Книги по бизнесу и учебники по экономике. 8 000 книг, 4 000 авторов

» » Читать книгу по бизнесу Дела репрессированных московских адвокатов Д. Шабельников : онлайн чтение - страница 2

Дела репрессированных московских адвокатов

Правообладателям!

Представленный фрагмент книги размещен по согласованию с распространителем легального контента ООО "ЛитРес" (не более 20% исходного текста). Если вы считаете, что размещение материала нарушает ваши или чьи-либо права, то сообщите нам об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?

  • Текст добавлен: 17 марта 2021, 21:20

Текст бизнес-книги "Дела репрессированных московских адвокатов"


Автор книги: Д. Шабельников


Раздел: Документальная литература, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Упомянутые три объединения – «общественную группу» в МКЗ, Московское юридическое общество и редакцию журнала «Право и жизнь» вместе с его постоянными авторами – следствие сочло легальными формами будущей нелегальной антисоветской организации. Когда к концу 1920-х годов все они прекратили свое существование, организация в лице ее лидеров, прежде всего Малянтовича и Муравьева, задумалась о дальнейшей тактике. В стране разворачивались первая пятилетка, «великий перелом», коллективизация и индустриализация (по концепции следствия, «старые» адвокаты, как и прочие интеллигенты, не верили в успех этого рывка и ждали его провала, чтобы перейти наконец к активным действиям при поддержке буржуазных стран). С назначением в 1931 году на пост наркома юстиции Н.В. Крыленко и даже несколько раньше, примерно с 1928 года, начались гонения на адвокатуру – не только на «старую», а вообще на адвокатуру как институт. Вот как описывал происходившее тогда в своих показаниях Тагер (хотя эти строки – часть его собственноручных показаний, в которых он объяснял причины антисоветских настроений в среде адвокатуры, полагаю, что его оценки в данном случае вполне искренни):

«Известно, какое большое значение партия придает надлежащей политике по отношению к интеллигенции вообще и отдельным ее частям, в частности врачам, инженерам, учительству и т. д. С адвокатами в этом отношении благодаря вредительской политике Крыленко – у Пашуканиса[33]33
  Пашуканис, Евгений Брониславович (1891–1937) – влиятельный в конце 1920-х – начале 1930-х гг марксистский теоретик права. В 1922 г. организовал секцию права Коммунистической академии – один из центров научной марксистской юридической мысли в СССР. С 1927 г. действительный член Коммунистической академии, затем член ее президиума и вице-президент. С 1931 г. директор института советского строительства и права Коммунистической академии; с 1936 г заместитель наркома юстиции СССР. Считал право вообще пережитком буржуазного общества и полагал, что социализм в своем развитии должен изжить как государство, так и право. Арестован 20.01.1937. Приговорен к ВМН и расстрелян 04.09.1937. Реабилитирован.


[Закрыть]
обстояло явно неблагополучно.

Адвокатура и защита были провозглашены ими лишь необходимым злом, которое лишь терпится в советском суде, но которое, вообще говоря, советскому суду вовсе не нужно. Участие защитника в состязательном процессе изображалось издевательски как участие в какой-то "меновой сделке". Совершенно несомненно, что под этой "революционной" терминологией проводилось по существу отрицание демократических элементов советского процесса, каким, в частности, является принцип процессуальной состязательности. Эта точка зрения не только провозглашалась теоретически со ссылкой на Пашуканиса, но с 1928 г. Крыленко начал насаждать эти теории и на практике. Достаточно указать на проекты УПК 1927 и 1928 гг., выработанные Наркомюстом и в значительных частях проведенные в жизнь в ряде вопросов, несмотря на отсутствие их законодательного утверждения. В особенности полно были осуществлены эти вредительские теории по отношению к защите. Защита и практически стала третироваться как ненужный и вредный придаток. Постепенно росло число процессов, в которых защитники перестали допускаться к участию в деле – вопреки прямому тексту закона – в народных судах с одной стороны и даже в Верховном Суде – при рассмотрении кассационных дел с другой стороны. Защитники добросовестно готовились к защитам, тратили на это время и труд, а затем им объявляли, что они суду не нужны. Из отдельных единичных фактов – это стало в тот период времени типовым явлением.

