Текст бизнес-книги "Юридическая психология. Социальная юриспруденция. 2 том"

Автор книги: Екатерина Самойлова

Раздел: Общая психология, Книги по психологии

Введение

«Ах! Лучше смерть в седых валах:

Чем жизнь без славы и свободы;

Не русскому стенать в цепях

И изнывать без цели годы»

(К. Ф. Рылеев. «Думы». «Яков Долгорукий»).

Пенитенциарная психология является самостоятельным разделом юридической психологии. Следовательно, она имеет своим объектом общественное психическое здоровье. Это – формальное определение объекта пенитенциарной психологии. Ибо понятие «общественное психическое здоровье» в пенитенциарном обществе имеет свой конкретный смысл и свое особое содержание. Конечно, как и в любом другом обществе, общественное психическое здоровье в пенитенциарной системе, можно рассматривать как некую сумму психического здоровья заключенных в ней лиц.

Второй смысл общественного психического здоровья как объекта пенитенциарной психологии качественно отличается от такового в свободном обществе. Пенитенциарные психологи имеют своими клиентами, обозначим их понятием «пенитенциарные субъекты», общественное психическое здоровье которых «выпадает» из структуры здоровья всего населения. Девиантные и делинквентые формы поведения клиентов пенитенциарного психолога, никак нельзя назвать проявлением здорового образа жизни. Эти формы поведения не являются предметами здравоохранения.

Есть и еще один существенный признак, который должны учитывать пенитенциарные психологи. Так, если в свободном обществе клиенты обладают всеми составляющим общественного сознания (от расовых, этнических, религиозных, идеологических, культурных и нравственных традиций). То в пенитенциарном обществе клиенты психолога предстают, прежде всего, как лица-носители массового или группового сознания своего пенитенциария. Несмотря на всю свою индивидуальность, клиент пенитенциарного психолога есть, в точном смысле слова, человек толпы, Подчеркиваем – криминальной толпы. Это очень сближает пенитенциарную психологию с ее «сестрой» общественной медициной. Кстати, в какой мере осужденный «трансформируется» из человека толпы в общественного человека, гражданина (что отражается и в известном обращении осужденных лиц к тем, кто обслуживает места заключения, «гражданин начальник!»), ибо сам он, заключенный, гражданином не является. В этом, отголоски заключения под стражу, как выражения гражданской смерти.

В «Ведении» необходимо дать определение понятию пенитенциарная система и кого можно считать пенитенциарным субъектом.

Опустим дискуссионные моменты проблемы пенитенциарности. В России термин «пенитенциарная система» известен со времени Ивана Грозного. Вероятно, он и ввел в оборот это слово. Владимир Иванович Даль, в «Толковом словаре Великорусского языка» пишет: «Пенитенциарное заключение, одиночное и молчальническое» (см. названное произведение, М., «Русский язык», 1990, стр.29). Ни слова, заметьте, о преступнике или преступности. Если учесть, что среди монашества широко распространено добровольное затворничество с обетом молчания, то, согласно Далю, пенитенциарному заключению подлежат не только преступники. И сейчас встречаются так называемые «узники квартир», лица, перенесшие тяжелую психическую травму, или страдающие различными страхами и фобиями, которые запирают себя в своих квартирах и перестают с кем-либо разговаривать. Великий немецкий поэт Фридрих Гельдерлин, закрывший себя в «Башне», 44 года не выходил из своей квартиры, и ни с кем не разговаривал. Конечно, ни Гельдерлин, ни современные «узники квартир», ни монахи-молчальники не являются субъектами пенитенциарной системы. Поясним здесь, что понятие «субъект», которое происходит от древнегреческого слова, означает человека страдающего.

Не являются пенитенциарными субъектами и лица, находящиеся в заключении, которых подозревают в совершении преступления и берут под стражу на период следствия и суда. Только после вынесения вердикта виновности, человек превращается в пенитенциарного субъекта.

