Текст бизнес-книги "Единичные и множественные преступления"

Автор книги: Александр Севастьянов

Раздел: Юриспруденция и право, Наука и Образование

Тем не менее, думается, указанное обоснование мало приемлемо. Посмотрим на суть составных диспозиций. Особенностью данной диспозиции является то, что законодатель объединил в одно целое две разных диспозиции и без одной из них такое объединение перестает существовать. В целом они созданы для усиления ответственности, что особенно ярко проявляется в разбое. Если бы мы применили вместо ч. 1 ст. 162 УК максимальную совокупность преступлений (открытое хищение имущества с причинением средней тяжести вреда здоровью), то получили бы по максимуму совокупное наказание, равное семи годам лишения свободы. При применении ч. 1 ст. 162 УК в ее максимальном выражении (тот же средней тяжести вред здоровью при отсутствующем завладении имущества – оно объявлено лишь целью) максимальное наказание равно восьми годам лишения свободы. Как видим, незавершенное хищение наказывается в последнем варианте гораздо строже, нежели наказывалось бы завершенное, при одном и том же вреде здоровью. Правда, данная несуразность прикрыта «страшилкой» в виде «насилия, опасного для жизни и здоровья», но сущность ее от этого не меняется. Почему такое происходит? Зачем это нужно законодателю? Ответы на эти вопросы как раз и кроются в анализе оснований создания составных диспозиций.

Из приведенных В. В. Питецким в качестве таких оснований не годится ни тесная взаимосвязь составов преступлений, ни процессуальная экономия, поскольку на их основе нельзя ухудшать положение виновного, ответственность которого должна базироваться только на адекватном соответствии ее совершенному преступлению и личности самого виновного. Вообще, вывод В. П. Малкова, на которого опирается В. В. Питецкий, о том, что создание составных преступлений «представляется удачной находкой законодательной техники… упрощает деятельность судебно-следственных органов по применению уголовного законодательства, соответствует принципу экономии в уголовно-процессуальной деятельности»,[72]72
  Малков В. В. Совокупность преступлений. С. 155.


[Закрыть] мягко говоря, не совсем точен. Например, при разбое возникли проблемы, которые достойно не разрешены до сих пор (проблемы повышенной ответственности за незавершенное хищение, проблемы вменения результата хищения, располагающегося за пределами оконченного преступления и т. д.). Именно поэтому говорить о какой-то экономии уголовно-процессуальной деятельности при разрушении определенных основ уголовного права едва ли целесообразно. Становится ли таким основанием распространенность и типичность такого сочетания преступлений (если они имеются, в чем мы очень сомневаемся; достаточно сравнить распространенность кражи и разбоя)? Тоже нет, так как виновный не может быть поставлен в худшее положение только потому, что законодателю захотелось реализовать типичность и распространенность сочетания преступлений. Самым веским аргументом В. В. Питецкого и других ученых выступает повышенная общественная опасность содеянного, но и ее мы не видим, поскольку средней тяжести вред здоровью – он и есть средней тяжести вред здоровью, а наличие незавершенного хищения вообще ослабляет позиции повышенной опасности содеянного. Но даже если бы хищение и было завершено, то и в этом случае не видно повышения опасности поведения – завладение имуществом остается завладением. Мы здесь не ставим целью разобраться с составной диспозицией как основанием возникновения совокупности, но, похоже, вполне можно поставить под сомнение ее существование.

Таким образом, из сказанного, в первом приближении, следует вывод о невозможности отнесения составного преступления к единичным сложным; по максимуму – можно поставить проблему исключения составных диспозиций из уголовного кодекса с превращением их в обычные диспозиции. Однако теория уголовного права не желает прощаться с данным законодательным феноменом. Так, И. А. Зинченко считает, что «представляется целесообразным обсудить вопрос о возможном расширении в законе круга составных преступлений за счет создания их новых конструкций, в которых бы отразились и получили свое закрепление признаки типичных, распространенных в судебной практике сложных форм преступной деятельности. Это касается, в первую очередь, хулиганства, сопряженного с умышленным причинением тяжкого вреда здоровью…».[73]73
  Зинченко И. А. Указ. соч. С. 369–370.


