Текст бизнес-книги "Против течения. Интеллектуальная история свободной торговли"

Автор книги: Дуглас Ирвин

Раздел: Экономика, Бизнес-книги

Часть I
Становление доктрины свободной торговли

Глава 1
Ранние воззрения на свободу торговли

На чем основывали свои соображения интеллектуалы, которые столь долго – вплоть до появления «Богатства народов» Адама Смита – отвергали идею свободы международной торговли? Каковы были идеи, на базе которых доктрина свободы торговли все же была сформулирована и – в конце концов – стала разделяться мыслителями, склонными к экономико-теоретическим построениям? В первой части книги мы сосредоточимся прежде всего именно на этих двух вопросах. То направление экономической мысли, которое выступило в поддержку свободы торговли, возникло и консолидировалось в ответ на поток меркантилистской литературы XVII–XVIII вв., изобиловавшей призывами к государственному регулированию внешней торговли (посредством таможенных пошлин и иных разновидностей вмешательства), причем в этом государственном регулировании разные авторы-меркантилисты видели средство достижения разных целей. До того как в главе 2 мы перейдем к обсуждению этой литературы, в настоящей главе мы бегло коснемся ранних воззрений на торговлю и разберем ранние описания внешней торговли, а именно те из них, которые занимали доминирующее положение в греко-римской и иудео-христианской традициях. Эти воззрения, возникшие в те далекие столетия, когда сколько-нибудь развитой экономической теории еще не существовало, оказали значительное влияние на идейный базис позднейших суждений о торговле и торговой политике.

Поскольку в античную эпоху перевозки по суше были весьма сложным и затратным делом и поскольку море обеспечивало более легкий доступ к различным регионам Восточного Средиземноморья и прилегающим местностям, наиболее ранние зафиксированные письменно суждения о природе внешней торговли и утверждения о желательности торговых операций содержатся в античных текстах о море. При этом древнегреческие и древнеримские авторы не придерживались какой-то единой последовательной позиции по вопросу о том, является расположение вблизи моря благословением или проклятием. Некоторые полагали, что боги создали море для того, чтобы облегчить взаимодействие между разными народами Земли и сделать возможными торговые связи между ними. Так, около 100 г. н. э. Плутарх писал о благотворности моря следующее: «Таким образом, когда наша жизнь была дикой и одинокой, эта стихия соединила ее и сделала ее полной, преобразовав пороки во взаимопомощь и обмен… море доставило грекам вино из Индии, а из Греции по приморским странам распространилось выращивание зерна, из Финикии мы импортировали буквы, служащие средством запоминания и спасающие от беспамятства; все это спасает все большую часть человечества от жизни без вина, без зерна и без письменности»[9]9
  Настоящий перевод сделан с английской версии текста, опубликованной в XII томе так называемого лёбовского собрания сочинений Плутарха, см. [Plutarch, 1927, p. 299]. Русский перевод А. Столярова см. в: Плутарх. «Вода или огонь полезнее», сочинение номер 65 сборника «Этика» (Moralia, лат.) // Фрагменты ранних стоиков. Т. 2, ч. 1 (I, 403). – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Плутарх утверждает, что без обмена, который может производиться вследствие наличия моря, человек был бы «диким и нищим».

Другие авторы той эпохи, включая античных поэтов, относились к морю более настороженно. Море вовсе не благотворно – по морю прибывают чужеземцы, которые могут разрушить сложившуюся жизнь, познакомив граждан с плохими манерами и испортив нравы рабов. Сетуя на это обстоятельство, Гораций указывал на то, что море намеренно устроено так, чтобы разделять:

 
Пользы нет, что премудрый бог
Свет на части рассек, их разобщив водой,
Раз безбожных людей ладьи
Смеют все ж проплывать вод заповедных ширь[10]10
  Гораций. Оды. Книга первая, ода 3 / пер. с лат. Н. С. Гинцбурга // Квинт Гораций Флакк. Оды, эподы, сатиры, послания. М.: Художественная литература, 1970. С. 48. – Прим. науч. ред.


[Закрыть].
 

Естественно, что такие диаметрально противоположные воззрения на море выражались и в двойственной оценке торговли, которая понималась либо как возможность увеличить богатство страны, либо как угроза для ее безопасности и экономики. Эта двойственность наблюдается на протяжении всей человеческой истории, сохранившись и до наших дней, так что преобладающее мнение относительно свободной торговли может, хотя бы отчасти, зависеть от того, какая априорная концепция международной торговли является господствующей – та, в которой торговля трактуется как угроза, или та, в которой она связывается прежде всего с возможностями.

