Текст бизнес-книги "Обалденика. Книга-состояние. Фаза вторая"

Автор книги: Григорий Курлов

Раздел: Личностный рост, Книги по психологии

Возрастные ограничения: +16

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Григорий Курлов
Обалденика. Книга-состояние. Фаза вторая

Предисловие к серии

Книги, публикуемые в серии «Философия Смеха», связаны воедино не просто общей темой. Исследуемый в них СМЕХ обнажает нечто большее, чем просто совокупность понятий. Объединяющее качество смеха помогает вскрыть потенциал совершенно иного способа существования, более того – формирует уникальные механизмы для его реализации.

Сейчас уже никто не сомневается, что в своем отношении к Миру, а главное, к себе, человечество давно зашло в тупик. Состояние непрерывной борьбы со вся и всем: с болезнями, с природными катаклизмами, с самим собой – окончательно подорвало его жизненные силы и полностью обнулило естественную внутреннюю динамику.

Нынешнее человечество испытывает колоссальный дефицит оптимизма. По поводу своего настоящего, своего будущего, по поводу своей способности быть счастливым. Оно давно подозревает, что ему не стоит ждать милости от природы, после того что оно с ней сделало. Особенно – с природой своей, человеческой.

В книгах, вошедших в серию, предлагается более чем неожиданный выход из сложившейся ситуации. Выход предельно простой, абсолютно естественный и доступный любому.

Каждая книга – это прежде всего практическое руководство. Руководство не только по решению насущных проблем, но одновременно – по возвращению к своей естественной человеческой природе. Это пособие по обретению действительно качественной и изобильной жизни. По обретению Жизни вообще.

В серии выходят книги «Проктология Счастья», «Обалденика. Книга-состояние» (книги 1 и 2, разделенные на 4 фазы) и, в ближайшее время, – «0,14. Книга-трансформация».

Книга «Обалденика. Книга-состояние» ранее уже публиковалась под названием «Путь к Дураку», однако включение в общую серию потребовало некоторого изменения ее внутренней структуры и, как следствие, самого названия.

«Проктология Счастья», написанная несколько позже, является естественным продолжением тем, поднятых в первой книге, и их закономерным развитием.

И, наконец, «0,14. Книга-трансформация» выводит исследуемые темы на совершенно новый и во многом неожиданный уровень, рассматривая вопросы изменения физической основы человека и, как неизбежное следствие, – самого пространства его существования.

А стержнем всех книг является призыв к непрерывному движению в сторону комфорта, к превращению своей жизни в источник неизбывной радости, радости от всего и всегда.

Освоение пространства игры
Книга первая
Фаза вторая

Все больше людей нашу тайну хранит…

Состояние седьмое,
заразительное

Петя стоял перед огромными воротами, ведущими в замок Змея Горыныча. Массивные, изрядно подгнившие бревна, из которых они были сложены, перехватывали металлические скобы, заржавевшие от древности.

Видно было, что воротами давно никто не пользуется.

– Оно и понятно, – подумал Петя, протискиваясь промеж приоткрытых створок. – Летучий же…

Казалось, что мрачный замок Горыныча сложен из камня, наспех подобранного где ни попадя, – был он весь бугристый какой-то и неровный.

– Видать, построил Змей замок из камней, в его огород брошенных, – озадаченно бормотал Петя, бродя по двору взад-вперед и пытаясь найти вход.

Двор, как и сам замок, выглядел заброшенным и безлюдным. Потыкавшись вокруг, нашел-таки Петя лесенку узкую, стал по ней подыматься.

Дошел до двери невысокой, дух перевел и, глянув к себе внутрь – неподвижно озеро спокойствия было, зеркально, – толкнул дверь.

В высокой зальной комнате с огромным, как ворота, окном на груде подушек почивал Змей Горыныч, похрапывая в три голоса, каждой головой на свой лад.

Петя постоял, осматриваясь, и негромко позвал:

– Эй… – сказал он. И после паузы громче: – Эй!.. говорю!..

