Текст бизнес-книги "Черчилль и Гитлер"

Автор книги: Эндрю Робертс

Раздел: Зарубежная образовательная литература, Наука и Образование

Эндрю Робертс
Черчилль и Гитлер

Все права защищены.

Ни одна часть данного издания не может быть воспроизведена никаким методом без предварительного письменного разрешения владельцев авторских прав.

HITLER AND CHURCHILL. SECRETS OF LEADERSHIP

by Andrew Roberts

Впервые опубликовано издательством Weidenfeld & Nicolson в 2003, Лондон

© 2003, Andrew Roberts

© ООО «Издательство АСТ», перевод на русский язык

Введение

Возможно, я ошибаюсь, но держу свои глаза открытыми, и эта ситуация огорчает меня. Будущее непостижимо, но ужасно. Вы должны поддерживать меня. Когда я не смогу уже кого-то сдерживать и контролировать, я больше не способен быть лидером.

«Саврола», Уинстон Черчилль

«Как один человек может увлечь за собой сотню других?» Таков был один из вопросов на вступительных экзаменах в Кембриджском университете, и хотя он долго занимал меня, мне понадобилось целых двадцать лет, чтобы попытаться найти на него ответ. А ведь этот вопрос является главным в изучении истории и цивилизации. Если бы один человек не мог подчинить себе сотню других, в мире не было бы войн, но также не было бы соборов, космических исследований и филармонических оркестров. Способность одного человека заставить сотню других выполнять его распоряжения является основным элементом, лежащим в основе всех коллективных действий людей, хорошо это или плохо. Так как же это происходит?

Можно было бы справедливо предположить, что если за прошедшие столетия политика и общество претерпели столь значительные изменения, то же самое произошло и с природой лидерства. После того, как в западной цивилизации аграрные общества, в основе которых лежала феодальная зависимость, сменили демократии, основанные на институте представительства, мы должны были бы начать руководствоваться совсем иными причинами к действию и повиноваться другим приказам. Поразительно, однако, то, что даже в век, считающийся искушенным и соответственно циничным, в минуты опасности боговдохновенное лидерство в значительной степени зависит от временной утраты доверия.

Об этом свидетельствует то, что язык лидерства за минувший период практически не претерпел изменений. Читая «Надгробную речь» Перикла, или речь Цицерона против узурпатора Катилины в 63 г. до н. э. «Находиться среди нас ты уже больше не можешь», или речь Джона Пима «Плач всей Англии», 1642 г., мы видим, что набор человеческих эмоций, к которым апеллируют лидеры, ограничен и удивительно постоянен. Если бы мы слушали этих ораторов сегодня, то, вероятно, были бы так же тронуты их речами, как и их тогдашняя аудитория. Этот набор эмоций можно позаимствовать, украсть, но главное, выучить. Целью этой книги является выяснить, как две абсолютно противоположных личности использовали этот небогатый лексикон, каждый по-своему, чтобы выиграть приз, который, как они оба прекрасно понимали, мог достаться только кому-то одному: победу во Второй мировой войне.

Когда в 1944 г. кинорежиссер Александр Корда захотел проиллюстрировать британский дух сопротивления нацизму, он пригласил Лоуренса Оливье на роль Генриха V в одноименной пьесе Шекспира. Речь короля перед штурмом Арфлера откровенно напоминала речи, произносимые в тот год Черчиллем, хотя их разделяло более трех веков. Истинный лидер увлекает нас на путь, глубоко отпечатавшийся в генах и душах каждого из нас. Если бы основные факторы лидерства не оставались неизменными на протяжении столетий, возможно было бы выучить и применить уроки прошлого в ситуациях, к счастью, не столь роковых, как те, с которыми пришлось столкнуться в 1939–1945 гг.?

Лидерство – как и смелость и даже искренность – находится вне понятия добра и зла. Адольф Гитлер был отважен и искренен, отстаивая свои убеждения, что не мешало им оставаться омерзительными. Изучать лидерские качества только тех людей, чьи действия вызывают одобрение, значит лишить себя возможности познакомиться с самыми влиятельными мировыми лидерами. Безусловно, величайший преступник современности, Осама бен Ладен, тем не менее, является лидером и заслуживает того, чтобы мы попытались выяснить, как ему удалось убедить такое множество людей нести вред и разрушения. Подобно фельдмаршалу Монтгомери, который во время кампании в пустыне возил с собой фотографию Эрвина Роммеля в рамке, мы должны постараться изучить лидерские приемы нашего врага, чтобы, в конце концов, победить его.

