Текст бизнес-книги "Рождение неолиберальной политики. От Хайека и Фридмена до Рейгана и Тэтчер"

Автор книги: Дэниел Стедмен-Джоунз

Раздел: Экономика, Бизнес-книги

Дэниел Стедмен-Джоунз
Рождение неолиберальной политики От Хайека и Фридмена до Рейгана и Тэтчер

Daniel STEDMAN JONES

MASTERS OF THE UNIVERSE

Hayek, Friedman, and the Birth of Neoliberal Politics

Princeton University Press Princeton & Oxford

Перевод с английского: А. А. Столяров

Научное редактирование: А. В. Куряев

Электронное издание на основе печатного издания: Рождение неолиберальной политики. От Хайека и Фридмена до Рейгана и Тэтчер / Д. Стедмен-Джоунз; пер. с англ. А. А. Столярова. – Москва; Челябинск: Социум; Мысль, 2017. – 522 с. – ISBN 978-5-906401-71-7; 978-5-244-01191-3. – Текст: непосредственный.

© 2012 by Daniel Stedman Jones

© ООО «ИД «Социум», 2017

Предисловие автора к изданию 2014 г

До недавнего времени понимание происхождения и эволюции неолиберализма оставалось весьма поверхностным. Отклики на публикацию книги «Masters of the Universe» в 2012 г., свидетельствуют о колоссальном интересе к подробному анализу этой – кажущейся всемогущей – политической силы. Подтверждением может служить переполненный зал на состоявшейся в январе 2013 г. презентации издания в Лондонской школе экономики. Наряду с другими исследованиями по истории неолиберальной мысли появление настоящей книги можно рассматривать как начало процесса создания детальной исторической картины идеологического и политического явления, прежде не привлекавшего особого интереса историков.

Обнадеживает уровень погружения в материал книги, продемонстрированный авторами многочисленных умных рецензий, написанных людьми разных политических и идейных убеждений. Практически во всех рецензиях можно найти конструктивные мысли, уточняющие и дополняющие материал книги. Однако положительная в целом реакция не была всеобщей. Критике, прежде всего со стороны консерваторов (и либертарианцев), подверглась отрицательная оценка влияния неолиберальной мысли на политику в США и Великобритании на протяжении трех десятилетий, предшествовавших финансовому кризису 2007–2009 гг. Основной упрек заключается в том, что в книге не обсуждается версия, согласно которой финансовый кризис был не столько кризисом рынков, сколько кризисом регулирования: несмотря на риторический дрейф в неолиберальном направлении, на практике господствующая парадигма экономической политики осталась уперто социалистической. Именно об этом говорил Милтон Фридмен незадолго до своей смерти в 2006 г.[1]1
  Фридмен говорил об этом неоднократно, в том числе в интервью Чарли Роузу 26 декабря 2005 г. См. http://www.youtube.com/watch?v=nPHs9Ln8QT8.


[Закрыть]

Очевидно, что мнение о благотворности или пагубности влияния, оказанного неолиберализмом, это вопрос суждения. Первая половина книги посвящена изложению неолиберальной теории. Затем дается оценка влияния и последствий конкретных аспектов неолиберальной мысли, нашедших применение в политической борьбе и экономической политике. Однако некоторые критические замечания рецензентов вызваны неверным толкованием содержащихся в книге утверждений.

Ошибочные интерпретации вызваны сложностью описываемых процессов. В «Masters of the Universe» исследуется беспорядочное и несовершенное применение экономических и политических идей в мире социально-экономической политики. Центральный тезис состоит в том, что неолиберальное влияние на большую политику с 1970-х годов по настоящее время, поначалу нараставшее медленно и касавшееся весьма специфических сфер – денежно-кредитной политики и регулирования, – было одновременно локальным и глубоким. Поэтому в настоящем предисловии будет полезно кратко сформулировать основные утверждения этого тезиса.

Во-первых, влияние неолиберализма на политику США и Великобритании было очень медленным. Несмотря на популярность «Дороги к рабству», люди, определявшие социально-экономическую политику, игнорировали идеи Фридриха Хайека на протяжении 30 лет после окончания Второй мировой войны. Но в течение всего этого времени меры неолиберальной социально-экономической политики разрабатывались в других форматах – в рамках аналитических центров и усилиями интеллектуальных и идеологических предпринимателей. Для распространения неолиберальных идей и для оттачивания их политического посыла была создана трансатлантическая сеть исследователей и организаций. Конкретные идеи начали действовать в 1970-е годы, поскольку давали прямые ответы на насущные проблемы того времени. Прорывными неолиберальными идеями в этом отношении стали монетаризм и дерегулирование.

