Текст бизнес-книги "Глобализация: повторение пройденного. Неопределенное будущее глобального капитализма"

Автор книги: Бринк Линдси

Раздел: Экономика, Бизнес-книги

Шумпетер, подобно Беллами и Веблену, верил, что бюрократизация экономической жизни под влиянием больших промышленных предприятий прокладывает путь к полноценному социализму:

Поскольку капиталистическое предпринимательство в силу собственных достижений имеет тенденцию автоматизировать прогресс, мы делаем вывод, что оно имеет тенденцию делать самое себя излишним – рассыпаться под грузом собственного успеха. Совершенно обюрократившиеся индустриальные гиганты не только вытесняют мелкие и средние фирмы и «экспроприируют» их владельцев, но, в конечном итоге, вытесняют также и предпринимателя и экспроприируют буржуазию как класс… Истинными провозвестниками социализма были не интеллектуалы и не агитаторы, которые его проповедовали, но Вандербильты, Карнеги и Рокфеллеры{72}72
  Шумпетер Й.А. Капитализм, социализм и демократия. М.: Экономика, 1995. С. 187.


[Закрыть].

В основе этой бескровной революции, по логике Шумпетера, был тот факт, что в крупных предприятиях «новаторство само превращается в рутину». «Технологический прогресс, – доказывает он, – все больше становится делом коллективов высококвалифицированных специалистов, которые выдают то, что требуется, и заставляют это нечто работать предсказуемым образом»{73}73
  Шумпетер Й.А. Капитализм, социализм и демократия. М.: Экономика, 1995. С. 184.


[Закрыть]. В новом мире автоматического и предсказуемого прогресса размещением ресурсов вместо капиталистических предпринимателей будут заниматься центральные плановые органы.

Современники Шумпетера, кейнсианские стагнационисты, избрали совершенно иной подход. В отличие от Шумпетера, они опасались того, что технологический прогресс скоро остановится. Сам Кейнс писал: ««Природа» стала менее щедро, чем раньше, вознаграждать человеческие усилия»{74}74
  Цит. по: Шумпетер Дж. История экономического анализа. СПб.: Экономическая школа, 2001. Т. 3. С. 1174, сн. 6.


[Закрыть]. Новаторство угасло, рост населения замедлился, расширение географических границ остановилось, современная экономика соскальзывает в «вековую стагнацию»{75}75
  Типичное выражение этого взгляда одним из самых видных его сторонников см. в: Alvin H. Hansen, «Economic Progress and Declining Population Growth,» American Economic Review XXIX, no. 1, Part 1 (March 1939): 1-15.


[Закрыть]. Стагнационисты считали, что в этих условиях полную занятость можно будет поддерживать лишь при направлении все большей доли государственных расходов на компенсацию недостатка частных инвестиций. В соответствии с этим Кейнс в конце своей «Общей теории» рекомендует «достаточно широкую социализацию инвестиций»{76}76
  Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег // Кейнс Дж. М. Избранные произведения. С. 514.


[Закрыть]. Кейнсианцы вовсе не были врагами конкуренции на микроэкономическом уровне; просто они полагали, что в «зрелой» экономике роль конкуренции уменьшается. Теперь это здоровье «зрелой» экономики требовало, чтобы макроэкономические командные высоты контролировала технократическая элита.

Джон Кеннет Гэлбрейт считал, что триумф человека организации в соединении с кейнсианским управлением спросом порождает «новое индустриальное общество». Сурово критикуя неспособность последнего адекватно удовлетворять определенные социальные нужды, Гэлбрейт, тем не менее, верил, что новое индустриальное общество окончательно покончило с непредсказуемостью, заменив слепые рыночные силы дальновидной «плановой системой» или «техноструктурой». В этом отношении он считал, что в американской экономике большие корпорации играют ту же роль, что и государственное планирование в системе советского типа:

В Советском Союзе и странах с экономикой советского типа цены в значительной мере регулируются государством, а объем продукции определяется не рыночным спросом, а общим планом. В экономике западных стран на рынках господствуют крупные фирмы. Они устанавливают цены и стремятся обеспечить спрос на продукцию, которую они намерены продать. Таким образом, врагов рынка нетрудно увидеть, хотя в социальных вопросах трудно найти другой пример столь же ошибочного представления. Не социалисты враги рынка, а передовая техника, а также диктуемые ею специализация рабочей силы и производственного процесса и, соответственно, продолжительность производственного периода и потребности в капитале. В силу этих обстоятельств рыночный механизм начинает отказывать как раз тогда, когда возникает необходимость исключительно высокой надежности, когда существенно необходимым становится планирование. Современная крупная корпорация и современный аппарат социалистического планирования являются вариантами приспособления к одной и той же необходимости{77}77
  Гэлбрейт Дж. К. Новое индустриальное общество. М.: ООО «Издательство ACT»: ООО «Транзиткнига»; СПб.: Terra Fantastica, 2004. С. 61–62.


[Закрыть].

Гэлбрейт писал это, когда волк был уже под дверью. Книга «Новое индустриальное общество» вышла в свет в 1967 г., а спустя всего несколько лет якобы непобедимая система планирования начала рушиться под неожиданными ударами стагфляции. Между тем шквал творческого разрушения нанес первые удары по техноструктуре, и вскоре все здание закачалось. Обострение конкуренции на внутренних и внешних рынках требует творчества, а не опеки, так что время человека организации истекло.

Но я забегаю вперед. Здесь достаточно отметить, что сторонники промышленной контрреволюции постоянно попадали впросак именно потому, что не принимали в расчет непредсказуемость будущего. Они явно или неявно предполагали, что будущее – это либо бедная событиями рутина, либо автоматический бюрократический прогресс.

Хайек расправился с подобным мышлением одной фразой: «Ум не способен предвидеть свои достижения»{78}78
  F.A. Hayek, Constitution of Liberty (Chicago: University of Chicago Press, 1960), 24.


[Закрыть]. Будущее непреодолимо и неизбежно непредсказуемо по той простой причине, что нам не дано знать, что еще предстоит узнать.

Затем Хайек проводит связь между фактом неопределенности как настоящего, так и будущего и необходимостью конкуренции в качестве ответа на этот факт:

Всякий раз, когда обращение к конкуренции может быть рационально оправдано, основанием для этого оказывается то, что мы не знаем заранее фактов, определяющих действия конкурентов. В спорте или на экзаменах – как, впрочем, и при распределении государственных подрядов или присуждении поэтических премий – конкуренция, бесспорно, была бы лишена всякого смысла, если бы с самого начала нам наверняка было известно, кто окажется лучшим.

Конкуренция представляет ценность потому и только потому, что ее результаты непредсказуемы и в целом отличны от тех, к которым каждый сознательно стремится или мог бы стремиться{79}79
  F.A. Hayek, «Competition as a discovery procedure,» in New Studies in Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas (Chicago: University of Chicago Press, 1978), 179–180 (курсив в оригинале).


[Закрыть].

«Конкуренция, – писал Хайек, – важна как исследовательский процесс, в ходе которого первооткрыватели ведут поиск неиспользованных возможностей, доступных в случае успеха и всем остальным»{80}80
  Ibid., 188.


[Закрыть].

Конкуренция повышает шансы на успех, умножая число проводимых экспериментов. Историки экономики Натан Розенберг и Л.Е. Бирдцелл-младший пришли к выводу, что для продуктивности рыночного порядка критически важное значение имеет его открытость в отношении непредсказуемых новых идей:

Предсказания будущей судьбы инновационных проектов сталкиваются с двоякими трудностями. Пока не начато производство продукта или услуги, сохраняется неопределенность относительно их технологической осуществимости и/или величины издержек. Неизвестна и реакция потребителей. Обе неопределенности взаимосвязаны, поскольку реакция потребителей отчасти определяется ценой. Относительно короткая история компьютерной промышленности служит примером непредсказуемости как величины издержек, так и реакции потребителей.