Наш мир еще хранит черты, которые он приобрел после объявления мира в 1945 г. Великие державы, позволившие России и странам Восточной Европы свергнуть коммунистические режимы в 1989–1991 гг., во многом остались такими же, какими были, когда в конце войны в Сан-Франциско была создана Организация Объединенных Наций. За исключением уменьшения границ Югославии – что не привело к каким-либо конфликтам за ее пределами – ни одна из европейских границ не претерпела изменений. Если считать действия ООН в Корее операцией по наведению порядка, то великие державы не вступали непосредственно ни в какие военные действия между собой, кроме войны между Китаем и Индией в 1962 г. Таким образом, за прошедшие шестьдесят лет Европа изменилась меньше, чем за тот же период на любом отрезке исторической шкалы, начиная с эпохи раннего Средневековья. Процесс деколонизации начался еще до того, как Уинстон Черчилль подал в отставку в 1955 г., и вернись он сегодня на землю, начальники штабов незамедлительно учинили бы ему допрос о нынешнем состоянии планеты. Гитлер – Сатана, забыть о котором мы не можем забыть, – попросил бы объяснить произошедшее с Хиросимой и Нагасаки, но в остальном ему все было бы понятно. В конце концов, находясь в бункере, он предсказал, что главными победителями после его кончины станут Америка и Россия, и хотя известие об объединении Германии, возможно, ненадолго обрадовало бы его, тот факт, что оно прошло столь мирно и демократично, как водится, привел бы его в ярость. Уроки и наследие 1939–1945 гг. до сих пор оказывают влияние на наш мир. Продолжающееся влияние Гитлера и Черчилля на нашу жизнь неоспоримо. Если не брать во внимание Саддама, Запад сейчас наслаждается теми «широкими, залитыми солнцем высотами», которые Черчилль обещал нам и которые Гитлер так упорно старался разрушить.

О том, что Черчилль до сих пор считается воплощением смелого лидера, свидетельствуют неизгладимые последствия атак на США, предпринятых Аль-Каидой 11 сентября 2001 г. В час боли и испытаний американцы снова и снова обращались к его примеру, чтобы выразить переживаемое ими глубочайшее чувство потери, непримиримости и решимости. В ситуации, которую можно было бы назвать по заглавию одной из его книг, Черчилль снова предстал одной из крупнейших фигур. В 2001 г. в своем послании «О положении в стране» президент Джордж Буш, говоря о террористических актах в отношении Америки, сказал: «Мы не устанем, мы не будем колебаться, и мы не подведём». Это осознанное подражание обращению Черчилля к американским слушателям, с которым он выступил по радио в феврале 1941 г.: «Мы не подведём и не закачаемся. Мы не ослабнем и не устанем». В своей речи, обращенной к выжившим после атаки на Пентагон 12 сентября, которую он произнес сразу после того, как погибли многие из их товарищей и коллег, министр обороны США Дональд Рамсфелд сказал: «В минуты величайшей опасности для своей страны Уинстон Черчилль говорил о самых славных моментах в ее истории. Вчера был нанесен удар по Америке и самой идее о человеческих свободах». Впоследствии Рамсфелд неоднократно возвращался к личности Черчилля и, выступая в августе следующего года перед тремя тысячами морских пехотинцев в Калифорнии, сказал, что между дипломатической изоляцией США, вызванной предстоящей войной с Ираком, и одиноким сопротивлением Черчилля попустительству Германии в 1930-х гг. есть прямые параллели. Все, что я читал о «годах пустынного одиночества», привело меня к мысли, что такие параллели действительно существуют.