Во-вторых, в 1980-х годах воздействие идей, разработанных этим передовым отрядом интеллектуалов, обеспечило быструю и глубокую перенастройку политики от активизма государства к рынку, когда на смену Лейбористкой и Демократической партиям пришли Консервативная и Республиканская. Произошла смена главных целей: вместо полной занятости и построения государства благосостояния, достижения которых пытались добиться с помощью кейнсианского управления спросом и расширением государственного сектора, всеобъемлющей целью экономической политики стала борьба с инфляцией, безжалостно проводимая председателем Федерального резерва Полом Волкером. То же самое происходило в Британии, вначале при лейбористах, а затем при консерваторах. Правительства как Рейгана, так и Тэтчер стремились ограничить государство благосостояния, но не имели возможности сократить его более-менее значительно. Лейтмотивом микроэкономической политики обоих правительств, в особенности кабинета Тэтчер, была либерализация рынков путем дерегулирования и приватизации. В США, разумеется, имелось не так много объектов для приватизации, но общее направление реформ при Рейгане – монетаризм, экономическая теория предложения, дерегулирование – было кристально ясным.

В-третьих, и в-главных, после 1979 г. электоральные успехи политиков, являвшихся радикальными сторонниками рынка, подобных Тэтчер и Рейгану, наткнулись на пределы трансформации политической сцены. За гранью возможного осталось сколько-нибудь заметное посягательство на крупнейшие программы государства благосостояния – систему социального страхования и Медикэр в США и Национальную службу здравоохранения в Британии. Вместо этого, несмотря на частичный провал прорыночной неолиберальной программы реформ, возможно, наиболее устойчивым достижением обоих правительств стала успешная трансформация политической культуры по обе стороны Атлантики. «Большое правительство», «облагай налогами и трать», «зависимость от социальных пособий» стали восприниматься как пороки, коих следовало избегать любыми способами; а эффективность, выбор и рыночная предприимчивость – как добродетели, которые следует поощрять и поддерживать.

В конечном итоге, согласно истории, изложенной в «Masters of the Universe», эта культура создала питательную среду для катастрофического провала регулирования в ходе финансового кризиса 2007–2009 гг. Это был изъян в системе, о котором говорил Алан Гринспен в своем знаменитом выступлении перед Комитетом по надзору и правительственной реформе при Палате представителей (см. наст. изд., с. 440 прим. 31). Справедливости ради следует сказать, что это был и провал государства, проявлявшийся вне зависимости от того, какие партии находились у власти, правые или левые. Клинтон, Блэр и Браун столь же активно занимались дерегулированием финансовых рынков, как и все остальные. Этот просчет совершили политики, представлявшие весь политический спектр, и, как говорится в книге, он был характерен для всего культурного сдвига, в котором доминировало представление о рынках как о непогрешимых и самокорректирующихся генераторах богатства. Недавний кризис показал, что для обеспечения конкурентности рынка и реализации его динамического потенциала требуется надлежащее регулирование. Не следует забывать ключевое положение разработанной Джорджем Стиглером теории экономического регулирования – о захвате регулятора регулируемыми (с. 169–170), следует также помнить о ранних неолиберальных архитекторах немецкого экономического чуда (с. 161 сл.) или идеях Генри Саймонса, принадлежавшего к первой чикагской школе (с. 128 сл.). Условия эффективной конкуренции на рынке должны поддерживаться прочным законодательным каркасом и надлежащим проведением в жизнь регулирующих норм.

Дэниел Стедмен-Джоунз,

1 октября 2013 г.

От автора

Этот замысел я вынашивал многие годы, когда учился в Оксфордском университете и изучал проблемы государственной политики в лондонском аналитическом центре «Демос». Признательности всегда заслуживает большее количество людей, чем можно перечислить на паре страниц, но некоторые, безусловно, достойны особого упоминания. Я всегда хотел провести исследование по трансатлантической политике и вместе с моим большим другом и коллегой по «Демос» Рэйчел Джапп задумал проект по трансферу политики между США и Великобританией. Однако шанс осуществить эту идею появился лишь тогда, когда я продолжил обучение, чтобы получить степень магистра по политической теории и американской политике на факультете политологии Пенсильванского университета.

