Текст бизнес-книги "Постиндустриальный переход и мировая война"

Автор книги: Е. Гильбо

Раздел: О бизнесе популярно, Бизнес-книги

Рост классовых противоречий в процессе постиндустриального перехода

Почему в первой половине 20—го века человечество пережило мировую войну, растянувшуюся больше чем на 30 лет – с 1911 до 1945—го года? Что это была за Мировая Война?

Проблема была в том, что мировые элиты оказались неспособны договориться между собой о стабильной трансформации общества в условиях господства новых производственных отношений. В то время Чехов написал очень хорошую пьесу, «Вишневый сад», в которой присутствуют представители старого феодального класса и представитель буржуазии, который все время предлагает компромиссы в интересах этих представителей феодального класса. Представитель феодального класса, совершенно не понимает реалий. Дамочка не понимает, что ресурсы—то уже не у неё. Она относится с презрением к представителю буржуазии. Она говорит нет на каждую попытку буржуа вписать её в реалии нового общества. В результате собственность и власть переходит в руки буржуа.

Это был мягкий вариант перехода. Он имел место до Столыпинской реакции. В процессе этой реакции сложились уже отношения такой нетерпимости в обществе, что жёсткий вариант перехода означал вырезание представителей старой элиты и их ближайших слуг. Это и осуществила в России февральская революция и продолжившая её гражданская война.

Что же происходит в мире сейчас? Какие элиты идут вверх? Между кем сегодня нарастают классовые противоречия?

Финансовые элиты управляют обществом через религию денег, о которой я много и интенсивно говорю на протяжении 25 лет. Религия денег основана на всеобщем убеждении, что деньги являются универсальным решателем проблем, что деньги решают всё. В рамках этого убеждения люди начинают все свои действия направлять на то, чтобы эти деньги прибрать к рукам, чтобы зарабатывать, зарабатывать, зарабатывать. Поскольку на самом деле деньги не являются универсальным решателем проблем, люди не могут эти деньги эффективно потратить. Поэтому в обществе существует система рестрикции денег через разного рода жульнические проекты, налоговые изъятия, изъятия связанные с лотереями, биржевой игрой, форексами и прочей шизой. Система рестрикции плюс система инфляции – и в результате в общество можно каждый год впрыскивать количество денег равное 20—30% ВВП или больше.

Как происходит впрыскивание этих денежных масс? Финансовая элита их эмитирует, на них что—то приобретается. Соответствующие эмитированной сумме 20—30% ВВП, то есть произведенных обществом материальных или нематериальных ценностей, переходит в руки финансового класса. В результате, этот класс каждый год обогащается на 20%-30% ВВП. Через 10 лет это уже 2—3 ВВП. Перераспределение в свою пользу этих ресурсов и есть основа власти в таком обществе. На самом деле сам процесс немного сложнее, я его здесь упрощённо обрисовываю в интересах данного изложения.

Глобальная финансовая элита эмитирует сегодня доллар, а также все валюты, которые к доллару привязаны привязаны через карренси—боард и прочие механизмы контроля эмиссии. Все национальные банки, скажем, Банк России, являются банками второго уровня в ФРС. Банк России не является независимым банком. У него есть определенные процедуры подчинения регулированию ФРС. В таком же положении и другие национальные банки, за исключением Европы, где есть Европейский Центральный Банк, и его регулированию подчиняются национальные банки Европы, которые раньше подчинялись ФРС.

Это и есть в общих чертах процедура финансового управления, система финансовой власти. Сейчас она дала сбой по целому ряду причин.

Корпорации все в большей и большей степени учатся обходиться без эмитированных кем—то денег. Они начинают сами эмитировать те или иные расчетные средства. Они начинают переводить внутренние расчеты на эти расчетные средства. Точнее, начали они этот процесс лет 20 назад, и сейчас уже многие корпорации перешли к системе, когда внутри корпорации ходят не деньги, а иные сигналы. Часто даже во внешних экономических отношениях многие корпорации рассчитываются эмитированными ими самими ценностями.