Когда президент Буш посетил в ходе своего визита в Лондон в 2001 г. «военный кабинет», он назвал Черчилля «по-настоящему обаятельным лидером» и обратился к британскому посольству в Вашингтоне с просьбой установить в Овальном кабинете его бронзовый бюст работы Эпштейна[1]1
  Christopher Hitchens, Atlantic Monthly, April 2002, p. 121


[Закрыть]. (Рональд Рейган уже повесил портрет Черчилля в оперативном штабе Белого дома). Сегодня, даже спустя тридцать семь лет после смерти, Черчилль помогает найти нужные слова для обозначения духа открытого сопротивления, который Америка желает продемонстрировать остальному миру. «К Уинстону Черчиллю и его высказываниям постоянно обращаются, и они неизменно встречают одобрение», – писала «Boston Daily Record», а когда президент посетил эпицентр взрыва на Манхэттене, это вызвало сравнение с призванными поднять моральный дух посещениями премьер-министром Вест-Энда во время воздушных налетов. Во время подготовки войны в Ираке стало известно, что президент читает книгу под названием «Высшее командование: солдаты, политики и руководство в военное время» американского ученого Элиота Коэна, одна из глав которой посвящена взаимоотношениям Черчилля с начальниками штабов[2]2
  Daily Telegraph, 29 August 2002


[Закрыть]. (На более приземленном уровне комик Джим Кэрри процитировал Черчилля, передавая в благотворительный фонд помощи семьям жертв терактов 11 сентября чек на миллион долларов).

На чрезвычайно трогательной церемонии, организованной с целью побудить нью-йоркских пожарных занять места их погибших коллег, мэр Джулиани процитировал Черчилля и заслужил от «Washington Post» прозвище «Черчилль в бейсболке». (На самом деле это сравнение не такое уж голословное, поскольку Черчилль любил носить эксцентричные и порой немного странные головные уборы). Когда он посетил Великобританию в феврале 2002 г., мэр Джулиани сказал Элис Томсон из «Daily Telegraph»: «Черчилль учит меня, как вернуть бодрость духа нации, переживающей не лучшие времена. После терактов я беседовал с ним. В самые трудные дни Битвы за Англию Черчилль ни разу не вышел из дома на Даунинг-стрит со словами: “Я не знаю что делать” или “Я растерян”. Он всегда появлялся, имея наготове указание или распоряжение, даже если ему приходилось лукавить»[3]3
  Daily Telegraph, 12 February 2002


[Закрыть].

«Даже если ему приходилось лукавить». Один из вопросов, рассматриваемых в этой книге, – необходимость для Черчилля большую часть времени между завершением эвакуации из Дюнкерка 3 июня 1940 г. и вторжением через год с небольшим Гитлера в Россию 22 июня 1941 г. регулярно делать хорошую мину при плохой игре. Произнося в этот период свои вдохновенные речи, Черчилль на самом деле не знал, каким образом удастся победить Германию. Умение выдавать желаемое за действительное иногда является важной частью руководства, но как писал Св. Павел в своем первом послании к коринфянам: «Если сигнал трубы звучит неуверенно, кто станет готовиться к бою?» Уверенность Черчилля передавалась британскому народу, даже когда в 1940 г. сложно было понять, как выиграть эту войну.

Хотя до и особенно после войны Черчилль, находясь на том или ином государственном посту, предпринимал разочаровывающие шаги, в те роковые месяцы 1940–1941 гг. и до конца войны в 1945 г. он демонстрировал героические качества подлинного лидера нации. В основе этого лежала такая ошеломляющая своей смелостью уверенность, что, если бы его правота не подтвердилась последующими событиями, ему, возможно, грозил импичмент. (Конечно, если бы ситуация сложилась неблагоприятным образом, и Великобритания была бы завоевана, недовольство парламента было бы для него меньшим из зол.) Эта книга изучает добрые приемы по завоеванию доверию, а также злые, предпринимаемые его противником.

Классический пример лидерства

В истории немало примеров, доказывающих, что лидерам нетрудно найти людей, готовых убивать за них; гораздо сложней найти тех, кто готов за них умереть. Люди, воспитанные в современных, атеистическо-христианских странах Запада, как правило, обычно требуют хотя бы минимальную гарантию выживания, но при этом в военное время добровольно участвуют в операциях или поступают в войска с ужасающе низким процентом выживаемости. В пьесе Шекспира выбор, предлагаемый Генрихом V солдатам, был: или вломиться в брешь в обороне Арфлера, или «трупами своих всю брешь завалим». Так и в обеих мировых войнах в ХХ в. люди были готовы смириться с колоссальными потерями, особенно среди пехотного офицерского состава во время Первой мировой войны и в бомбардировочной авиации во время Второй мировой. Это была благородная жертвенность, обратную сторону которой мир увидел 11 сентября 2001 г.