[Закрыть] Мы не готовы согласиться с данным мнением, хотя бы потому, что уголовный закон должен быть понятен не только юристам, но и всему другому населению. Отсюда, формирование максимально простых норм, не требующих особого толкования, является основной задачей законодателя. Составные преступления, вызывающие дискуссии и по вопросам их квалификации, и по поводу назначения наказания за них, едва ли можно отнести к таковым. Мало того, автор не заметила, что с хулиганством, сопряженным с умышленным причинением тяжкого вреда здоровью, проблемы более не существует: уже в первой редакции УК 1996 г. в ст. 111 УК введены хулиганские побуждения в качестве особого мотива совершения анализируемого вида преступления (п. «д» ч. 2 ст. 111 УК), тем самым законодатель пошел по пути создания простой нормы и упрощения ситуации, а не путем создания новой составной диспозиции.

В определенной части похожее находим мы и в так называемых альтернативных преступлениях, «в основе которых лежат альтернативные действия».[74]74
  Малков В. П. Совокупность преступлений. С. 110; Семернева Н К., Новоселов Г. П., Николаева 3. А. Множественность преступлений: квалификация и назначение наказания. Свердловск, 1990. С. 9, и др.


[Закрыть] К таковым относят преступления, предусмотренные ст. 64, 218, 224 и другие УК РСФСР (ст. 275, 228, 222 УК РФ). Как правильно отмечает В. П. Малков, «особенностью преступлений, в основе которых лежат альтернативные действия, является то, что учинение каждого из названных в законе действий уже само по себе является достаточным для признания преступления совершенным».[75]75
  Малков В. П. Совокупность преступлений. С. ПО.


[Закрыть] Это очень наглядно видно было на примере ст. 64 УК РСФСР, где изменой Родине могли быть признаны либо шпионаж, либо бегство за границу, либо отказ вернуться из-за границы, либо переход на сторону врага, либо заговор с целью захвата власти.

Однако и здесь не было ничего особенного, что выделяло бы конкретное преступление того или иного вида по сравнению с другими преступлениями других видов; они настолько же специфичны, насколько специфичны и другие преступления: специфичны по действиям, по последствиям, по мотивам, целям, вине и т. д. Специфичность их как альтернативных преступлений исходит из особенностей построения диспозиции. И правильно на это указал В. С. Прохоров: «Всякий раз, когда в диспозиции описан ряд действий (или других признаков, характеризующих преступление) и установление любого из них достаточно для признания в действиях лица состава преступления, по существу речь должна идти об альтернативной диспозиции, содержащей несколько различных составов преступлений (выделено нами. – А. К.)».[76]76
  Курс советского уголовного права. Л., 1968. Т. 1. С. 269.


[Закрыть] Действительно, проблемы так называемых альтернативных преступлений – это проблемы построения и классификации диспозиции.

Не совсем точен В. С. Прохоров только в том, что в альтернативных диспозициях содержится несколько видов (составов) преступлений. Виновный может совершить все действия, перечисленные в норме права, и тем не менее совершить одно преступление. На это обратил внимание В. П. Малков: «В то же время лицо не совершает нового преступления, если оно последовательно осуществляет все перечисленные в законе действия…»[77]77
  Малков В. П. Совокупность преступлений. С. ПО.


[Закрыть] И не только потому здесь одно преступление, что эти действия предусмотрены одной нормой закона, но и в связи с тем, что довольно часто они все либо их часть взаимосвязаны друг с другом. На это также обращал внимание В. П. Малков: «Эти преступления образуют только (выделено нами. – А. К.) такие действия, которые связаны единством намерения или иным единым субъективным отношением виновного к охраняемому объекту, причиняют ущерб одному объекту, нередко носят продолжаемый характер».[78]78
  Там же. С. 112.