Не могут считаться пенитенциарными субъектами и больные. Будь-то алкоголики, наркоманы, или больные СПИДом. Если, конечно, они не совершали преступления. Но, точно также, пенитенциарными субъектами не могут считаться психические больные, совершившие преступление по болезненным мотивам. Галлюцинации, бред, напряженный аффект, например, дисфория или раптус, слабоумие у данной категории лиц, часто оказываются «мотивом» тяжких преступлений. Тем не менее, так называемые спец. учреждения, в которых лечат психически больных, совершивших преступление, будет ошибкой относить к пенитенциарной структуре. Канувшее в лето принудительное лечение алкоголиков, которых решением суда, по «доносу» на них (явное нарушение медицинской тайны!) врачей, отправляли «лечиться» в так называемые лечебно-профилактические учреждения (ЛТП), входящие в структуру пенитенциарной системы. Нонсенс, долгое время являющийся реальностью нашего общества. «Реабилитация» этой категории больных, также нонсенс. Такие суды, в состав которых входят врачи, очень напоминают спартанские «тройки», решавшие вопросы жизни и смерти больных, инвалидов и престарелых граждан. Имеются в виду герусии. В герусию входили: царь, представитель народа из аристократов, и врач. Решение герусии можно было оспорить в эфорах, коллегии высших должностных лиц, так называемых наблюдателей. Решение советской тройки, направляющих больного человека в ЛТП, оспорить было негде.

Интересно, что В. И. Даль, такой аккуратный в словообразовании, пенитенциарность не связывал со словом пеня.

Итак, пенитенциарная система – это места лишения свободы, тюрьмы, лагеря, колонии. В «Большом энциклопедическом словаре» за 1991 год, к пенитенциарной системе относят также центры задержания подозреваемых в совершении преступления или нарушителей паспортного режима. Это неверно. Например, камера в отделении милиции не является пенитенциарным учреждением. Как неверно и то, что пенитенциарность происходит от латинского слова poenitentia, то есть, раскаяние.

Термин «пенитенциарность» происходит от древнегреческого слова, созвучного русскому «пени».

Этот термин, никогда не был уточнен. Как в Древней Греции, времен царя Ликурга, так и в Древней Византии, времен Юстиниана 1, императора, кодифицировавшего римское право в «Корпусе юрис цивилис» в 528—529 г.г., и даже после юридических реформ на его основе проводимых, чуть ли ни каждые 50 лет в той или иной стране. (Работы Джакомба Ирнерия в Болонье в 1456 г., Куяция в 1567 году, Дона в 1589 г., Готофреда в 1640 году, Петра 1 в 1700). А именно, в нем продолжали уживаться вместе три, прямо противоположных друг другу, смысла: преступление, наказание и раскаяние. Здесь следует напомнить, что «Корпус» Юстиниана сохранял значение не только на всем протяжении истории Византийской Империи, но и в позднейшие времена. Так в некоторых государствах Западной Европы действие «Корпуса» было отменено лишь в начале ХХ века (см.: J. Mortreuil. «Histoire». Paris, 1843, p. XXVII sq.).

Что же касается «пени», В. И. Даль так объясняет это слово: «Выговор, упрек, укор или изъявленье неудовольствия, а также, денежное взыскание, кара карману, штраф» (см. названное произведение, стр. 29—30).

Разные смыслы понятия «пеня», в дальнейшем сохраняются почти во всех западно – европейских языках. Так на французском языке наказание есть Le penitens. Тюрьма, следовательно, La penitentiaire. Но от этого же корня «peni» образуются такие слова, как La penible – усталость, болезненность, ранимость. Другим словом, обозначающим наказание, является Le punir. В английском языке – соответственно The penal и The punish. Эти филологические нюансы важно понимать при определении социально-психологического статуса пенитенциарного субъекта того или иного Государства.

Тем не менее основной смысл пенитенциарной системы во все века и у всех народов предполагается один и тот же. А именно: наказание за преступление путем лишения свободы или жизни, и меры перевоспитания преступника.