Владеющий и управляющий корпорациями класс – Корпоратократия – сейчас переходит на безденежные механизмы внутреннего управления, потоки ходят на базе чистого электронного учета. А для внешних расчетов она использует те же деньги. Поскольку внутри она их не использует, она их аккумулирует и использует вовне. Корпорации между собой пытаются договориться, чтобы взаимодействовать не через деньги, а через механизмы фондирования, то есть не зависеть и здесь, во взаимных расчетах, от финансовой аристократии. В общении с окружающим миром всё ещё приходится использовать деньги, что создает зависимость от финансовой аристократии и формирует те классовые противоречия, которые являются источником войны корпоратократии против финансовой аристократии

Так же себя начинает вести торговая аристократия – владельцы торговых сетей, которые все в большей и большей степени начинают эмитировать свои деньги, прежде всего для оптовых расчетов, все больше и больше начинают предлагать свои кредитные карты, то есть берут у своих покупателей беспроцентный, бесплатный кредит.

В результате этих процессов зависимость корпоратократии и торговой аристократии от финансовой аристократии становится все меньшей. Основная тяжесть эксплуатации финансовой аристократией приходится на самые тупые круги, иждивенческие и прочие, в которых еще действует религия денег. Чем больше верхушка избавляется от религии денег, навязанной ей когда—то, тем в большей степени происходит закрепощение этой религией на низовке.

Процесс перехвата рычагов управления и избавления зависимости новых классов от финансовой аристократии и есть содержание классовой борьбы в процессе постиндустриального перехода.

Основные понятия и определения

Этот подраздел введён для того, чтобы кратко дать представление о той социологической модели, которая адекватно отражает реалии сегодняшнего общества. К сожалению, обычно в качестве социологических представлений в нашем обществе транслируются марксистские догмы столетней давности. Теории же, которые находятся за пределами марксизма, являются ещё более неадекватными сложившейся реальности.

Мы живём в эпоху перехода от индустриальной фазы экономической общественной формации к постиндустриальной. Этот переход означает коренную смену производственных технологий: от участия человека в процессе тиражирования образца к полной автоматизации процесса тиражирования. Человеку в новом экономическом укладе остаётся производительная деятельность лишь по производству образцов, а также уникальных товаров и услуг. Эта деятельность, прежде всего, связана с производством дигитального и мотивационного продукта.

Коренная смена производственных технологий (производительных сил) означает коренную смену производственных отношений. Новый технологический уклад диктует новый социальный уклад и новую систему базовых ценностей. Источником власти в новом обществе оказывается обладание не средствами производства, а уникальными информационными ресурсами, структурами связей и человеческих контактов (сетями).

В рамках новых производственных отношений оформились основные классы современного общества:

– корпоратократия, власть которой держится на владении административным ресурсом в корпорациях, интегральных системах организации людей;

– постиндустриальные производители, независимость и – при объединении – власть которых держится на способности производить уникальные информационные ресурсы и обладании оными;

– консьюмериат – низовой класс общества, потребляющий блага, производимые господствующими классами в рамках, определённых господствующими классами;

– торговая аристократия, власть которой держится на контроле сетей продвижения товаров консьюмериату;

– нетократия, власть которой базируется на формировании и управлении сетевыми структурами организации людей.

Социальная структура постиндустриального уклада общества определяется диалектическим взаимодействием этих классов. Интегрирующую роль в этой структуре выполняют, конкурируя между собой, корпоратократия и нетократия. Каждый из этих классов предлагает свою социальную модель организации общества.

Предлагаемая корпоратократией модель (корпоративное общество) предусматривает иерархическую организацию общества пирамидального типа. Предлагаемая нетократией модель основана на реляционной структуре организации общества как системы сетевых структур. Реальное становление социальной структуры общества определяется идущей сегодня диалектической борьбой этих двух структурных решений. В настоящее время преобладает корпоратократическая модель, продвижение которой опирается на ресурсы, консолидированные корпоратократией в период кризиса индустриальной модели за счёт экспроприации их у буржуазных классов (капиталистов и государственной бюрократии). В предлагаемой корпоратократией социальной модели классу постиндустриальных производителей отводится роль эксплуатируемого класса, с применением модифицированных технологий эксплуатации, унаследованных от индустриального общества. Консьюмериату предлагается киберпанк, то есть существование в рамках, ограничивающих уровень потребления и творческий потенциал.

В предлагаемой нетократией социальной модели классу постиндустриальных производителей предлагается самоорганизация и положение независимого производителя, а консьюмериату предлагаются формы самоорганизации, которые предусматривают более широкую социальную мобильность и возможность, особенно для молодёжи, социальных лифтов в класс постиндустриальных производителей.