[Закрыть] Неоправданно категоричен В. П. Малков в том, что только взаимосвязанные действия образуют альтернативные диспозиции. На примере действий по измене Родине это хорошо было видно – шпионаж вовсе не связан с выдачей государственной тайны или оказанием помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям. Хотя на примере незаконного обращения с наркотическими веществами (ст. 228 УК РФ) или незаконного обращения с оружием (ст. 222 УК РФ) подобная взаимосвязь несколько просматривается – лицо приобретает наркосодержащие вещества, перевозит, хранит их, т. е. последовательно совершает одно преступление, состоящее из нескольких, перечисленных в ст. 228 УК, действий. Но и в данной ситуации не все действия, указанные в норме, взаимосвязаны: лицу, приобретающему наркосодержащие вещества, нет необходимости хранить их, хотя абсолютно исключить такое нельзя. То же самое относится и к изготовлению и приобретению огнестрельного оружия (ч. 1 ст. 222 УК).

Альтернативные диспозиции по своему содержанию чрезвычайно сложны и содержат множество разновидностей преступлений. 1) При наличии взаимосвязи между всеми предусмотренными данной нормой действиями и их реальном совершении возникает единое простое преступление, в котором каждое действие представляет собой отдельный этап преступления, ведущий к следующему этапу (сначала скупил наркосодержащие вещества, затем хранил, перевозил и перерабатывал их). Эти преступления представляют собой те же самые, которые выделяются в теории уголовного права как преступления с несколькими действиями (например, бывшая спекуляция). Но здесь нет сложного единичного преступления. Просто человек совершает множество телодвижений, составляющих одно преступление, при этом отдельные телодвижения лишь терминологически обособлены, тогда как в иных преступлениях такие действия носят характер создания условий или частичного исполнения преступления без специального терминологического оформления. Именно поэтому мы не готовы согласиться с Н. Ф. Кузнецовой, которая предлагает признавать совершение нескольких действий из указанных в альтернативной диспозиции отягчающим обстоятельством, влияющим на наказание.[79]79
  Кузнецова Н. Указ. соч. С. 29.


[Закрыть] 2) При отсутствии взаимосвязи между отдельными указанными в норме действиями каждое из действий становится самостоятельным преступлением. Но и они не однозначны. А) Частично такие преступления носят характер единичных простых (например, приобретение оружия). Б) Иногда такие преступления представляют собой длящееся преступление (например, хранение оружия, наркосодержащих веществ). В) Довольно часто они приобретают характер продолжаемых преступлений. Благодаря указанной форме проявления некоторые авторы относят анализируемые преступления к продолжаемым преступлениям,[80]80
  Зинченко И. А. Указ. соч. С. 303–307 и др.


[Закрыть] что в целом не соответствует истине. 3) В альтернативных диспозициях может быть указано несколько действий, либо несколько последствий, либо несколько видов предметов, либо несколько способов осуществления действия. Н. Ф. Кузнецова предлагает еще альтернативность по видам и формам вины, которая возможна только по одной форме вины – «умысла либо неосторожности».[81]81
  Кузнецова Н. Указ. соч. С. 29.


[Закрыть] При реализации данного предложения все диспозиции в Особенной части уголовного закона превратятся в альтернативные, поскольку они формируются либо как умышленные (альтернатива прямого и косвенного умыслов?), либо как неосторожные (альтернатива легкомыслия и небрежности?), либо как умышленные и неосторожные (альтернатива прямого и косвенного умыслов, легкомыслия и небрежности?). С подобным трудно согласиться. И хотя автор пытается смягчить свою позицию путем отнесения вины к альтернативным последствиям, однако это ситуации не улучшает, поскольку а) автор говорит однозначно об альтернативности видов вины и б) вина связана не только с последствием, но и деянием, что несколько деформирует авторское представление об альтернативной вине, привязанной к альтернативным последствиям.