Юридическому психологу не обязательно вдаваться во все тонкости юриспруденции. Но все же важно знать, что понятие «наказание» в разные времена и у разных народов, или у одного и того же народа в разные времена, может легко поменять свой смысл прямо на противоположный. Почти как: «Помиловать нельзя казнить». При этом пенитенциарная система остается государственным репрессивным институтом. И конечно тут дело не в произволе власти, а в переоценке ценностей, господствующих в том или ином обществе в конкретно-исторический период. При этом порой, как показывает история, фундаментальная смена ценностных ориентиров в обществе в отношении пенитенциарных субъектов, является следствием волюнтаризма. Ибо не имеет под собой никакой юридической или обще философской концепции. Понятие наказание таким образом никогда не являлось «производным» от понятия преступление.

Не углубляясь в историю юриспруденции, обратим внимание на реалии сегодняшнего времени. Так, отмена смертной казни во всех развитых Европейских странах, мораторий на нее в России, не вытекают ни из каких юридических, или демографических, философских или социальных оснований. Они являются прямой уступкой абстрактно понимаемому принципу поголовной демократизации общества. Точно также, вопреки здоровому общенародному чувству, волюнтаристски, была осуществлена «реабилитация» сексуальных меньшинств. Возьмем к примеру Францию, где разрешение гомосексуальных браков вызвало дружный общественный протест всех слоев населения. Прошло чуть больше полвека, когда известный французский писатель Андре Жид пытался убедить Сталина отменить уголовную статью за гомосексуализм. Он ссылался при этом на все то же здравое общественное чувство французов. Или Андре Жид не знал своих соотечественников, или во Франции за это время произошла радикальная переоценка ценностей. В первую очередь касающаяся социально-психологических понятий.

В современной России на смертную казнь объявляется мораторий во время террористических войн и разгула преступности таких форм жестокости, которых не знала наша страна за весь период своего существования. Таких как: «немотивированные» серийные убийства, массовые явления педофилии и торговли детьми, убийства по причине торговли органами, работорговля, заказные убийства, ставшие чуть ли не «узаконенной формой» отношений в конкурентной борьбе. Будь – то в сфере бизнеса, политики, или отношений собственников. Добавим к этому, в России за всю историю ее существования, даже во времена «сталинских массовых репрессий», не было столько преступников и преступлений на душу населения, как в наше «демократическое» время. Так, в 1999 году в пенитенциарной системе находилось более трех миллионов осужденных. То есть, каждый пятидесятый гражданин России! В настоящее время мы опередили даже Таиланд, страну, где традиционно пенитенциарные структуры периодически заполняются, чуть ли не половиной населения страны. Возникает обоснованное опасение, что в отношении преступности мы догоним и перегоним Таиланд. «По числу лиц, отбывающих наказание в виде лишения свободы, мы, к сожалению, впереди „планеты всей“. Гордиться здесь нечем» (Ю. Чайка. «Выход один – смягчение карательной политики к лицам, совершающим преступления небольшой и средней тяжести». «Закон и право». 2000. №10, стр. 5)

Волюнтаризм в формах и методах наказания, и произвольное «местническое» толкования понятий «преступление» и «преступник», как в России, так и в других странах, не постижимое здравым рассудком явление. К примеру за одно и то же преступление в разных штатах США: 1) могут казнить, 2) присудить пожизненное заключение, 3) освободить под залог! Такое же примерно положение вещей в Австралии, которая de jure являясь колонией Великобритании, тем не менее, de facto судопроизводство осуществляет по собственным законам, весьма различным в разных штатах и территориях этой страны. Так, за эвтаназию, которая в Великобритании приравнивается к умышленному убийству, в Австралии врача должны были бы казнить. На самом же деле, в одних штатах Австралии эвтаназия отправляется публично. Ее могут показывать даже по центральному каналу телевидения, превращая в шоу. При этом врач, осуществляющий эвтаназию, получает большое денежное вознаграждение. В других штатах за эти же действия врач может быть подвергнут небольшому штрафу. В третьих штатах или территориях, эвтаназия всецело является произвольным решением врача. При этом судебные органы, как и правительство штата во врачебные дела не вмешивается.

