Текст бизнес-книги "Великая революция идей. Возрождение свободных рынков после Великой депрессии"

Автор книги: Энгус Бёргин

Раздел: Экономика, Бизнес-книги

Роббинс тут же признал в Хайеке сильного союзника, тоже выступавшего против государственных расходов, кредитной экспансии и таможенных пошлин. Он с энтузиазмом поддержал ректора ЛШЭ Уильяма Бевериджа, который подумал, что Хайек, возможно, был бы подходящей кандидатурой на должность профессора экономической теории им. Тука; это место долгое время было вакантным, и занять его только что отказался Джейкоб Вайнер[97]97
  Robbins, Autobiography of an Economist, 127; Howson, Lionel Robbins, р. 200.


[Закрыть]. Хайек мог лишь мечтать о получении места профессора в Лондоне и был несказанно рад такому подарку судьбы[98]98
  Фридрих Хайек, интервью с Ирлен Крейвер, 1978, Center for Oral History Research, UCLA Library.


[Закрыть]. Лондон, давняя столица финансового мира и динамично развивающийся центр экономической мысли, представлялся Хайеку идеальным вариантом. «Представьте, в 32 года вы профессор Лондонской школы экономики, – сказал он потом в одном из интервью. – Это уж точно предел желаний»[99]99
  Фридрих Хайек, интервью с Арменом Алчианом, 11 ноября 1978, Center for Oral History Research, UCLA Library.


[Закрыть]. Кроме того, его привлекала культурная жизнь новообретенной страны. В соответствии с традициями английского общества, отмечал он, окружающие «понимают, что вам нужно в данный момент, но не обременяют вас лишними словами». Эта благовоспитанная сдержанность, способная передавать целую гамму отношений за счет одних лишь выверенных правил поведения, сильно контрастировала с австрийскими обычаями. «Это было как войти в теплую ванну, – заметил Хайек, – где температура такая же, как у вашего тела»[100]100
  F. A. Hayek, Hayek on Hayek: An Autobiographical Dialogue, ed. Stephen Kresge and Leif Wenar (Chicago: University of Chicago Press, 1994), р. 100.


[Закрыть].

Появление Хайека способствовало утверждению ЛШЭ в качестве оплота экономистов, выступавших против позиции Кейнса и Кембриджа. В течение первых же шести месяцев своего пребывания в качестве приглашенного лектора Хайен опубликовал в издававшемся ЛШЭ журнале «Economica» первую из двух своих обширных критических рецензий на «Трактат о деньгах» Кейнса. Он резко упрекнул Кейнса за то, что в его теории совершенно отсутствовала теория капитала. Кейнс признал справедливость критики, но, в свою очередь, высмеял утверждение Хайека о наличии «в экономической системе автоматического механизма», способного выравнивать уровни сбережений и инвестиций[101]101
  John Maynard Keynes, «The Pure Theory of Money: A Reply to Dr. Hayek»,” in Caldwell, Contra Keynes and Cambridge, р. 153.


[Закрыть]. В ответ Хайек указал, что Кейнс так и не смог убедительно объяснить причины расхождения уровня сбережений и уровня инвестиций. Кейнс согласился, что его теория нуждается в уточнениях, но в частной переписке с Хайеком заметил, что «лучше тратить время на более полезные вещи, чем на пререкания»[102]102
  Кейнс – Хайеку, 29 марта 1932 г., in Caldwell, Contra Keynes and Cambridge, р. 173.


[Закрыть]. Потом нападение на Хайека продолжил коллега Кейнса Пьеро Сраффа. В разгромной журнальной статье он утверждал, что теория Хайека основана на поразительно упрощенной концепции денег и совершенно абсурдно считать, подобно Хайеку, будто существует одна-единственная естественная ставка процента[103]103
  Piero Sraffa, «Dr. Hayek on Money and Capital», in Caldwell, Contra Keynes and Cambridge, рр. 200, 205.