Четкое представление обо всех указанных видах и подвидах преступлений, охватываемых альтернативной диспозицией, их правовом значении поможет снять некоторые проблемы квалификации преступлений и исключить некоторые до сих пор бесплодные дискуссии по спорным вопросам.

Однако главный вывод из всего сказанного, важный для нас на данном этапе исследования: нет альтернативных преступлений, есть альтернативные диспозиции, которые на уровне конкретных преступлений могут приобретать различный характер.

Весьма спорны в качестве единичных сложных и преступления с повторением действий, не носящих криминального характера. Речь шла о преступлениях с административной преюдицией (например, ч. 1 ст. 166 УК РСФСР – незаконная охота). Ведь здесь не было повторности в уголовно-правовом смысле, закон говорил об одном акте незаконной охоты, которая являлась преступлением только при определенных законом оговариваемых условиях (без надлежащего разрешения и при административной преюдиции, в запрещенных местах и при административной преюдиции, в запрещенные сроки и при административной преюдиции и т. д., либо на территории заповедника без административной преюдиции и т. д.). По существу, в данной ситуации просто было выдвинуто законодателем дополнительное условие криминализации правонарушений и это ничуть не касалось конкретно содеянного, а напрямую относилось к диспозиции нормы, т. е. конкретное деяние лишь обладало спецификой, которой нет во многих других преступлениях. Однако это – нормальное явление для преступлений, потому и выделяются отдельные преступления, что каждое из них специфично как на уровне типовом (вида преступления), так и на уровне индивидуальном. В результате введения в действие нового уголовного закона административная преюдиция из уголовного кодекса исключена, и уже по одному этому обстоятельству анализируемый вид единичного сложного преступления перестал существовать.

И уж никак нельзя относить к единичным сложным собирательные (в частности, когда закон регламентировал повторность или неоднократность преступлений в качестве квалифицирующего обстоятельства) и рецидив. Думается, только по недоразумению таковые называли единичными преступлениями, поскольку в реальном деянии в подобных случаях сталкивались со множественными преступлениями (совершением нескольких единичных преступлений), связанными или не связанными с судимостью лица. Именно поэтому в названных ситуациях также имелись особенности формирования диспозиций, которые можно было назвать собирательными. Характерным для них являлось то, что они представляли собой законом оформленную множественность в более или менее широком объеме. То же самое можно сказать и о приведенном выше предложении Н. С. Таганцева признавать сложным преступную деятельность в виде промысла. И хотя вопрос действительно не простой, поскольку промысел вне всякого сомнения представляет собой множественность преступлений, но с другой стороны – максимально схож с продолжаемым преступлением, на чем мы еще остановимся ниже. Однако считаем не случайным, что в последние десятилетия господствующая позиция в теории уголовного права заключается в признании промысла разновидностью множественного преступления, с чем мы без дополнительной аргументации и согласимся, тем более, что анализ промысла нам еще предстоит. В настоящее время Федеральным законом от 8 декабря 2003 г. неоднократность исключена из уголовного кодекса вообще, а судимость исключена в качестве квалифицирующего признака, что в общем вроде бы ставит крест на анализируемом виде сложных единичных преступлений. Тем не менее указанный закон не столь безупречен, в нем еще предстоит разобраться. Отсюда мы не принимаем данный вид сложных единичных не потому, что закон его исключил, а в силу иных обстоятельств, например, из-за реального существования в данном случае множественности преступлений, оформленной в одной норме. Это тем более необходимо, что, как указывалось выше, некоторые авторы признают единичными сложными преступления с необходимой неоднократностью, когда существует повторность (неоднократность, систематичность, злостность, иным образом отраженная – собирание сведений, невыплата свыше двух месяцев заработной платы) преступлений.