Не лучше положение вещей в отношении, что считать преступлением, и в какой, так сказать мере, ему соответствует наказание, существует в 23 кантонах Швейцарии и в некоторых землях Германии. Так Баварские законы не действуют на территории Швабии и Пруссии. И наоборот. Хорошо, что в этих странах отменена смертная казнь. Но законен и вопрос, хорошо ли это, когда не понятны основания отмены смертной казни?

Несмотря на то, что отмена смертной казни объявлена большинством демократических государств непременным условием вступления Государства в Европейское Содружество, она продолжает осуществляться на отдельных территориях (штатах, землях, кантонах) старейших демократических государств, в виде принуждения заключенных к работе, опасной для жизни. В этом же ряду находится «добровольное» согласие заключенных на различного рода эксперименты над собой.

Все выше сказанное о современных социальных статусах преступления и наказания, иллюстрирует необходимость гибкости социально-медицинских понятий, касающихся пенитенциарной системы и пенитенциарных субъектов.

Итак, мы вплотную подошли к рассмотрению концептуальных основ понятия пенитенциарные структуры. В современной России, это ключевое для пенитенциарного психолога понятие, перенесено механистически из идеологии и мировоззрения господствующих в СССР. «Заполнение ниши», возникшей при отбросе марксистско-ленинской идеологии религией, на пенитенциарной системе не отразилось. Правда, попы сейчас освящают новые или обновленные тюрьмы. За колючей проволокой, в свое свободное время заключенные строят церкви. Но пенитенциарная система России остается прежней. Хотя ее «хозяин» изменился. Вместо МВД теперь она подчинена министерству юстиции. Как было до революции 1917 года. Изменилось также название. Вместо исправительно-трудовых учреждений (ИТУ), с 1990 года пенитенциарная система называется – уголовно-исправительная система. Или, УИС.

В странах, которые некогда были за «железным» и идеологическом занавесами, таких, к примеру, как США, Италия и Франция, пенитенциарная система также не претерпела существенных изменений в связи с распадом СССР, и превращением России, стран, бывших советских республик, и стран социалистического лагеря в «открытые» общества. «Западная» пенитенциарная система оформлена на иных, чем у нас, концептуальных основаниях. И сохраняет эти основания не одно столетие. Рассмотрение указанных концепций будет осуществлено в аспектах, знание которых необходимо для практикующего пенитенциарного психолога.

В конце учебника приводятся словари жаргонных слов и выражений, употребляемых в устной и письменной речи уголовными преступниками, наркодиллерами и наркоманами. Словари составлены с помощью сотрудников лесных исправительно-трудовых учреждений Алтайского Края, Еврейской Автономной области, Читинской области, Пермской и Кировской областей, Удмуртии и Татарии, Хабаровского Края, и Красноярского Края. А также коллегами автора, из психо-физиологической лаборатории Медицинского Управления МВД СССР. Проведена большая работа по выяснению современных смыслов классического уголовно-криминального жаргона.

В словарь жаргонных слов, употребляемых уголовными преступниками, умышленно не включены неологизмы, возникшие за последние пятнадцать лет и отражающие не уголовно-криминальную деятельность «профессионалов», а криминализацию общества распавшегося Государства. Такие, например, как «крыша», «наезжать», «крутой», «поставить на стрелку», «разборка», «отстой», «отморозок», «сливняк», «заказать», «подснежник», «чернуха», «порнуха», и т. п.