Понять отношение к торговле в эпоху античности может помочь рассмотрение восприятия тех, кто были непосредственно заняты коммерческой деятельностью в ту эпоху. В IV–V вв. до н. э. древнегреческие философы смотрели на торговцев и купцов с презрением (в особенности если это были розничные торговцы), – их занятие считалось недостойным гражданина. Так, Платон в «Государстве» предлагал, чтобы города с хорошим управлением допускали к работе торговцами и неквалифицированному труду только тех, кто не способен ни к чему другому. Аристотель, утверждая в «Политике», что использование денег в обменных сделках произошло из экспортно-импортных операций, проклинает торговлю, не являющуюся бартером (прямым обменом), видя в ней «занятие, справедливо считающееся позорным, поскольку оно не соответствует человеческой природе, но привлекает людей, забирающих вещи у одних и передающих их другим» (перевод с английского сделан по [Aristotle, 1932, p. 51])[11]11
  Соответствующие фрагменты «Политики» в русском переводе выглядит следующим образом: «Первоначальное развитие меновой торговли было обусловлено естественными причинами, так как люди обладают необходимыми для жизни предметами одними в большем, другими – в меньшем количестве. Отсюда также ясно, что мелкая торговля не имеет по природе никакого отношения к искусству наживать состояние, потому что вначале обмен ограничивался исключительно предметами первой необходимости. В первой общине, т. е. в семье, не было явно никакой надобности в обмене; он сделался необходимым, когда общение стало обнимать уже большее количество членов. В самом деле, в первоначальной семье все было общим; разделившись, стали нуждаться во многом из того, что принадлежало другим, и неизбежно приходилось прибегать к взаимному обмену. Такой способ обмена еще и в настоящее время практикуется у многих варварских народов. Они обмениваются между собой только предметами необходимыми, и больше ничем; например, они обменивают вино на хлеб, и наоборот и т. п. (Здесь Аристотель и имеет в виду прямой обмен, или бартер. – Науч. ред.).
  Такого рода меновая торговля и не против природы, и вовсе не является разновидностью искусства наживать состояние, ведь ее назначение – восполнять то, чего недостает для согласной с природой самодовлеющей жизни. Однако из указанной меновой торговли развилось все-таки вполне логически и искусство наживать состояние. Когда стала больше требоваться чужая помощь для ввоза недостающего и вывоза излишков, неизбежно стала ощущаться потребность в монете, так как далеко не каждый предмет первой необходимости можно было легко перевозить» (пер. С. А. Жебелева); Аристотель. Политика. Книга первая // Аристотель. Соч.: в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1984. С. 391. Проклятия и позор Аристотель адресует не торговле как таковой, а ростовщичеству, см. там же, с. 395. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Действительно, в ту эпоху точка зрения, согласно с которой граждане полиса не должны участвовать в торговле, была широко распространена. Считалось, что этой деятельностью должны заниматься исключительно метеки – приезжие чужестранцы, которые хоть и живут в Греции, но не имеют политических прав и не допущены к участию в политической жизни граждан греческого полиса. Согласно Йоханнесу Хазебрёку, такое разделение торговли и гражданства означает, что «[греческая внешняя торговля] не только не основывалась на труде страны, но она была также отделена от жизни страны» (см. [Hasebroek, 1933, p. 39]). Соответственно вопрос о замещении импортными товарами товаров внутреннего производства, которым заняты граждане полиса, не представлял собой экономической проблемы – «в мире классической Греции само понятие протекционистского тарифа не было известно» (ibid.).

Древнеримские писатели и государственные деятели, как правило, точно так же презирали торговлю и ставили купцов столь же низко (см. описание этой сферы жизни Древнего Рима в [D’Arms, John, 1981]), как и древние греки. Римляне считали, что торговец или посредник, который покупает товары по одной цене, а затем, не меняя природы продукта, продает их в розницу по другой, более высокой, занят презренным делом. Эта деятельность считалась ниже достоинства гражданина высокого положения, и законы даже прямо запрещали сенаторам участвовать в торговле.