На один храп стало меньше. Средняя голова, приоткрыв веко, невнятно пробормотала:

– Я же тебе сказал: «Приходи завтра!» А ты каждый раз сегодня приходишь, да сегодня…

Голова гулко потянула носом и вдруг резко вскинулась:

– Дух… – сказала она, вращая глазами, – человеческий дух…

Нашарила взором Петю и будто насквозь пронзила злющим взором. У Пети что-то екнуло внутри, почти на автомате он включил в себе смех.

– …Человек… – проговорил Горыныч средней головой. – Человек – это звучит гордо… вот только выглядит отвратительно…

– Я тоже хочу звучать гордо… – не открывая глаз, пробормотала левая голова.

– А ты – рот закрой, – оборвала ее средняя, – сквозит ведь…

Ты кто? – спросила у Пети.

– Я – Петя, – ответил тот. Закончив внутренний смех, он был вновь спокоен. – А ты? Значит, ты и есть Змей Горыныч?..

– Я?.. – Горыныч хохотнул средней головой. – А что, не похож? Ну, считай тогда, что я помесь акулы с Золотой Рыбкой. Исполняю любое желание… Последнее.

Что нужно здесь?.. – добавил уже угрожающе, с рыком, из его открытой пасти потянулась слабая струйка дыма.

Колыхнулась на длинной шее и поднялась, с ощутимым трудом отворяя глаза, правая голова. Выражение ее морды было откровенно нецензурным. Глянув на Петю, она икнула. Потянуло перегаром.

– Старуху ищу, – сказал твердо Петя. – Кощей сказал – у тебя она.

– Старуху?.. – удивилась средняя голова. – Постой, постой… Так ты тот самый Петя?.. – Что-то новое мелькнуло в ее взоре.

Наслышан я о тебе, Петя, а как же… Говорят, растешь ты на глазах прямо…

– Как бельмо!.. – хихикнула правая голова и вновь икнула.

– Старуху, значит… – не обращая на нее внимания, продолжал Горыныч головой средней. – Кощей, говоришь, сказал?.. Не иначе, как вновь приступ честности у него… Мается, бедолага…

– Старуха где?.. – напомнил о себе Петя. Он глядел на свое «внутреннее озеро покоя», с ужасом наблюдая за все более усиливающимся там штормом. Из недр его родовых неспешно подымался дикий ужас перед нечистью, поедающей его взглядом.

Петя сделал внутреннее усилие, пытаясь включить смех, да не тут-то было – мысли, плененные страхом, судорожно метались в голове его, улыбка на лице превратилась в гримасу, и вместо смеха он ощутил в себе лишь дребезжание странное и натужное.

Совсем уж было растерялся бывший старик, как неожиданно фыркнул в нем кто-то, и урчащий голос Мява спокойно и насмешливо сказал: «Слушай себя, Петя, слушай внимательно, загляни под мысли свои испуганные, услышь наконец, то, что давно уже живет в тебе».

И Петя услышал вдруг… Будто целый хор голосков детских смеется в нем взахлеб, заполняя его едва ощутимым, но несмолкаемым смехом с головы до самых пяток. Всего лишь мгновенье слышал он это, но сразу же свободу внутреннюю ощутил – ужаса, леденящего душу, как не бывало, а кудахтанье внутреннее вновь в привычный смех превратилось.

Изумился Петя, не понимая, что же такое приключилось в нем, но особенно раздумывать сейчас было некогда.

Будто разбуженная его смехом, вскинулась и левая голова. Она расплылась в оскале улыбки, словно и не спала. Потянулась всем Горынычевым телом, сладко крякнув.