В этом же ряду находятся адаптированные американские слова, такие, как киллер, габидж, квик и др. А также, неологизмы, широко употребляемые СМИ и чиновниками различных ведомств, для обозначения новоявленных «преступников» и деятельности, связанной с ними. Такие как «нелегал», «банд– формирование», «камикадзе», «транзит», «зачистка». И наконец жаргонные слова «деклассированной» молодежи. Такие как «прикол», «стирка», «тусоваться», «оттянуться», «продвинутый», «прикид», «прикинь», «феничка» и т. п.

За последние десять лет выпущены в свет многочисленные «словари» и «энциклопедии криминального жаргона», а также «энциклопедии татуировок», наконец, альбом «Лесоповал», состоящий из «песен зеков». Появились разного калибра «блатные барды», разъезжающие с концертами по Стране, и выступающие по каналам Центрального телевидения. Открыты в интернете всевозможные «криминальные сайты». Все это не больше, чем профанация языка и знаковой системы криминального общества, и не отражает, ни реальности криминального мира, ни реальности пенитенциарного субъекта. Здесь цель одна – удовлетворить нездоровое любопытство обывателя ко всему, что некогда было «запретным плодом» (мой учитель, Е. В. Черносвитов, вместе с Ю. А. Алферовым собрал огромный материал творчества заключенных лесных ИТУ СССР В планах его полная публикация)..

Подчеркнем, что жаргон криминального субъекта – весьма консервативная система. Так, например, «варнак» – сибирский беглый каторжник, появился после Великого русского Раскола. 350 лет смысл этого слова не меняется. А самое страшное слово «мочить» («мокруха»), обозначающее убивать, не имеет никакого отношения к крови. В одном из походов Ивана 111 на Тверь, не задолго до ее «добровольного присоединения» к Москве, войско князя хотело сделать привал в Клину, в городе, который стоял на половине пути из Москвы в Тверь. Но, клинчане, поддерживающие тверского князя, попытались оказать вооруженное сопротивление москвичам. Схватка была непродолжительной и кровопролитной. После разгрома клинских ополченцев, Иван приказал казнить всех мужчин, от 15 до 60 лет. А также, лишить невинности всех девушек Клина. Если с первым поручением князя воины справились легко, то со вторым справиться не смогли. Девственниц оказалось гораздо больше, и они оказывали ожесточенное сопротивление воинам Ивана. Для того, чтобы приказ князя все же был выполнен, всех девушек, оставшихся нетронутыми, воины московского князя утопили в реке, на которой стоял Клин. Когда на другой день Иван поинтересовался, выполнены ли его указания? Ему рассказали правду, что с мужчинами – справились. С девушками – лишь частично. «А как же с остальными?» – гневно спросил Иван. И получил ответ: «Замочили!» Так появилось слово «замочить», имевшее первоначальный смысл «утопить». Небольшая речушка, на которой стоял тогда, и стоит поныне, город Клин, с тех пор стала называться «Сестра» (см. Н. И. Костомаров. «Русская история». Том 1. Киев. 1899, стр. 376).

Кстати, коренные клинчане знают эту легенду, и передают ее, из уст в уста вот уже пятое столетие.

Раздел 1. Общая пенитенциарная психология

Часть 1. Концептуальные аспекты «исправительно-трудовых учреждений» (ИТУ) СССР и пенитенциарной системы современной России, а также пенитенциарных систем США и некоторых стран Западной Европы

«Вот все, чем располагает обвинение.

Неужели же этого достаточно для

постановки приговора, для решающего

слова, которым заживо погребается

человек, – бессрочная каторга разве не

могила? Расстройство духа, даже печени,

могло обусловить особливо скептическое

отношение к обвиняемому. Разве мы не

знаем, что движение селезенки

принимается нередко за движение мысли».

(Ф. Н. Плевако. «Речь в защиту бек-Бакиханова». «Избранные речи». М., «Юридическая литература». М., 1993, стр. 423)

Еще в 1790 году некто Ганс Штельцер писал:

«Цель наказания может быть только одна – исправление преступника так, чтобы он, по собственному своему почину, перестал быть опасным для общественного спокойствия»

(см.: Н. С. Таганцев. «Русское уголовное право». СПб. 1902 г. Стр. 904).

