Текст бизнес-книги "Кембриджская история капитализма. Том 2. Распространение капитализма: 1848 – наши дни"

Автор книги: Коллектив авторов

Раздел: Экономика, Бизнес-книги

Модель догоняющего развития: Россия

Российская империя преследовала схожую политику и пришла к схожим результатам. Первые попытки модернизировать страну предпринял Петр Великий в начале XVIII века. И хотя он возвел новый город и несколько фабрик, его политика упрочивала крепостную зависимость крестьян и соответствующую общественную иерархию – что объясняет, почему его реформы не вызывали устойчивого роста. Экономическое развитие современного типа началось лишь после поражения России в Крымской войне, после которого царь Александр II отменил крепостное право. Но и это не привело к стремительному росту, возможно, потому, что наделы достались в собственность сельским общинам, а не отдельным крестьянам, их обрабатывавшим, и общины сохраняли существенную власть над передвижениями и доходами бывших крепостных. Право крестьян вместе с землей покидать общину было законодательно закреплено лишь в ходе столыпинских реформ 1906 года. О том, какое воздействие сельские институты России оказали на темпы ее экономического роста, по-прежнему идут споры.

Как бы там ни было, к концу XIX века Россия воплощала стандартную модель уже во всех ее составляющих. Во-первых, строительство железных дорог создало национальный рынок. К 1913 году железнодорожные линии протяженностью в 71 тыс. километров соединяли с глобальным рынком даже самые удаленные земледельческие регионы, такие как Западная Сибирь. Во-вторых, экономическое развитие в России поощрялось с помощью пошлин и государственного заказа. К примеру, чтобы побудить к вложениям в российские фабрики, высокими пошлинами облагалась хлопчатобумажная ткань. Кроме того, чтобы поощрить выращивание хлопка-сырца на территории будущего Узбекистана, его также оградили протекционистскими мерами, хотя пошлины при этом удерживались на уровне достаточно низком, чтобы изделия из хлопка тоже были защищены от конкуренции. Таможенные пошлины на сталь, рельсы и локомотивы позволили создать современные сталеплавильные, горно-обогатительные и машиностроительные производства. В-третьих, хотя к созданию современной банковской системы были приложены некоторые усилия, прогресс в этой области шел медленно. Как и Мексика, Россия полагалась на зарубежные инвестиции в гораздо большей степени, чем Соединенные Штаты, Германия или Япония на каком-либо из этапов их развития. Наряду с этим, как и для Мексики, для России главным орудием технологической модернизации выступали фирмы в иностранной собственности. Наконец, Россия больше, чем Мексика, способствовала развитию школьного образования. Школы создавались не общенациональным правительством, а местными властями. К началу Первой мировой войны около двух пятых населения умели читать и писать, и эта доля быстро увеличивалась.

Как и в случае с Мексикой, в России стандартная модель привела лишь к скромному экономическому росту и лишь к небольшим структурным преобразованиям. Важнейшим достижением было создание сектора тяжелой промышленности. Ее производительность в период с 1885 по 1913 год подскочила в десять раз, а доля в ВВП повысилась с 2 до 8 %. Удельный вес сельского хозяйства в ВВП снизился с 59 до 51 %, однако на долю сельскохозяйственной продукции приходилась половина всего увеличения ВВП. И эта доля была еще выше, если учесть операции в сфере услуг и транспорта, связанные со сбытом зерна и аналогичных товаров. Рост сельского хозяйства, в свою очередь, был обусловлен ростом мировых цен на пшеницу после 1896 года и строительством железных дорог, соединивших крестьянские хозяйства с рынками Западной Европы. И все равно российский ВВП рос слабыми темпами (1,9 % в год), чего было мало, чтобы ужесточить рынки труда. В результате реальные зарплаты пришли в состояние застоя и все повышение национального дохода досталось владельцам капитала и земли. Следствием этого неравномерного развития стали революции 1905 и 1917 годов.

