Книги по бизнесу и учебники по экономике. 8 000 книг, 4 000 авторов

» » Читать книгу по бизнесу Российская коррупция Александра Кирпичникова : онлайн чтение - страница 3

Российская коррупция

Правообладателям!

Представленный фрагмент книги размещен по согласованию с распространителем легального контента ООО "ЛитРес" (не более 20% исходного текста). Если вы считаете, что размещение материала нарушает ваши или чьи-либо права, то сообщите нам об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?

  • Текст добавлен: 6 сентября 2015, 04:00

Текст бизнес-книги "Российская коррупция"


Автор книги: Александр Кирпичников


Раздел: Юриспруденция и право, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Царь и его тесть Милославский всячески старались ублажить москвичей, стрельцов угощали вином и медом. Алексей Михайлович воспользовался крестным ходом и обратился к народу с речью: «Очень я жалел, узнавши о бесчинствах Плещеева и Траханиотова, сделанных моим именем, но против моей воли; на их места теперь определены люди честные и приятные народу, которые будут чинить расправу без посулов и всем одинаково, за чем я сам буду строго смотреть». Народу были обещаны и другие милости, и царю удалось спасти боярина Морозова.

Московский мятеж 1648 года – единственное в российской истории восстание народа против коррупции и коррупционеров. Этот уникальный бунт закончился народной победой, и верховная власть единственный раз признала свою неправоту и правоту народа. Мятеж оказал непосредственное влияние на принятое в следующем году Соборное уложение, которое действовало более двух веков. В нем был закреплен запрет на посулы судьям. При неправом суде за взятку пострадавшая сторона могла обратить иск против судьи, причем в тройном размере. В этом случае с судьи взыскивались судебные пошлины, пересуд и правый десяток (пошлина с оправданной стороны), которые шли в пользу казны. За принятие посулов судьи должны были сниматься с должностей, думные чины «лишаться чести», а недумные подвергаться «торговой казни».

Уложение наложило запрет на взяточничество не только в суде, но и за нарушение воинской обязанности. Так, если боярин или воевода отпускал ратных людей со службы без царского указа за взятки, то по слову государя он подвергался жестокому наказанию.

В разделе о государевой чести и государевом дворе в Уложении 1649 года указаны разные случаи заговоров против государя, измен и бесчинств. С этой поры узакониваются донос об измене и угроза казнью за недонесение о каком-либо заговоре против царя. Психология доносительства получила правовое основание и оказала колоссальное отрицательное влияние на нравственное состояние общества, послужила одной из основ коррупции, поскольку донос в российском тоталитарном обществе всегда служил важнейшим орудием вымогательства.

Законодательный запрет не мог, разумеется, прекратить взяточничество. В 1654 году Алексей Михайлович издает указ, в котором говорится, что князь Кропоткин вместе с дьяком Семеновым взял с гороховлян (дворян из города Гороховца) за неприписку их к Москве для несения службы 150 рублей. За это царь повелел в Разрядной книге записать, что князь – вор и посульник, а дьяка бить кнутом по торгам. Из указа 1663 года узнаем, что сибирский воевода Василий Голохвастов в своеобразной форме продолжил дело Плещеева. Он отдал «блудных жен» на откуп в корчму, и им велено было наговаривать на своих клиентов – проезжих купцов. Несчастных посетителей дома терпимости, обвиненных в воровстве и разбое, ждала тюрьма. А оттуда был только один путь на свободу – дать выкуп воеводе.

Яростную борьбу со взяточничеством начал Петр I. Указом 1714 года было запрещено получение любого рода взяток и установлено, что взяточник должен быть «весьма жестоко на теле наказан, всего имения лишен, шельмован и из числа добрых людей низвергнут или смертью казнен». Чтобы никто из служащих не мог отговориться незнанием указа, царь повелел объявить его всем чиновникам под расписку и отбирать ее с каждого вновь принимаемого на государственную службу, а для сведения народа прибить на торгах печатные объявления.