– Баба с возу, – сказала, – потехе час. А ты, лапоть, все по сказкам шляешься, ушами хлопаешь…

– Да, да, – осклабилась ей вслед и правая, – оставил бы ты старуху свою в покое… Что тебе до нее сейчас? Ничто так не украшает, понимаешь ли, женщину, как временное отсутствие мужа…

– Вот-вот, была здесь как-то одна… – вклинилась в разговор и средняя. – До чего изысканно сложена была… Помню, я все никак не мог оторвать от нее глаз. Пришлось начинать с уха…

Как ни странно, но именно в этот момент, пропуская все насмешки мимо ушей, Петя и достиг состояния Хозяйского. Пережитый в течение нескольких мгновений сильный, по роду переданный ужас перед тварью летучей словно придал нынешнему его состоянию особую глубину, будто маятник внутренний в другую сторону качнуло…

Такого с ним еще не было – вроде как двое его стало. Один, смеющийся, будто со стороны на Петю смотрит, а другой и есть Петя, что и первого в себе так же ощущает. Первый – спокойный, со смехом легким за всем наблюдает, а второй Петя такой же, как всегда, – бывший нестарый старик, с бурчащим сейчас животом. И все ж не двое их, а один… такая вот петрушка… Странное, но занятное ощущение.

Забавно очень Пете стало. А главное, глядел он, как Змей его окручивает, да запугивает всячески, и не окручивался, не запугивался, а напротив даже – веселость в себе ощутил.

Горыныч же, отчего-то интерес к Пете утратив и будто даже забыв о нем, болтал одновременно в три головы.

– …Приходят разные, хамят, – говорила одна, – на бой вызывают, а что?.. Я и не против. Каждый рыцарь – это семьдесят-восемьдесят килограммов хороших мясных консервов. Латы аккуратненько так отогнешь…

– …И всю оставшуюся жизнь он видел летящий в него кирпич… – вспоминала о чем-то своем, приятном, другая голова.

– …Ничего не понимаю!.. – говорила третья, ковыряя в носу когтистым толстым пальцем. – Впрочем, какая разница?..

Неожиданно Горыныч замолчал весь и в шесть глаз уставился на Петю.

– …А было у царя три сына… – неожиданно начал он говорить головою левою. – И послал их отец во двор. Наступил на грабли старший сын. И шандарахнула его рукоять промеж глаз ясных… Наступил на грабли средний сын. И туда же шандарахнула его рукоять та же… Пригорюнился тут младший сын… Да делать нечего…

Петя слушал Змея вполуха, так как вновь ощутил странное – словно тысячи звонких голосков засмеялись в нем, то ли отзываясь на внутренний смех, то ли напротив – призывая и поддерживая его. Будто каждая клеточка стариковская превратилась в маленькую самозабвенно хохочущую рожицу.

Длилось такое состояние совсем недолго, вспыхнув лишь на мгновенье смеющимся светлым пламенем.

– Глупая сказка, – сказал Петя, возвращаясь к действительности и обрывая Змея на полуслове, – не про меня.

– А вот это мы как раз и проверим, – прошипела средняя голова Горыныча. – Старуху тебе…

Слушай сюда, Петя, – сказала она вдруг пронзительно. – Диктую большими буквами…

Три желания моих выполнишь – твоя старуха. А нет если – то и ты моим станешь…

Змей загоготал в три глотки, наполнив воздух смрадом перегарным, и добавил, глядя на Петю уже откровенно кровожадно:

– Одна голова хорошо, конешно, но без нее смешнее как-то…

– Вот тебе мое первое желание, – сказал Горыныч. – Подарок хочу. Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что. Во как…

Он злорадно глянул на бывшего старика в шесть налившихся кровью глаз… да вдруг жалобно охнул и осторожно ухватился когтистыми лапами за свой огромный живот.

Внутри живота у него что-то квакало и оглушительно урчало, словно стараясь вырваться наружу. Ругаясь и постанывая одновременно, Горыныч шумно ринулся из комнаты, оставляя Петю наедине с собой.

* * *

– Да уж… – бормотал приунывший Петя, нагуливая круг за кругом по громадной горнице Горыныча. – Куда идти? Чего искать? Подарок ему принеси… Меч бы кладенец тебе в подарок…

Совсем уж буйну голову он повесил, глазами потускнел да мыслями тяжелыми, как каменьями, придавил себя… Как что-то рядом с Петей муркнуло, вздохнуло мелко, по-кошачьи, и повисла в воздухе перед ним улыбка рыжая.