Когда Осама Бен Ладен призывал своих последователей стать смертниками, он использовал методы, которые, в сущности, ничем не отличались от тех, которые применяли средневековые ассасины или Махди и Халифа в Судане в 1880–1890-х гг. Они также очень напоминают техники подготовки японских камикадзе в 1944–1945 гг. Черчилль, воевавший с Халифой и присутствовавший при окончательном разгроме его армии в Омдурмане в 1898 г., немедленно распознал бы в Осаме типаж, который (в совершенно другом контексте) он назвал «факиром хорошо известного на Востоке типа». Природа подобного харизматичного пвсевдорелигиозного лидера – примером которого также может служить основатель религиозной общины Джим Джонс, убедивший более девятисот человек совершить самоубийство в Гайане в 1978 г., – на первый взгляд лежит за гранью современного западного понимания. Григорий Распутин и некоторые из предводителей первых Крестовых походов относятся к тому же типу, как и Гитлер, и если мы хотим победить угрозу, нависшую над Западом, нам следует разобраться в этом феномене.

Если природа лидерства Бен Ладена, в том что касается его высказываний и источников возникновения, по сути является гитлеровской, а Джордж Буш-младший и его старшие советники обращаются в поисках вдохновения к Черчиллю, не может ли война с терроризмом с полным основанием считаться продолжением Второй мировой войны? Я полагаю, такое вполне возможно, и противопоставление харизматичной техники Гитлера и поистине вдохновляющей техники Черчилля станет одной из центральных тем этой книги. Поскольку любой, кто интересуется историей и имеет склонность к ораторству, может вызубрить почти наизусть секреты обоих лидерских типов и использовать их с выгодой для себя.

Алан Буллок в написанной им книге о биографиях Адольфа Гитлера и Иосифа Сталина, озаглавленной «Параллельные жизни», продемонстрировал, какое количество тоталитарных техник, использовавшихся нацистами, было позаимствовано у большевиков. Несомненно, дьявольский, хотя и бесспорный, талант Альберта Шпеера, Йозефа Геббельса и кинорежиссера Лени Рифеншталь делали нацистские сборища куда более впечатляющими, нежели парады на Красной площади, столь любимые советским Политбюро, но получившее широкое развитие при обоих режимах искусство организации массовых мероприятий мало чем отличалось от постановки эстрадного шоу с использованием микрофонов, световых эффектов, дыма и зеркал.

В красивом, тонко критикующем диктаторские приемы голливудском фильме 1939 г. «Волшебник страны Оз» прежде ужасный чародей оказывается обманщиком-коротышкой, прячущимся за внушительным фасадом и дергающим за рычаги, извергая таким образом огонь и издавая свирепые звуки. Создатели фильма хотели сказать, что Гитлер, Сталин, Муссолини и Франко на поверку оказались бы такими же шарлатанами, если бы у западных демократий хватило смелости, добропорядочности и ума дать им отпор. Несмотря на все, что мы знаем о личной неадекватности этих диктаторов, они ответственны за массовое истребление такого громадного количества невинных людей, что двадцатый век навсегда останется «Веком бесчестия»[4]4
  Johnson, Napoleon, p. 193


[Закрыть], как его назвал один из выдающихся историков. В реальной жизни вместо того, чтобы вернуться на воздушном шаре обратно в Канзас, волшебник должен был бы расстрелять Страшилу, Железного Дровосека, Трусливого Льва и Дороти (да и Тотошку в придачу).

«Не может человек более печальным образом засвидетельствовать свое собственное ничтожество, как выказывая неверие в великого человека», – писал Томас Карлейль в книге «О героях и героическом в истории», но не является ли обратное утверждение более правдивым? Нет ли пафоса в нашем постоянном поиске лидера, когда мы сами еще не научились как следует быть разумными последователями, скептически относящимися к наделению сверхчеловеческими качествами людей, которые, как нам прекрасно известно, всего лишь создания из плоти из крови, как и мы сами? Зрелая демократия должна испытывать отвращение к подобным периодическим приступам возвеличивания героев, как зрелая женщина испытывает смущение по поводу своей подростковой влюбленности в капитана школьной команды по лакроссу. «Одна из самых универсальных потребностей нашего времени, – писал американский политолог Джеймс МакГрегор Бёрнс, – это потребность в сильном и незаурядном лидере». Это стремление, которое снова и снова приводит к катастрофе, как это случилось с Францией, нуждавшейся в таком лидере, как Наполеон, в 1799 г., Россией, обратившейся к Ленину в 1917 г. и усугубившей свою ошибку, менее чем через десять лет сменив его на Сталина, а за Гитлера в 1932 г. голосовало не меньше 13 миллионов немцев. «Нас больше не обманут», – пели «The Who» в одноименной политической песне. Но мы даем себя обмануть снова и снова.