Через несколько дней после учреждения Сената царь ввел должности фискалов, в обязанности которых вменил «над всеми делами тайно подсматривать», проведывая и изобличая на суде «всякие преступления, взятки, кражу казны и прочее». При Сенате была введена должность обер-фискала, и он действовал с помощью раскинутой по всем областям и ведомствам сети фискалов. Но никакая тайная полиция не могла удержать от поборов и мелких чиновников, и сановитых, и само окружение императора. Суровые меры не помогали. Александр Меншиков, самый близкий сподвижник императора, обласканный им непомерно, сделанный из пирожников герцогом Ижорским и светлейшим князем, был наипервейшим казнокрадом и взяточником. Как сказал о нем историк Василий Осипович Ключевский, Меншиков был «отважный мастер брать, красть и подчас лгать, не умевший очистить себя даже от репутации фальшивого монетчика». Он окружал себя такими же хищниками, каким был сам, и те обогащались за счет казны и взяток и обогащали своего ненасытного патрона.

Крупный скандал возник в связи с воровством на подрядах для армии. Помимо самого «светлейшего» в нем оказались замешанными именитые вельможи – и сухопутный генерал-адмирал граф Ф. М. Апраксин, и канцлер граф Г. И. Головкин, и еще многие. По результатам расследования на самого Меншикова был наложен денежный начет – около 145 тысяч рублей (которые он так и не внес), Апраксин и Головкин отделались испугом – конфискацией прибыли, а петербургского вице-губернатора Якова Корсакова и двух сенаторов – князя Григория Волконского и Опухтина публично высекли в Сенате кнутом.

В 1720 году Берг-коллегия направила на Урал гвардейского капитана Василия Никитича Татищева. Он был послан для того, чтобы «в Сибирской губернии, на Кунгуре и в прочих местах, где отыщутся удобные места, построить заводы и из руд серебро и медь плавить». Энергичные меры Татищева по открытию новых заводов (один из них на реке Исети положил начало Екатеринбургу), сбережению лесов и основанию двух горных школ вызвали недовольство могущественного клана Демидовых. Никита и Акинфий Демидовы – уральские горнозаводчики – пользовались покровительством самого Петра и были полновластными хозяевами обширного уральского края. В казенных заводах они видели конкурентов своим частным, а в Татищеве усмотрели соперника своей безраздельной власти. Попытки подкупить Татищева не удались, и тогда Демидовы обвинили его в получении взяток.

Слушание затянувшегося дела Татищева состоялось в Сенате в 1723 году. Было решено: за то, что Демидов «дерзнул Его Величество в неправом своем деле словесным прошением утруждать», взыскать с него штраф – 30 тысяч рублей. Тут горнозаводчикам не смог помочь даже сам Меншиков, боявшийся расследования дела об изготовлении фальшивой монеты на Невьянском заводе, ибо при дворе было известно, что он покрыл фальшивомонетчиков. Впрочем, Петр смягчил наказание и скостил штраф до 6 тысяч в пользу Татищева «за оболгание». Но и эта сумма была настолько велика, что превысила – и намного – жалованье, которое получил Татищев за все годы службы. Для Демидовых же эта сумма была ничтожной, и своей цели они достигли: Татищев был отозван с Урала.

Многолетнее следствие сумело изобличить в казнокрадстве и взяточничестве сибирского губернатора, князя Матвея Гагарина. Среди прочего его обвиняли в получении взяток за отдачу на откуп «винной и пивной продажи». Сенат приговорил Гагарина к смерти, и Петр утвердил приговор. Сам князь во всем повинился. Он писал царю в просьбе о помиловании: «…И я, раб Ваш, приношу вину пред Вашим Величеством, яко пред самим Богом, что правил Сибирскою губерниею и делал многие дела просто непорядочно и не приказным поведением, також многие подносы и подарки в почесть и от дел принимал и раздачи иные чинил, что и не подлежало, и в том погрешил пред Вашим Величеством…» 16 марта 1721 года губернатор был повешен перед окнами Юстиц-коллегии в присутствии царя, всего двора и своих родственников. Спустя некоторое время виселицу перенесли на площадь перед Биржей и в ноябре с помощью железных цепей останки укрепили на виселице. Так Петр устрашал.