– …Место клизмы, Петя, – насмешливый голосок Мява в голове его заурчал, – ну никак изменить нельзя. Видно, вновь тебе ее в ухо впихивать придется, мысли чтоб сполоснуть, настроения глупые почистить, а не то далеко заведут они тебя…

– Будто потеряю я оттого что-то… – вздохнул Петя в ответ. – Мне и надлежит-то идти – «туда, не знаю куда»…

– А если не знаешь, куда идти, то и направляйся, куда захочешь, – любой путь тебя туда и приведет, – урчал Мяв дальше в голове его. – Стараясь куда-то добраться, в себе только заблудишься… И Яга тебе о том же речь вела – дело не в том, куда идешь, а в том, что идешь…

– Эх, не хватает ума моего разобраться во всем, – засокрушался старик бывший. – И ведь чуется, что есть в речах твоих кошачьих что-то толковое, да вот наружу все никак не вылезет…

– Главный недостаток ума, – ласково урчал Мяв прямо в ухе Петином, – это как раз его присутствие и есть. Вечно он лезет туда, где и без него неплохо… Чуется что-то, говоришь? Вот за это одно и держись, этому только и следуй. Все другое в тебе – враки чужие, с детства привитые.

– …Главное тебе уже ведомо, – продолжал урчать Мяв теперь уже в другом ухе, – с проблемой никогда не борись. Сначала успокойся в ее объятиях, а затем и сам ее обними – пусть теперь она в тебе успокоится.

…И не расстраивайся ты так, Петя, – с подозрительным участием продолжал Мяв свои увещевания. – Никогда не бывает плохо настолько, чтобы не могло стать еще хуже.

– Ну спасибо тебе, Мяв, утешил… – язвительно сказал Петя. – Что ж мне теперь, каждому камню спотычному в дороге своей радоваться, что ли?

– А ты просто вложи камень преткновения с пути своего в фундамент удачи грядущей – и всего делов-то, – говорил кот, но все тише уже. – И цени врагов своих – они первыми замечают все места твои слабые. Туда и жмут, там и болеть будет, а что тебе дальше с той болью делать – ты уже и сам знаешь. Смейся, Петя, да смотри, не упусти того смеха, что в тебе самом пробуждаться уже начал.

А подарок Горынычу, – шепнула улыбка, растаяв почти, – в себе же и поищи, пошарь там рукой Хозяйскою…

Визит Мява лишь пуще Петю расстроил.

– Пришел, понимаешь, поурчал, помявкал, а ясней от того не стало, – бурчал он себе под нос, из угла в угол вышагивая. – Идя – не ищи… а ища – не придешь… Аферист какой-то, а не кот, дзэн кошку его так…

Охо-хо… – вздохнул. – Не выполню воли Горыныча, так себя ведь и не жалко, а чего дурака жалеть-то? Вот за старуху обидно: едва старухой она быть перестала да вредность свою растеряла, так новая напасть – поди сюда, полезай в полон…

И такая печаль вновь Петю за сердце взяла, как давно уже того не было…

Да вдруг опомнился он, всколыхнулся весь.

– Это что же такое я делаю? – себя спросил удивленно. – Не годится так… Это из какой же гадости внутренней я сейчас мир творю? День завтрашний? И старуху свою я вот из такой боли сердешной и печали драной строю? Да не бывать тому!..

Распахнул он руки в стороны, будто белый свет обнять решил, смеяться начал. Вверх смех пустил по телу, вниз… во всем теле смех включил. А затем и теплом своим наружным засмеялся, тоже вроде как телом, но тонким каким-то, невидимым…

И вновь случилось: Петя уж и смеяться перестал, а внутри себя слышит – смех детский звучит несмолкаемо, все его тело улыбкой наполняя…

* * *

С лязгом распахнулись огромные, как ворота, двери, впуская в горницу Змея Горыныча. Он шел, слегка пошатываясь, и осторожно придерживал брюхо чешуйчатыми лапами, а головы его громко бранились меж собою.

– …А ты вообще молчи, – говорила левая голова правой, – кто вчера, как последний дурак, снотворного на ночь наглотался?

– Ну и что?

– Как это что?! Это после того, как я столько же слабительного выпил?..