Модель догоняющего развития: импортозамещающая индустриализация в Латинской Америке

Если Россия после 1917 года перешла к радикально иной стратегии экономического развития (которую мы рассмотрим ниже), то Латинская Америка настойчиво воплощала стандартную модель, разновидность которой получила название импортозамещающей индустриализации (ИИ). Важнейшее место продолжала занимать Мексика, к которой в конце XIX века присоединились Аргентина, Уругвай и Чили. Эти страны находились слишком далеко от Европы, чтобы вести с ней обширную торговлю в эпоху парусного судоходства, однако с появлением паровых судов в 1860-е годы издержки на перевозку упали и торговля стала стремительно расти. Аргентина и Уругвай разбогатели на вывозе пшеницы и говядины, Чили – на экспорте минерального сырья. В результате в Аргентине к началу Первой мировой войны население и уровень дохода стали достаточно большими, чтобы государство могло начать продвигать промышленность. Уже в 1884 году власти гарантировали всеобщее школьное образование (в этом плане страны Южного конуса шли далеко впереди остальной части континента). Тогда же по стране успели протянуться многочисленные железнодорожные линии для доставки пшеницы и говядины на побережье. Важнейшие отрасли были защищены высокими пошлинами. Главным источником финансовых средств и технологий для Аргентины, как и для Мексики и России, выступали иностранные инвестиции и фирмы.

После Второй мировой войны эта политика стала проводиться с удвоенной силой, и круг стран, в которых стандартная модель воплощалась более полно, расширился. К примеру, первые шаги к расширению образования Мексика сделала после революции 1911 года, однако всеобщим школьное образование там стало лишь после Второй мировой войны. (Всеобщее образование как составляющая стратегии экономического развития по-настоящему было признано лишь после 1950 года, хотя не везде его введение дало большие результаты.) Благодаря бюджетным инвестициям и банкам развития, спонсируемым государством, во всех частях континента сбережения населения быстро росли. Иностранные фирмы по-прежнему являлись важным каналом передовых технологий и финансовых средств для промышленности, однако общие рамки для их деятельности задавало государство. Чтобы помочь обрабатывающей промышленности, большинство латиноамериканских государств применяло таможенные пошлины, государственный заказ и требования к локализации производства. К примеру, декрет об автомобильной промышленности, выпущенный в 1959 году в Аргентине, требовал, чтобы автомобили, продаваемые на местном рынке, на 90 % производились внутри страны. Автомобильная промышленность стремительно росла и в 1960-е годы составляла 10 % аргентинской экономики.

Однозначно оценить результаты импортозамещающей индустриализации для Латинской Америки нельзя. Положительный результат состоял в том, что в 1914–1980 годах душевой ВВП вырос почти в четыре раза. У этого была обратная сторона – созданные промышленные мощности были крайне неэффективны. Реальные издержки на выпуск автомобилей в Аргентине, к примеру, в 2,5 раза превышали их уровень в США. Объяснялось это слишком маленькими размерами Аргентины, не позволявшими ей использовать экономию на масштабах производства, достигнутую крупными автозаводами богатых стран. Например, в 1960-е годы минимально эффективный размер завода по сборке автомобилей составлял 200 тыс. единиц техники в год, а минимально эффективный размер завода по производству двигателей и коробок передач – 1 млн единиц техники в год. Крупнейшая в Аргентине фирма производила всего 57 тыс. автомобилей в год. Если бы весь рынок страны обслуживал только один завод, то сборка транспортных средств осуществлялась бы эффективно, однако двигатели, коробки передач и другие важнейшие компоненты по-прежнему изготовлялись бы в слишком маленьком масштабе. Эта ситуация повторялась и в других отраслях, например в нефтехимии. Стандартная модель породила общую неэффективность экономики Латинской Америки второй половины XX века.

Важно понимать, что в XIX веке, когда стандартную модель впервые начали воплощать, технологии были иными. Например, в 1850-е годы объем рынка хлопчатобумажных тканей в Соединенных Штатах превышал минимальный эффективный размер хлопкопрядильной фабрики в 2000 раз. Схожим образом объем рынка железа в 160 раз превышал минимальный эффективный размер доменной печи. Хотя можно допустить, что в XIX веке стандартная модель взваливала груз на потребителей в виде более высоких цен на продукцию, она не сковывала развитие таких стран, как Соединенные Штаты и Германия, изначально неэффективными промышленными структурами. В этом основная причина того, почему стандартная модель привела к успеху в тех странах, которые первыми ее внедрили, но давала все меньшие и меньшие результаты в странах, позднее начавших индустриализацию и пытавшихся перенять успешный опыт, преследуя аналогичную стратегию.