В сочинении «Об обязанностях» Цицерон выражает схожее отношение к международной торговле, делая исключение для тех занятий, в которых нужны большие знания, или тех, от которых ожидается «повышенная польза». Признавая, что подобная деятельность дает огромные преимущества, Цицерон все же не считал, что эти торговые операции полезны сами по себе, он рассматривал их лишь как менее вредные, чем остальные: «Торговля, если речь идет о мелкой торговле, должна расцениваться как низкое занятие; но что касается оптовой торговли, ведущейся в крупных масштабах, когда ввозятся огромные количества товара из всех краев мира, и когда потом эти товары распределяются по справедливости среди многих, мы не должны сильно презирать такую деятельность» (пер. с англ., см. [Cicero, 1913, p. 155])[12]12
  Русский перевод соответствующего фрагмента выглядит следующим образом (мы приводим также и ряд фрагментов, непосредственно примыкающих к данному, что необходимо для понимания сути утверждений и оценок Цицерона): «Далее, насчет ремесел и заработков – таких, которые надо считать достойными свободного человека и презренных, <…> во-первых, порицаются доходы, навлекающие на себя ненависть людей, как доходы сборщиков пошлин и ростовщиков. Недостойны свободного человека и презренны заработки всех поденщиков, чей покупается труд, а не искусство. Презренными людьми надо считать и тех, кто покупает товары у торговцев, чтобы их тотчас же перепродать; ибо они получают доход только в том случае, если сильно обманывают покупателя, а ведь нет ничего более постыдного, чем обман. Все ремесленники занимаются презренным трудом, в мастерской не может быть ничего благородного. <…> Что касается ремесел, в которых нужны большие знания, или ремесел, от которой ожидают немалой пользы, как лекарство, архитектура, обучение всему нравственно-прекрасному, то они нравственно-прекрасны для тех, чьим знаниям они соответствуют. Но торговлю, если она незначительна, надо считать грязным делом; если же она обширна и прибыльна, когда отовсюду привозится много товаров и многие люди снабжаются ими без обмана, то ее порицать нельзя». Цит. по: Цицерон. Об обязанностях. Книга I, XLII, 150 // Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях / пер. с лат. В. О. Горенштейна. М.: Наука, 1993. С. 96–97. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Плиний более позитивно относится к внешней торговле – он превозносит строительство дорог, осуществляемое в порядке общественных работ, и особенно строительство портов, которые «соединяют живущие в отдалении друг от друга народы посредством торговли, так что плоды природы, откуда бы они ни происходили, мы видим принадлежащими всем… и безо всякого ущерба для кого бы то ни было» (пер. с англ. по [Pliny, 1969, 2: 385–386])[13]13
  В русском переводе соответствующие похвалы Плиния относятся не к торговле, а к императору Траяну, заслуги которого Плиний, сравнивая с заслугами Помпея, характеризует следующим образом: «И не больше было его [Помпея] заслуг перед государством, нежели у нашего и его общего отца [имеется в виду император Траян], когда он своим авторитетом, мудростью и стойкостью очистил дороги, открыл гавани, восстановил пути сообщения по землям, сделал доступными берегам моря и морям берега и так сблизил при помощи торговых связей отдаленные друг от друга племена, что можно было бы подумать, что производимое только в одном месте рождается повсюду» (Плиний Младший. Панегирик императору Траяну (29) / пер. В. С. Соколова // Письма Плиния Младшего / 2-е, перераб. изд. М.: Наука, 1983. С. 228. – Прим. науч. ред.


[Закрыть].

Греки признавали, что каждая сторона добровольного прямого обмена товарами получает выгоды от таких сделок и, похоже, допускали, что то же самое справедливо и для международной торговли. Некоторые авторы превозносили общественную выгоду, порождаемую арбитражными операциями с товарами разной цены, каковые операции осуществляют купцы, заинтересованные в получении прибыли. Так, Ксенофонт высмеивал представление, согласно которому купцы ведут свои дела вследствие любви к этому занятию, якобы присущей им по природе:

Любовь [купцов] к зерну настолько сильна, что по получении известий о его изобилии где бы то ни было, купцы отправятся за ним, – они пересекут Эгейское море, Понт Эвксинский и Сицилийское море, и когда они наберут столько зерна, сколько возможно, они доставят его через моря, наполнив им каждое судно, которым они сами будут править. А когда им понадобятся деньги, они не выгружают зерно в любом месте, в котором им случится быть в это время, но повезут его в те места, о которых они слышали, что люди ценят там зерно наиболее высоко, и они доставят его им туда… <…>…все люди по природе своей любят то, что, как они полагают, обеспечит им прибыль (пер. с англ. сделан по [Xenophon, 1918, p. 519–521])[14]14
  В классическом переводе с древнегреческого С. И. Соболевского данный фрагмент выглядит следующим образом: «Ведь и купцы, по своей чрезвычайной любви к хлебу, как прослышат, что где-нибудь его очень много, так и едут туда за ним, переплывают и Эгейское, и Евксинское, и Сицилийское море. Потом наберут его как можно больше и везут по морю, да еще на том судне, на котором сами едут. Когда им понадобятся деньги, они не выбрасывают хлеб зря и как попало, а напротив, где, по слухам, цены на хлеб всего выше и где больше всего им дорожат, к тем и везут его на продажу. <…>…это так естественно, что все любят то, из чего надеются извлечь себе выгоду» (См.: Ксенофонт. Домострой. Гл. 20 // Ксенофонт. Сократические сочинения. СПб.: АО «Комплект», 1993. С. 314.