Таким образом, диспозиции, в которых отражены составные, альтернативные, сложные преступления единичными не являются по своей сути. Однако при этом нельзя отмахнуться от проблемы, которая возникает. Дело в том, что вне зависимости от нашего отношения к ним они сами по себе создают дополнительно множественность (совершение повторного разбоя возводит разбой в ранг множественного), что создает иллюзию признания таких преступлений единичными. В действительности же они являются «псевдоединичными», поскольку их сущностью является множественность, они сами по себе являются отраженной в законе множественностью. Именно поэтому такого вида преступления в случае их совершения повторно можно признать множественностью отраженной в законе множественности, множественностью множественностей.

Подводя итог сказанному, во-первых, отметим, что теория уголовного права при классификации единичных сложных смешивает единичные преступления и особенности формирования диспозиций уголовно-правовых норм, нарушая тем самым правила деления понятий (деления по одному основанию – необходимо производить самостоятельное деление по характеру конкретно содеянного и по особенностям диспозиций; исключения друг друга членами деления – не следует постоянно смешивать составные с продолжаемыми, альтернативные с составными и т. д.; соразмерности деления – объем членов деления должен быть равен объему делимого понятия) и совершая формально-логическую ошибку «сбивчивого деления» и «деления с излишними членами». Во-вторых, можно отметить, что в уголовном законе сформированы диспозиции обычные, составные, альтернативные, собирательные, которые включают в себя и единичные простые, и единичные сложные, и множественные преступления. В-третьих, следует выделять только три вида единичных сложных преступлений: продолжаемые, длящиеся и с двумя последствиями.

Итак, одной из разновидностей единичного сложного преступления является продолжаемое преступление как специфичная конкретная преступная деятельность конкретных лиц. «Понятие продолжаемого преступления – не просто формально-юридическая конструкция, это реально существующее социальное явление, специфическая форма единичного преступления, и для него необходима определенная сумма и сочетание объективных и субъективных структурных признаков».[82]82
  Владимиров В., Криволапое Г. Соотношение продолжаемых и повторных преступлений//Сов. юстиция. 1974. № 19. С. 9.


[Закрыть] Данное явление реального мира знакомо теории уголовного права уже сравнительно давно. Глубокий историко-логический анализ его предложил А. М. Ораздурдыев,[83]83
  Ораздурдыев А. М. Проблемы общей части науки уголовного права. Ашхабад, 1991.


[Закрыть] многое сделано в области исследования продолжаемого преступления и другими учеными.[84]84
  Таганцев Н. С. Указ. соч.; Малков В. П. Указ. соч.; Яковлев А. М. Совокупность преступлений по советскому уголовному праву. М., 1960; Панько К. А. Вопросы общей теории рецидива в советском уголовном праве. Воронеж, 1988, и др.


[Закрыть] Таким образом, можно сказать, что теория продолжаемого преступления в целом разработана, признаки данного вида преступления в абсолютном их большинстве раскрыты достаточно верно. Остается единственная сложная проблема – разграничение продолжаемого преступления с повторностью, которая вроде бы теоретически тоже разрешена, однако практического выхода решение найти не может, что, естественно, требует более внимательного рассмотрения признаков продолжаемого преступления. Поэтому кратко остановимся на понятии и признаках продолжаемого преступления.

Под продолжаемыми преступлениями Н. С. Таганцев понимал «преступления, которые с внешней стороны являются соединением нескольких деяний, отделенных друг от друга известными промежутками времени и заключающих, каждое порознь, полный состав данного преступления, хотя в то же время, с точки зрения выразившейся в них преступности, представляет единое целое».[85]85
  Таганцев Н. С. Указ. соч. С. 259.


[Закрыть] Из данного определения ясно вытекает следующее: 1) совершается несколько деяний, разделенных во времени; 2) они каким-то образом соединены; 3) каждое из этих деяний само по себе является преступлением; 4) однако в силу соединения деяний единое целое они образуют только суммарно. При этом автор отчетливо представляет, что основным отличительным признаком продолжаемого преступления выступает субъективная сторона, единство намерений виновного.[86]86
  Там же. С. 264.


[Закрыть] Как видим, определение анализируемого вида преступления довольно расплывчато; признаки его неполно изложены, хотя суть продолжаемых преступлений отражена довольно точно.