Западный подход к этим неопределенностям в основе своей покоится на статистике. В экономике западных стран право принимать решения относительно судьбы инновационных проектов принадлежит множеству предприятий и отдельных людей, каждый из которых имеет право на создание нового предприятия. Можно предположить, что заслуживающее поддержки предложение будет отвергнуто с меньшей вероятностью при наличии полудюжины центров принятия решений, чем если будет только один такой центр. Таким образом, система предрасположена к принятию предложений, но только с тем условием, что расходы по неудачным проектам ложатся на принимающих решение, им же достаются и все выгоды от удачных проектов{81}81
  Розенберг H., Бирдцелл-мл. Л.Е. Как Запад стал богатым: экономическое преобразование индустриального мира. Новосибирск: ЭКОР, 1995. С. 267–268.


[Закрыть].

Как показали Розенберг и Бирдцелл, рыночная система процветает не только благодаря тому, что стимулирует открытие новых идей, но и благодаря тому, каким образом она вознаграждает за хорошие идеи и наказывает за плохие. Предприниматели, успешно разрабатывающие и применяющие новые хорошие идеи, вознаграждаются прибылью. Прибыль выполняет жизненно важные сигнальные функции, подталкивая изобретателей новых идей к расширению операций и одновременно завлекая на рынок новых конкурентов. Иными словами, прибыль – это сигнал, способствующий распространению в экономике новых идей путем привлечения дополнительных ресурсов, которые будут вложены в реализацию этих идей. В свою очередь, предприниматели, идеи которых потерпели провал, наказываются убытками. Убытки также выполняют роль сигнала, заставляя предпринимателей частично сворачивать или совсем закрывать дело. Соответственно, функция убытков – уменьшение количества ресурсов, вкладываемых в реализацию менее удачных идей. Таким образом, система прибылей и убытков формирует петли обратной связи, которые постоянно толкают к перераспределению ресурсов и концентрации их на воплощении в жизнь лучших идей, создающих наибольшее богатство.

Используя биологическую метафору, рыночную систему можно уподобить эволюционному процессу естественного отбора. Рыночная система ускоряет эволюцию полезных идей посредством двухэтапного процесса: во-первых, за счет децентрализации инвестиционных решений она увеличивает число «мутаций»; во-вторых, она подвергает эти мутации безжалостному процессу отбора по критерию прибыльности или убыточности.

* * *

Конкуренция обеспечивает обществу огромные выгоды, но это не значит, что она не оставляет места для централизации. На самом деле, преимущества рыночного порядка реализуются только в результате сложного взаимодействия централизации и конкуренции. Во-первых, в современной экономике локальная централизация в форме крупных предприятий играет хотя и ограниченную, но жизненно важную роль. Во-вторых, сама рыночная система существует в рамках более широкого политического порядка, устанавливаемого и поддерживаемого посредством централизованного принуждения со стороны государства.

Коллективисты говорят о превосходстве плановой экономики над рыночной системой, но в рыночной экономике, по сути, действует сложнейшая система планирования. Внутри каждой «планирующей единицы», или делового предприятия, осуществляется систематическое и зачастую очень скрупулезное планирование, имеющее целью предвидение и подготовку к будущим движениям рынка. Иными словами, идет интенсивный внутренний процесс генерирования и оценки новых идей (новой продукции или новых методов производства), и только потом идеи, победившие в этой внутренней конкуренции, подвергаются проверке на открытом рынке.