[Закрыть]. Со временем тон полемики стал слишком резким. Кейнс назвал «Цены и производство» «едва ли не самой ужасной путаницей, какую мне только приходилось читать», а Сраффа добавил, что Хайек построил «чудовищный паровой молот, чтобы расколоть орешек, – и не может его расколоть»[104]104
  Keynes, «Pure Theory of Money», р. 154; Sraffa, «Dr. Hayek on Money and Capital», р. 201.


[Закрыть]. К концу 1932 г. Хайек стал признанным главным теоретическим оппонентом Кейнса, и выяснилось, что обе позиции имеют слабые стороны.

В то время как работы Хайека усилили противников идей Кейнса в ЛШЭ, международные связи Хайека укрепили ее космополитическую репутацию. Список иностранных гостей школы в 1930-х годах включает ведущих ученых из разных стран; это, в частности, Эрик Линдаль, Бертиль Улин и Рагнар Фриш из Скандинавии, Констентино Брешиани-Туррони из Италии, Фрэнк Найт и Джейкоб Вайнер из Чикагского университета, Виллем Раппар из Швейцарии, а также австрийские коллеги Хайека Готфрид Хаберлер, Фриц Махлуп и Йозеф Шумпетер[105]105
  Robbins, Autobiography of an Economist, р. 132; Фридрих Хайек, интервью с Надимом Шехади, 1983, Shehadi Papers; Howson, Lionel Robbins, р. 200.


[Закрыть]. Эти визитеры могли наблюдать факультет, где царили сплоченность и приподнятое настроение, характерные для этих слегка бесшабашных ранних лет ЛШЭ. Хайек, Роббинс и их коллега Арнольд Плант жили по соседству в коттеджном районе Хэмпстед-Гарден, обменивались книгами и беседовали в свободной обстановке; сотрудники факультета каждый день собирались на чай в общем зале, а большинство ведущих преподавателей регулярно участвовали в большом семинаре, на котором представлялись и обсуждались новые работы[106]106
  Фридрих Хайек, интервью с Надимом Шехади, 1983, Shehadi Papers; Howson, Lionel Robbins, р. 206.


[Закрыть]. Осознание очевидной важности экономической науки в политической обстановке тех лет и молодость ведущих профессоров факультета возбуждающе действовали на студентов и преподавателей. Как потом вспоминал Николас Калдор, начало 1930-х годов было для ЛШЭ «временем бесконечных обсуждений, которые могли длиться сутками», насыщенном «атмосферой творческого напряжения», которую нелегко было усвоить последующим поколениям[107]107
  Nicholas Kaldor, Essays on Value and Distribution, 2nd ed. (London: Duckworth, 1980), p. XI.


[Закрыть].

Приход Хайека стал очень важным событием, но всем было ясно, что ведущей фигурой факультета остается Роббинс. Они читал вводный курс, знакомивший новых студентов с основами предмета, вел семинар, на котором преподаватели обсуждали новые работы, и курировал главные административные задачи. Все отдавали должное его личному обаянию, вниманию к студентам, прекрасному знанию современной экономической литературы и административным способностям. В работе «Великая депрессия» (1934) Роббинс свел воедино свои собственные рекомендации с рекомендациями Хайека и изложил их в форме, доступной широкому читателю. Если работы Хайека тех лет отличались крайне сложным языком и их с трудом понимали даже студенты магистратуры и аспиранты, то Роббинс писал доходчиво, ясно и местами ярко. Он отвергал распространенное убеждение, будто недавний крах был вызван дефектами рыночного механизма, и, напротив, утверждал, что главная вина лежит на вмешательстве в действие этого механизма. «Картелирование промышленности, рост влияния профсоюзов, размножение государственных контрольных инстанций создали такую экономическую структуру, которая, каковы бы ни были ее этические или эстетические достоинства, гораздо меньше способна быстро адаптироваться к переменам, чем прежняя конкурентная система, – писал он. – И это еще очень мягко сказано»[108]108
  Robbins, The Great Depression (London: Macmillan and Co., 1934), р. 60.