Тем не менее, такой принцип никогда и нигде не осуществлялся, начиная с библейских времен. Во все последующие века и у всех народов, за исключением каннибалов, пигмеев и австралийских аборигенов, которых цивилизация не коснулась, наказание никогда не имело ни какой иной цели, кроме как лишения свободы. Только ради этой цели и возникла пенитенциарная система. «Перевоспитание» преступника, как показывает история, было своеобразным самооправданием свободного общества, отвечающего насилием на насилие. За маской «исправления» всегда скрывалась первобытная месть толпы, действующей с библейских времен по принципу «око за око» (Зигмунд Фрейд. «Человек по имени Моисей», 1936 г.) Но, как тогда иначе объяснить вселенскую жалость к преступникам? «Все они убийцы или воры, Как судил им рок. Полюбил я грустные их взоры С впадинами щек». Так выразил эту жалость к пойманному и осужденному преступнику Сергей Есенин. Мнение З. Фрейда об истинных причинах появления пенитенциарной системы как одного из столпов и символов цивилизации библейского времени, придерживается также великий мыслитель и наш современник Мишель Поль Фуко в книге «Надзор и наказания» («Surveiller et Punir», 1975).

Юрий Алексеевич Алферов, посвятивший всю свою научную и трудовую жизнь изучением преступления и наказания, разработавший концепцию пенитенциарной социологии, в конце жизни пришел к выводу, что «все известные методы и способы перевоспитания преступника не дают желаемых результатов». Он организовал «Научный Центр» по разработке нетрадиционных методов диагностики и перевоспитания личности осужденного. За образец взял существовавший до Октябрьской революции «Московский кабинет по изучению личности преступника и преступности», где названные проблемы решались с позиций антропологического, психологического, психиатрического, биохимического и «нетрадиционного» подходов к преступнику. В поисках новых методов понимания преступника и преступности, Ю. А. Алферов опирался на труды П. Д. Успенского (см.: «Психология возможной эволюции человека». «Пресс Украина», 1922) и работы английского врача и психолога Э. Берна. В частности на его «Введение в психиатрию и психологию для непосвященных». Он выпустил ряд книг теоретического и прикладного характера по пенитенциарной социологии, с точки зрения нетрадиционных методов. К нетрадиционным методам он относил как научные, так и оккультные способы понимания человека и воздействия на него (см., Ю. А. Алферов. «Пенитенциарная социология: невербальная диагностика личности (нетрадиционные методы)». М., «Домодедово». 1996 г.). К изменениям, происшедшим в пенитенциарной системе в нашей стране после распада СССР, он отнесся негативно, считая их «эклектическими и формальными».

И все же главным в перевоспитании преступника Ю. А. Алферов продолжал считать трудовую деятельность. Так он организовал в Республиканском институте повышения квалификации сотрудников МВД выставку произведений труда и творчества заключенных. На этой выставке побывало много иностранцев. В книге отзывов одни положительные оценки. Вместе с коллегами из США, он организовал Международную конференцию в Остине, штат Техас, которая называлась «Творчество заключенных США и России». На этой конференции Ю. А. Алферов предложил нетрадиционные методы понимания преступника и преступности. При этом он опирался на высказывания Авраама Линкольна (1864 г), намечавшего «избавить Америку от тюрем и лагерей с колючей проволокой», цитировал Артура Шопенгауэра, считавшего основными мотивами преступлений «злобу», «зависть» и «не верно понятое сострадание», призывал к изучению эзотерики как Востока, так и Южной Америки и Австралии.