Существование внутри рыночного порядка больших, сложно организованных «планирующих единиц» (т. е. крупных предприятий) демонстрирует, что на определенном уровне централизация экономической власти выполняет жизненно важную функцию. Своим появлением эта функция обязана развитию массового производства, впервые возникшего в Америке в конце XIX в. Однако сторонники промышленной контрреволюции не сумели понять ограниченность, присущую такого рода централизации. В результате они ошибочно истолковали распространение крупных промышленных предприятий как предвестие будущего.

Если учесть незаменимую способность рыночного порядка перерабатывать информацию, возникает вопрос: почему вообще существуют крупные фирмы? Если рынок так эффективно направляет ресурсы туда, где они принесут наибольшую пользу, зачем на уровне предприятия заменять их механизмом централизованного административного распределения ресурсов? В конце концов, теоретически вполне возможно с помощью сети специально заключенных договорных соглашений воспроизвести координацию деятельности, осуществляемую под крышей крупной корпорации.

В своей статье «Теория фирмы», опубликованной в 1937 г., лауреат Нобелевской премии по экономике Рональд Коуз первым сумел дать ответ на этот принципиальный вопрос. Коуз понял, что фирмы представляют собой замену нормального рыночного механизма распределения ресурсов – системы относительных цен – механизмом централизованного управления. Он пришел к выводу, что корпорации замещают рынки, потому что иногда выгоднее организовывать производство с помощью административных методов:

Основная причина того, что создавать фирмы прибыльно, должна бы быть та, что существуют издержки использования механизма цен. Очевиднейшая из издержек «организации» производства с помощью механизма цен состоит в выяснении того, каковы же соответствующие цены. Издержки на это могут быть сокращены благодаря появлению специалистов, которые станут продавать эту информацию, но ихнельзя исключить вовсе. Издержки на проведение переговоров и заключение контрактов на каждую транзакцию обмена, что неизбежно на рынке, также следует принять во внимание{82}82
  Коуз Р. Фирма, рынок и право. М.: Дело, 1991. С. 35–36.


[Закрыть].

Иными словами, фирмы существуют, потому что позволяют сократить «трансакционные издержки» координации конкретной экономической деятельности посредством рыночных отношений{83}83
  Плодотворная идея Коуза породила целый раздел экономической теории трансакционных издержек. См., напр.: Oliver E. Williamson, Markets and Hierarchies: Analysis and Antitrust Implications (New York: Free Press, 1975).


[Закрыть].

Соединяя сказанное Коузом и Хайеком, можно заключить, что организационная структура современной рыночной экономики отражает взаимодействие трансакционных издержек, с одной стороны, и, с другой стороны, того, что можно назвать «иерархическими издержками», – издержек игнорирования распыленной информации, которая не доступна лицам, принимающим решения в организационной иерархии. Фирмы растут и расширяют производство до тех пор, пока сокращение трансакционных издержек перевешивает потери от сужения доступа к внешней информации.

Если посмотреть на эту проблему с точки зрения создания ценности, а не уменьшения издержек, границы между фирмой и рынком устанавливаются в соответствии с выгодой от применения уже имеющейся ограниченной информации и открытостью в отношении неизвестной информации. Централизованный контроль повышает надежность достижения поставленных целей. Когда целью является точное следование поставленному плану, для гибкости или экспериментирования места не остается. Нечеткость организационной структуры просто повышает шансы на то, что люди будут действовать рассогласованно. Здесь требуется тщательно определить обязанности и полномочия, чтобы снизить трансакционные издержки на согласованность выполнения плана.