[Закрыть]. Более всего Роббинса тревожили две вещи: «препятствия для предпринимательства», возникающие в результате государственного вмешательства, и возможность неустойчивого инфляционного бума, порождаемого попытками победить депрессию с помощью программы масштабных общественных работ[109]109
  Ibid., р. 125.


[Закрыть]. Его рекомендации предусматривали восстановление международного золотого стандарта, резкое сокращение ограничений в международной торговле, лишение профсоюзов возможности препятствовать тем, кто готов работать за более низкую плату, и введение твердого правила, что убыточные компании не будут спасать от банкротства[110]110
  Ibid., рр. 172, 183, 189, 190.


[Закрыть]. Роббинс нарисовал широкую историческую картину, в которой приветствовал свободную рыночную систему, существовавшую, по его мнению, в Англии до Первой мировой войны, и сетовал на отклонения от этой системы, накопившиеся с тех пор[111]111
  Ibid., р. 60.


[Закрыть].

Хайек и Роббинс предельно четко представляли, против чего они возражают. По словам Роббинса, к кризису привели не принципы капитализма, а их нарушение[112]112
  Ibid., р. 194.


[Закрыть]. Он считал необходимым отменить целый ряд реформ, в результате которых разрывались кредитные циклы и снижалась способность компаний адаптироваться к изменяющимся условиям. На том этапе своей карьеры Хайек тоже считал эти пункты самыми важными. Как он заявил в инаугурационной лекции, «видимо, не будет преувеличением сказать, что экономическая наука развивалась прежде всего как результат исследования и опровержения череды утопических проектов». Себя он причислял к длинному ряду экономистов, специализировавшихся на доказательстве того, что попытки исправить «недостатки существующей системы основаны на полнейшем пренебрежении теми силами, которые на самом деле обеспечивают ее работу»[113]113
  Hayek, «Trend of Economic Thinking», р. 123.


[Закрыть]. Оба они не считали капиталистическую систему ни идеальной, ни даже способной быстро и естественно выйти из существующего кризиса. Когда Роббинса стали резко критиковать за то, что он не может указать путь выхода из депрессии, Роббинс ответил, что составление такой дорожной карты не в его силах. «Если я вижу человека, который заблудился на пороховом заводе и собирается зажечь спичку, чтобы осмотреться, я, естественно, не обязан молчать только потому, что сам не знаю, куда идти, – объяснял он в 1932 г. в письме редактору журнала «Economist». – Но при этом я не вижу никакого “выхода” в претенциозных проектах. Именно эти претенциозные проекты и завели нас туда, где мы сейчас находимся»[114]114
  Лайонел Роббинс, письмо редактору, Economist, 28 May 1932, 1189.


[Закрыть]. В тот период Хайек и Роббинс почти не занимались разработкой собственной политической философии и рекомендаций в сфере экономической политики, а сосредоточили усилия на критическом анализе экономических последствий чужих теорий и предложений. Пока их интересовало не создание общественного идеала, а его развенчание; поэтому общий тон их риторики был предельно негативным.

Свои перспективы Хайек и Роббинс оценивали довольно мрачно. Их пессимизм еще более углубился с выходом в 1936 г. работы Кейнса «Общая теория занятости, процента и денег». До этого момента кембриджской экономической теории мешали давние недостатки «Трактата о деньгах», которые признавал и сам Кейнс. Однако когда Кейнс отказался от допущения о заданности совокупного выпуска и перенес внимание на уровень совокупного спроса, он радикально изменил отправные пункты дискуссии и предложил гораздо более убедительное объяснение проблемы устойчивого равновесия при неполной занятости[115]115
  John Maynard Keynes, The General Theory of Employment, Interest, and Money (London: Macmillan, 1936; reprint, San Diego: Harvest, 1964), рр. 23–34. [См.: Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. Избранное. М.: Эксмо, 2007. С. 58–66.] Обзор новых идей «Общей теории» см. в: Skidelsky, John Maynard Keynes, vol. 2, Economist as Saviour, рр. 537–571.