Реальная же возможность открылась тогда, когда я начал сотрудничать с профессором Майклом Кацем на историческом факультете Пенсильванского университета. Я очень многим обязан Майклу, который убедил меня перейти с факультета политологии и писать докторскую работу по истории. Своей ненавязчивой манерой руководства и умением вникать во все детали он оказал самое большое влияние на мое аспирантское образование в целом и на эту книгу в частности. Я хочу поблагодарить других моих наставников, профессора Уоррена Брекмана и профессора Томаса Сагрю, которые давали мне бесценные советы, оказывали помощь и поддержку в годы работы над этой книгой. Беседы с ними (и с Майклом) помогали мне сосредоточиться на самом главном и целенаправленно работать над проектом. Я чрезвычайно признателен двум моим ближайшим друзьям и коллегам по Пенсильванскому университету Дэниелу Амстердаму и Тиму Уиверу. Мы подбадривали друг друга в непростом процессе научной работы, где всегда чередуются успехи и неудачи. Особую благодарность я хотел бы выразить профессору Питеру Хеннесси из Колледжа королевы Марии в Лондоне; он любезно консультировал меня по английской литературе, связанной с темой этой книги. Без его советов спектр рассмотренных в ней идей и вопросов был бы, конечно, не таким широким. Также я весьма признателен профессору Дэниелу Роджерсу из Принстонского университета; его книга «Атлантические перекрестки» («Atlantic Cross-ings») служила одним из главных ориентиров в моей работе, а сам он выступал строгим, но справедливым экзаменатором моей докторской подготовки. Наконец, Крис Элсопп и Роберт Скидельски не пожалели времени на чтение глав рукописи, посвященных экономической политике. Ответственность за общую концепцию и все ошибки, которые могли остаться в тексте, естественно, несу я один.

Я благодарю всех тех, кто любезно согласился уделить время и дать мне интервью; своими размышлениями и воспоминаниями они очень помогли осуществлению моего проекта. Это Аннелиз Андерсон, Мартин Андерсон, Имонн и Стюарт Батлер, Джон Бланделл, Джим Богтон, Леон Бриттен, Эндрю Дагуид, Питер Джей, Уильям Киган, Эд Крейн, Норманн Ламонт, Тим Ланкестер, Найджел Лоусон, Мадсен Пири, Джон Редвуд, Роберт Скидельски, Эд Фелнер, Дуглас Херд, Майкл Ховард, Джон Хоскинс, Джеффри Хоу и Джордж Шульц. Также я выражаю признательность сотрудникам Президентской библиотеки Рональда Рейгана, Гуверовского института войны и мира при Стенфордском университете, Архива Консервативной партии при Бодлеянской библиотеке и Архива Тэтчер при Колледже Черчилля в Кембридже; они оперативно и умело помогали мне в поиске нужных материалов. В частности, Дайан Барри и Эндрю Райли с неизменной готовностью откликались на мои просьбы и дали мне немало ценных советов. Профессор Мэри Чемберлен любезно снабдила меня диктофоном, который я использовал для записи интервью.

Я хочу выразить благодарность моим редакторам из издательства Princeton University Press, Йену Малколму и Элу Бертрану; без них эта книга никогда бы не вышла в свет. Также я признателен всем сотрудникам издательства, особенно Хане Пол и Дебби Терагден, которые подошли к публикации книги со всей аккуратностью и внимательностью.

Многие мои друзья и родственники оказывали мне содействие и предоставляли кров во время моих изысканий в Лондоне, Оксфорде, Кембридже, Филадельфии, Калифорнии, Вашингтоне и Нью-Йорке. В их числе Кристофер Глас, Адам Соло, Лаура Скарано, Дженни Сьюн, Алексис Сампьетро, Ларисса и Конрад Персонс, Джейк Стивенс, Клара Хейворт, Таня Напс, Верити, Элизабет и Марк Аллен, Кейт и Марк Стейер и Уильям Пул. Моя семья – Абигаль, Найджел, Майри, Джозеф, Молли и Тэлиа – щедро дарили мне свою любовь и поддержку; благодаря им я чувствовал себя счастливым и полным сил. Беатрис Райли оказала мне неоценимую помощь в окончательной шлифовке рукописи. Наконец, я благодарю моих родителей Салли и Гэрета Джонсов, которым посвящена эта книга.