– Подумаешь… отмылись ведь уже… Не надо только размахивать бревном, которое из своего же глаза вынул… Брюхо сейчас из-за кого болит?.. Говорил же, что питание раздельным должно быть – мухи отдельно, варенье отдельно…

Петя, желая обратить внимание на себя, негромко прокашлялся, вежливо улыбаясь. Все три морды Змея тотчас же повернулись к нему, недоуменно уставившись на его широкую улыбку.

– Так ты еще здесь, человек? – скривился Горыныч сразу двумя своими физиономиями и плюнул третьей. – Сказано же было: туда – не знаю куда…

Левая его голова хищно оскалилась и сказала:

– Если бы мы хоть иногда знали о своем будущем…

– …То не так бы смеялись, расставаясь со своим прошлым, – закончила за нее голова правая, и Петя ощутил, как на нем плотно сомкнулись лапы Змея.

– Люди делятся на хороших и плохих, а также – на головы и туловища… Ты сам-то что выбираешь? – издевательски спросила его голова средняя…

И тут Горыныча вновь скрутило…

Он жалобно в три глотки заохал, опять ухватился за живот и беспомощно скорчился на полу.

– Да, видать, сильно у него брюхо-то болит, – негромко пробормотал старик, внимательно наблюдая за ним. – Вишь, как мается, бедолага…

Немного поколебавшись, Петя все же решился и, приблизившись к Горынычу, похлопал его по лапе.

– А ну-ка, пусти, – сказал он, деловито лапы Змея расталкивая, и добавил: – Подарок искал? «Не знаю что» хотел? Ну вот и получай теперь…

Раскинутыми в стороны руками он обхватил огромный живот Змея и включил в них смех… Удивленный Горыныч, не смея мешать ему, лишь тихо постанывал и прислушивался к себе.

Петя смеялся, как всегда, до «не хочу», а затем неожиданно сделал странное – он будто вынул из себя шар невидимый и смеющийся, меж ладоней его поместив, да прямо в брюхо к Змею и вставил – пусть теперь он там поживет, посмеется…

– …А ведь не болит, – чуть погодя сказал удивленно Горыныч головой левой и осторожно пощупал живот.

– …Совсем не болит, – расплылся он в недоверчивой улыбке головой правой.

– Ай да Петя, – сказал головой средней. – Значит, вот это и есть «не знаю что»?.. Да ведь это просто черт-те што какое-то…

– Зато от всего помогает, – сказал Петя, радостно улыбаясь.

Стремительно обретая прежнюю наглость, Горыныч покосился на улыбающегося старика.

– Рано веселишься, – сказал, – это всего лишь первое задание было. Примерочное… Посмотрим, как дальше справляться будешь.

Он еще раз внимательно осмотрел Петю.

– Чем ближе кого узнаешь, – поделился с ним сокровенным, – тем подальше потом пошлешь…

Так что ступай, Петя, в Царство Тридесятое… или Тридевятое?.. Запамятовал… И принеси мне блюдечко волшебное и яблочко наливное, что по нему бегает, да все, что хошь, показывает…

А как не принесешь… ну, про то ты уже и сам ведаешь…

Смех как инструмент сверхсознания

Сильная душа, сознающая свой бессмертный материал и неисчерпаемый океан своих вечно текущих энергий… по ту сторону мысли слышит детский смех…

Шри Ауробиндо

– Не слушай тот поверхностный голос, который заставляет тебя злиться, – требовал дон Хуан. – Вслушивайся в глубинный голос, который будет направлять тебя, начиная с этого момента, – тот голос, что смеется. Вслушайся в него! И смейся вместе с ним. Смейся! Смейся!

К. Кастанеда. «Активная сторона бесконечности»

В реанимации врач спрашивает у пациента с торчащим из спины топором:

– Вам очень больно?

– Да нет, только когда смеюсь.

Анекдот

Человек, как дитя Природы, как создание Божье, щедро наделен целым рядом свойств, способностей и механизмов, об истинном назначении которых он либо не подозревает вообще, либо только начинает постигать их скрытый смысл, робко и неуклюже используя лишь верхний слой их непроявленных возможностей.