[Закрыть]. У первых читателей книги складывалось впечатление, что она задумана как ответ именно на те проблемы, с которыми тогда столкнулись экономики Англии и США, и предлагает ясный путь к выходу из кризиса. Кроме того, ее аргументы в пользу доступного кредита, увеличения государственных расходов и введения внешнеторговых ограничений, казалось, подтверждали правильность популистского подхода к экономической политике. Это приводило в ярость экономистов, занимавших противоположную позицию. Чикагский экономист Фрэнк Найт писал своему коллеге Джейкобу Вайнеру, что Кейнс «принимает сторону рядового обывателя», оказывает поддержку «антиинтеллектуальным» воззрениям и «выбрасывает ключи от крепости в окно филистимлянам, которые уже ломятся в ворота»[116]116
  Фрэнк Найт – Джейкобу Вайнеру, 6 августа 1940 г., box 16, folder 24, Jacob Viner Papers, Mudd Library, Princeton (далее Viner Papers).


[Закрыть]. Дополнительное преимущество Кейнс получил от того обстоятельства, что поддержал распространенные настроения в крайне трудной для понимания форме. Вскоре его мысли были упрощены коллегами и последователями, но язык самой книги представлялся многим экономистам умышленно затемненным. В рецензии на «Общую теорию» Вайнер отметил: «Ни в одном случае для обозначения старого понятия не используется старый термин, если можно придумать новый, а если старые термины все же используются, они, как правило, приобретают новые значения»[117]117
  Jacob Viner, «Mr. Keynes on the Causes of Unemployment», Quarterly Journal of Economics 51 (1936), р. 147.


[Закрыть]. (В частной переписке он не скрывал, что находит терминологию Кейнса «ужасающей»[118]118
  Джейкоб Вайнер – Лайонелу Роббинсу, 21 января 1938 г., box 22, folder 14, Viner Papers.


[Закрыть].) Такое сочетание своевременности, эзотеризма и соответствия господствующему мнению оказалось чрезвычайно эффективным, поскольку книга воспринималась как жизненно важное послание, требовавшее дальнейшей и весьма значительной научной работы. По словам Альберта Хиршмена, Кейнс «сумел преподнести здравый смысл в парадоксальном обличье, сделав свою теорию вдвойне привлекательной: она отвечала и популистскому настрою интеллектуалов, и их тяге к изысканности и парадоксальности»[119]119
  Albert Hirschman, «How the Keynesian Revolution Was Exported from the United States, and Other Comments», in The Political Power of Economic Ideas, ed. Peter A. Hall (Princeton: Princeton University Press, 1989), р. 349.


[Закрыть].

«Общая теория» не оказала практически никакого непосредственного воздействия на государственную политику, но быстро распространилась в профессиональной среде. По словам экономиста Массачусетского технологического института Пола Сэмюельсона, она действовала «подобно свирепой болезни, которая внезапно охватывает и почти истребляет племя, живущее на каком-нибудь острове в Океании»[120]120
  Paul Samuelson, «Lord Keynes and the General Theory», Econometrica 14 (1946), р. 187.


[Закрыть]. Даже критики Кейнса признавали, что его книга оказала сильное влияние на многих молодых экономистов. Оценивая книгу, Джозеф Шумпетер специально остановился на том, как она воспринималась в Гарварде, отметив «ожидания лучших наших студентов, их нетерпеливое желание поскорее получить книгу в руки, жадность, с которой они проглатывали ее, и интерес, проявленный к ней всеми слоями англоамериканского сообщества, которые были способны к такого рода чтению»[121]121
  Joseph Schumpeter, «Review: The General Theory of Employment, Interest and Money», Journal of the American Statistical Association 31, no. 196 (1936), р. 791.