Стандартная модель в том видоизмененном виде, который она приобрела к концу XIX века, имела еще одну слабую сторону, предопределившую ее скорый закат. Полагаясь на внешние заимствования, латиноамериканские государства подчиняли свое внутреннее накопление капитала колебаниям на международных финансовых рынках. После того как примерно в 1980 году Соединенные Штаты и Великобритания перешли к монетаристской макроэкономической политике, главным критерием для центральных банков стали темпы роста денежно – го предложения, а не другие показатели, как, например, процентные ставки. В попытках ограничить рост предложения денег центральные банки запустили раскручивающуюся спираль процентных ставок. Поскольку иностранные долги приходилось рефинансировать исходя из все более и более высоких процентных ставок, груз долга на плечах у Латинской Америки все возрастал, и в 1982 году Мексика объявила дефолт по внешним обязательствам. Финансовый кризис охватил и остальные страны региона. Западные державы громко потребовали от Латинской Америки реформ, и странам континента пришлось перейти к политике «Вашингтонского консенсуса» – стабилизации, либерализации и приватизации. Считалось, что эта политика даст толчок экономическому росту, устранив неэффективные производства, созданные индустриализацией по модели импортозамещения. Но привела она лишь к нескольким десятилетиям упущенного экономического роста.

Модель догоняющего развития при более активном участии государства в XIX веке: Египет

Тогда как одни периферийные экономики пытались в XIX веке запустить индустриализацию, внедряя хотя бы часть элементов стандартной модели, другие страны экспериментировали с более активным вмешательством государства.

Любопытный пример страны, предвосхитившей многие характеристики советской модели развития, – это Египет. В 1805 году пашой Египта, формально входившего в состав Османской империи, был назначен Мухаммед Али. Это произошло после того, как войска Наполеона покинули страну и разгорелась гражданская война между мамлюками, ранее контролировавшими территорию, и силами османов. Мухаммед Али оставался абсолютным правителем Египта до своего отречения в 1848 году. В 1811 году он казнил ведущих мамлюков, разгромил их военные силы и затем «национализировал» землю, оставив ее тем не менее в руках землевладельцев. Когда прежняя аристократия была уничтожена, Мухаммед Али стал изымать сельскохозяйственные излишки с помощью внешнеторговой монополии, платя производителям за продовольствие и хлопок более низкие цены и продавая их по более высоким ценам городским жителям и еще более высоким – на экспорт. На эти средства он основал современную армию, многочисленные строительные и военные заводы, а также текстильную промышленность, экспортировавшую ткани на Средний Восток и успешно конкурировавшую там с Британией. Чтобы избавить Египет от зависимости от импортного оборудования, была основана собственная машиностроительная промышленность. Для поощрения индустриализации пошлины было нельзя использовать (Османская империя ограничила их уровень 3 %) и вместо этого применялась государственная собственность. В финансировании промышленности манипуляции с ценами заменили банки. Наряду с этим Мухаммед Али вкладывал средства в строительство каналов и дорог. Для обучения технического и управленческого персонала были учреждены современные школы, хотя основа для массового образования не была заложена.

Несмотря на всю свою раннюю зрелость, египетский эксперимент не увенчался успехом. Долгое время шел спор, было ли это вызвано внутренними недостатками или британским империализмом. И в самом деле, лорд Палмерстон писал: «Может быть, Великобритания поступает дурно и пристрастно, подчиняя себе Мухаммеда Али, но наш долг быть пристрастными – того требуют от нас жизненные интересы Европы». После поражения, которое британцы нанесли силам Мухаммеда Али в 1840–1841 году в Леванте, на Египет распространились положения Балталиманского договора 1838 года между Османской империей и Великобританией. Договор ограничивал уровень пошлин и, что самое важное, отменял монополии. Налоговая система Мухаммеда Али была разрушена, а с ней и вся структура его государства и планы экономического развития.