Основное содержание классовой борьбы в становящемся постиндустриальном обществе заключается в конкуренции этих двух моделей наподобие того, как в индустриальном обществе классовая борьба сводилась к конкуренции капиталистической и социалистической моделей социальной организации. Нетократия в этих условиях является авангардом коалиции собственно нетократии и постиндустриальных производителей, возможными союзниками которой в силу своих классовых интересов могут оказаться консьюмериат и торговая аристократия. С другой стороны, для консьюмериата и торговой аристократии возможна коалиция с корпоратократией в случае их согласия на положение низовых слоёв иерархии, предлагаемой этой коалицией. Для значительной части консьюмериата как паразитического класса, такая коалиция оказывается вполне привлекательной в силу исключения ответственности.

Переходная эпоха от индустриального к постиндустриальному обществу характеризуется конкуренцией двух экономических укладов. В настоящее время можно констатировать окончательный крах индустриального уклада во всём мире, кроме отсталого Восточноазиатского региона, и становление господства постиндустриального уклада. В связи с этим идёт отступление и фактическая ликвидация со сменой поколений старых классов, господствовавших в индустриальном обществе – буржуазии, финансовой олигархии, бюрократии, а также деклассирование индустриальных производителей и переход их в консьюмериат.

Бюрократия, бюджетные служащие и работники дотируемых индустриальных производств перешли сегодня в положение паразитических классов общества, сформировав соответствующую паразитическую психологию и социальную практику. В Европе, США, СНГ мы в одинаковой степени видим деградацию старых структур бюджетного образования, здравоохранения с переходом их работников от производительного к чисто паразитическому существованию.

Бюджетное образование, не давая нужных для жизни в современном обществе знаний и навыков, эксплуатирует обманываемого студента при помощи вымогательств и получения бюджетных денег за превращение жертвы в «квалифицированного потребителя», то есть неконкурентоспособную биомассу киберпанка. Бюджетное здравоохранение эксплуатирует жертву методами лечения, несовместимыми с излечением и связанным с этим процессом вымогательством. Бюрократия в качестве своей социальной базы занимается завозом паразитически настроенных и культурно враждебных иммигрантов с их социальным обеспечением за счёт общества. Рабочие дотационных производств ведут активную борьбу за сохранение и расширение дотаций, провоцируя финансовый кризис, как в Греции и Испании, и захватывая для этого административные высоты, как в уральском регионе погибающей РФ.

Аналогичные процессы деклассирования охватывают и буржуазию (за исключением пока что Восточной Азии). В Странах СНГ, где крупная буржуазия не сложилась, и её роль выполняют уполномоченные бюрократией номинальные собственники, поведение этого слоя полностью совпадает с паразитическим поведением разлагающейся бюрократии.

Процесс разложения индустриального уклада сопровождается жёсткой классовой борьбой корпоратократии против паразитических классов. Корпоратократия ведёт антагонистическую борьбу на уничтожение люмпен—буржуазии, люмпен—бюрократии, люмпен—интеллигенции и бюджетных паразитов в мировом масштабе. Нетократия, постиндустриальные производители и торговая аристократия занимают в этой борьбе в настоящее время нейтральную позицию.

Другим антагонистическим противоречием эпохи является противостояние торговой аристократии и финансового капитала. Содержанием классовой борьбы здесь является вопрос о праве эмиссии торговыми сетями своих денег. С ростом сетевых структур, формируемых нетократией, она неизбежно окажется стратегическим союзником торговой аристократии в этом противостоянии.

Неизбежной составляющей переходного процесса является кризис социального государства и национального государства вообще, которые базировались на социальной структуре индустриального общества. Классовые интересы буржуазии и позже бюрократии, породившие основные формы этих государств, диктовались заинтересованностью в существовании массовой, ответственной и квалифицированной рабочей силы, которая в рамках всеобщей занятости осуществляла процесс тиражирования образцов. В современном производительном укладе, когда этот процесс автоматизирован, заинтересованность в воспроизводстве такой рабочей силы отсутствует у какого—либо дееспособного класса, что и привело к исчезновению к концу прошлого века спроса на системы её воспроизводства – всеобщее образование, здравоохранение и социальное обеспечение, в результате чего мы видим деградацию и свёртывание этих структур.