[Закрыть]. Хотя ведущие профессора экономического факультета Лондонской школы экономики, естественно, не одобряли книгу, студенты старших курсов и молодые преподаватели встретили ее с энтузиазмом. Как вспоминал Тибор Сайтовски, «большинство наших студентов жадно читали ее днем и ночью» и «преклонялись» перед ее мудростью[122]122
  Тибор Сайтовски, интервью с Надимом Шехади, 15 ноября 1983 г., Shehadi Papers.


[Закрыть]. В 1933 г. студент Хайека Абба Лернер организовал семинар, на котором студенты ЛШЭ обменивались мнениями с коллегами из Кембриджа. Этот семинар постепенно стал местом обращения в новую веру, а сам Лернер после шестимесячного пребывания в Кембридже в 1933–1934 гг. превратился в убежденного кейнсианца[123]123
  Николас Калдор, интервью с Надимом Шехади, без даты, Shehadi Papers; Howson, Lionel Robbins, р. 253.


[Закрыть].

«Общая теория» была задумана как покушение на самые устои ортодоксальной экономической теории, но Кейнс, как отметил Элвин Хансен в своей известной рецензии, не преминул выпустить «порядочно стрел в адрес новой венской и лондонской школ»[124]124
  Alvin Hansen, «Mr. Keynes on Underemployment Equilibrium», Journal of Political Economy 44, no. 5 (1936), p. 669.


[Закрыть]. В первую очередь Кейнс выделил контраст между своим опитмистическим конструктивным подходом и гораздо более пессимистической и капитулянтской позицией, которая ассоциировалась с ЛШЭ. «Эффективное средство борьбы с экономическими циклами нужно искать не в устранении бумов и в установлении хронической полудепресии, – указывал Кейнс, – а в том, чтобы устранить кризисы и постоянно поддерживать состояние квазибума»[125]125
  Keynes, General Theory of Employment, Interest, and Money, р. 322. [См.: Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. Избранное. М.: Эксмо, 2007. С. 294.]


[Закрыть]. Насмешки Кейнса по поводу идей Хайека быстро стали распространенной темой для обсуждения даже на семинарах в самой ЛШЭ. Когда младший коллега Хайека, Николас Калдор, обратился в кейнсианство после преподавательской стажировки в США в 1934/35 учебном году, он начал отпускать на своих семинарах саркастические замечания, которые все шире распространялись в ЛШЭ[126]126
  Николас Калдор, интервью с Надимом Шехади, без даты, Shehadi Papers; Howson, Lionel Robbins, р. 252. О знаменитых комментариях Калдора см.: Джек Фишер, интервью с Надимом Шехади, 1984, Shehadi Papers.


[Закрыть]. В этой обстановке Хайек принял пораженческое решение вообще никак не откликаться на книгу Кейнса. Потом он приводил много оправданий своему бездействию, в том числе нежелание вновь вступать в полемику с человеком, который постоянно меняет свои взгляды, намерение подождать, пока выйдет пересмотренный вариант его собственной теории капитала, и нежелание опровергать Кейнса в то время, когда многие другие ведущие экономисты казались еще хуже[127]127
  См., например, Хайек – Тиму Гроусклоузу, 9 июня 1985 г., box 22, folder 27, Friedrich Hayek Papers, Hoover Institution Archives, Stanford, Calif. (далее Hayek Papers); Хайек – Филиппу Бограну, 19 января 1982 г., box 11, folder 40, Hayek Papers.


[Закрыть]. Но каковы бы ни были мотивы Хайека, многие восприняли его решение признанием поражения.