Совершенно несомненно, что эта политика Крыленко – ставившая и, по-видимому, имевшая целью поставить адвокатов в весьма унизительное положение и притом противопоставить их другим советским судебным работникам – питала в адвокатской среде чувство большого недовольства этой политикой, которую Крыленко и его сторонники изображали как особенность именно якобы советского отношения к вопросам защиты и адвокатуры. Именно поэтому эта политика и являлась вредительской политикой»[34]34
  ЦА ФСБ. [Собственноручные] показания А.С. Тагера от 21 июня 1938 г. Дело № Р-4661. Том 2. Л. д. 74–92. Крыленко был арестован полугодом раньше, а расстрелян через месяц после этих показаний Тагера, как считается, лично В.В. Ульрихом, председателем Военной Коллегии Верховного Суда. Его обвинили среди прочего в создании антисоветской вредительской организации в органах юстиции.


[Закрыть]
.

И тут у «заговорщиков» появился удобный случай. В 1931 году Тагер получил разрешение на временный выезд в Париж для лечения жены, которая потеряла зрение на оба глаза – в Советской России ей помочь не могли. В Париже жил и практиковал как адвокат брат Тагера, у которого они с женой и прожили восемь месяцев. По версии следствия, руководство антисоветской организации решило воспользоваться этой поездкой Тагера «для налаживания организационных связей с эмигрантскими кадетскими кругами». С этой целью то ли Муравьев, то ли Малянтович поручили ему встретиться с их бывшим коллегой по «политической защите» Маклаковым, а также, по некоторым версиям, с Н.В. Тесленко и А.Ф. Керенским.

«Муравьев мне дал указание по приезде в Париж установить связь с Маклаковым и передать ему, что наша нелегальная организация продолжает благополучно существовать и что во главе ее остались: Муравьев, Малянтович и Мандельштам. И, как я уже показал ранее, выяснить отношение различных французских политических группировок к процессам, происходящим внутри СССР, а также на какие из них (группировок) можно рассчитывать в смысле получения помощи в борьбе с большевистской диктатурой»[35]35
  ЦА ФСБ. Стенограмма допроса А.С. Тагера от 15 июля 1938 г Дело № Р-4661. Том 1. Л. д. 11–77.


[Закрыть]
.

Тагер подробно описывал эту встречу, состоявшуюся якобы в ноябре 1931 года, и содержание беседы с Маклаковым (довольно абстрактного характера). С Керенским он, по его словам, только перекинулся парой слов. Впрочем, в суде Тагер отказался от этих показаний и заявил, что все его рассказы о встречах в Париже выдуманы от начала до конца. Установить, имела ли место эта встреча, мне не удалось (если она и состоялась, в этом не было ничего удивительного – хотя Тагер принадлежал к следующему поколению и не был близко знаком с Маклаковым, последний был легендарной личностью в адвокатских кругах).

По возвращении в Москву в 1932 году Тагер, по версии следствия, доложил руководству о результатах своей поездки. С Маклаковым они якобы договорились, что связь между организацией и «парижским центром» будет дальше осуществляться через М.Л. Мандельштама, который, бежав после революции за границу, прожил несколько лет в Париже, а в 1928 г. вернулся в Москву (при этом следствие ни разу не поинтересовалось у Мандельштама вопросом о поддержании им этой связи, зато сам он рассказал на допросе, что в Париже Маклаков его «бойкотировал, и я с ним не виделся. Он меня на лекции толкнул намеренно, крикнув, что я ему мешаю»[36]36
  ЦА ФСБ. Протокол допроса М. Л. Мандельштама от 10 ноября 1938 г. Дело № Р-39885. Л. д. 25–28.


[Закрыть]
.

Чем после этого занималась организация – неясно, но в октябре 1936 года Малянтович якобы собрал руководство на квартире у Долматовского и «сообщил о полученной им из меньшевистских центров директиве о необходимости перехода к террору против руководителей партии и правительства. Директива была одобрена, но решено было передать ее на обсуждение ячеек организации» (эта формулировка повторяется практически дословно в нескольких протоколах допросов и очных ставок). Большинству никаких конкретных действий по подготовке террористических актов не вменяли; как и от кого Малянтович получил соответствующие указания, следствие выяснить не пыталось ни у него самого, ни у других.