С другой стороны, как мы уже видели, в условиях неопределенности централизованный контроль начинает спотыкаться. Когда необходим доступ к распыленной информации, концентрация полномочий по принятию решений в едином центре уменьшает шансы на успех. А когда необходима быстрая и чуткая реакция на изменения и новые идеи, непродуктивны жесткость и строгая дисциплина. В таких ситуациях жизненно важны децентрализованность, гибкость и способность к экспериментам. И это справедливо не только для экономики в целом, но и для отдельных предприятии{84}84
  Нужно уточнить используемую терминологию. Я употребляю термин «неопределенность» как обозначение непредсказуемости или невозможности заранее знать, какой из альтернативных подходов окажется наилучшим. При наличии такой неопределенности рекомендована конкуренция между альтернативными подходами. С другой стороны, можно использовать термин «неопределенность» для обозначения дороговизны или невозможности получения дополнительных знаний, скажем, из-за очень высоких трансакционных издержек. Используя термин «неопределенность» в последнем смысле, Оливер Уильямсон доказывает, что централизация фирмы является ответом на неопределенность, т. е. представляет собой экономию трансакционных издержек. См.: Williamson, Markets and Hierarchies, 9, 21-26. Получается, что, в зависимости от толкования слова «неопределенность», наличие неопределенности может быть обоснованием либо конкуренции, либо централизации. Несмотря на терминологическую двусмысленность, основной вывод остается прежним. И заключается он в том, что, по существу, выбор между централизацией и конкуренцией – это выбор между эффективным использованием имеющейся информации (особо привлекательный вариант, когда в силу высоких трансакционных издержек дополнительные знания трудно получить) и открытостью к новой информации (которую конкурентные рынки могут использовать с наибольшим успехом при сравнительно небольших трансакционных издержках).


[Закрыть].

Вся экономическая жизнь пронизана необходимостью компромисса между трансекционными и иерархическими издержками, т. е. между тем, чтобы хорошо делать известное, и тем, чтобы быть готовым к неизвестному. На уровне общества в целом огромное значение неопределенности – а стало быть, и чудовищный вес иерархических издержек – как раз и есть то, что, с точки зрения Хайека, является фундаментальным и решающим аргументом в пользу системы конкурентного рынка. Одновременно, как показал Коуз, на уровне предприятия наличие трансакционных издержек – это довод в пользу централизации принятия решений. Тот же самый компромисс определяет не только масштабы и объем производства фирм, но и их внутреннюю структуру. Внутри каждой организации существует неустранимое противоречие между необходимостью усиления контроля с целью повышения эффективности и необходимостью ослабления контроля во имя раскрытия творческого потенциала. Надлежащий баланс неодинаков в разных отраслях и компаниях и меняется в каждой отдельной компании с течением времени.

Сегодня эта проблема существует повсеместно, но появилась она сравнительно недавно. Точнее говоря, эта проблема – наследие индустриализации. До промышленной революции знание, воплощенное в производственных технологиях, находилось в зачаточном состоянии, поэтому существование крупномасштабных предприятий было невозможным. Почти всю хозяйственную деятельность осуществляли отдельные крестьяне, ремесленники или торговцы. С открытием новых сложных производственных технологий – требующих сотрудничества большого числа людей и точного и тщательного согласования материалов и оборудования – все сразу изменилось. Централизация контроля в рамках рыночного порядка была ответом на новые технологические возможности.

Как замечает Альфред Чандлер, главный летописец организационных последствий индустриализации, в своем шедевре «Видимая рука»:

Следует иметь в виду, что крупные предприятия – явление современное. В 1840 г. в США их еще не существовало. В то время объем экономической деятельности был еще не столь велик, чтобы сделать административную координацию более производительной, а значит, и более прибыльной, чем рыночная координация….До тех пор пока уголь не стал дешевым и удобным источником энергии, а железные дороги не сделали возможной быструю, регулярную, всепогодную транспортировку, процессы производства и распределения осуществлялись примерно так же, как и полтысячелетия назад. Все эти процессы, включая транспортировку и финансирование, осуществлялись мелкими фирмами, в которых управлением занимался сам владелец{85}85
  Chandler, The Visible Hand, 485.


[Закрыть].

Согласно Чандлеру, крупные, централизованно управляемые предприятия были созданы главным образом ради возможности «сэкономить на скорости» – снизить стоимость единицы продукции за счет «больших объемов переработки» в сфере производства и «высокой оборачиваемости запасов» в сфере распределения.