Дэниел Стедмен-Джоунз, март 2011 г.

Хронологическая таблица

Введение

Идеи экономистов и политических мыслителей – и когда они правы, и когда ошибаются – имеют гораздо большее значение, чем принято думать. В действительности только они и правят миром. Люди практики, которые считают себя совершенно неподверженными интеллектуальным влияниям, обычно являются рабами какого-нибудь экономиста прошлого. Безумцы, стоящие у власти, которые слышат голоса с неба, извлекают свои сумасбродные идеи из творений какого-нибудь академического писаки, сочинявшего несколько лет назад. Я уверен, что сила корыстных интересов значительно преувеличивается по сравнению с постепенным усилением влияния идей. Правда, это происходит не сразу, а по истечении некоторого периода времени. В области экономической и политической философии не так уж много людей, поддающихся влиянию новых теорий, после того как они достигли 25– или 30-летнего возраста, и поэтому идеи, которые государственные служащие, политические деятели и даже агитаторы используют в текущих событиях, по большей части не являются новейшими. Но к добру или худу рано или поздно именно идеи, а не корыстные интересы становятся опасными.

Джон Мейнард Кейнс

«Общая теория занятости» (1936)[2]2
  Цит. по: Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. Избранное. М.: Эксмо, 2007. С. 340. – Прим. перев.


[Закрыть]

В 1970-х годах неолиберальные идеи – монетаризм, дерегулирование и рыночные реформы – не были чем-то новым. Однако, как предполагал еще Кейнс, это были идеи, к которым политики и чиновники обращались для того, чтобы справиться c крупнейшим со времен Великой депрессии экономическим кризисом. Моя книга рассказывает о том, почему это произошло и как неолиберальная вера в могущество рынков приобрела доминирующую роль в политике Англии и США и сохраняла ее на протяжении последней четверти ХХ в. вплоть до финансового кризиса 2008 г.

Кончину послевоенного экономического устройства ускорила череда катастрофических событий: Вьетнамская война, первый нефтяной кризис 1973 г. и почти полный коллапс трудовых отношений в Англии. Складывалось впечатление, что вдохновленная Кейнсом политика, на которую правительства полагались в надежде обеспечить послевоенному поколению золотой век процветания и высоких доходов, исчерпала себя. Последовавший в 1971 г. крах Бреттон-Вудской международной денежной системы ознаменовал собой конец эксперимента с фиксированными курсами валют. Предположение, что между инфляцией и безработицей существует простая и управляемая обратная зависимость, знаменитая «кривая Филлипса» (названная по имени новозеландского экономиста-кейнсианца Уильяма Филлипса), оказалось опасным заблуждением. Повторявшиеся кризисы платежного баланса были самым важным симптомом так называемой «английской болезни», промышленного упадка. И в Англии, и в США появление стагфляции – экономической депрессии в сочетании с инфляцией – означало, что жизнь заставляла правительства сменить курс.

На повестке дня стояла новая политика, призванная заменить Новый курс, „либерализм“[3]3
  Здесь следует уточнить, что сегодня в США слова «либерализм», «либерал», «либеральный» означают комплекс идей и политических принципов, во всех отношениях противоположных классическому либерализму XVIII–XIX вв. Современный американский либерал стремится к всемогуществу правительства, является твердым противником свободного предпринимательства и отстаивает всестороннее регулирование, осуществляемое властями. Произошло не само собой, а в результате сознательной подмены понятий Франклином Рузвельтом, искавшим подходящий словесный ярлык для своей программы регулирования экономики. Для этого он выбрал не использовавшееся в США, но престижное и имеющее только благоприятные ассоциации слово «либеральный». Так получилось, что одновременно права на этот бренд предъявил Герберт Гувер и исход спора решился в ходе избирательных кампаний 1932–1940 гг. История борьбы за либеральный бренд рассказывается в книге Рональда Ротунды «Либерализм как слово и символ» (М.; Челябинск: Социум, 2016). Во избежание возникновения путаницы между европейским и американским значениями слов «либерализм», «либерал», «либеральный» в русском переводе настоящей книги эти слова окружены немецкими кавычками („…“), когда используются в американском значении. Исключение сделано для цитат: все кавычки внутри цитат принадлежат авторам соответствующих фрагментов. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] «Великого общества», английскую социальную демократию и кейнсианскую экономическую политику. Стоявшим у власти кейнсовским «практическим людям» эти новые подходы к макроэкономическому управлению, к дерегулированию производства и финансовых рынков, к «проблеме» влияния профсоюзов, к снижению уровня жизни в городах и нехватке доступного жилья казались привлекательными и реальными ответами на экономический и политический кризис 1970-х годов. Поэтому когда развеялась химера стабильности, порожденная Бреттон-Вудским соглашением, политики правого и, что не менее важно, левого толка обратились к рецептам таких известных людей, как Фридрих Хайек, Людвиг фон Мизес, Милтон Фридмен, Джордж Стиглер и Джеймс Бьюкенен (все, кроме Мизеса, в разное время стали нобелевскими лауреатами). Эти мыслители стояли на позиции, которая получила название неолиберализма. Нарисовать точный исторический портрет неолиберазлизма достаточно трудно. Этот термин оторвался от своих сложных и разнообразных истоков. Его очень часто используют как весьма расплывчатое и условное обозначение ужасов глобализации и повторяющихся финансовых кризисов. Но в моей книге трансатлантический термин «неолиберализм» имеет следующее значение: это основанная на принципах индивидуальной свободы и ограничения полномочий государства идеология свободного рынка, которая связала человеческую свободу с действиями рационального и нацеленного на свою выгоду индивида в сфере рыночной конкуренции.