Модель догоняющего развития при более активном участии государства В XIX веке: Япония

В Японии после 1868 года государство также решительно содействовало экономическому росту, и это принесло гораздо больший успех, чем в Египте. Развитие Японии без преувеличения можно назвать самым успешным в XX веке.

Периоду бурного развития Японии предшествовала так называемая эпоха Токугава (1603–1868): страной правили сегуны из рода Токугава, а не император, остававшийся номинальной фигурой. Политически страна была поделена на несколько сотен «феодальных» княжеств, при этом общество делилось на четыре касты (самураи, крестьяне, ремесленники и купцы). В 1868 году Япония обладала многими отличительными признаками «слаборазвитости»: большинство населения работало в сельском хозяйстве, реальные зарплаты были очень низкими, фабричная промышленность отсутствовала. В то же время наблюдались ростки современной экономики. В XVII веке существенно выросли производство риса и численность населения. Военные феодалы (дайме) поощряли развитие мануфактур на селе и в мелких городах и в итоге последние быстро росли. Города достигали крупных размеров: в Эдо (современном Токио) проживал миллион человек, тогда как в Осаке и Киото – по 400 тыс. человек. Наконец, необыкновенно распространенной для сельского общества была грамотность.

Об уровне административных и инженерных знаний в Японии периода Токугава можно судить по истории появления в этой стране чугунолитейной промышленности. Начиная с 1635 года в порты Японии допускались лишь суда из Китая, Кореи и Нидерландов, причем голландцам разрешалось находиться лишь в маленьком поселении около Нагасаки. Всякие попытки иностранцев выйти на контакт с местными жителями пресекались. Поэтому, когда английский фрегат «Фаэтон» в 1808 году вошел в порт Нагасаки, охотясь за голландским кораблем, это вызвало серьезный переполох. «Фаэтон» угрожал обстрелять город, если ему не предоставят необходимую провизию. Японцам пришлось уступить, поскольку у них не было пушек для ответного удара. Набэсима Наомаса, ставший дайме Нагасаки, вознамерился исправить положение, построив чугунолитейный завод для выплавки орудий. Это было новшество для Японии, железоделательная отрасль которой до тех пор ограничивалась кузницами для ковки железа, работающими на древесном угле. Чтобы решить поставленную задачу, были собраны ученые и мастера железного дела. Они перевели голландскую книгу, описывавшую чугунолитейный завод в Лейдене, и попробовали повторить прочитанное на практике. После многих попыток им удалось выплавить чугунную пушку.

Внешняя угроза Японии усилилась многократно в 1853–1854 годах, когда коммодор Военно-морских сил США Перри угрожал атаковать Японию, если сегун не согласится снять торговое эмбарго, – что ему и пришлось сделать. Токугава в союзе с рядом дайме начали развивать современные вооруженные силы для обороны страны, однако эти реформы оказались недостаточными. В итоге в 1867 году фактически произошел переворот: на трон взошел император Мэйдзи, и в следующем году сегун «добровольно» передал свою власть императору.

Начало экономического роста современного типа в Японии обычно датируется реставрацией Мэйдзи, вызвавшей шквал институциональных преобразований. За короткий промежуток времени 1,9 млн самураев уступили свои владения в обмен на пенсию, которая начислялась в виде государственных облигаций. Для крестьян были введены современные права владения хозяйствами, и вместо старых феодальных платежей своим господам теперь они должны были платить поземельный налог государству. Он стал главным источником дохода в первые годы правления нового императора. Деление общества на четыре разряда периода Токугава было упразднено. В 1873 году была введена всеобщая воинская повинность, на основе которой возникла армия западного типа. На основе зарубежной практики, считавшейся японцами наилучшей, выстраивались структуры современного государства.