Соединив массовое производство и массовое распределение, единое предприятие осуществляет множество трансакций и процессов, необходимых в производстве и сбыте продукции. «Видимая рука» руководства заменила «невидимую руку» рыночных сил в деле координации потоков товаров от поставщиков сырья и полуфабрикатов и к розничным торговцам и конечным потребителям. Интернализация всей этой деятельности и соответствующих трансакций снизила трансакционные и информационные издержки. Что еще важнее, фирма могла с большей точностью согласовывать производство со спросом, получать большую отдачу от своей рабочей силы и производственного оборудования и, таким образом, снижать себестоимость единицы продукции{86}86
  Ibid., 285-286.


[Закрыть].

Историческое повествование Чандлера отлично встраивается в схему анализа, разработанную Коузом и Хайеком. Хотя Чандлер проводит различие между сокращением трансакционных издержек и улучшением координации потоков сырья и продукции, на самом деле это одно и то же. Когда появилась новая сложная технология производства, требовавшая замысловатой хореографии и точного согласования во времени, осуществлять координацию только через рынок стало невозможно: трансакционные издержки на заключение всех необходимых договоров (в особенности стоимость потерянного времени) просто погубили бы все предприятие{87}87
  См. James R. Beniger, The Control Revolution: Technological and Economic Origins of the Information Society (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1986). Бениджер детально описывает, как сложность новой промышленной экономики форсировала «кризис управляемости», в ответ на который возникла формалистичная бюрократическая администрация.


[Закрыть]. Поэтому централизация управления в рамках одной многофункциональной фирмы была адекватным ответом на возникшую проблему. Иными словами, ценность конкретной информации, воплощенной в новой технологии массового производства, перевесила любые потери от закрытия доступа к другой информации, так что централизация имела смысл.

Централизация, однако, не стала панацеей; тяжкое бремя сопутствующих ей иерархических издержек не выпускает ее за определенные границы. В этом отношении Чандлер высказывается совершенно недвусмысленно. Он утверждает: «В тех секторах и отраслях, где технология не принесла резкого увеличения объема производства и где рынки остались небольшими и специализированными, административная координация редко оказывалась более прибыльной, чем рыночная»{88}88
  Chandler, The Visible Hand, 8.


[Закрыть].

Между тем все фирмы – и большие, и малые – остаются порождениями более широкого рыночного порядка. Быстрый рост технологических и организационных знаний, составляющий суть промышленной революции, сделал возможным появление нового порядка – сознательно созданного, централизованно управляемого порядка крупного предприятия. Но, при всей внушительности этого достижения, новый вид корпоративного порядка остается предельно простым по сравнению с большой системой, внутри которой он существует. Централизованное управление предприятием заключается главным образом в достаточно эффективном применении особых знаний (таких, как определенные производственные методы или определенная стратегия развития). Но более масштабный, всеобъемлющий порядок рынка по-прежнему решает невообразимо более сложные задачи: определяет относительную ценность различных совокупностей знаний и согласовывает их с ситуационными знаниями миллионов потребителей, что позволяет осуществлять логически последовательное планирование на уровне отдельного предприятия и достигать общей слаженности на уровне системы в целом.

* * *

Точно так же как предприятие действует в рамках более широкого экономического порядка рынка, так и сама рыночная система расположена внутри более широкого политического порядка. Ставить знак равенства между свободой рынков и полным отсутствием государства – грубая ошибка. Напротив, рынки могут функционировать надлежащим образом только благодаря институтам, создаваемым и поддерживаемым государством.