Зато следствие предпринимало попытки связать организацию с «правыми» в руководстве страны: в показаниях нескольких обвиняемых есть сообщения о том, что у Малянтовича были доверительные личные отношения с М.П. Томским[37]37
  Томский, Михаил Павлович (наст. фам. Ефремов; 1880–1936) – советский партийный и профсоюзный деятель. В 1922–1929 гг. председатель ВЦСПС. В 1929 г. вместе с Бухариным и Рыковым выступил против свертывания НЭПа и форсирования индустриализации и коллективизации; Сталин объявил эту позицию «правым уклоном». Пленум ЦК ВКП(б) принял решение снять Томского с поста председателя ВЦСПС. С апреля 1932 г. работал заведующим ОГИЗ. Когда на Первом московском процессе в августе 1936 г Зиновьев и Каменев стали давать показания о причастности Томского, Рыкова и Бухарина к контрреволюционной деятельности, Томский застрелился.


[Закрыть]
, который был когда-то его подзащитным и поэтому передавал Малянтовичу некие закрытые сведения о положении в стране, которые тот неизвестным образом использовал для планирования антисоветской работы своей организации.

Кроме того, почти всех пытались обвинить, а некоторых и официально обвинили в шпионаже – как видно из дела А.Э. Вормса, это было несложно, так как практически все «старые» адвокаты, получившие дореволюционное образование (а кое-кто, как Долматовский, поучился и за границей), в тот или иной момент общались с иностранцами – именно к ним обращались различные посольства и концессионные предприятия за юридическими консультациями или при необходимости представления интересов иностранных граждан и компаний в советских судах. Например, А.М. Винавер сообщил на допросе:

«О всех более или менее значительных событиях и фактах из области права, экономики и политики секретного характера члены нашей организации сообщали Вавину[38]38
  Вавин, Николай Григорьевич (1878–1938) – присяжный поверенный в Москве с 1908 г. В 1900-е гг. преподавал в Коммерческом институте, профессор, автор научных трудов по гражданскому праву (как до, так и после 1917 г). Был близок кадетам, хотя в партии не состоял. Член МКЗ с 1925 г Арестован 27.04.1938. Приговорен к ВМН и расстрелян 15.04.1939. Реабилитирован.


[Закрыть]
для пересылки за границу. В 1936 году Трайнин передал Вавину подробные сведения о работе и взаимоотношениях между Прокуратурой СССР, а Тагер передал о работе Н.К.Ю. Вопрос этот имел большое значение последние два года и привлекал внимание зарубежных кругов, расценивавших положение и политику Наркомюста как известный барометр политической жизни в СССР: проводится ли в жизнь Конституция СССР и, если проводится, то как именно. Информацией по этим вопросам, в антисоветском, конечно, освещении, мы и снабжали Вавина, который передавал Шретеру[39]39
  Шретер, Виктор Николаевич (1885–1938) – помощник присяжного поверенного в Москве с 1909 г.; с 1913 г преподавал в Московском коммерческом институте. С 1918 г преподавал в МГУ и Институте народного хозяйства им. Г.В. Плеханова (бывший Московский коммерческий институт). Теоретик советского хозяйственного и промышленного права. На момент ареста также старший консультант иностранного сектора Народного комиссариата тяжелой промышленности СССР. Арестован 16.01.1938. Приговорен к ВМН и расстрелян 27.04.1938.


[Закрыть]
для пересылки парижскому центру. Передавали мы сведения о работе правительственной комиссии по подготовке указанных в Конституции СССР пяти общественных кодексов. Передал я не подлежащую оглашению директиву высших советских органов об увольнении из всех государственных издательств СССР бывших членов антисоветских партий (кадеты, меньшевики, эсеры). Трайнин передал сведения о работе Всесоюзной Правовой Академии, о работе Верховного Суда РСФСР, о состоянии и деятельности советских судов. В частности, им были переданы полученные в Прокуратуре СССР секретные данные о количестве политических дел, рассмотренных в судах СССР, о подготовляющихся политических процессах»[40]40
  ЦА ФСБ. Протокол допроса А.М. Винавера от 1 декабря 1938 г Дело № Р-17487. Л. д. 24–49.


[Закрыть]
.