Как подчеркивал последний и самый правдивый биограф Гитлера сэр Йан Кершоу в своей книге «Миф Гитлера» (1987 г.): «Готовность возложить все надежды на “лидера”, в лице “сильного человека”, сама по себе, конечно, не была необычна для Германии. Поддержка со стороны запуганной элиты и подчинение жаждущих сильного лидера масс, которым зачастую становится некая “харизматичная” личность, возникала (и до сих пор возникает) во многих обществах, в которых слабая плюралистическая система неспособна разрешить глубокие политические и идеологические разногласия и осознает, что оказалась в состоянии тяжелого кризиса». По мнению Карлейля, прославление лидера «великими людьми» далеко не всегда является показателем значимости – или отсутствия ничтожности, а может быть просто одним из признаков страны Третьего мира.

Анархистские и некоторые современные либертарианские философы с уверенностью утверждают, что основной проблемой является существование идеи лидерства само по себе, по крайней мере, в национальном масштабе. Против нее протестуют и антиглобалисты, нападающие на любой город, который оказывается достаточно смелым (или безрассудным), чтобы принять у себя саммит мировых лидеров». Если бы человечество было способно организовать себя таким образом, чтобы один человек не мог обладать абсолютной властью над сотней других, говорят они, мы жили бы лучше. Так же как истинные марксисты верят, что государство «отмерло» бы после краха капитализма в результате внутренних противоречий, так и анархисты, например, Пьер Прудон и Михаил Бакунин, утверждали, что однажды сама потребность в политических лидерах отпадет совсем. Хотя это утверждение в послевоенные годы получило некоторое подтверждение, особенно в Америке в 1960-х – начале 1970-х гг., оно по-прежнему является утопией.

Достаточно беглого взгляда на современный мир, чтобы увидеть, что повсеместное присутствие и визуальная доступность «мировых лидеров» являются сегодня, возможно, даже более заметными, чем когда-либо после 1945 г. Лидеры в общественном сознании стали олицетворять свои государства и даже в эпоху европейской интеграции привлекают к себе гораздо больше общественного внимания, чем можно было бы предположить каких-нибудь тридцать лет назад. Не похоже, чтобы в ближайшем будущем сила, под воздействием которой увеличилась значимость мировых лидеров – но необязательно их действительное могущество пошла на убыль. Это происходит в основном благодаря стремительному развитию информационных технологий, в результате которого, все больше людей в большем количестве мест могут гораздо быстрее узнавать о большем количестве событий, происходящих в настоящий момент. Будучи главными представителями своих стран, политические лидеры в полной мере используют все преимущества этого развития, чтобы повысить свою общую заметность.

Отнюдь не подразумевая, что мы более внимательно рассматриваем каждый вопрос, с тем чтобы более аргументированно обсуждать то, что происходит, революция в сфере коммуникаций и информации означает, что мы в растерянности передаем все больше и больше обязанностей по принятию решений нашим лидерам. В 2002 г. индийско-пакистанские переговоры по Кашмиру в международных средствах массовой информации свелись к разногласиям между премьер-министром Ваджпаи и президентом Мушаррафом, а вопрос о том, убит или все еще жив Осама Бен Ладен, был сочтен более важным, чем освобождение Афганистана от власти талибов. В 1780 г. премьер-министр вигов Джон Даннинг внес в Палату общин предложение, которое звучало следующим образом: «влияние короля усилилось, продолжает усиливаться и должно быть ослаблено». То же самое сегодня можно сказать о влиянии мировых лидеров.

Лидеры, по-видимому, еще больше проникнут в нашу повседневную жизнь, поскольку политику проще всего делать с помощью средств массовой информации, и в этом смысле проще всего сконцентрироваться на каком-то одном лидере или еще лучше на двух противниках. Эта потребность при общей тенденции обращаться фактически к самой интеллектуально неразвитой части электората – по крайней мере, среди тех, кто принимает участие в голосовании – неминуемо привела к общему снижению стандартов во всем, что касается речевого воздействия, – процесс, которому во многом способствуют сегодня сами политики.