[Закрыть].

Как и столетия спустя, аргументация древних авторов в пользу свободной торговли в значительной мере основывалась на выгодах, порождаемых разделением труда. Если индивиды или регионы или целые страны специализируются на производстве благ, для которых они приспособлены в наибольшей мере, и затем обмениваются такими благами между собой, суммарный выпуск и потребление будут выше, чем без такой специализации. Возможно, самым важным вкладом в экономическую науку, который сделал Платон, было его обсуждение преимуществ разделения труда в «Государстве» (около 380 г. до н. э.): «Поэтому [в силу разделения труда] все можно сделать во все большем количестве, лучше и легче, если выполнять одну какую-нибудь работу соответственно своим природным задаткам, и притом вовремя, не отвлекаясь на другие работы» [Платон, 1994, 131]. Кроме того, у Платона отмечается, что:

– …но разместить такое государство в местности, где не понадобится ввоз, почти невозможно?

– Невозможно.

– Значит, вдобавок понадобятся еще и люди для доставки того, что требуется, из другой страны. [Там же, 132]

Платон понимает, что для ведения торговли государству понадобятся купцы и что внутреннее производство определенных благ будет превышать те количества, которые нужны для внутреннего потребления, так что излишек можно будет обменивать на предметы импорта.

Все это, пожалуй, приводит к косвенному умножению выгод, порождаемых разделением труда и специализацией, позволяющей вести торговлю между разными регионами и странами, но Платон далек от такого вывода. Примерно через двадцать лет после Платона Ксенофонт рассмотрел совместное действие двух факторов, а именно углубления разделения труда и размера рынка. Он отмечал, что в маленьких городах каждый индивид занят решением многих задач, тогда как в больших городах каждый индивид специализируется на каком-то одном занятии, сделав вывод, согласно которому «разумеется, кто проводит время за столь ограниченной работой, тот и в состоянии выполнять ее наилучшим образом» [Ксенофонт, 1976, 188]. Как ни близко подошел Ксенофонт к тому, чтобы сформулировать соответствующее экономико-теоретическое положение, он нигде не утверждает явным образом, что в действительности международная торговля увеличивает размер рынка, стимулирует более глубокое разделение труда и дифференциацию его видов, а также порождает материальные экономические выгоды. И Платон, и Ксенофонт описывают разделение труда, имея в виду уровень индивидов, но они нигде не применяют эту концепцию к различным регионам мира.

Таким образом, наблюдения, сделанные древними авторами в отношении торговли, так и не привели к возникновению цельного мировоззрения, в рамках которого внешней торговле давалась бы положительная оценка. В действительности, древнегреческие философы призывали к ограничениям торговли, видя в ней угрозу моральным и гражданским добродетелям. Они полагали, что контакты с прибывающими из других стран чужеземцами вредны для закона и порядка, определяющих жизнь полиса, и что они могут подорвать моральные устои общества. Так, в «Политике» Аристотель говорит, что при выборе идеального места для полиса предпочтение нужно отдавать территориям, обеспечивающим максимальную степень самодостаточности, поскольку это уменьшит интенсивность торговли до уровня, при котором имеет место лишь «естественный» внутренний бартер, а также потому, что это будет способствовать обороне полиса и сохранению полисной морали, так что все эти положительные моменты будут следствием уменьшения количества и интенсивности контактов с иностранцами. Самодостаточность считается чем-то безусловно более предпочтительным, тогда как торговля с заморскими землями трактуется как деятельность, чреватая зависимостью, хотя нужно отметить, что под самодостаточностью греки не подразумевали полной автаркии, – даже их философы с неохотой признавали, что по крайней мере какая-то внешняя торговля диктуется необходимостью[15]15
  Эта точка зрения подробно обсуждается в [Wheeler, 1955].