Постиндустриальные классы не склонны осуществлять финансирование умирающих государств, видя в этом сугубо непроизводительные расходы. Корпоратократия сама формирует структуры силовой защиты своих интересов, постиндустриальные производители не видят эффективного защитника в государстве и ищут другие варианты защиты своих интересов. Государство окончательно превратилось в инструмент перераспределения ресурсов от производителей к паразитическим классам. Производящие классы согласны на такое перераспределение ресурсов лишь на собственных условиях, но в старых государствах условиях диктует бюрократия, то есть паразитические классы.

В этих условиях инструментом защиты интересов постиндустриальных производителей стал перенос хозяйственной деятельности в менее враждебные юрисдикции. Бюрократия борется с этим процессом, применяя репрессивный аппарат и юридические ухищрения, что и является содержанием классовой борьбы на данном этапе. Существуют различные формы этого противостояния – от классового антагонизма, как в Европе, до классового мира, как в дружественных юрисдикциях. В США и странах СНГ мы видим промежуточный вариант, когда давление бюрократии имеет довольно вялый и в целом невраждебный характер, что открывает возможности для классового мира и сотрудничества.

Кризис государств в рамках западного мира означает их неизбежное исчезновение в ближайшей исторической перспективе. В реальном исчислении доходы госбюджетов государств Европы за 20 лет сократились в 2—2.5 раза, в США – почти в 2 раза. В СНГ это произошло обвально в 1989—1992 годах, и бюджетное обеспечение на душу населения сегодня в 4 раза ниже, чем было в СССР. Бюджетный кризис не затронул пока Восточную Азию, но и там не может идти никакой речи о выстраивании и содержании социального государства эпохи модерна.

Таким образом, государства исчезают, подобно Чеширскому коту. Если сегодня от них осталась лишь улыбка, то скоро исчезнет и улыбка. В ближайшее десятилетие мы увидим ускорение процесса свёртывания финансирования систем массового образования, здравоохранения и соцобеспечения, сокращение силовых структур и их приватизацию. Уже сейчас государства ЕС и СНГ не могут содержать вооружённые силы, предназначенные для внешней защиты территорий и содержат, в основном, полицейские войска только для подавления протестов внутри своих стран. В Европе боеспособные контингенты имеют только Греция и Турция, Англия и Франция фактически воюют только наёмниками и технологическими войсками (авиация, электронные войска). Эти войска применимы для спецопераций, но уже не могут гарантировать защиту территорий в случае серьёзной внешней агрессии. Способность РФ поддерживать полицейские силы сегодня обеспечивается бюджетным наполнением за счёт продажи природных ресурсов.

Процесс исчезновения национальных государств, вне зависимости от того, идёт он стабильно или катастрофически, ставит на повестку дня вопрос о формах существования сложившихся национально—культурных эгрегоров в условиях безгосударственного существования. Единственным разумным решением тут оказывается переход к корпоративному и метакорпоративному существованию, когда безопасность эгрегора и его членов обеспечивается силами национальной корпоратократии подобно тому, как в индустриальном государстве она обеспечивалась бюрократией. Естественным образом встаёт вопрос о способности каких—то кланов существующих бюрократических классов переродиться в национальную корпоратократию или же о складывании оной на базе национальной нетократии.

В зависимости от решения нациями этого вопроса оказывается само постнациональное существование эгрегоров. Например, при том, что половина русских с 1991 года оказалась вне национального государства, русский эгрегор пока не смог не только решить, но и осознанно поставить перед собой этот вопрос в силу отсутствия классового самосознания практически всех классов в рамках всего гиперкомьюнити.

Поскольку территориальный контроль и внешняя безопасность территорий за рамками небольших анклавов островного или полисного типа оказываются в новом обществе технологически и ресурсно невозможными, происходит коренное изменение геополитической ситуации в мире. Пространство киберпанка оказывается уязвимым для воздействия силовых структур корпораций (и для псевдофеодальных образований, которые там сложатся, ливийский сценарий будет повседневной угрозой, переходящей в реальность), а сами корпорации оказываются базированными на хорошо защищённые анклавы или цепи анклавов.

С другой стороны, всё пространство киберпанка оказывается лёгкой добычей для ползучей агрессии индустриальных государств. Их телодвижения в этом вопросе будут ограничены только опасениями за внутреннюю стабильность при экспансии и опасностью постиндустриальной агрессии корпораций, разрушающей эти государства извне. В любом случае, индустриальные страны будут изливать на территорию киберпанка внутреннюю нестабильность.