Важно подчеркнуть, что опорой рынкам служат тщательно разработанная система определения и защиты прав собственности и обеспечения соблюдения прав собственности и соблюдения условий договоров к их выполнению. Когда титулы собственности не защищены, а система принуждения к выполнению контрактных обязательств работает ненадежно, крупномасштабные и долговременные капиталовложения, от которых в современном обществе полностью зависит создание богатства, тормозятся и осуществляются в недостаточном объеме. Кроме того, конкуренция может реализовать свой потенциал в деле создания богатства лишь при условии, что будут надлежащим образом составлены специализированные нормы осуществления сложных коммерческих операций. Если в таких областях, как интеллектуальная собственность, корпоративное управление и банкротство правовые нормы неадекватны, эффективность рынка может серьезно пострадать.

Надежная правовая основа рыночного порядка предполагает значительное количество регулирующей деятельности, которую обычно ассоциируют с правительственным «активизмом». Так, для защиты личности и собственности иногда лучше превентивно принять нормы, защищающие здоровье и личную безопасность граждан, чем ждать причинения вреда и возможности наказать виновных. Кроме того, в тех областях, где права собственности трудноопределимы (например, в отношении качества воздуха), наилучшим, а возможно, и единственным практически реализуемым подходом является принуждение к соблюдению стандартов, осуществляемое государственным регулирующим органом. В коммерческой сфере требование о раскрытии финансовой информации может способствовать предотвращению жульничества и повышению доверия инвесторов. А законы, накладывающие ограничение на поведение монополий и запрещающие сговор между фирмами, могут помочь сохранению конкурентного климата.

Таким образом, для стабильного функционирования конкурентной рыночной системы требуются энергичные действия государства. Причем либеральная политика необязательно исчерпывается деятельностью правительства в сфере защиты закона и порядка. Государство может действовать на благо общества и иными способами, например, заботясь о малоимущих, об образовании, сохранении природного и культурного наследия, поощряя научные исследования и создавая систему страхования, для того чтобы облегчить положение тех, кто пострадал от экономической нестабильности и структурных перемен.

В свободном обществе для предоставления этих и других общественных благ возникает энергичный независимый сектор – не ориентированный на прибыль и не государственный. Но поскольку этот независимый сектор предоставляет социальные блага независимо от способности или готовности получателей платить за них, он может столкнуться с проблемой «безбилетников». Соответственно, государство имеет возможность с помощью налогов и регулирования поддерживать частные усилия и дополнять их, заботясь о том, чтобы предоставление общественных благ было более всесторонним и систематичным.

Нужно признать, что, беря на себя такую ответственность, государство вторгается, по крайней мере частично, в сферу добровольной частной деятельности, узурпируя права в пользу коллективного механизма принятия решения. Однако следует помнить, что правовые нормы, в рамках которых только и возможна добровольная частная деятельность, сами по себе являются общественным благом, создаваемым на основе политической деятельности. Эти правовые рамки могут быть основополагающей политической ценностью в либеральном обществе, но они не должны быть единственной ценностью.

Здесь, пожалуй, полезно вспомнить о важности неопределенности в установлении пропорции между централизацией и конкуренцией. Конкуренция играет центральную роль в организации общества благодаря своей способности плодотворно преодолевать проблему неопределенности. Но, когда неопределенность отступает, необходимость в конкуренции слабеет, а в централизации – повышается.

Аргументы в пользу конкурентных рынков покоятся исключительно на способности последних поддерживать определенные, широко разделяемые общественные ценности, в частности создавать процветание, измеряемое субъективными предпочтениями членов данного общества. Будучи достаточно определенной, эта цель, таким образом, потенциально является общественным благом, которое, казалось бы, может быть обеспечено в результате политических действий. Однако средства для достижения этой цели радикально туманны: ни один орган централизованного принятия решений не может знать, какую продукцию и как именно следует производить для достижения процветания. В силу этого такое общественное благо, как процветание, надежнее всего может быть обеспечено за счет создания институциональных условий, в рамках которых конкурентное экспериментирование и открытия могут преодолеть неопределенность. Государственное вмешательство внутри этих институциональных рамок – в виде субсидирования неких отраслей или регулирования цен – с высокой степенью вероятности обречено на провал.