Но жестокость не смогла пересилить корысть, и в январе 1724 года был в свою очередь уличен во взяточничестве рьяный изобличитель сибирского губернатора обер-фискал Алексей Нестеров. Его приговорили к наиболее жестокой казни – колесованию. Подобно Ивану Грозному, Петр любил устраивать пышные устрашающие спектакли. Под высокой виселицей, где еще недавно висело тело князя Гагарина, соорудили эшафот – помост и сзади четыре высоких шеста с колесами, спицы которых были обиты железом. Шесты предназначались для отрубленных голов. Приказным и канцелярским чиновникам было велено присутствовать при казни. Сам царь с окружением наблюдал за казнью из окна Ревизион-коллегии. Сначала отрубили головы трем фискалам, а затем палачи взялись за обер-фискала. Нестерову поочередно раздробили сперва одну руку, затем ногу, потом другую руку и ногу. К нему подошел священник и стал уговаривать сознаться, обещая от имени государя милость – немедленно, без дальнейших мучений, отрубить голову. Но Нестеров ответил, что все сказал, тогда его поволокли по помосту туда, где были отрублены головы трем фискалам, и положили лицом в их кровь. Заставив испытать весь возможный набор мучительства, только после этого обезглавили.

В ноябре 1724 года по приказу Петра I были арестованы фаворит императрицы Екатерины Виллим Монс, незадолго до того пожалованный в камергеры, и его сестра, статс-дама Матрена Балк. Об отношениях императрицы с камергером и его влиянии на государственные и частные дела хорошо знали при дворе, до поры до времени не знал сам Петр. Но «доброжелатель» всегда найдется, и царь получил анонимный донос о близости императрицы с фаворитом. Не доверяя никому секретного дела, затрагивающего его лично, Петр сам допрашивал Монса. Формальное обвинение во взяточничестве скрыло преступление совсем иного рода. Суд из девяти назначенных Петром судей вынес приговор, где было записано, что «…преступления учинил Монс в своей должности, понеже он над всеми вотчинами Ее Величества и над всем управлением командиром был… А так как Монс по делу явился во многих взятках и вступал за оные в дела, не принадлежащие ему, и за вышеописанные его вины мы согласно приговорили: учинить ему, Виллиму Монсу, смертную казнь, а именье его, движимое и недвижимое, взять на Его Императорское Величество». Петр утвердил приговор. Монсу отрубили голову на эшафоте, воздвигнутом на Троицкой площади, и водрузили ее на высокий шест. При дворе толковали, что, если б Монс был уличен только во взятках, его бы не постигла смертная казнь.

У обезглавленного тела брата выслушала приговор перепуганная и униженная сестра фаворита: «Матрена Балкова! Понеже ты вступала в дела, которые делала через своего брата Виллима Монса при дворе Его Императорского Величества, непристойные ему, и за то брала великие взятки, и за оные твои вины указал Его Императорское Величество: бить тебя кнутом и сослать в Тобольск на вечное житие». Пять ударов кнутом по обнаженной, вздрагивающей то ли от холода, то ли от страха женской спине, а через неделю Матрену Балк усадили в сани и под конвоем трех солдат повезли в Сибирь. Труп Монса с неделю лежал на эшафоте, а когда помост стали ломать, выволокли догнивать в особо устроенное колесо. На столбах, поставленных у эшафота, в день казни были прибиты «росписи взяткам». Роспись самого Монса не сохранилась, но до нас дошла роспись Матрены Балк:

«1. С Еремея Меера – 300 червонных.

2. С Любсовой жены – парчу на кафтан да штоф шелковый на самар.

3. С Льва Измайлова – три косяка камки да 10 ф. чаю.

4. С царевны Прасковьи Ивановны – 500 рублей, да кусок полотна варандафского, да всякие столовые запасы.

5. С князя Алексея Долгорукова – 6 лошадей да коляску.

6. С Петра Салтыкова – возок.