Вот выдержка из речи Уильяма Гладстона, в которой он критикует представленный Бенджамином Дизраэли бюджет 1852 г. (а вместе с ним и все правительство тори):

Я с сожалением вспоминаю те дни, когда я был ближе ко многим моим почтенным друзьям, чем сейчас, и чувствую, что обязан использовать ту свободу слова, которую, я уверен, вы, как англичане, мне простите, и сказать вам, что если вы дадите свое согласие и разрешение на этот в высшей степени ошибочный и вредный закон, на котором основывается финансовая схема правительства, – вы можете не услышать мой призыв – то этим окажете поддержку канцлеру казначейства; но я верю, что придет день, когда вы вспомните это голосование – последствия которого рано или поздно проявятся – и испытаете горькое, но запоздалое и бесполезное раскаяние.[5]5
  Brian MacArthur (ed.), The Penguin Book of Historic Speeches, 1995, pp. 300-1


[Закрыть]

Это, возможно, была одна из самых длинных речей «великого старца», но можете ли вы представить кого-нибудь из современных политиков произносящим что-нибудь подобное? Безглагольные предложения из трех слов, умело подобранные цитаты, известные фразы из футбольных репортажей или мыльных опер – все это инструменты современной политической риторики.

Лексический запас политиков древности, включавший литературные и античные аллюзии, просто не подходит для современной жизни, поскольку снижение образовательных стандартов делает невозможным для большей части электората его понимание, даже если интеллектуальный уровень самого политика позволяет ему произносить речи нужного масштаба. Великий государственный деятель, один из лидеров партии вигов, лорд Брум говорил: «Образование помогает руководить людьми, но мешает манипулировать ими; помогает править, но не позволяет порабощать». Страшно подумать, что может быть верно и обратное высказывание, о недостатке образования, которое вполне можно применить к избирателям ближайшего будущего.

Это не просто реакционный снобизм – я совсем не хочу быть похожим на принцессу Петипуа из романа Дизраэли «Конингсби», считавшую своим долгом «отомстить виновным в свержении династий и изгнании аристократии», – но факт остается фактом: Гладстон, Дизраэли, Розбери, Бальфур и лорд Солсбери рассматривали политику как процесс, способствующий прогрессу, и намеренно стремились к тому, чтобы в их речах образовательной составляющей было не меньше, чем убеждающей. Немногие политические лидеры современности имеют столь же благую цель, а те, кто пытается сделать свои выступления поучительными, звучат педантично и самодовольно.

Теперь, когда, как и предсказывал Аристотель, демократия скатилась к демагогии, нет в мире более бесстыдной формы государства, чем абсолютная демократия, поскольку оно не способно допустить, что ее правитель, народ, может ошибаться. Сегодня политических лидеров обвиняют в социальных проблемах, которых при старых олигархиях практически не было. Наряду с этими обвинениями существует подсознательная уверенность в том, что государственным деятелям под силу изменить все, даже человеческую натуру. Это абсурдное предположение становится особенно очевидным во время встреч премьер-министра с народом, когда Тони Блэра периодически просят принять законы, которые в прежние времена по праву оставлялись священнослужителям, провозглашавшим их во время богослужения, или же, в некоторых случаях, доверяли святым с их божественным вмешательством. «Парламент может запросто издать закон о том, что все должны быть добрыми и хорошими, – писал лорд Солсбери в одной из своих статей для «Saturday Review» в 1860-х гг., – или что земное притяжение не должно больше заставлять мойщиков окон падать с подоконников, но вот воплотить его в жизнь будет куда сложнее».

Момент, в который современное политическое лидерство проявляется наиболее ярко в мирное время, наступает в период избирательных кампаний, предшествующих всеобщим выборам. Он неприятен для всех и каждого, даже при условии ослабления чувства человеческой гордости и достоинства. Парламентские выборы 1992 г. в Великобритании в этом смысле продемонстрировали особенное падение этих добродетелей, когда прения сторон свелись к упрекам в «двойном» повышении налогов, а правительство обвинило оппозицию во лжи.

Что бы на это сказал сэр Макс Бирбом? Обратимся к его лекции 1943 г., посвященной Литтону Стрейчи: «Говорят, что наступил век «простого человека». Мне нравится думать, что утром 1 января 2000 г. люди станут свободными и смогут расцепить руки, подняться с колен и поискать другую, возможно, более разумную форму веры». Сейчас этот рубеж нами преодолен, и нет никаких признаков того коленопреклонения. Если Фрэнсис Фукуяма в своей книге «Конец истории и последний человек» верно предсказал распространение социальной демократии во всем мире, то его уже и не будет.