В этих условиях производящие классы вынуждены будут обособиться от киберпанка в постиндустриальных анклавах. Те эгрегоры, которые породят национально—эгрегориальные метакорпорации, базированные на анклав или сеть анклавов, смогут крышевать свой консьюмериат в зонах псевдофеодальных образований киберпанка. При отсутствии подобного крышевания этот консьюмериат будет в одном поколении ассимилирован другими эгрегориальными и глобальными корпорациями, что подорвёт базу производящих классов эгрегора, и они также будут вынуждены ассимилироваться в другие эгрегоры или создать закрытый анклав и/или корпорацию орденского типа.

В силу дигитального и культуроцентрического характера производства в постиндустриальном обществе, базовой основой, определяющей единство эгрегора и структуру рынка, оказывается язык и языковая принадлежность. Те языки, которые объединяют сегодня большие массы людей, являются главными кандидатами на выживание как базы рынков для постиндустриальной продукции. Понятно, что кроме массовости роль играет ещё и уровень развитости языка для постиндустриальной жизни.

С этой точки зрения перспективы выживания и ассимиляции остальных имеют следующие языки (в порядке перспективности):

– Английский

– Испанский

– Китайский

– Русский

– Португальский

– Французский

– Немецкий

– Японский

– Итальянский

– Корейский

– Турецкий (с ассимиляцией азербайджанского и др)

– Арабский

– Польский

– Фарси

Языки, выживание которых в качестве эгрегориальной основы возможно:

– Урду (если элита урду откажется от практики ассимиляции в англоязычный мир, что вряд ли)

– Вьетнамский

– Тайский

– Румынский (если в Румынии сложится постиндустриальный класс, чего пока не видно)

– Голландский (если будет жёсткая политика его защиты)

– Венгерский (ибо деться венграм некуда и могут попробовать выжить)

– Греческий

– Чешский

– Сербохърватский

– Шведский (по тем же причинам, что у венгров)

Можно предположить, что индустриальное развитие отсталых народов Индостана и ЮВА также подготовит их в перспективе к переходу к эгрегориальному существованию. А может быть, давление глобальных корпораций приведет к их ассимиляции.

В этих условиях почти для всех народов СНГ русский язык оказывается важнейшим конкурентным преимуществом, даже в тех случаях, когда недостаточное владение им ставит в положение «младших братьев». Ставка на этнические языки оказывается бесперспективной в исторической перспективе. Например, политика нацистских режимов в Прибалтике сделала неизбежной исчезновение и англоязычную ассимиляцию прибалтийских народов в ситуации, когда принадлежность к русскоязычному эгрегору уже сегодня открывает выход на более привлекательные рынки. Ставка украинских нацистов на превращение в язык диалекта галицийского субэтноса не только потерпела провал, но и поставила сам галицийский субэтнос перед неизбежной жёсткой ассимиляцией польским эгрегором вместо спокойного существования в рамках русского эгрегора. Узбекистан и Азербайджан стоят перед неизбежным выбором между ассимиляцией в тюркоязычный или русскоязычный мир, причём ослабление уровня русификации в последние десятилетия делает этот выбор неочевидным. Для южных славян русификация остаётся наилучшим выбором, а для Чехов выбор между ассимиляций русскими или немцами пока что решается в пользу немцев. В Румынии дееспособные элементы предпочитают ассимиляцию среди четырёх перспективных романоязычных эгрегоров. Тогда как для молдаван русификация в исторической перспективе неизбежна.

Экономическая и культурная заинтересованность национальных постиндустриальных производителей в сохранении собственного культурного рынка делает возможным их отказ от узкоклассового подхода и союза с иждивенческими классами в целях сохранения, выживания, развития национального эгрегора. В случае реализации такого классового сотрудничества на основе национальной общности, возможен отказ постиндустриальных элит от нынешней ориентации на ассимиляцию в англосаксонскую культурно—эгрегориальную среду, который навязывается сегодня политикой властей стран СНГ и позицией паразитических классов. Такой вариант развития вероятен, а значит, существует и надежда на выживание русского культурного эгрегора, успешное преодоление им постиндустриальной трансформации и занятие достойного места в складывающемся в процессе этой трансформации мире.

Такова, в самых общих чертах, метаполитическая ситуация в сегодняшнем мире. Я рекомендую Вам несколько раз перечитать этот раздел для того, чтобы не путаться в дальнейшем изложении. Как говаривал В.И.Ленин, не решив для себя общие вопросы, мы всегда будем упираться в них, решая частные.