В Европе и США неолиберальные идеи медленно формировались на протяжении пятидесяти лет усилиями «академических писак». Неолиберализм возник в межвоенные годы из дискуссий в либеральной среде по поводу усиления профсоюзов, всеобщего избирательного права и методов управления экономикой в военное время, которые консолидировали наметившуюся в конце XIX – начале ХХ в. тенденцию к росту полномочий правительств и бюрократии. Такие новые политические течения, как Новый „либерализм“ Г. Г. Асквита и Дэвида Ллойд Джорджа в Англии, рассматривали государство не как препятствие для свободы, а как способ предоставить гражданам больше свободы с помощью новых форм социального и пенсионного обеспечения. В США прогрессистские реформаторы полагались на новые научные подходы к социальным проблемам, разработанные в Европе. После свержения царизма большевиками в 1917 г. призрак коммунистической революции уже не исчезал. Тревожное политическое явление возникло и в виде чернорубашечников Муссолини. Во всех этих тенденциях либералы видели угрозу существующим свободам.

Привлекательность социализма и перспектива революции добавили злободневности дискуссиям, которые экономисты вели по поводу осуществимости экономического планирования. В 1920-х годах в Кембриджском университете Джон Мейнард Кейнс предложил решить проблему экономических спадов с помощью расширения государственных расходов в качестве антициклической меры. Тем временем в 1920 г. в Вене ведущий представитель австрийской экономической школы Людвиг фон Мизес анализировал главную проблему экономического расчета при социализме: можно ли эффективно размещать ресурсы в условиях плановой экономики. Позже ученик Мизеса, друг и идейный оппонент Кейнса, Хайек добавил завершающие штрихи; он считал, что механизм цен работает как генератор информации и посылает столь точные и понятные сигналы производителям и потребителям, что никакие плановики не способны их заменить. После краха Уолл-стрит капитализму, казалось, пришел конец. Хайек спорил с Кейнсом по поводу предложения последнего использовать налогово-бюджетную (фискальную) политику для ликвидации колебаний экономических циклов. Эта дискуссия завершилась публикацией работы Кейнса «Общая теория занятости, процента и денег» (1936), которая преобразовала экономическую политику, ибо, как тогда казалось, объясняла, за счет чего можно справиться с рецессиями¹.