И все же, как полагал Ю. А. Алферов, основным фактором в перевоспитании преступников является труд. Но если в советской пенитенциарной системе преступников перевоспитывали коллективным трудом (все великие стройки первых пятилеток, БАМ, традиционно делались руками заключенных, начиная со строительства Беломорканала), то Алферов на первое место выдвигал индивидуальную трудовую деятельность, характер которой выбирается самим заключенным. Именно в этом советский основатель пенитенциарной социологии нашел горячую поддержку у своих коллег из США. Весьма скептически к свободному индивидуальному труду как принципу, исходя из которого можно радикально реформировать пенитенциарные методы перевоспитания преступника, отнеслись итальянцы и французы. Возможно, они были правы в своем скептицизме. Так к примеру, последний заместитель министра МВД СССР при Брежневе Ю. М. Чурбанов, находившийся в ИТУ как осужденный преступник, сам выбрал индивидуальную трудовую деятельность – делал алюминиевые кружки. Насколько нам известно, свои взгляды и мировоззрение он не изменил. Каким он был до осуждения и заключение в ИТУ, таким он и остался, выйдя на свободу. Он не раскаялся, ибо как до суда не считал себя преступником, так и после производства нескольких тысяч кружек, выйдя на свободу, не перестал считать себя жертвой тех, кто «развалил СССР» (информация из личных контактов Е. В. Черносвитова с Ю. М. Чурбановым).

В СССР коллективный труд как единственный способ перевоспитания осужденных, вытекал, повторяем, из положений марксизма, в котором человек является результатом антропо-социогенеза, и произошел от обезьяны. Философские работы Ф. Энгельса, опирающегося на теорию Чарлза Дарвина («Происхождение человека и половой отбор», 1871 г.), такие как «Происхождение семьи, частной собственности и Государства», «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», «Диалектика Природы», воспевали именно коллективный труд. Правда, ни Дарвин, ни Энгельс не смогли ответить на два «простых» вопроса: 1) Почему человекоподобная обезьяна в обществе себе подобных, начала работать правой, а не левой рукой? 2) Почему человекоподобная обезьяна встала на задние лапы? А без знания ответов на эти вопросы с современной точки зрения на природу антропо-социогенеза, ни теория Дарвина, ни марксистская «диалектика природы и человека», не представляют собой научной ценности. Кстати, (см. ниже) если говорить о преступниках, то среди них, как показывают проведенные Ю. А. Алферовым и Е. В. Черносвитовым массовые исследования в ИТУ СССР, как раз чрезвычайно высокий процент левшей. От 50 до 75%! В свободном обществе, левшей никогда не бывает больше 8% (см. фундаментальные работы по функциональной асимметрии Т. А. Доброхотовой и Н. Н. Брагиной). Но при этом, говоря о «левшестве», чтобы не отождествлять его вольно или невольно, со стигмой преступности, подчеркнем, что «левшество» не является прерогативой человека. Так среди обезьян всех пород, «левшество» встречается не чаще, чем среди людей. Но все же встречается. Весьма вероятно, что «левшество» является вообще признаком многих высокоразвитых животных и даже птиц. Так прекрасно известны лошади-иноходцы, у которых как правило всегда при этом «трудный характер». Много «левшей» среди степных волков и белых медведей. Птицы-хищники также имеют «левшество», которое проявляется не только тем, что левое крыло у них сильнее развито, чем правое, но и тем, что, высмотрев жертву, они всегда нападают на нее, не важно, кролик ли это, бегущий по степи, или голубь, пытающийся спрятаться в облаках, сделав предварительно несколько спиралевидных кругов. Причем «загребающим» (наружным) крылом является левое крыло. Даже в тех случаях, когда такой заход на жертву является для хищника (сокола или ястреба) неудобным, по причине расположения его в отношении к солнцу, бьющему хищнику прямо в глаза.

В большинстве развитых стран, именуемых в прошлом капиталистическим (империалистическим) лагерем, во главе с США, как не различны были бы в них институты идеологии, культуры, этнических и религиозных традиций, концепция пенитенциарности, так же, как и в социалистическом лагере, имела некий изначальный принцип, аксиому. Этой аксиомой являлась индивидуация, то есть эгоцентризм преступной личности.