Так, например, наша, казалось бы, вполне заурядная способность издавать звуки, при соответствующем ее использовании, открывает доступ не только к управлению психосоматикой организма, но даже к ощутимому влиянию на внешние физические процессы. Произнося определенные звуки, пропевая их сочетания, можно, скажем, остановить кровь, улучшить зрение или вылечить сердце, зажечь огонь, изменить физические характеристики воды и даже активизировать свой Божественный потенциал. На этом основана вся Мантра-йога, этим же во многом определяется трансформирующая сила канонических молитв и народных заговоров.

Оказывается, что даже в таком естественном и, казалось бы, незамысловатом процессе, как дыхание, заложена, тем не менее, возможность к глубочайшей трансформации человека, совершенствованию его физики и энергетики, а главное – к пробуждению его духовного начала. Подробно этот вопрос исследуется в йоге, хоть сама возможность издавна используется во многих оккультных и религиозных школах, даже в христианстве.

К сходным состояниям приводит умение управлять своим вниманием и способность к его концентрации на тех или иных важных центрах, скажем, на пресловутом «третьем глазе» или на области копчика – хранилище Кундалини, некой космической «змеиной силы».

Стоит также упомянуть, что все органы и центры человеческого организма имеют странное соответствие определенным точкам и зонам, сконцентрированным в самых неожиданных местах: на ладонях, на подошвах, на скальпе, на радужке глаза, на ушных раковинах, на лице и даже на поверхности языка. Состояние этих точек отражает состояние всего организма, и через воздействие на них возможно вносить коррективы в его работу.

То есть выясняется, что существует возможность через вполне конкретные, хоть и весьма специфические манипуляции с психикой или физическим телом вскрывать и пробуждать в человеке целый ряд удивительных и традиционно не свойственных ему способностей и состояний, обычно называемых «сидхами» (чудесными способностями).

И сам по себе напрашивается вывод, что в нас присутствуют заложенные как бы впрок и до поры до времени спящие механизмы, через которые возможен доступ к непроявленному потенциалу Хозяйской творческой энергии и возможности стремительной духовной Эволюции. Причем было бы весьма неразумно, да что там – попросту неуважительно к воле Богов и Вселенной, именно так все задумавших, не попытаться этот потенциал реализовать.

К настоящему времени одним из таких механизмов, причем самым известным, хоть и наименее изученным, самым перспективным, но наименее серьезным, самым доступным, но наименее используемым, самым объединяющим и Божественным, но почему-то «отлученным» от канонической церкви, – представляется СМЕХ.

А техникой, и пока единственной, позволяющей сознательно использовать это малоуправляемое и достаточно спонтанное качество нашего сознания, – является «внутренний смех».

Продолжая наше исследование, хотелось бы обратить внимание вот на что.

Мы уже говорили, что смех начисто отсутствует у животных. Но, как это ни странно, смех часто отсутствует и у людей. У людей с очень молодыми душами и привязками к грубым физическим ощущениям. То, что они называют «смехом», – всего лишь насмешка, сарказм, «скалозубие» и истинным смехом не является.

При таком «смехе» активно работает ментал, происходит оценка, и возникает осуждение, чем «подпитывается» программа собственной значимости. И как результат – провоцируется разрушение как на внутреннем, так и на внешних планах.

Это даже не нижний уровень смеха, это – «антисмех», это смех как бы в «минус-фазе». Такой «смех» действительно приближает «смеющегося» к тому, что в рамках религий зовется Дьяволом. Именно этот негативный аспект мнимого смеха и осуждается в православии.

Он столь же неприемлем и неприятен как в быту, так и в широком социуме. Он порождает цинизм, пошлость и нетерпимость. И лишь по ошибке, из-за скудности языка нашего он также зовется «смехом».

В отношении же смеха истинного в писании сказано следующее: «Веселое сердце благотворно, как врачевство, а унылый дух сушит кости» (Притчи).

Хотя нужно сказать, что в какой-то степени опасения отцов канонической церкви не совсем беспочвенны и являются вполне закономерной реакцией на отголоски «полуживотной древности человеческой», еще живущей в нас.