Великая депрессия заставила многих ранних неолибералов австрийской школы, фрайбургской школы и Лондонской школы экономики признать, что для выполнения главной задачи государства – поддержания рыночного порядка необходимы некоторые формы государственного вмешательства и социального обеспечения. Так считал Хайек, так считали его друг и впоследствии коллега по Лондонской школе Карл Поппер и лидер первой Чикагской школы экономики Генри Саймонс. В Германии фрайбургская школа, известная как «ордолибералы» (по названию журнала «Ordo», главному органу этого течения после 1948 г.), полагала нужным использовать возможности государства для поддержания рыночного порядка. В этом она отклонялась от доктрин laissez faire[4]4
  Laissez faire – первая часть классической максимы, предписывающей государству не вмешиваться в хозяйственную деятельность частных лиц: laissez faire, laissez passer (позволяйте делать, позволяйте двигаться (фр.)). Источником происхождения этого выражения считается ответ фабриканта Лежандра главе правительства Людовика XIV Жану-Батисту Кольберу, спросившему, что он может сделать для промышленности: «Laissez nous faire» («Позвольте нам действовать»). Впервые записана в 1736 г. в рукописных мемуарах пересказывавшего эту историю маркиза Рене-Луи д’Аржансона (1694–1757), экс-министра Людовика XV и руководителя внешней политики Франции в 1741–1747 гг. (Подробнее см. в: Онкен А. Максима Laissez faire et laissez passer, ее происхождение, ее становление: к истории теории свободы торговли. М.; Челябинск: Социум, 2017 (готовится к печати).)
  Каково бы ни было происхождение этой фразы, сама доктрина возникла естественным образом на рубеже XVII–XVIII вв. как протест против избыточного регулирования промышленности со стороны правительства. Содержательно первая часть этой фразы означает требование свободы предпринимательства, вторая – требование свободы торговли. Влияние доктрины laissez faire на реальную жизнь достигло апогея около 1870-х годов (см. также комментарий о манчестерском либерализме на с. 31).
  В первой трети XIX в. для обозначения экономической политики laissez faire, laissez passer появился подходящий термин – либерализм. Но уже к концу XIX в. он был присвоен противниками этой идеологии: почти все, кто называл себя «либералами» в конце XIX – начале ХХ в., выступали за ограничение частной собственности и отстаивали мероприятия частью социалистические, частью интервенционисткие.
  В связи с тем, что эта доктрина активно обсуждается на страницах книги Д. Стедмена-Джоунза без сколько-нибудь подробного изложения ее содержания, мы решили опубликовать в качестве Приложения к русскому изданию параграф «О смысле laissez faire» из главного сочинения одного из героев этой книги Л. фон Мизеса. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] XIX в. и новейшего активистского „либерализма“ Ллойд Джорджа и Франклина Рузвельта. Она хотела воссоздать неолиберализм в духе свойственной классическому либерализму преданности индивидуальной свободе. Таким образом, неолиберализм формировался в межвоенный период как совокупность точечных реакций на конкретные ситуации – опыт войны и экономической депрессии, наступление фашизма, нацизма и коммунистического тоталитаризма, – и эти ситуации сильно отличались от условий конца ХХ в., когда этот термин стал синонимом либерализации рынка и глобализации.

После 1945 г. Хайек и Фридмен сначала помогли разработать, а потом консолидировать программу неолиберальной социально-экономической политики и политическую стратегию. В 1947 г. Хайек собрал группу разрозненных интеллектуалов на встречу в Швейцарии, чтобы обсудить, как можно отстоять либерализм перед лицом вызовов со стороны «коллективизма»; этот термин понимался очень широко и включал в себя нацистский и советский тоталитаризм, „либерализм“ Нового курса и английскую социальную демократию. Группа приняла название Общества Мон-Пелерен. Затем в статье 1949 г. «Интеллектуалы и социализм» Хайек сослался на успехи левых английских фабианцев в подтверждение своей мысли, что в рамках рыночной системы индивидуальную свободу можно защитить только с помощью стратегии формирования общественного мнения, которую продвигает и направляет элита. Как и Кейнс, Хайек считал, что идеи проникают в политику очень медленно. Поэтому для успеха свободной рыночной системы необходимо сосредоточиться на изменении умонастроения «торговцев подержанными идеями», интеллектуалов. Стратегия была ясна: теоретики неолиберализма должны привлечь на свою сторону широкие круги интеллигенции, журналистов, экспертов, политиков и чиновников. Это было осуществлено с помощью трансатлантической сети финансовых спонсоров и возглавлявших аналитические центры идеологических предпринимателей, а также с помощью популяризации неолиберальных идей журналистами и политиками.