По большому счету не играло никакой роли, вменялись ли обвиняемым такие пугающие преступления, как подготовка террористических актов и шпионаж, или нет. В подавляющем большинстве случаев самого их «участия» в деятельности организации и вербовке новых членов было достаточно для смертного приговора. Всех судила Военная коллегия Верховного Суда «с применением закона от 1.XII-34», принятого в день убийства Кирова постановления ВЦИК, согласно которому судебное разбирательство по «антисоветским» делам проходило в закрытом режиме и без участия сторон, а приговор не подлежал обжалованию и приводился в исполнение немедленно (обычно в тот же день). Большинство ключевых обвиняемых были расстреляны с апреля 1938-го по апрель 1939 года. 73-летний Мандельштам умер в тюрьме в феврале 1939 года, когда уже было готово, но еще не было подписано обвинительное заключение. Винавер получил 8 лет лагерей (и прожил два с половиной года после досрочного освобождения), а Владимир Николаевич Малянтович (брат Павла Николаевича) – 15. Как мне удалось выяснить, он умер в Воркутлаге только в 1947 году, 76-летним. Вероятно, последним по делу был расстрелян арестованный одним из первых Павел Николаевич Малянтович, проведя в московских тюрьмах больше двух лет.

Всего по делу о «контрреволюционной антисоветской организации в МКЗ» были осуждены по меньшей мере 70 человек[41]41
  Поскольку формально дело не было коллективным, а также в связи с неполнотой обнаруженной на сегодняшний день информации, указать точное количество осужденных не представляется возможным.


[Закрыть]
, почти все – к высшей мере наказания. Сведения, приводимые в работе Ю. Хаски, о том, что в 1938 году будто бы «только за одну ночь в Москве было арестовано 165 адвокатов»[42]42
  Хаски Ю. Российские адвокаты и советское государство. Происхождение и развитие советской адвокатуры. 1917–1939. М.: Институт государства и права РАН, 1993.С. 154.


[Закрыть]
, пока не находят своего подтверждения.

Если же говорить об общих цифрах, то на сегодняшний день мне известны имена более 220 человек, которые когда-либо практиковали[43]43
  В качестве присяжного поверенного, помощника присяжного поверенного (до 1917 года) или члена МКЗ (с 1922 е).


[Закрыть]
в Москве и нынешней Московской области и были расстреляны в период с 1917 по 1953 год. Еще около 200 человек были приговорены в тот же период к другим видам наказания (лишению свободы, ссылке или высылке) или содержались под стражей, но были освобождены без предъявления обвинения (таких было немного, и практически все такие случаи имели место до 1936 года).

Если же говорить о тех, кто был членом МКЗ на момент ареста или незадолго до него, то их было не менее 130 среди приговоренных к ВМН и не менее 100 среди остальных.

За децимацией, произведенной в рядах московской адвокатуры в 1938–1939 годах, последовали реформы, призванные окончательно превратить ее в полностью подконтрольное исполнительной власти и партии бюрократическое учреждение. Новое Положение об адвокатуре, принятое в августе 1939 года (в нем впервые в российской истории появился юридически закрепленный термин «адвокат»), окончательно запретило остатки частной практики и упразднило коллективы, введя вместо них юридические консультации, напрямую управляемые президиумом коллегии и подотчетные ему. Численность МКЗ в период с 1937 по 1939 год увеличилась незначительно. На место репрессированных «старых» адвокатов пришли новые кадры, и количество членов партии за тот же период выросло с 58 до 160 человек. К 1950-м годам коммунистов в советской адвокатуре по всей стране было уже около 70 %[44]44
  Хаски Ю. Российские адвокаты и советское государство. Происхождение и развитие советской адвокатуры. 1917–1939. М.: Институт государства и права РАН, 1993. С. 167–168.


[Закрыть]
.

420 жертв, из них 220 убитых – много это или мало для относительно элитарной профессиональной группы в пределах одного, пусть и столичного, города? Я не знаю. Наверное, в масштабах всей истории большого террора, не говоря уже обо всей трагической истории России между двумя мировыми войнами, не так уж много. Но мне кажется, что сами по себе статистические данные мало о чем говорят – куда важнее понять, в том числе и в первую очередь на уровне судеб конкретных людей, что, как и почему с ними происходило. Именно это мы и постарались сделать в этой книге, не только публикуя материалы шести уголовных дел почти целиком, но и рассказывая о судьбах многих других в обширных примечаниях.

* * *

В заключение хотелось бы сказать несколько слов о том, как устроена эта книга.