С. Будзинский считал: «Продолжаемое преступление имеет место тогда, когда несколько деяний, имеющих каждое характер самостоятельного преступления, находятся между собой в такой тесной связи, так что они представляются как бы осуществлением одного намерения, как бы одним преступлением».[87]87
  Будзинский С. Начала уголовного права. Варшава, 1870. С. 290.


[Закрыть] При этом продолжаемыми С. Будзинский признавал и виды преступлений, которые сегодня опираются на составные диспозиции («Бью для того, чтобы изнасиловать»[88]88
  Там же. С. 290.


[Закрыть]), т. е. ясного представления о продолжаемом преступлении он не имел. Хотя надо признать, что он в определенной степени смог выделить некоторые признаки продолжаемого преступления: а) совершение нескольких деяний; б) каждое из них является самостоятельным преступлением; в) тесная связь между ними; г) все они совершаются с одним намерением; д) все это позволяет автору признать в данном случае наличие одного преступления. Разумеется, этого мало, поскольку на фоне сказанного автор смешивает продолжаемые преступления и составные диспозиции, однако это уже кое-что.

С несколько иных позиций подходил к определению продолжаемого преступления А. Лохвицкий: «Преступлением продолжающимся мы называем такое, которое по натуре своей продолжается во времени… каждое новое действие есть только продолжение того же деяния, зло здесь предпринимается не для одного раза, повторение составляет существенный элемент преступления».[89]89
  Лохвицкий А. Курс русского уголовного права. СПб., 1867. С. 186–187.


[Закрыть] Он отметил продолжающий во времени характер преступления, каждое новое действие есть продолжение этого же деяния, объединение действий. Напрасно автор использовал для аргументации термин «повторение», поскольку оно в то время на основе уголовного закона и большинства авторских позиций понималось как разновидность множественности с судимостью.

Примерно так же понимает продолжаемое преступление и С. В. Познышев, но он главными отличительными признаками его признает объект как собирательное целое и единство направленной на этот объект вины.[90]90
  Познышев С. В. Основные начала науки уголовного права. М., 1912. С. 638–639.


[Закрыть] Здесь уже видно, что более конкретизируется субъективный признак и речь идет уже не просто о единстве намерений, а о единстве вины.

В плане определения продолжаемого преступления не отличается особой оригинальностью позиция Н. Д. Сергеевского. Неожиданным является только терминологическое оформление данного вида преступления – он называет его длящимся.[91]91
  Сергеевский Н. Д. Пособие к лекциям. СПб., 1905. С. 314.


[Закрыть] Существование такого терминологического оформления только потому, что преступление имеет определенный временной интервал, едва ли оправдано. Теория уголовного права довольно однозначно разделяет продолжаемые и длящиеся преступления и по их сущности и по содержанию, и по характеру вины. Поэтому не оправданна изложенная выше терминологическая новелла.

В определенной части такой подход был воспринят и судебной практикой, которая стала понимать под продолжаемыми «преступления, складывающиеся из ряда тождественных преступных действий, направленных к общей цели и составляющих в своей совокупности единое преступление».[92]92
  Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 4 марта 1929 г. с изменениями, внесенными постановлением Пленума от 14 марта 1963 г. № 1 «Об условиях применения давности и амнистии к длящимся и продолжаемым преступлениям» // Сб. Постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924–1970. М., 1970. С. 332.


[Закрыть] Здесь более конкретизированы признаки анализируемого вида преступления: преступность отдельных действий, тождественность неоднократных действий, взаимосвязь отдельных действий обусловлена общей целью, которая и превращает все разрозненные действия в единое целое. Указанное определение устроило часть теоретиков.[93]93
  Малинин В. Б., Парфенов А. Ф. Объективная сторона преступления. СПб., 2004. С. 185.