Есть мнение, что многие психические болезни, деструктивные программы и странные наклонности как бы воспроизводят первобытные инстинкты наших предков и отражают особенности их «дикой» психики.

То есть оказывается, что в глубинах нашего сознания все еще живет некий дикий «палеантроп», оказывающий на нас ощутимое влияние и подчиняющий своей воле. Прав был Евгений Евтушенко:

 
…Я с каплей крови
при порезе пальца
роняю из себя неандертальца,
и он мне шепчет,
скрытый в тайном гене:
«Не лучше, если б мы остались в пене?»
 

Вот и выходит, что наше подсознание буквально одержимо некой древней сущностью и во многом подчинено ей. Именно эту животную и, можно даже сказать, «сатанинскую» особенность обнажает у некоторых людей присущий им «смех» – все осуждающая насмешка.

Но не стоит пугаться сказанного, суетиться и бегать в поисках экзорциста – специалиста по изгнанию «бесов». Древние люди, так же как и животные, не могли смеяться. А вы можете. И теперь у вас есть исключительная возможность уйти от этой древнейшей зависимости, «разрядив» в себе нереализованные инстинкты «своего неандертальца».

Разработано множество приемов и способов для «проникновения» в подсознание. И достаточно «жестких», наподобие классического гипноза и психофизиологического кодирования, и весьма «мягких», таких как методики Луизы Хей и Хосе Сильвы, как НЛП и суггестивная лингвистика. Однако не вызывает сомнений их искусственность, и поэтому нам гарантирована негативная реакция подсознания на насильственное вторжение в «святая святых».

Но ведь существует естественный, безопасный и, что самое главное, – очень эффективный и доступный всем способ вхождения в контакт с подсознанием.

Раджниш по этому поводу говорил: «Когда вы действительно смеетесь, внезапно ум исчезает… Смех – это одна из самых красивых дверей, чтобы попасть в „не-ум“».

Зачем мы стремимся попасть в подсознание? Ну уж точно не для того, чтобы ввести туда дополнительные записи, пусть даже такого характера: «Я – гений…» Глупо кодировать себя на то, чем мы уже являемся, да и вообще любое кодирование по своей сути нелепо и разрушительно.

Мы вскрываем смехом подсознание с одной только целью – освободить его от присутствующего в нем «шлака» ненужных, искусственных программ. И разрядить их смехом же.

Это очень важно. Появившиеся в последнее время исследования говорят о бесперспективности попыток посредством лишь словесной терапии воздействовать на программы, которые глубоко «растворены» в нашем теле. Психотерапевты работают лишь с верхним слоем записей, а в случаях программ, присутствующих на уровне клеток, эффективность их работы стремительно падает. И требуются уже более серьезные мероприятия, которые, однако, классическая психиатрия не признает.

В рамках нашей школы мы используем для этого удивительно эффективный «внутренний смех». Практикуя его, мы предельно ослабляем доминирование ментала над нами. Сложная машина мыслей как бы останавливается…

Но странное дело – глупей от этого мы почему-то не становимся. Скорее напротив – смех, выключая искусственные программы, позволяет обрести истинную разумность, так как именно в таком «нементальном» состоянии, через ощущения, приходит понимание того, какую значительную часть жизненной энергии эти программы «стягивали» на себя. Зато теперь вся освобожденная смехом энергия непрерывно утверждает нас в новом качестве, наполняет оптимизмом и желанием жить.

Хаоса мыслей нет – несколько непривычно, но насколько ярче и красочнее становятся ощущения! Осознание всего делается более отчетливым и позволяет глубже и убедительнее ощутить все, ранее казавшееся спорным и зыбким.

В таком состоянии длящегося внутреннего смеха и ментального затишья возможно даже читать, хоть при этом не происходит считывания по одному слову, как прежде. Мы воспринимаем уже некий информационный поток, словесно не обусловленный. Тот, кто занимался техниками скорочтения и специально тренировался в выключении внутреннего проговаривания, хорошо понимает, о чем идет речь.