«Esse sui» – древне латинское выражение принципа индивидуации (principium individuationis). На русском языке это «самость», или «Я сам». Начало концептуального обобщения того, что всегда называли «Я», «ego». Вся западная методология с колыбели цивилизации исходит из индивидуации как аксиомы. Давид Юм, первый последовательный скептик в отношении краеугольного камня любого концептуального обобщения, отбрасывая необходимость «Я» как «Я», на самом деле развил категорию индивидуации, дав ей определение во всяком умозаключении, как «bundle or collection». Рене Декарт даже Бога вывел из очевидности и ясности «Я». Правда, «Я» для Декарта оказалось мышлением. Знаменитое «cogito ergo sum». «Ichheit» – «ячество» или «яйность» есть принцип и основоположение всякой концептуальности взглядов на предмет или явление Природы, Общества и Бога. Подвели черту под индивидуацией Яков Беме, Барух Спиноза и Иоганн Готлиб Фихте.

Мы привели далеко не всех мыслителей, обдумывающих роль собственного «Я» как в теоретизировании, так и поведении. Названные выше мыслители являются бесспорными лидерами, на чьих взглядах формировалось западное мировоззрение, в котором аксиомой является индивидуация.

Для США, где пенитенциарная система в своем развитии прошла ряд этапов, индивидуация была связывающим звеном, юмовским «bundle or collection». Пенсильванская система ХV111 века предполагала одиночное заключения, что наиболее соответствовало принципу индивидуации. Контакты для заключенного разрешались лишь со священником. Обернская система с начала Х1Х века ограничила строгую изоляцию заключенных только ночным временем и разрешила совместное пребывание заключенных днем. При условии, правда, их абсолютного молчания. Самопогруженность эгоцентрика оставалась не тронутой. В первой половине Х1Х века, усилиями Джона Хэвиленда был совершен поворот от ориентации на свободу воли индивидуума, которой он лишался в пенитенциарных условиях, на его прагматические установки. Все этапы становления пенитенциарности в США, как видим, сохраняли принцип индивидуации не затронутым.

Исходя из индивидуации, преступник есть личность, игнорирующая общественные нормы поведения. Таким образом, в нем предполагалась некая «сверх» способность, обеспечивающая возможность совершения преступления. «Супермен» – вот ближайшее понимание личности преступника в концепции, исходящей из принципа индивидуации как аксиомы. Гете написал «Страдания юного Вертера» (1774 г.), создав образ героя-супермена. Если бы Вертер не убил себя, он непременно убил бы своего ближнего. К тому же немец-оберман, был чрезвычайно эротичен. Спустя 30 лет француз Этьен де Сенанкур реанимирует Вертера, не скрывая его сущности, и называет прямо – Оберман. Имя героя носит и роман Сенанкура. Рефлексия в себя, самокопание, спасает Обермана от преступления. Но только через восемьдесят лет, появляется философия супермена как стройная система мировоззрения. С чрезвычайно жесткой структурой, несмотря на афористичность изложения – «По ту сторону добра и зла». Ницше логически развил и обосновал философски социальную концепцию преступника – сверхчеловека. В 1888 году Ницше называет основной мотив сверхчеловека, определяющий прямо или косвенно все его поступки. Этим мотивом является честное и последовательное служение злу. Можно спорить, назвал ли Ницше свое произведение, в которым прямо указал на мотив, которым руководствуется супермен-сверхчеловек «Антихристианин» или – «Антихрист». Ибо эти, разные по смыслу понятия, обозначаются одним и тем же словом в немецком языке – Der Antichrist. Так, если супермен есть антихристианин, он все же верит в Бога, и в сына его, Христа. Следовательно, верит в добро, но – борется с ним. Если же супермен есть сам антихрист, то он и есть зло. Антихристу Бог (добро) не нужен (см. в этой связи: Dennis Wheatley. «The Satanist» Great Britain, 1960).