7. С светлейшего князя (Меншикова. – А.К.) – перстень золотой, муки 50 четвертей, да с княгини его ленту, шитую золотом…»

В росписи – 23 позиции и среди тех, кто давал взятки, – имена князей Долгоруких, Голицыных, Черкасских, Гагарина, графа Головкина, баронессы Шафировой, Артемия Волынского и других важных и менее важных персон. Перед сердечным другом Екатерины и его сестрой заискивали и прежняя боярская знать, и новые вельможи, и родственники императора.

Монс добился такой благосклонности царицы, которая была старше его на четырнадцать лет, и имел на нее такое влияние, что «всякий, – писал в своем донесении австрийский посол граф Рабутин, – кто обращался к нему с подарками, мог быть уверен в исходатайствовании ему милости у императрицы». Сам гордый Меншиков, любимец Петра, но обвиненный в казнокрадстве и разных злоупотреблениях, настолько крупных, что даже он попал в опалу, опасаясь худшего, поспешил за помощью к вошедшему в силу камергеру государыни: подарил ему лошадь с полным убранством, устроил в своем доме свадьбу его племянника Петра Балка и, крайне скупой, угощал за свой счет многочисленных гостей. Издержки даром не пропали: Монс похлопотал за «светлейшего» перед Екатериной. А императрица неотступно просила мужа о прощении опального князя, и царь уступил. Пригрозив, если не исправится, лишить его головы, он простил своего любимца.

Вечером в день казни Петр прокатил Екатерину мимо шеста с посаженной на него головой казненного. И, как гласит легенда, государыня без смущения сказала супругу: «Как грустно, что у придворных столько испорченностей». Когда голова Монса была снята с шеста, Петр приказал положить ее в спирт и поставить на ночной столик в спальне императрицы.

Глубокий мыслитель и большой поэт Максимилиан Волошин в поэме «Россия» точно и сжато отобразил ход движения российской истории от прошлого к настоящему. Небольшие выдержки из нее, как бы иллюстрирующие повествование, приведу здесь и далее:

 
Великий Петр был первый большевик,
Замысливший Россию перебросить,
Склонениям и нравам вопреки,
За сотни лет, к ее грядущим далям.
Он, как и мы, не знал иных путей,
Опричь указа, казни и застенка.
 

В последний год жизни Петр внимательно следил за делами о казнокрадстве, и тучи снова сгустились даже, казалось, над непотопляемым Меншиковым. По мнению столичных иноземцев, проживи Петр еще несколько месяцев, и мир услыхал бы о многих и великих казнях. Но самодержавная власть досталась Екатерине. Дочь литовского крестьянина и жена шведского солдата, взятая в плен при штурме русской армией Мариенбурга, сделала необыкновенную карьеру, превратившись из служанки Марты Скавронской в императрицу Екатерину Алексеевну. Неграмотная Екатерина встала во главе России задолго до ленинского призыва кухарок к управлению государством. Милого сердцу фаворита ей было уже не вернуть, но за его сестрой гонец поскакал, когда Петр еще не был похоронен. Матрена Балк не успела доехать до Сибири, она была возвращена с половины пути. Ее будущее благополучие и карьера детей были обеспечены: всех их осыпали наградами и чинами.

После смерти сурового властителя «птенцы гнезда Петрова» полностью освободились от страха:

 
Зажатое в державном кулаке
Зверье Петра кидается на волю:
Царица из солдатских портомой,
Волк Меншиков, стервятник Ягужинский,
Лиса Толстой, куница Остерман —
Клыками рвут российское наследство.
 
 
Петр написал коснеющей рукой:
«Отдайте все…» Судьба же дописала:
«…распутным бабам с хахалями их».
…………………………………………………..
Пять женщин распухают телесами
На целый век в длину и ширину.
Россия задыхается под грудой
Распаренных грудей и животов.
 