[Закрыть]

Однако такая конкретизация субъективного момента в продолжаемом преступлении осталась незамеченной некоторыми авторами. Так, А. А. Пионтковский считал, что «продолжаемыми преступлениями являются те преступления, которые слагаются из двух или нескольких преступных действий, каждое из которых заключает в себе признаки одного и того же состава преступления и которые образуют вместе один состав преступления вследствие единства конечного преступного результата».[94]94
  Пионтковский А. А. Указ. соч. С. 633.


[Закрыть] При этом автор по существу повторяет уже предложенные признаки продолжаемого преступления (неоднократность тождественных преступлений, которые образуют единое преступление), однако пытается связать неоднократные действия единым результатом.

На первый взгляд, в данной позиции нет ничего особенного, поскольку, в конечном счете, единый результат – это и есть общая цель. Однако реально между ними лежит пропасть. И это хорошо видно на тех примерах продолжаемого преступления, которые приводит А. А. Пионтковский: к ним он относит побои, хулиганство, обвешивание и обмеривание,[95]95
  Там же. С. 634.


[Закрыть] систематические хищения, причинившие в совокупности крупный ущерб.[96]96
  Там же. С. 638.


[Закрыть] Здесь в полной мере проявляется некорректность предложения. Если говорить о побоях, то и пять актов побоев, и десять актов побоев – все будут побои. Где же здесь единый результат, при скольких актах побоев он будет? Или от количества актов побоев это не зависит? Тогда от чего зависит? По мнению некоторых авторов, рассматривающих продолжаемое преступление и признающих в качестве такового истязание (ст. 117 УК), «нанесение побоев квалифицируется по ст. 116 УК. Повторное нанесение побоев квалифицируется по ст. 116 УК, но с учетом при назначении наказания п. «а» ч. 1 ст. 63 УК РФ – неоднократно. При нанесении побоев в третий раз содеянное квалифицируется по ст. 117 УК РФ как единое преступление».[97]97
  Качурин Д. В., Дедюкина И. С. Единичное преступление // Следователь. 1999. № 4. С. 4.


[Закрыть] И это пишут авторы, которые в целом верно понимают продолжаемое преступление и его признаки. Мало того, они абсолютно правильно считают, что до момента совершения последнего из действий, составляющих продолжаемое преступление, можно говорить только о покушении,[98]98
  Там же.


[Закрыть] т. е. даже совершенное одно преступление в виде побоев при наличии признаков продолжаемого преступления может быть признано покушением на истязание, но не побоями. Отсюда приведенное предложение о квалификации истязания противоречит собственным авторским рассуждениям о признаках продолжаемого преступления и является абсолютно неприемлемым.

Наверное, и побои, и обвешивание, и обмеривание (как и другие виды преступления) могли быть продолжаемыми, но только при определенных условиях. Каких? Особенно неприемлемым выглядит сам факт совокупного крупного ущерба как свидетельство продолжаемого преступления. Как правильно пишет В. П. Малков, критикуя позицию А. И. Санталова, «понимание продолжаемого преступления не может быть различным применительно к хищениям социалистического имущества, с одной стороны, и относительно иных преступлений – с другой стороны».[99]99
  Малков В. П. Совокупность преступлений. С. 118.


[Закрыть] Коль скоро это так, давайте посмотрим на систематическое причинение средней тяжести или тяжкого вреда здоровью, не носящее характера мучений или истязаний, когда мы механически не можем сложить несколько результатов в один результат, что вполне возможно при хищениях. Исходя из позиции А. А. Пионтковского, и систематическое причинение физического вреда должно быть признано продолжаемым преступлением. Однако такое возможно лишь при определенных условиях, при наличии существенных признаков продолжаемого преступления. Это же в полной мере относится и к хищениям. Не случайно в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 11 июля 1972 г. № 4 «О судебной практике по делам о хищениях государственного и общественного имущества» с последующими изменениями и дополнениями от 21 сентября 1977 г., 27 ноября 1981 г., 26 апреля 1984 г. указанное было четко отражено: «Действия лица, совершившего несколько хищений государственного и общественного имущества, причинившие в общей сложности ущерб в крупном размере, должны квалифицироваться по статьям об ответственности за хищение в крупном размере, если они совершены одним способом и при обстоятельствах, свидетельствующих об умысле совершить хищение в крупном размере»,[100]100
  Постатейный материал к Уголовному кодексу. М., 1987. С. 265.