«Войны народов будут намного ужасней, чем войны королей», – предупреждал Черчилль в своей речи в Палате общин, посвященной бюджету вооруженных сил в 1901 г. Поскольку, как он писал в своем романе «Саврола»: «Рыцарское благородство не входит в число добродетелей деятельной демократии»[6]6
  Churchill, Savrola, p. 156


[Закрыть]. Черчилль, рыцарь демократии, обозначил эту проблему, когда, туманным ноябрьским днем 1947 г., рисуя у себя в кабинете в поместье Чартвелл, задремал и увидел во сне своего отца. Возможно, судя по записанному им собственноручно рассказу об этом происшествии, это было видение: «Внезапно меня охватило странное чувство. Я обернулся с палитрой в руке и увидел в красном кожаном кресле с высокой спинкой отца», который вот уже пятьдесят два года как умер. В ходе «беседы» сын поведал отцу, являвшемуся создателем демократии тори, что: «После установления демократии нам осталось только воевать»[7]7
  Gilbert, Winston S. Churchill, vol. 8, p. 369


[Закрыть].

Демократия не только играла руководящую роль в самых кровавых войнах в истории человечества, но и была той целью, во имя которой велись некоторые из них, например, война во Вьетнаме и в Персидском заливе. Когда кто-то сражается за идею, а не за конкретный географический объект, например Силезию или Эльзас-Лотарингию, почти невозможно прийти к мирному соглашению. Войны за демократию становятся войнами не на жизнь, а на смерть; будучи современной светской религией, демократия требует безоговорочной капитуляции. Она презирает компромиссы подобно участникам восьми религиозных войн, которые раздирали Францию в период между 1562 и 1595 гг. Предъявляемое к Германии во время Второй мировой войны настойчивое требование о безоговорочной капитуляции привело к ее затягиванию, тогда как прежде, в восемнадцатом столетии, войны ограничивались династическими столкновениями, которые, как правило, исчерпывались, когда очередная провинция была захвачена и можно было подписывать мирный договор. Черчилль осознавал эту проблему и смог лишь предотвратить войну с франкистской Испанией, произнеся в Палате общин речь, в которой подчеркнул: «Следует делать различие между человеком, который сбил вас с ног, и тем, который вас не трогал…». Если бы «холодная война» 1946–1989 гг. перешла в прямое военное противостояние мировых супердержав, то оно, вероятно, окончилось бы только после массированного уничтожения сил противника, поскольку демократия, как выразился лорд Солсбери о воинствующем христианстве, сталкиваясь с решительным сопротивлением, теряет способность следовать по умеренному пути.

Живший в XIII в. сиенский священник Св. Пелегрино Лациози, исцеливший себя молитвой от болезни является покровителем желающих исцелиться от рака. Так что, возможно, он наблюдает за увеличением числа специалистов по связям с общественностью, вцепляющихся в британское политическое тело с тем, чтобы удержать лидеров, насколько это возможно, дальше от народа, который они возглавляют. Мистер Уортон в романе Э. Троллопа «Премьер-министр» представлял собой «тори старой школы, ненавидевшего компромиссы и в душе презиравшего класс политиков, для которых политика была скорее профессией, нежели мировоззрением». Сегодня лидеры в Британии и Америке – любых партий – все больше и больше приходят в политику как в профессию, а не из искреннего чувства общественного долга, и все меньшее их число имеет свой «хинтерлэнд», современное сленговое обозначение интересов, лежащих вне политической сферы.

Этот процесс негативно сказался на руководящих качествах, поскольку современные политические деятели почти неспособны отказаться от принципиальных разногласий или мелких нарушений из-за того, что вся их жизнь заключена в политике. Когда в июле 1954 г. сэр Томас Дагдейл, министр сельского хозяйства в послевоенном правительстве Черчилля, подал в отставку из-за дела о принудительном отчуждении земли в Кричел Даун прежде, чем кто-либо заговорил об этом, и вернулся к традиционным сельским занятиям, едва ли он испытывал сожаления по поводу своей испорченной карьеры. Сегодня министры держатся за свои места, пока над ними не нависает угроза отставки. Это один из наименее поучительных примеров в политике, подрывающих уважение народа к своим лидерам.