[Закрыть]. Аристотель соглашается с тем, что если бы можно было избежать опасностей, исходящих от нежелательных иностранцев, то в этом случае «торговля имеет свои выгоды – как в виде безопасности, так и в виде поставки необходимых товаров. <…> Ввоз товаров, которых нам не довелось иметь в нашей собственной стране, и вывоз излишков наших товаров, суть вещи неразделимые» (пер. с англ. по [Aristotle, 1932, 561–563])[16]16
  Как это следует из русского перевода, все три утверждения Аристотеля – о безопасности, о поставке необходимых товаров и о желательности некоторой отдаленности морского порта от города – относятся не к торговле, а к военно-стратегическим аспектам выбора места для городского поселения, играющего центральную роль в полисе. Вот как выглядит соответствующий фрагмент (пер. Жебелева): «Говорят, что продолжительное пребывание в государстве иноземцев, воспитанных в иных законах, не полезно для поддержания в нем благозакония, равно как не полезно для него и многолюдство; оно получается вследствие того, что благодаря удобствам морских сообщений в государство прибывает и проживает в нем масса торговцев из-за границы, а это обстоятельство стоит в противоречии с хорошим управлением. Но если не считаться с указанными неудобствами, то совершенно очевидно, что сообщение города и всей территории государства с морем дает большое преимущество (20) и для обеспечения безопасности государства, и для обильного снабжения его всем необходимым. Ведь гораздо легче тем, кому приходится искать спасения, выдержать неприятельское нападение, когда можно получить помощь с обеих сторон одновременно – и с суши, и с моря; равным образом нанести удар нападающим если не с обеих сторон, то хотя бы с одной (25) легче в том случае, когда для государства открыты оба пути. Точно так же удобнее для государства получать те необходимые продукты, каких у него нет, а излишек своих продуктов переправлять за границу, ведь государство должно вести торговлю в своих собственных интересах, а не в интересах других. Те [государства], кто обращает себя в рынок для всех, делают это ради собственной выгоды, но тому государству, которому лет надобности стремиться к такой корысти, не следует иметь такого рода гавань. И теперь мы видим, что во многих странах и городах существуют порты и гавани, которые прекрасно расположены по отношению к городу, не составляют с ним одно целое, но и не слишком далеко от него отстоят и над которыми город господствует благодаря своим стенам и иным такого же рода укреплениям. Ясно, что если из-за общения с гаванями получается какое-то благо, то это благо и остается для города; если же какой-нибудь вред, то его легко предупредить путем издания соответствующих законов, которые бы определяли и точно обозначали, кому должно быть дозволено и кому запрещено вступать во взаимные сношения». Цит. по: Аристотель. Политика. Кн. 7 // Аристотель. Соб. соч.: в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1984. С. 597–598. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Например, морской порт, в котором активно ведется торговля, может прилегать к городу, но, по возможности, он должен быть отделен от него стеной, так чтобы порт мог бы оставаться под бдительным надзором властей. Однако, как подчеркивает Аристотель, даже при выполнении этого условия импорт должен ограничиваться поставками некоторых совершенно необходимых предметов ввоза, таких как продовольствие для потребления или лес для строительства судов, а превышения этого уровня по мотивам получения прибыли допускать нельзя. Поэтому Аристотель советует государственным деятелям разузнать, какие предметы экспорта и импорта являются «совершенно необходимыми» – с тем, чтобы заключить торговые соглашения с другими странами, договорившись с ними о поставках того, что им нужно, и о том, чтобы торговые дела велись справедливо (см. [Aristotle, 1926, 45])[17]17
  Соответствующий фрагмент «Риторики» в русском переводе звучит следующим образом: «В вопросе о продовольствии страны [необходимо знать,] какое потребление достаточно для государства и каковы продукты, производимые страной и ввозимые в нее, а также – в каких государствах нуждается страна для ввоза продуктов и в каких для вывоза, чтобы заключать с ними договоры и торговые трактаты, так как необходимо предостеречь граждан от столкновений с двумя категориями государств: с теми, которые могущественнее [нас], и с теми, которые [могут быть полезны] стране в вышеуказанном отношении», перевод Н. Платоновой, цит. по: Аристотель. Риторика // Античные риторики / под ред. А. А. Тахо-Годи. М.: Изд-во МГУ, 1978. С. 28. – Прим. науч. ред.


[Закрыть].