[Закрыть] т. е. не сам по себе результат, а направленность умысла на него является определяющей в данной ситуации.

Это же единство умысла, наряду с общей целью, введено данным постановлением и в определение продолжаемого преступления.[101]101
  Там же. С. 264.


[Закрыть] В результате мы получаем несколько признаков продолжаемого преступления: а) совершается несколько самостоятельных действий; б) они носят тождественный характер; в) преступные действия связаны общей целью; г) они охватываются единым умыслом; д) составляют поэтому единое преступление. В пределах данных признаков и дают в целом определения почти все авторы с теми или иными отклонениями от них. Так, В. П. Малков утверждает, что отдельные акты (деяния), входящие в продолжаемое преступление, «представляют из себя этапы, звенья продолжения одного и того же преступного деяния».[102]102
  Малков В. П. Совокупность преступлений. С. 116; см. также: Владимиров В., Криволапое Г. Соотношение продолжаемых и повторных преступлений// Сов. юстиция. 1974. № 19. С. 9.


[Закрыть] Думается, В. П. Малков и некоторые другие авторы правы, так как благодаря такому подходу мы и получаем внутреннюю взаимосвязанность отдельных действий между собой, их функциональную связь, которая обусловлена несколькими факторами. «Тесная внутренняя связь между отдельными преступными актами продолжаемого преступления, их внутреннее единство проявляется в том, что каждый из них представляет собой лишь необходимое звено единого целого. Неразрывная взаимосвязь между отдельными деяниями, из которых слагается продолжаемое преступление, проявляется в направленности каждого из них на один и тот же объект, в сходстве способов совершения, в единстве наступивших последствий».[103]103
  Владимиров В., Криволапое Г. Указ. соч. С. 10.


[Закрыть]

Естественно, что функциональная связь должна быть подтверждена субъективной связью. А вот с субъективной стороной все гораздо сложнее: указание на единство умысла и общую цель, субъективно связывающие все совершенные деяния в одно целое, лишь намечает основные отличительные признаки. Однако и они на обобщенном уровне не разрешают сущности продолжаемого преступления, и на таком уровне пока невозможно разграничить продолжаемое и множественное преступление. Можно привести массу примеров, как сторонники необходимости установления продолжаемого преступления через единый умысел и общую цель на практическом уровне постоянно смешивают продолжаемое преступление и множественное.

Так, Ю. Мельникова и Н. Алиев, включая субъективный момент в сущность продолжаемого преступления, приводят два абсолютно одинаковых по своей сущности примера, различающихся лишь суммами похищенного (в одном случае – в значительном размере, в другом – мелкие хищения), но в первом признают повторное преступление, а во втором – продолжаемое, соглашаясь с решениями Верховного Суда РСФСР.[104]104
  Мельникова Ю., Алиев Н. Понятие множественности преступлений // Сов. юстиция. 1981. № 12. С. 23.


[Закрыть] В. П. Малков в подтверждение выводов о продолжаемом преступлении приводит пример с обманным оформлением пенсии и получением ее в течение 7 месяцев с присвоением соответствующей суммы и соглашается с решением Президиума областного суда, в котором анализируемая ситуация рассматривается как продолжаемое преступление. Позволительно спросить: почему здесь продолжаемое преступление, а не промысел? Или областной суд не знал такого вида множественности, отраженного в уголовном законе? Но В. П. Малков знал о промысле и, тем не менее, анализировать разграничение не стал, и все потому, что на общем уровне все приведенные примеры не позволяют разграничить продолжаемое преступление и промысел; необходимо сузить признаки продолжаемого преступления, хотя бы наиболее существенные из них.