Но все же главное, что при этом словно выключаются ментальные программы. В таком состоянии исчезают и становятся прозрачными границы пресловутой «зоны комфорта». Вы «депрограммируетесь» как компьютер и становитесь реально свободными.

Таким вот «смешным» способом решается задача фантастической емкости и сложности. Очень просто решается. Приятно, что все вышесказанное весьма легко проверить. Отследите любую включившуюся в вас программу: лень, страх, искусственно вызванное сексуальное возбуждение, желание закурить, недовольство чем-либо, беспокойство, желание выпить, расслабиться у телевизора или съесть что-нибудь сладкое – включите смех и отслеживайте изменение своих состояний.

Не надо слушать ничьих советов, не стоит верить никому и ничему, в том числе и этому тексту, – просто смейтесь и прислушивайтесь к себе, но будьте при этом честны. Не допускайте ни малейшего внутреннего насилия над собой – вы готовы принять все, любые ощущения, вы лишь честно отслеживаете: что же у вас там внутри происходит?

А там сплошной веселый звон – это «лопаются и бьются стеклянно-прозрачные», невидимые вами ранее программы. И вы обретаете все большую свободу в поступках, чувствах, поведении.

И с удивлением отмечаете, сколь многое, ранее казавшееся нормальным и единственно возможным, в действительности оказывается нелепой и коварной программой.

И уже с большим пониманием читаете у Оскара Уайльда: «Ничто так не мешает роману, как чувство юмора у женщины и его отсутствие у мужчины».

И у Бернарда Шоу: «Иногда надо рассмешить людей, чтобы отвлечь их от желания вас повесить».

И даже (кто бы мог подумать?) у Махатмы Ганди: «Не будь у меня чувства юмора, я бы давно покончил с собой».

И уже лучше понимаете Вольтера, сказавшего: «Что сделалось смешным, не может быть опасным».

И улыбаетесь вместе с Ежи Лецем: «Максимальным чувством юмора обладают умершие: они смеются надо всем».

Эрик Берн в книге «Люди, которые играют в игры», описывая типичный сценарий поведения мошенника, делает следующее замечание: «Опытные мошенники опасаются людей, которые смеются, обнаружив, что их обманули». Почему? Потому что смеющийся человек перестает быть жертвой. Во всем. И это – главное.

Социум, в котором мы пребываем, уже давно перестал быть отражением нашей сути. Его интересуют лишь наши кукольные обличья. Он стал матрицей, тупо подгоняющей все свои элементы (то бишь нас) под некие усредненные, абсолютно нереальные и выгодные лишь одному ему стандарты.

Это своего рода Прокруст, пытающийся уложить в свою кровать-эталон достойного ее «идеальных размеров». Но, увы, всех приходится «немного подравнивать» – кому ноги укоротить, а кого, напротив, растянуть почти вдвое.

Обратите внимание – любой тоталитарный режим серьезен. Любой: фашизм, социализм, религиозный фанатизм… При социализме была возможна лишь сатира, то есть высмеивание. При фашизме – и того меньше. Почему так?

Вернон Вульф, создатель Холодинамики, писал: «Когда люди становятся серьезными, они отдаляются от целостной динамики, уходят в линейное (кукольное) мышление. Серьезность уже подразумевает готовность забыть (о цельности)».

Раджниш по этому поводу говорил: «Серьезность – это просто болезнь души, и только больные душой могут обращаться в рабов».

Смех же по своей природе разрушителен и губителен для всего, что остановилось в своем движении, закостенело в развитии. Смех – это сила обновления и движения.

Поэтому юмор и смех всегда активизируются и выходят на первый план в периоды социальных изменений, мощных внутренних общественных подвижек. Но смех всегда стихиен и, следовательно, малоуправляем. Социум в попытках самосохранения, понимая, что впрямую ему с этим качеством не справиться, поступает коварнее и хитрее – он огрубляет и опошляет смех, вновь низводя его до уровня примитивной и безопасной для него насмешки. Вот почему, кстати, такие качества, как пошлость и грубая безвкусица, столь же характерны для переходных периодов.