Ключевский заклеймил правителей послепетровской России:

«…Когда в лице Екатерины I на престоле явился фетиш власти, они почувствовали себя самими собой и трезвенно взглянули на свои взаимные отношения, как и на свое положение в управляемой стране: они возненавидели друг друга, как старые друзья, и принялись торговать Россией, как своей добычей. Никакого важного дела нельзя было сделать, не дав им взятки; всем им установилась точная расценка с условием, чтобы никто из них не знал, сколько перепадало другому. Это были истые дети воспитавшего их фискально-полицейского государства с его произволом, с его презрением к законности и человеческой личности, с притуплением нравственного чувства».

Если не знать конкретного адреса этой характеристики, то можно отнести ее к правителям посткоммунистической России, детям воспитавшего их советского военно-полицейского государства.

С воцарением Екатерины I началась эпоха фаворитизма, захватившая весь XVIII век. Управление государством сосредоточилось в руках менявшихся любимцев самодержца. Все временщики – Меншиков, Долгорукие, Бирон, Шуваловы, а также Орловы, Потемкин, Зубов и другие многочисленные любовники Екатерины II, завершившей царство женщин на российском престоле, смотрели на казну, как на собственный карман, грабили ее без стеснения и принимали щедрые подарки от многочисленных просителей и искателей.

Меншиков, обласканный еще Петром непомерно, при Екатерине I стал полновластным хозяином страны. Он наворовал и набрал столько, что это не может присниться даже самым наглым нынешним генералам. Его владения превышали территорию иных европейских государств и находились не только в Российской империи: он имел значительные земли в Ливонии, прусский король пожаловал ему округ Рюген, а император Священной Римской империи Карл VI – княжество Козельское в Силезии. Когда в 1728 году Петр II отправил его в ссылку, у него было отобрано 90 тысяч крестьян, города Ораниенбаум, Копорье, Раненбург, Ямбург, Почеп и Батурин, 13 миллионов рублей, из которых 9 миллионов находились в иностранных банках (уже тогда нувориши вывозили капитал за границу), 200 пудов золотой и серебряной посуды, бриллианты, недвижимость и многое другое. В наши дни это оценивалось бы миллиардами долларов.

Финансовое положение России, крайне напряженное при Петре, превратилось в катастрофическое при его преемниках. Насилие над страной и ее народом только ради собственной выгоды и удовольствия стало нормой при беспутном малолетке Петре II и Анне Иоанновне с ее возлюбленным – Бироном.

Всесильный фаворит Анны Иоанновны Эрнест Иоганн Бирон, волей императрицы ставший герцогом Курляндским, вывез в Курляндию колоссальные деньги на строительство двух дворцов, скорее королевских, чем герцогских. Бирон практически был самодержавным правителем России и распоряжался ресурсами страны в своих интересах. Много миллионов было затрачено на покупку бриллиантов и других драгоценных камней для семейства Бирона. Как засвидетельствовал в своих мемуарах фельдмаршал Миних, не было в Европе королевы, которая имела бы столько драгоценностей, сколькими обладала герцогиня Курляндская.

Мнение фаворита было решающим в государственных делах, и даже ближайший родственник императрицы Анны Иоанновны – главнокомандующий Москвы граф Семен Салтыков прибегал к его содействию. Случилось, что в 1733 году он прогневал матушку-царицу пьянством и непомерным даже по тем временам взяточничеством, и тогда он обратился к временщику с просьбой о заступничестве: «…а что на меня вредя доносят, будто бы изо взятку идут дела продолжительно и волочат, и то истинно, государь, напрасно». Бирон заступился, и через две недели Салтыков поручил сыну: «…отнеси к ее сиятельству (Бенигне Бирон. – А. К.) два меха и горностаи и при том скажи: приказал батюшка вашей светлости донесть, чтоб оныя носили на здоровье».

Любимая Петрова дщерь Елизавета, провозгласившая себя наследницей его преобразований, забирала себе казенные доходы и, когда у нее просили денег на нужды государства, отвечала: «Ищите денег где хотите, а отложенные наши». Ее фавориты делали со страной, что хотели и, обогащаясь сами, привели финансы в полное расстройство. Губернаторы и воеводы, и их чиновники не получали жалованья и кормились взятками. Суды использовали законы только на пользу сильнейшему и богатейшему. При крайней жестокости законов правосудие заботилось лишь об интересах платившего дороже. Генерал-прокурора Сената Глебова даже при дворе считали плутом и мошенником.