Отбирая следственные дела для публикации (они расположены в хронологическом порядке по датам арестов), мы прежде всего постарались дать читателю представление о разнообразии поводов для репрессий, не ограничиваясь самыми известными именами. Кроме «дела общественников», важного для всей истории преследований в отношении адвокатской корпорации, сюда вошли дела, в которых жертвы были обвинены в давних порочащих связях с подозрительными элементами (Короленко), шпионаже (Вормс), антисоветской пропаганде (Бать), и, наконец, в контрреволюционном заговоре и подготовке террористических актов (Малянтович и Овчинников).

Дела приводятся с незначительными сокращениями. За исключением опущенных мелких делопроизводственных деталей, пропуски обозначаются так: <…>. Опечатки и мелкие грамматические и пунктуационные ошибки в основном исправлены без указания; синтаксические ошибки и некоторые характерные написания сохранены.

Я постарался подготовить краткую биографическую справку (в постраничных сносках) по каждой встречающейся в тексте персоналии, кроме общеизвестных. Это относится и к фигурирующим в материалах дел сотрудникам НКВД[45]45
  Биографические справки по сотрудникам НКВД подготовлены на основе справочника «Кадровый состав органов государственной безопасности СССР. 1935–1939» Международного Мемориала: nkvd.memo.ru.


[Закрыть]
. Отсутствие биографической сноски означает, что о соответствующей персоналии не обнаружено какой-либо значимой информации.

Я хотел бы выразить огромную признательность организациям и людям, без помощи которых издание этой книги оказалось бы невозможным: это Центральный архив ФСБ России, Государственный архив Российской Федерации, Международный Мемориал, «Открытый список», Инна Башкирова, Роман Войтехович, Иван Егоров, Сергей Лукашевский, Ирина Малянтович, Екатерина Мишина, Геннадий Рыженко и Наталья Шленская.

Дмитрий Шабельников


Независимый исследователь,

автор проекта «Защитники, которых никто не защитил»[46]46
  Совместный проект с «Адвокатской газетой». См.: https://www.advgazeta.ru/ repressed-lawyers/


[Закрыть]


Защитники на Шахтинском процессе (1928).

Сидят за длинным столом, слева направо по часовой стрелке:

В.Н. Малянтович (умер в лагере), С.П. Ордынский, Э.А. Левенберг (осужден к 10 годам ИТЛ), А.М. Рязанский (расстрелян), И.Н. Плятт, Л.Ф. Добрынин, неизвестный, А.Э. Вормс (стоит; умер в тюрьме), Л.Г. Пятецкий-Шапиро (расстрелян), А.М. Долматовский (расстрелян), М.А. Оцеп, А.А. Смирнов, Л.А. Меранвиль-Десентклер (расстрелян), Л.И. Розенблюм (репрессирована), Н.В. Коммодов, В.Ю. Короленко (расстрелян)

«Дело общественников» (1930)

Первое дело, которое мы решили включить в этот сборник, отличается от остальных по многим параметрам: оно самое раннее хронологически (1930 год), возбуждено в отношении сразу 11 человек, а главное – окончилось для них всех благополучно. Несмотря на грозную формулу обвинения, в отношении семи человек дело было прекращено, а в отношении четверых, приговоренных к трехлетней высылке (лишенных права проживания в крупных городах), приговор был вскоре пересмотрен, а наказание – отменено. Однако мы сочли необходимым включить его в это издание как минимум по двум причинам.

Во-первых, это уникальный источник сведений о жизни московской адвокатуры в 1920-е годы, причем в 1930 году, когда происходили допросы обвиняемых, они еще имели возможность говорить то, что считали нужным, – и даже выражать несогласие с «отдельными мероприятиями» советской власти (разумеется, все равно необходимо делать поправку на то, что этим людям угрожают серьезные сроки), – а следователи, в отличие от времен Большого террора, обычно еще записывали их слова в протокол, вместо того чтобы подгонять формулировки под пункты обвинительных заключений. Во-вторых, это дело – своего рода репетиция дела о «контрреволюционной антисоветской кадетско-меньшевистской организации в Московской коллегии защитников» (иногда она называлась также эсеровско-меньшевистской или просто меньшевистской; хотя официально коллективного дела с таким названием не существовало, все его фигуранты обвинялись в членстве в одной и той же никогда не существовавшей организации), которое началось в 1938 году и закончилось гибелью десятков московских адвокатов.