Хайек столкнулся с невозможностью выступать за бездействие в обстановке экономической катастрофы, которую Кейнс обещал преодолеть. Коллега Хайека по ЛШЭ Джон Хикс впоследствии заметил: «Теория Хайека наиболее слаба применительно к дефляционным спадам, и хуже всего, что она была обнародована именно в таких условиях, – в 1931–1932 гг.»[128]128
  John Hicks, «The Hayek Story», in Critical Essays in Monetary Theory (Oxford: Oxford University Press, 1967), р. 214.


[Закрыть] При отсутствии убедительного ответа Кейнсу, констатировал Хикс, теории Хайека «постепенно изчезали из поля нашего внимания», в то время как экономисты сосредоточились на проблемах, которые казались им более важными[129]129
  Ibid., p. 205.


[Закрыть]. Студенты ЛШЭ не спешили принимать теорию, по всей видимости, не предлагавшую никакого определенного выхода из кризиса. По словам Скитовски, они считали, что им преподают экономическую доктрину, которая «очень далека от экономической реальности»[130]130
  Тибор Скитовски, интервью с Надимом Шехади, 15 ноября 1983 г., Shehadi Papers.


[Закрыть]. Милтон Фридмен, учившийся тогда в аспирантуре Колумбийского и Чикагского университетов, вспоминал, что его самого и его поколение совершенно не убеждало предложение «просто дать миру упасть». Он тогда думал, что «призывая к ничегонеделанию в Англии и США», Хайек и Роббинс «причиняли вред»[131]131
  Milton Friedman, «Mr. Market: A Nobelist Views Today’s Fed, Currencies, Social Security, Regulation», интервью с Джином Эпстейном, журнал «Barron’s», 24 августа 1998 г., р. 34.


[Закрыть]. Убывающая группа аспирантов Хайека прекратила согласованную с ним работу и переключилась на проблемы, поднятые Кейнсом. К концу десятилетия в ЛШЭ остались всего два-три последователя Хайека[132]132
  Людвиг Лахманн, интервью с У. Бартли III, январь 1984 г., Shehadi Papers.


[Закрыть]. Когда во время Второй мировой войны студенческий кампус переехал в Кембридж, «большинство тогдашних молодых экономистов, – вспоминала одна из считанных студенток Хайека, – считали, что идеи Хайека насчет занятости и производства отстали от времени, вышли из моды. Они не воспринимали их сколько-нибудь серьезно»[133]133
  Дороти Хан, интервью с автором, Кембридж, Англия, ноябрь 2006 г.


[Закрыть]. Опубликованное в 1941 г. главное произведение Хайека, «Чистая теория капитала», почти не привлекло внимания. Сам Хайек, видевший, как после выхода «Общей теории» экономисты обратились к макроэкономике и эконометрике, признавал, что стал выглядеть «старомодным человеком, который не симпатизирует новым идеям»[134]134
  Фридрих Хайек, интервью с Джеком Хаем, 1978 г., Center for Oral History Research, UCLA Library.


[Закрыть].

Лайонел Роббинс, тоже ощутивший враждебность профессиональной среды и политической обстановки, начал пересматривать свои взгляды. Работая во время войны вместе с Кейнсом, он заметно смягчил, а ряде случаев радикально изменил бескомпромиссные формулировки, которых придерживался ранее. «В какой-то мере, – вспоминал потом Хайек, – Кейнс сделал из Роббинса полукейнсианца»[135]135
  Фридрих Хайек, интервью с Надимом Шехади, 1983, Shehadi Papers.


[Закрыть]. Свое обращение в новую веру Роббинс публично провозгласил в Кембридже весной 1947 г. В трех лекциях он высказался за прогрессивное налогообложение богатых и перераспределение дохода в пользу бедных, за более широкое понимание общественных благ и энергичное регулирование[136]136
  Lionel Robbins, The Economic Problem in Peace and War (London: Macmillan, 1947), рр. 8, 14, 17, 75.


[Закрыть]