Западные державы соперничали друг с другом, используя корыстолюбие российских вельмож, чтобы направить внешнюю политику восточного колосса в нужное им русло. Датский королевский двор периодически делал ценные подарки «жадному к интересу», как писал о нем Державин, временщику Елизаветы графу Петру Шувалову. Канцлер империи граф Алексей Бестужев-Рюмин при окладе 7 тысяч рублей в год получал еще «пенсион» от британского правительства – 12 тысяч рублей и требовал от него прибавки. Его постоянный соперник при дворе за влияние на Елизавету, граф Иоганн-Герман Лесток получал ежегодную пенсию в размере 15 тысяч ливров от главного врага Англии – французского двора. О чьих интересах прежде всего беспокоились эти государственные мужи?

Положение сложилось нетерпимое, и умная Екатерина II уже через месяц после восхождения на престол издала указ о борьбе со взяточничеством (июль 1762 г.). В нем говорилось, что нет не пораженного язвой лихоимства правительственного учреждения, и в торжище превратились суды: «…ищет ли кто места – платит, защищается ли кто от клеветы – обороняется деньгами, клевещет ли на кого кто – все происки свои хитрые подкрепляет дарами». Царским гневом грозила Екатерина неправедным судьям.

Но ничто не помогло, и годы спустя императрица признала свое бессилие – правосудие по-прежнему продавалось платившему дороже. Одному из своих придворных она даже подарила вязаный кошелек, чтобы ему было куда складывать взятки. Губернаторов она предпочитала не менять: старые уже награбили, а вновь назначенный начнет грабить сызнова. При дворе не скрывалось, что воинские командиры кормили солдат за счет населения, а казенные деньги, отпускаемые на их содержание, клали себе в карман. При годовом жалованье 700–800 рублей доход командира полка достигал 15–20 тысяч. Президенту Военной коллегии, ходатайствовавшему перед Екатериной за неимущего офицера, она ответила: «Если он беден – это его вина, он долгое время командовал полком».

Петр установил, что, прежде чем получить офицерский чин, дворянин должен прослужить солдатом. Те, кто не имел знатных покровителей или не мог дать кому следует взятку, так и начинали службу. Весь положенный срок рядовым солдатом прослужил Г. Р. Державин. Зато те, кто мог дать взятку или имел влиятельного покровителя, записывали в полк младенца, он числился на службе, в отпуске, но выслуга лет ему шла и присваивались чины. «Матушка, – сообщает герой пушкинской «Капитанской дочки» Гринев, – была еще мной брюхата, как я уже был записан в Семеновский полк сержантом по милости майора гвардии князя Б., близкого нашего родственника… Я считался в отпуску до окончания наук».

Со времен Петра пастыри превратились в государственных служащих, но только по духовному ведомству. Все пороки чиновничества были, естественно, присущи и священнослужителям. Бытописатель Андрей Болотов оставил потомкам свидетельство о мздоимстве в Тамбовской епархии: «Всему была положена цена и установление. Желающий быть попом должен был непременно принесть архиерею десять голов сахару, кусок какой-либо парчи и кой-чего другого, например гданьской водки». Архиерей узнал, что в местечке Раненбурге поп богат и имеет до трехсот ульев, он велел притащить его к себе и бить плетьми, покуда не вымучил из него 500 рублей.

Фавориту императрицы графу Григорию Орлову пожаловался приехавший из провинции в столицу губернатор: его, дескать, без конца обвиняют во взятках. А это не по закону, никто его в том не уличил. Граф похлопал чиновника по плечу: «Что, мой друг, закон! Меня тоже в этом обвиняли, но что любопытно – как только я перестал брать, так и обвинять прекратили».