Оба дела были направлены на одну и ту же группу людей – бывших присяжных поверенных, которые, в отличие от большинства своих коллег, решили в начале 1920-х годов влиться в новую, советскую адвокатуру (а некоторые и стояли у ее истоков). Большинство из них были «общественниками», или «политическими защитниками», и до революции, имея либеральные и (или) левые убеждения, от кадетов до эсеров, защищали бастующих рабочих, бунтующих крестьян, представителей национальных и религиозных меньшинств и, наконец, революционеров, включая многих большевиков. Придя в 1922 году в коллегию защитников, они пытались по сути заниматься тем же самым, участвуя в работе Московского комитета Политического красного креста и берясь за защиту политических обвиняемых – «правых эсеров», меньшевиков, «вредителей» и так далее. Однако прославившие их в начале века адвокатские навыки в условиях революционной, а затем социалистической законности оказывались все менее эффективными. Как видно из материалов дела, в самом начале этот круг «ЧКЗ» сразу после создания коллегии оформился в виде «общественной группы» (или фракции), пытавшейся отстаивать свои интересы в борьбе – в основном аппаратной – с так называемыми «революционной» и «коммунистической» группами, влияние которых постепенно росло. В 1926 году все группы были упразднены, но «общественники», естественно, продолжали состоять друг с другом в дружеских и коллегиальных отношениях. В 1928–1929 годах численный состав коллегии значительно вырос за счет новых кадров, и если при создании МКЗ в 1922 году доля бывших присяжных поверенных составляла в ней около половины, то к этому времени – 20–25 %.

Интересно, что состав группы обвиняемых по «делу общественников» 1930 года представляется довольно случайным – только один из них, А.М. Никитин, станет активным членом мифической антисоветской организации в конце 1930-х. Однако в их показаниях звучат имена многих людей, которых будут преследовать через восемь лет, в первую очередь это братья П.Н. и В.Н. Малянтовичи, А.М. Долматовский, А.С. Тагер, а также Н.К. Муравьев, которого «спасла» только смерть в конце 1936 года. Впрочем, П.Н. Малянтовича арестовали в день вынесения приговора по «делу защитников», 13 декабря 1930 года, обвинили в принадлежности к «Союзному бюро меньшевиков» и 10 мая 1931 года приговорили к 10 годам лишения свободы[47]47
  См.: Меньшевистский процесс 1931 года. Сборник документов. В 2-х кн. Кн. 2 / Ассоц. «Рос. полит. энциклопедия», Центр. архив ФСБ России, сост. А.Л. Литвин. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1999. С. 413–415.


[Закрыть]
; однако благодаря вмешательству Н.К. Муравьева и высокопоставленных чиновников, пока еще почтительно относившихся к его заслугам «политического защитника», уже 20 мая приговор был отменен, а в ноябре того же года Малянтовича восстановили в коллегии защитников[48]48
  Угримова ТА., Волков А.Г. «Стой в завете своем…». М.: АМА-Пресс, 2004. С. 148–151.


[Закрыть]
. В.Ю. Короленко, который сам дает показания в конце дела, арестовали по другому коллективному делу еще в апреле – мае 1930 года, а 13 августа того же года осудили к расстрелу с заменой на 10 лет концлагеря. Наконец, И.С. Урысон на момент появления «дела общественников» находился в ссылке в Нижнем Новгороде по приговору, вынесенному 9 января 1929 года, – в связи с фантасмагорическими обвинениями в подстрекательстве к покушению на Сталина, выдвинутыми агентом ОГПУ Гринберг. В «деле общественников» он не фигурирует в качестве обвиняемого, однако из материалов его собственного дела [49]49
  ЦА ФСБ России. Следственное дело № Р-43640 в отношении Урысона И.С.


[Закрыть]
известно, что в августе 1930 года его арестовали в Нижнем Новгороде и этапировали в Москву; в отношении него было составлено обвинительное заключение, аналогичное заключению по «делу общественников» (на две недели раньше), но приговора в отношении него нет ни в одном из дел. Срок ссылки Урысона был впоследствии сокращен, и в апреле 1932 года он вернулся в Москву – до следующего ареста в январе 1938 года.

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 | Следующая

Правообладателям!

Представленный фрагмент книги размещен по согласованию с распространителем легального контента ООО "ЛитРес" (не более 20% исходного текста). Если вы считаете, что размещение материала нарушает ваши или чьи-либо права, то сообщите нам об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Топ книг за месяц
Разделы







Книги по году издания