Провозгласив лозунг «богатая страна, сильная армия», государство Мэйдзи стремилось путем бурного экономического развития решить свои военные задачи. И хотя японцы были бы не прочь реализовать стандартную модель в полном виде, изначально им пришлось ограничиться лишь двумя из четырех ее элементов. Во-первых, отменив внутренние пошлины феодальных княжеств и построив систему железных дорог в 1870-е годы, Япония создала национальный рынок. Во-вторых, в 1872 году было гарантировано всеобщее начальное школьное образование, введение которого к началу XX века в основном завершилось. Была несколько расширена сфера среднего образования, выстроены качественные университеты, а тысячи японцев отправлены на учебу за рубеж. В-третьих, Япония не могла использовать внешнеторговые пошлины для защиты зарождавшихся отраслей, так как договор 1866 года, навязанный ей имперскими державами, не позволял устанавливать их выше 5 %. Это ограничение действовало до начала XX века, когда Япония вернула себе контроль над таможенной политикой и смогла внедрить стандартную модель в более полном объеме. В-четвертых, были предприняты шаги к созданию центрального банка и современных инвестиционных банков. Однако прогресс в этой области шел медленно вплоть до 1920-х годов.

Столкнувшись с трудностями, Япония изобрела крайне эффективную альтернативу стандартной модели. Не имея возможности защитить развитие промышленности пошлинами, японское государство использовало в качестве альтернативы субсидии, госзаказ и государственную собственность. Эти инструменты составляли основу «целенаправленной промышленной политики», доказавшей в XX веке свою плодотворность. В отличие от Мексики и России, для которых источником современных технологий выступали иностранные компании, Япония взращивала свои фирмы. Вместо того чтобы из-за рубежа импортировать изоляционный материал для телеграфных линий, которые тянулись вслед за первыми железными дорогами, правительство заключило контракты с местными гончарными мастерскими, тем самым подтолкнув развитие керамической промышленности. В 1905 году государство заложило основу современной сталелитейной индустрии, создав компанию Yawata Iron and Steelworks, находившуюся в государственной собственности и получавшую субсидии долгие годы, прежде чем ее операции вышли на эффективный уровень. Во время Первой мировой войны, когда страна была отрезана от импорта турбин для электростанций, заказ на поставку был передан Hitachi, не имевшей опыта в производстве подобного оборудования, но получившей его благодаря поддержке государства. В 1930-е годы военное ведомство снабжало большим потоком заказов и тем самым субсидировало автомобилестроение и самолетостроение. Выбрав такой путь, правительство выстроило инженерный и управленческий потенциал страны и взрастило фирмы, на основе которых японская экономика успешно развивалась после войны.

В период Мэйдзи эволюция японских технологий была очень специфической и отражала стратегию страны по выстраиванию технического потенциала. В 1870-е и 1880-е годы власти импортировали современные машины для установки их на государственных фабриках. Многие из этих фабрик оказались впоследствии неприбыльными и закрылись. Отчасти эти неудачи вызывались тем, что ввозимые технологии не соответствовали японским условиям. Для иностранного оборудования была характерна высокая капиталоемкость, а зарплаты в Японии были низкими, поэтому западные проектные решения не обеспечивали эффективности издержек. Японские фирмы пересмотрели западные чертежи так, чтобы машины требовали меньше капитала и больше труда. Хлопкопрядильные мюль-машины, импортированные из Британии государством, были слишком дороги в применении и поэтому первые коммерчески успешные хлопкопрядильные фабрики использовали быстрое веретено, изобретенное Токи-мунэ Гауном при финансовой поддержке местного ведомства по развитию промышленности. И тогда как британские (а также индийские) фирмы работали в одну смену продолжительностью в 11 часов, японские фабрики работали в две смены по 11 часов, сокращая тем самым издержки на капитал вдвое. Схожим образом, Япония быстро внедрила технологию кольцевого прядения, опять же повышавшую производительность капитала. В межвоенный период был разработан метод доставки сырья и материалов «точно в срок», позволявший снизить затраты на поддержание запасов. Метод произвел настолько большой эффект, что его стали использовать не только там, где капитал был дорог, но и там, где он был дешев.

Все эти политические меры с успехом стимулировали экономический рост. К началу Второй мировой войны в Японии возникло промышленное урбанизированное общество. И Япония была единственной страной в Азии, сумевшей совершить в тот период подобный скачок.