Екатерина II щедро одаривала за счет казны придворных, и прежде всего, разумеется, своих фаворитов. Братьям Орловым она подарила 45 тысяч крепостных крестьян, Григорию Потемкину (как полагают многие историки, своему тайному мужу) – 37 тысяч душ крепостных (учитывались только мужчины) и 9 миллионов рублей. В 1776 году она подарила ему Аничков дворец. Потемкин продал его откупщику Шемякину, казна выкупила, и императрица снова подарила его князю Потемкину-Таврическому.

Особенно щедра была постаревшая Екатерина к своему последнему фавориту – Платону Зубову. Он был моложе своей царственной любовницы на 38 лет и использовал это немаловажное обстоятельство, чтобы выжать из императрицы все, что можно и нельзя. Не имевший никаких достоинств, в отличие от Потемкина, кроме физических, не обладавший задатками государственного деятеля, не способный ни к чему иному, как быть любовником, он из поручиков конной гвардии быстро производится в высшие чины, становится генерал-фельдцейхмейстером, к нему после смерти Потемкина переходят его должности новороссийского генерал-губернатора, начальника черноморского флота: ему жалуются громадные поместья с десятками тысяч крепостных (два уезда), он возводится сначала в графское, а затем и княжеское достоинство, награждается всеми российскими орденами. Его братья и отец стали графами, и своего отца – провинциального вице-губернатора фаворит сделал обер-прокурором Сената. Сенаторов трудно было удивить взяточничеством, но граф Александр Зубов прославился на этом поприще. Он принуждал уступать ему старые тяжебные дела и затем добивался их решения в свою пользу, сам участвуя в вынесении этих решений.

В 1781 году после ревизии Белгородской губернии, открывшей картину повального взяточничества, императрица издала указ, в котором признала бесплодность своего «материнского увещевания», так как «обнаружилось, что и теперь нашлись такие, которые мздоимствовали в утеснение многих и в нарушение нашего интереса».

Француз Шарль Массон, состоявший на русской службе и бывший адъютантом президента Военной коллегии генерал-фельдмаршала князя Николая Салтыкова, оставил «Секретные записки о России времени царствования Екатерины II и Павла I», где так описал обстановку последних лет правления императрицы:

«Все пружины управления были испорчены: любой генерал, губернатор, начальник департамента сделался в своей сфере деспотом. Чины, правосудие, безнаказанность продавались с публичного торга. Около двадцати олигархов под покровительством фаворита разделили Россию, грабили или позволяли грабить казну и состязались в обирании несчастных. Можно было наблюдать, как самые ничтожные из их слуг и даже их рабы в короткое время достигали значительных должностей и богатств. Кто получал триста или четыреста рублей жалованья и не имел иной возможности увеличить его, кроме как злоупотребляя своим положением, строил вокруг императорского дворца дома стоимостью пятьдесят тысяч экю… Всякий, через чьи руки проходила некоторая сумма казенных денег для выполнения какого-либо поручения, нагло удерживал из нее половину, а потом делал представления, чтобы получить больше, – под тем предлогом, что сумма была недостаточна… Воры покрупнее потворствовали грабежу мелких воришек и были в нем соучастниками. Министр почти в точности знал, сколько приносила его секретарю каждая из его подписей, а полковник не стеснялся делить с генералом прибыли, которые он наживал на солдатах. Начиная с главного фаворита и кончая последним чиновником, все смотрели на государственное достояние, как на легкую добычу».

Возлюбленная Павла I, камер-фрейлина его супруги – императрицы Марии Федоровны Екатерина Нелидова выпросила у императора 2000 крестьянских душ для герцога Шуазен-Гофье за то, что он сочинил в ее честь стихи и сделал рисунки. По подсчетам князя Александра Васильчикова в XVIII веке императоры и императрицы пожаловали в награду фаворитам, генералам и придворным 1 миллион 800 тысяч душ, только просвещенная Екатерина раздала их 800 тысяч.

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 | Следующая

Правообладателям!

Представленный фрагмент книги размещен по согласованию с распространителем легального контента ООО "ЛитРес" (не более 20% исходного текста). Если вы считаете, что размещение материала нарушает ваши или чьи-либо права, то сообщите нам об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Топ книг за месяц
Разделы







Книги по году издания