Но, когда результаты конкурентного процесса не согласуются с другими широко разделяемыми общественными ценностями – такими, как сочувствие к неудачникам, стремление к знаниям или защита природных и культурных ценностей, – вмешательство государства может быть оправданным. В данном случае неопределенность отсутствует, поскольку целью является не согласование субъективных предпочтений, известных только самим частным лицам, а скорее координация общественных ценностей, хорошо известных обществу.

В свете вышесказанного ясно, что признание фундаментального значения конкуренции не требует установления каких-либо неизменных или узких границ на характер и масштаб задач, которые могут быть предметом государственной политики. Ф.А. Хайек, величайший защитник конкуренции в двадцатом веке, всегда отмечал этот момент:

Несогласие с таким пониманием планирования не следует путать с догматической приверженностью принципу laissez faire. Либералы говорят о необходимости максимального использования потенциала конкуренции для координации деятельности, а не призывают пускать вещи на самотек….И они вовсе не отрицают, а, наоборот, всячески подчеркивают, что для создания эффективной конкуренции нужна хорошо продуманная система законов, но как нынешнее законодательство, так и законодательство прошлого в этом отношении далеки от совершенства. Не отрицают они и того, что там, где не удается создать условий для эффективной конкуренции, надо использовать другие методы управления экономической деятельностью{89}89
  Хайек Ф.А. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 59.


[Закрыть].

Здесь следует сделать важную оговорку. Хотя государственные расходы и регулирование могут быть полезны, из этого вовсе не следует, что они будут полезны только потому, что их официально декларируемая цель – достижение какого-нибудь всеми одобряемого общественного блага. Тот факт, что некоторые ограниченные программы государственного регулирования можно оправдать важностью защиты здоровья и безопасности, вовсе не означает, что следует одобрить все идеи регулирования, претендующие на служение тем же целям. А тот факт, что почти все считают образование важным общественным благом, не означает, что любое вторжение государства в эту область оправданно. Напротив, сегодня в США – а эта страна намного меньше большинства других стран мира поражена сверхцентрализацией – множество программ государственных расходов и регулирования глубоко и безнадежно порочны. Буквально во всех аспектах жизни общества общественное благо значительно выиграет от радикального сокращения государственного участия. Сфера действий государства может быть достаточно широка, но из практических и теоретических соображений ясно, что эффективность государственного вмешательства строго ограничена, а потому желательно, чтобы инициативы государства в области экономической политики были как можно более скромными.

Однако, как показал опыт промышленной контрреволюции, четкое понимание принципиально важного различия между целями и средствами встречается редко. Слишком часто политическая борьба между сторонниками огульной централизации и защитниками конкуренции истолковывалась как спор о том, следует ли государству заниматься общественно важными вопросами, а не о том, как лучше этим заниматься. Лидеры движения за централизацию изображали из себя обеспокоенных общественными интересами защитников «активного» государства, а своих оппонентов представляли как сварливых придир и скудоумных защитников статус-кво. Обычно споры велись именно в таких терминах, благоприятных для постепенного усиления централизации.

Что касается выбора средств, то защитники коллективизма просто исходили из того, что централизованный контроль – это панацея. Здесь и кроется главный источник их заблуждений. Из того факта, что роль централизации в рамках рыночного порядка растет (материализуясь в виде крупных предприятий) и что централизация требовалась для сборки институциональных рамок рыночного порядка (а также как дополнение этого порядка для поддержки отдельных некоммерческих общественных ценностей), коллективисты делают совершенно необоснованный вывод о том, что централизация должна вытеснить – полностью или частично – и сам рыночный порядок.

Поэтому сторонники промышленной контрреволюции вели кампанию за то, чтобы снять с централизации соответствующие ограничения и вместо конкуренции главным организующим принципом экономической жизни сделать централизацию. Тогда централизация перестала бы быть дополнением и обрамлением конкуренции, а просто заменила бы ее.