В последующие десятилетия неолиберальный центр тяжести сместился из Европы в США, прежде всего в Чикагский университет. Статус Хайека как теоретика-основоположника оставался незыблемым, а самым талантливым прозелитом неолиберализма проявил себя Милтон Фридмен, неутомимый «публичный интеллектуал» и поборник рыночной системы. Другие чикагские экономисты – Джордж Стиглер, Аарон Директор, Рональд Коуз и Гэри Беккер – предложили новые направления анализа свободного рынка. Хайек в 1950-х годах тоже работал в Чикаго, в университетском Комитете по социальной мысли (на экономическом факультете его австрийские теории воспринимались не очень благосклонно). Он тоже неустанно пропагандировал свои идеи. Союзницей чикагской школы была виргинская школа Бьюкенена и Таллока с ее теорией общественного выбора. Теория рационального выбора, разработанная Уильямом Райкером в университете Рочестера, тоже, подобно чикагской и виргинской теориям, использовала экономические рационально обоснованные модели максимизации полезности для объяснения государственной политики и прочих сфер социальной и политической жизни. Эти обитавшие в США неолибералы сформировали интеллектуальные узлы в самой сердцевине трансатлантической сети, объединявшей аналитические центры, бизнесменов, журналистов и политиков, которые распространяли все более четкие идеологические сигналы о превосходстве свободных рынков.

Отточенную неолиберальную теорию, созданную этими усилиями, следует отличать от чисто научного вклада австрийской, чикагской и виргинской экономических школ. Фридмен сам утверждал, что специальные и эмпирические исследования, выполненные им как экономистом, относились к иной сфере, нежели его политическая теория и общественная деятельность. Он имел в виду, что его исследования были открыты для строгой эмпирической проверки и поэтому теоретически могли быть пересмотрены; если же говорить о защите достоинств рынка, то она, напротив, проистекала из глубоких и неизменных политических убеждений. Однако несомненно, что рыночные симпатии Хайека, Фридмена, Стиглера, Бьюкенена и Таллока снискали доверие благодаря научным достижениям этих людей. Их академический авторитет способствовал тому, что политики и чиновники с большей серьезностью воспринимали неолиберальные идеи, когда эти последние соответствовали новому набору проблем, – как предложения Кейнса соответствовали им в период Великой депрессии.

В середине 1970-х годов неолиберальные подходы к макроэкономическому управлению и регулированию впервые возобладали в администрации президента-демократа Джимми Картера и в окружении лейбористских премьер-министров Гарольда Вильсона и Джеймса Каллагэна. Картер начал дерегулирование транспортного и банковского секторов и назначил Пола Волкера главой Федерального резерва. После 1975 г. Вильсон, его преемник Каллагэн и министр финансов Денис Хили предприняли резкое сокращение государственных расходов и отказались ради обуздания инфляции от долго лелеемой послевоенной цели – полной занятости. Эти неолиберальные начинания были предприняты левыми политиками, поскольку „либерализм“, социальная демократия и кейнсианство выглядели беспомощными перед лицом стагфляции. Но уже в 1960-е годы у ведущих английских и американских политиков наметилась склонность к перемене позиции по целому ряду проблем, особенно по отношению к профсоюзам, социальному обеспечению, жилищному строительству и развитию городской инфраструктуры. Для тех сфер, где прежняя политика явно провалилась, – например, доступное жилье и реконструкция городов, – с большей готовностью проводился поиск решений, основанных на рыночных принципах.

Несмотря на то что политика менялась постепенно, неолиберальное наследие не следует рассматривать только как настоятельные рекомендации по постепенному переходу от государственного снабжения к рыночному экспериментированию. Напротив, изначальная привлекательность неолиберальных рецептов в конце концов, в 1980-х годах, привела к повсеместному и гипертрофированному господству философии свободного рынка. Это был перебор. Некоторые предложения неолибералов действительно отвечали проблемам 1970-х годов – стагфляции, ухудшению трудовых отношений, провалу стратегий по социальному обеспечению и борьбе с бедностью, снижению экономической конкурентоспособности. Но отсюда никак не следовало, что непременным атрибутом реализации этих предложений должно стать усиление веры в рыночную систему. Ведь именно безграничная вера в могущество рынка и возможности дерегулирования привела поколением позже, в 2007–2008 гг., к краху международной финансовой системы. Кроме того, радикальная рыночная философия вступила в противоречие с более умеренной первоначальной позицией самих неолибералов. Этот скачок сделали энергичные правые политики после избрания Маргарет Тэтчер в 1979 г. и Рональда Рейгана в 1980 г. О том, как неолиберальные представления – об индивидуальной свободе, свободных рынках и дерегулировании – трансформировались в электорально успешные программы в Англии и США в период между 1940-ми и 1980-ми годами, и пойдет речь в этой книге.