В отличие от Аристотеля, Платон занимает более определенную позицию в том, что касается конкретных шагов, которые необходимо осуществить для достижения самодостаточности. В частности, он полагает, что ни экспорт, ни импорт не должны облагаться пошлинами, но что при этом власти должны полностью запретить ввоз «таких импортных материалов, которые используются на то, что не является необходимым» [Plato, 1914, 2; 185], а также должен быть запрещен экспорт «всего, что обязательно должно оставаться внутри страны»[18]18
  Платон (более точно – Афинянин, один из персонажей серии написанных Платоном диалогов, известной как «Законы») говорит о торговых пошлинах и запрете импорта и экспорта следующее («Законы», кн. VII (847, c): «Никто в государстве не должен платить никакой пошлины ни за ввозимые товары, ни за те, что вывозятся. Не допускается ввоз ладана… и пурпура… а также всего того, что нужно для ремесел, работающих на чужеземных товарах, раз в этом нет никакой необходимости. Точно так же не разрешается вывоз таких предметов, наличие которых необходимо в стране» (пер. А. Н. Егунова; Платон. Законы // Платон. Соб. соч.: в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1994. С. 301. – Прим. науч. ред.


[Закрыть].

Чем объясняется это характерное для античной эпохи отношение к торговле, которое можно называть, в лучшем случае, прохладным? Совершенно очевидно, что греки и римляне осознавали экономическую выгодность торговли, однако она внушала им тревогу, поскольку они расценивали торговлю прежде всего как деятельность, имеющую ряд отрицательных последствий внеэкономической природы[19]19
  В этом отношении чрезвычайно характерен следующий пассаж из «Законов» Платона: «Близость моря хотя и дарует каждый день усладу, но на деле это горчайшее соседство. Море наполняет страну стремлением нажиться с помощью крупной и мелкой торговли, вселяет в души лицемерные и лживые привычки, и граждане становятся недоверчивыми и враждебными как друг по отношению к другу, так и к остальным людям. Утешением в таких случаях служит то, что страна производит все необходимое, а раз эта местность гориста, (b) то, очевидно, она производит немного, но зато все, что нужно. Иначе, обладая большим вывозом, она снова наполнилась бы в обмен на него серебряной и золотой монетой. А для государства, если взять вопрос в целом, нет, так сказать, большего зла, чем это, когда речь идет о приобретении благородных и справедливых нравов: сколько помнится, именно так мы сказали раньше в нашей беседе» (пер. А. Н. Егунова; Платон. Законы // Платон. Соб. соч.: в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1994. С. 156. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Каждая социальная группа античного общества ощущала себя находящейся в привилегированном положении по отношению к иностранцам, так что ни у кого не было ни малейшего желания способствовать расширению контактов с чужаками. Ранние античные авторы испытывали недоверие к деятельности купцов и торговцев и задавались вопросом об их лояльности в качестве граждан полиса. «Утверждалось, что презрение греков к ремеслу и торговле, свидетельства чему так многочисленны в их литературе, на самом деле представляет собой аристократический предрассудок», – писал Хазебрёк, высказывая предположение, согласно которому «это отношение, однако, было существенно более укорененным и распространенным, чем это бывает у предрассудков» (см. [Hasebroek, 1933, 39]). Однако в реальности презрительное отношение к торговле никогда не было чрезмерным, а идеал самообеспечения никогда не мыслился как полная автаркия. Ранние античные мыслители неохотно, но признавали, что в определенной мере торговля жизненно необходима, и что, следовательно, купцов и торговцев нужно терпеть, хотя поощрять их и не стоит.

Доктрина вселенской экономики (the doctrine of universal economy), имеющая своим первоисточником то благоприятное восприятие моря, о котором мы говорили выше, со временем эволюционировала и получила статус главенствующей теории, объясняющей не только причины, по которым необходимо допускать межрегиональную торговлю, но даже и то, почему она должна осуществляться беспрепятственно, т. е. почему она должна быть свободна от всякого вмешательства. Согласно этой доктрине, боги нарочно разбросали по миру ресурсы и товары неравномерно, желая способствовать торговле между регионами[20]20
  Джейкоб Вайнер утверждал даже, что «эта доктрина должна считаться наиболее древней и существующей в течение наиболее длительного времени [экономической] теорией из всех нам известных» (см. [Viner, 1991, 42]). Он предположил, что она является предшественницей современной теории международной торговли – теории обеспеченности факторами производства.


[Закрыть]. В наиболее удачной формулировке, принадлежащей Джейкобу Вайнеру, эта доктрина уникальным образом сочетает в себе следующие четыре идейно-теоретических элемента (см. [Viner, 1976, p. 27–54]). Во-первых, в ней находит выражение космополитический взгляд стоиков на человечество как на братство всех людей. Во-вторых, она указывает на то, что торговля и обмен порождают выгоды для всего человечества. В-третьих, она включает в себя концепцию, согласно которой экономические ресурсы неравномерно распределены по миру. Наконец, она утверждает, что причиной такого положения дел является священная воля богов, намеренно действующих так, чтобы способствовать торговле и мирному сотрудничеству людей.

