 инструктора альпинизма на всех. Но время было упущено – немцы прочно встали на ключевых перевалах.

И, стало быть, 17 августа 1942 года Хайнц Грот вышел на перевал Хотютау. В бинокль увидели «Приют Одиннадцати» (небольшая гостиница: построена в 1939 году на высоте 4200 м, сгорела в 1999 году) и людей в военной форме на нем (на Приюте находилось отделение солдат во главе с лейтенантом и трое зимовщиков). А дальше Грот предпринял необычный ход: в одиночку и без оружия, с белым полотенцем, он, пересекая ледники, взобрался на Приют и начал жестами и рисунками разъяснять присутствующим, что обстановка сложилась неблагоприятная. В заключение предложил убираться на все четыре стороны, что и было сделано после бурных обсуждений без единого выстрела… Вскоре на вершине взвились штандарты со свастикой.

Но не это осталось в советской истории. Остался февраль 43-го, когда Приют вновь опустел. И тоже без выстрелов и кровопролитий поднялись сюда три особых отряда рабоче-крестьянской Красной Армии. Подпорченные ветром и снегом, на вершине еще трепыхались лохмотья былого величия: сняли, отправили в штаб Закавказского фронта, поставили взамен красные флаги.

Вот что говорится по этому поводу в одной из отечественных книг.

Зимой 1942–1943 годов альпинисты – участники обороны Кавказа помогли нашим войскам сбить упорно оборонявшегося врага с Приюта Одиннадцати… Фашисты отбили две атаки советских войск. Третьего удара… гитлеровцы не выдержали и начали поспешный отход от Главного хребта…

А вот как трактовал события участник «Эльбрусиады примирения», ветеран дивизии «Эдельвейс», бывший офицер 1-го горного дивизиона Георг Швильм.

Успешные операции Красной Армии под Сталинградом в ноябре-декабре 1942 года вынудили немецкие части отступать. А нам ничего не оставалось, как догонять их, дабы не оказаться отрезанными. Первого января 43-го, в соответствии с приказом, мы начали отход из Приэльбрусья. Разумеется, если бы обстановка на основном фронте благоприятствовала германской армии, мы бы остались на месте. Запасов хватало на всю зиму, а весной мы планировали спуститься в Грузию…

Вслед за рассказом Швильма я слушал рассказ Алексея Немчинова, бывшего инструктора альпинизма 903-го полка, о том, как снимали с вершин фашистские флаги.

Шли в валенках, прикручивали к ним кошки. Ледоруб у кого был, у кого – нет. На Восточную вершину пошли 17 февраля в 12 ночи, а забрались около 12 дня, потому что очень ослабли – кончилось продовольствие. На Приюте, откуда начиналось восхождение, оставалась, правда, картошка, которую немцы полили керосином, мы отмачивали ее и ели. А еще обнаружили взорванные консервы, они тоже сгодились. Накануне, 10 февраля, был мой день рождения, по такому случаю сумели убить двух галок…

Зачем я вспоминаю мемуарные рассказы ветеранов давно прошедшей войны? Затем, что почти ставшие достоянием прошлого в 90-х альплагеря сейчас понемножку возрождаются, но даже уровня 1940 года не достигли (равно как и альпинистская подготовка в целом). Затем, что есть альпинизм громких российских рекордов, но нет альпинизма как серьезного элемента общевойсковой подготовки. Затем, что есть у нас интересы и на Кавказе, и в Средней Азии, где 5 человек на значимом перевале могут отражать атаки роты и батальона. Отсюда мемуары – и не мемуары вовсе, а самый настоящий PR. Вполне патриотичный притом.

А в 92-м все кончилось хорошо. Руководство Кабардино-Балкарии вызвало инициаторов «Эльбрусиады» в Нальчик и… запретило восхождение. А чтобы чего не вышло, послало к нам отряд милиции специального назначения. Спецназовцы поднялись по канатной дороге до высоты 3500 м и остановили кресельную дорогу, по которой можно было подняться еще на 300 м. Но одеты они были (история повторяется!) в легкую летнюю форму, и когда стало холодно, спустились вниз. А мы – пешком, с минимумом продовольствия – на Приют Одиннадцати, а оттуда, ночью, на восхождение.

Из 47 пришедших на Приют немцев Эльбрус покорили 35. Невероятно, но среди них был 78-летний Альфред Альтман, воевавший в составе «Эдельвейса» на Кавказе. И 65-летний Мишель Швейднер, получивший прозвище «гном-весельчак» за маленький рост и жизнерадостность. Юнцом он, покрываясь от ужаса холодным потом, жег американские танки во Франции, потом сидел в тюрьме. В 92-м Мишель – архитектор и заядлый альпинист. Пробовали еще несколько ветеранов, но сил не хватило.

Что касается наших участников войны, то претендовал и зашел (в кислородной маске) лишь один – известный фотожурналист и мастер спорта по альпинизму 65-летний Евгений Гиппенрейтер. Однако следующие поколения не подвели и забрались на вершину – среди них и Владимир Кавуненко, и автор этих строк.