Эта доктрина была разработана философами и теологами в течение первых веков новой эры. Весьма близко к тому, чтобы в полной мере осознать и явно сформулировать данную теорию, подошел философ-стоик Сенека (4—65 г. н. э.). Он отмечал, что провидение организует природные стихии так, чтобы «ветер сделал возможной связь между всеми людьми и объединил разные страны, разделенные в географическом отношении» [Seneca, 1972, 115][21]21
  В русском переводе соответствующие фрагменты работы Сенеки «О природе» (другой вариант перевода названия – «Исследования природы») выглядят следующим образом (пер. Т. Ю. Бородай): «1. Итак, это создание Провидения не менее прочих заслуживает восхищения. Можно привести не одну причину, в силу которой Провидению следовало изобрести ветры и разместить их по разным сторонам света. <…> 4. Стоит ли говорить о том, что благодаря ветру стала возможной торговля между всеми народами и связь между племенами из самых разных мест?» (Сенека. О природе. Кн. V. О ветрах. Глава XVIII // Луций Анней Сенека. Философские трактаты. СПб.: Алетейя, 2001. С. 312. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Однако это его соображение ненамного отличается от сказанного Плутархом, которого мы цитировали выше. Филон Александрийский сформулировал эту доктрину более развернуто:

Он не изготавливает самостоятельно ни одну из этих вещей полностью, так чтобы не иметь потребности в какой-либо из остальных вещей. Поэтому, желая иметь то, что ему нужно, он волей-неволей должен будет прибегнуть к некоему способу, который поможет ему удовлетворить его нужды, и этот способ будет совместным и взаимным. Так, посредством взаимности и совместности <…> боги дают понять, что люди должны прийти к сотрудничеству и согласию, образовав единую гармонию, и что ими должно управлять универсальное начало, побуждающее их отдавать и брать, что приведет к совершенству весь мир. (Пер. с англ. по [Philo, 1929, 2: 73–74])[22]22
  Как уже, должно быть, догадывается читатель, в переводе с греческого на русский соответствующий фрагмент имеет несколько иной смысл (пер. Е. Д. Матусовой): «Ведь дело в том, что Бог все возникшее ссудил в пользование всему [возникшему], не сделав ни одну из частных вещей в такой степени совершенной, чтобы она вовсе не имела нужды в другой, для того, чтобы, стремясь достичь того, в чем у нее есть нужда, она по необходимости сближалась бы с той, которая может ей это предоставить, а та с ней, и обе они друг с другом. (110) Таким образом, замещая друг друга и смешиваясь друг с другом, по образу лиры, составленной из разнородных звуков, все это должно было зазвучать вместе, придя к единству и согласию, при том что все по отношению ко всему находится в состоянии взаимных ссуд и выплат ради того, чтобы обеспечить полноту всего космоса» (цит. по: Филон Александрийский. О Херувимах, о пламенном мече и о первой твари, родившейся от человека, Каине // Филон Александрийский. Толкования Ветхого Завета. М.: Греко-латинский кабинет Ю. Шичалина, 2000. С. 135–136. – Прим. науч. ред.


[Закрыть].

Раннехристианский автор Ориген писал около 245 г. н. э.: «Тому же самому недостатку в удобствах жизни мы обязаны возникновением и корабельного дела, и искусства управлять кораблями, благодаря чему явилась возможность произведения одних стран перевозить в другие, где этих произведений не имеется» [см. Origen, 1953, 245; Ориген, 2008, 762].

Пожалуй, наиболее удачная формулировка этой доктрины принадлежит языческому автору IV в. н. э. Либанию[23]23
  Либаний (314–393 гг.) – греческий ритор и педагог, представитель так называемых новых софистов, противник христианства и сторонник возвращения к античным богам и культам, учитель будущего императора Юлиана Отступника, а также Иоанна Златоуста, Григория Богослова и Василия Великого. До нашего времени сохранились 64 книги и более 1600 писем Либания. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], который утверждал в своих «Речах» (Orations, III):

Боги не ниспослали все продукты всем местам на Земле в одинаковой мере, но распределили свои дары по разным регионам, ставя своей целью, чтобы люди научились создавать общественные отношения, так чтобы у каждого была необходимость получать помощь от других. И этим они вызвали к жизни торговлю, чтобы все люди могли совместно наслаждаться плодами Земли, вне зависимости от того, где именно те произведены[24]24
  Мне неизвестен современный перевод «Речей» Либания на английский язык. Приведенная цитата взята у Гроция (см. [Гроций, Grotius (1625), 1925, 2: 199]).


[Закрыть].

Данная краткая формулировка содержит все четыре элемента, упомянутых Вайнером. На протяжении последующих столетий она часто использовалась в качестве краткого изложения сути доктрины вселенской экономики. У Либания, в его школе в Антиохии, были ученики, которые поспособствовали дальнейшему распространению этой доктрины. Один из них, св. Василий Великий, писал, что «для купцов море является покровителем их богатства, и оно с легкостью удовлетворяет жизненные потребности людей, позволяя зажиточным людям вывозить излишки изделий и доставляя нуждающимся то, что удовлетворяет их нужды» [St. Basil, 1963, 65][25]25
  Василию Великому вторит святитель Амвросий Медиоланский, писавший около 389 г.: «Море весьма хорошо служит в качестве перевозчика товаров, соединяя людей, находящихся друг от друга на больших расстояниях».


[Закрыть]. Другой ученик Либания Иоанн Златоуст также следовал своему учителю, когда писал о том, что море соединяет разные земли, помогая преодолеть препятствия в виде больших расстояний, мешающих дружеским отношениям между людьми вследствие больших расстояний, и о том, что море превращает Землю в единый дом, населенный всеми (см. [John Chrysostom, 1874, 124–125]).

Один из наиболее талантливых толкователей этой доктрины, богослов из Антиохии и ученик Иоанна Златоуста Феодорит Кирский, около 437 г. писал в своем произведении «Десять слов о Промысле»:

Можно также видеть, что морем приводятся в дружеское общение отдельные и далеко одна от другой лежащие части суши, потому что Творец, желая самою природою вложить в людей единомыслие, связал их между собою разными потребностями. Морем совершаем дальние путешествия, у других собираем потребное для нас и отдаем им за это необходимое для них. Промыслитель не дозволил каждому уделу земли производить все, потребное людям, чтобы довольство во всем не повредило дружбе, потому что пресыщение высокомерно и порождает неурядицу. Поэтому-то средину обитаемой земли покрывает море и, разделенное на тысячи заливов, подобно торжищу в большом каком-либо городе, предлагает нам всякое обилие необходимого, приемлет на себя множество продавцов и покупщиков, пересылает их от одного места в другое и оттуда – опять в то же место. Поелику совершать путешествия по твердой земле трудно, а сверх трудности даже и невозможно посредством оных удовлетворить всякой нужде, то простирает хребет свой море, приемлет на него и малые, и большие ладьи и относит, кому нужно, огромный и необходимый груз. Ибо видим, что груз одного корабля переносят на себе многие тысячи вьючных животных. Но чтобы совершающие путь свой морем не огорчались продолжительностию, Творец, как некие гостиницы, поставил на нем острова, где путники пристают, отдыхают, закупают потребное для них и снова отправляются, куда лежит им путь [Theoderet, 1988, 30; Блаженный Феодорит Кирский, 2014].

На протяжении многих веков после написания этих слов, всегда, когда речь заходила о свободе торговли, немедленно всплывала и доктрина вселенской экономики, вновь и вновь привлекая к себе внимание. Эту доктрину в равной мере разделяли и меркантилисты, и сторонники свободной торговли, хотя у первых она подвергалась определенным искажениям, которые вносились для того, чтобы служить целям меркантилистских интерпретаторов. Эта концепция стала элементом учения о естественном праве и проложила путь многочисленным космополитическим политико-философским теориям, расцвет которых пришелся на эпоху Просвещения и более позднее время[26]26
  Отдельные упоминания той роли, которую играет провидение в возникновении торговли, можно обнаружить в трудах таких экономистов классической школы, как Джеймс Милль, Джон Мак-Куллох, Нассау Сениор и Роберт Торренс. Интересно, что подобные упоминания совершенно отсутствуют у Джона Стюарта Милля.


[Закрыть]. Если сравнить эту доктрину с более ранними доктринами Древней Греции и Древнего Рима, можно заметить, что экономические выгоды внешней торговли были признаны очень рано. На базе концепции неравномерности распределения благ по различным регионам и на базе понимания того обстоятельства, что разделение труда может с лихвой компенсировать действие этого фактора, можно было бы построить полную версию экономико-теоретического обоснования свободы торговли. Однако во многих случаях античные авторы считали свободу международной торговли чем-то нежелательным, поскольку они опасались ее внеэкономических последствий.