Текст бизнес-книги "Самоубийство: до и после"

Автор книги: Лиана Алавердова

Раздел: Личностный рост, Книги по психологии

Лиана Алавердова
Самоубийство: до и после

Для тех, кто переживает утрату

Дорогой читатель! Вы взяли в руки необычную книгу. Она непроста для чтения. В ней поднимаются сложные и трагические вопросы. Знакомство с этой книгой потребует от Вас определённого мужества. Но её надо прочитать. Прочитать, чтобы понять и осмыслить одну из наиболее тяжёлых проблем человечества – проблему самоубийства. Возможно, Вам покажется, что знать эти вопросы – удел специалистов. Зачем портить себе настроение, ведь лично к Вам это не относится. Что ж, береги Вас Бог! Однако гарантий, что это страшное событие никогда не коснётся ни Вас, ни Ваших близких, друзей, знакомых, не даст никто. К сожалению, суицид – явление не столь уж редкое.

Сухая статистика: каждый год на земле по своей воле уходит из жизни один миллион человек, ещё двадцать миллионов совершают покушение на самоубийство. Следующая попытка для многих из них станет фатальной. Среди самоубийц много подростков и детей, много людей в самом расцвете сил. Суициды занимают первое место среди всех причин насильственной смерти, включая убийства, несчастные случаи и даже гибель на войне.

Что же заставляет человека самостоятельно уйти из жизни – высшего и лучшего, что дано ему Богом? Как и почему это случается? Что можно сделать, чтобы предотвратить это противоречащее самой природе человека действие, чтобы спасти своего любимого человека? Это вопрос не только и не столько к специалистам, сколько к каждому из нас. Ибо мы, несущие в своей душе Бога, не можем оставаться равнодушными. От нас зависит очень многое!

Автор этой книги – прекрасный, умный, интеллигентный человек, выросший в благополучной, дружной и заботливой семье. На долю её семьи неожиданно выпало, пожалуй, самое тяжёлое жизненное испытание – самоубийство самого близкого человека. Достойно пережить такую трагедию – удел сильной личности. Именно таковой и является Лиана Алавердова. Она не только выдержала это испытание, но и сумела найти в себе мужество обратиться к поиску причин случившейся беды, постараться ответить на многие вопросы, зачастую сложные даже для специалистов. Результатом этой работы стала книга, которую Вы держите в своих руках. И это не исповедь отчаявшегося человека, это – искренняя попытка разобраться в причинах трагедии, не жалея своих ещё незаживших душевных ран.

Меня как учёного, врача, занимающегося проблемами суицида, потрясло, насколько тщательно автор анализирует жизнь своего брата, пытаясь найти те причины, те факторы, которые привели его к трагическому исходу. Лиане удалось каким-то непостижимым образом соединить в этом анализе научную беспристрастность с болью и горечью личной утраты. В книге доступным языком рассказывается о множестве факторов, способствующих возникновению суицидального поведения, ведь самоубийство – это не гром среди ясного неба, это не какое-то неожиданное событие. Суицидальное поведение – это процесс, который может длиться значительную часть жизни, а собственно суицид является лишь его трагическим финалом. Автор приводит все эти важные сведения через призму воспоминаний о жизни своего брата, что наполняет глубоким жизненным смыслом научную информацию.

Главное внимание в книге (и в этом её главное достоинство) уделяется тому, как себя вести при первых признаках надвигающейся беды, что предпринять в этом случае, к кому обращаться за помощью, а также другим, исключительно важным для людей советам. Эта информация очень важна, ведь её знание – залог спасения жизни человека!

Лиана Алавердова не ограничивается только этими рекомендациями. Учитывая, что книга может попасть в руки людей, уже переживших подобную трагедию, и базируясь на собственном тяжком опыте и опыте других людей, она даёт очень важные советы о том, как родственникам погибшего пережить эту трагедию, как найти смысл в своей дальнейшей жизни, как уйти от тяжести собственной вины в случившемся (которой, как правило, и не существует).

Хочется особо отметить, что автор заканчивает свою книгу стихотворениями, написанными ею после трагической утраты. В них она открывает свой душевный мир, чувства и переживания. Стихотворения закономерно венчают её титанический труд, потребовавший всего богатства и мужества души. Несчастье не сделало её обиженной на существующий мир, оно заставило её полюбить этот мир ещё больше! Ибо любовь и доброта есть высшая форма нашей духовности, существования Человека с большой буквы! Таким Человеком и является Лиана Алавердова.

Написанная ею книга важна для тех, у кого возникают мысли о досрочном завершении своей жизни. Эта книга важна для родственников и близких, у которых всегда есть шанс оказать помощь в подобной ситуации. Эта книга важна для множества людей, которые пережили подобную трагедию. Эта книга написана во Спасение! Прочитайте её, она того заслуживает!

Борис Положий,

доктор медицинских наук, профессор, руководитель Отдела экологических и социальных проблем психического здоровья Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского (Москва), научный координатор Сотрудничающего центра ВОЗ по проблемам суицидологии в РФ, почётный член Немецкой академии психоанализа (DAP).

Самоубийство: до и после

Памяти моего любимого брата Вадима Алавердова

Бог сохраняет всё.

Особенно слова прощенья и любви,

как собственный свой голос…

И. Бродский

Предисловие автора,

или Почему написана эта книга

Эта книга написана для тех, у кого близкие покончили с собой, и для тех, кто хочет знать больше о самоубийстве, чтобы предотвратить трагедию и помочь тем, кого коснулось это горе. Тема самоубийства зачастую табуирована. Она вызывает праздный интерес у газетчиков и любителей сенсаций, и в то же время эта тема настолько страшна и некомфортна для людей, что они не знают, как себя вести в том случае, если эта беда случается с их знакомыми. Многие не хотят омрачать своё сознание подобными ужасами и «отодвигают» от себя всё, что может покуситься на их покой. Эта книга не для них. Она для тех несчастных, мучающихся годами и терзающих себя вопросами и чувством вины людей, родственники или друзья которых покончили с собой. Эти люди не решаются или не умеют высказать наболевшее, не осознавая, что их горе, искусственно замороженное и запрятанное, рвётся наружу и калечит их души, обречённые на непонимание окружающих. Они чувствуют себя безнадёжно, вселенски одинокими.

Почему люди убивают себя? Каковы признаки надвигающейся трагедии? Как помочь тем, кого коснулась беда? Вот основные вопросы, на которые я пытаюсь ответить в этой книге. Сразу оговорюсь, что я не выступаю здесь в роли научного исследователя и не претендую на какие-либо открытия в психологии и психотерапии. Моя цель гораздо скромнее: она утилитарная, а не теоретическая, причём я пытаюсь помочь своей работой не только читателям, но и себе. Многие из советов, которые я привожу в своей книге, «опробованы» на мне самой. Я человек, переживший катастрофу. Таких людей по-английски называют «survivors», то есть выжившие, уцелевшие. (1) В данном случае речь идёт не о катастрофе мирового масштаба, а о беде, затронувшей тех, кто знал и любил моего брата. Но каким бы узким ни казался нам этот круг лиц, самоубийство всегда затрагивает больше людей, чем кажется на первый взгляд. Самоубийство – это землетрясение, сметающее островки надежд, рушащее мосты дружб, рвущее узы симпатий и привязанностей, разрушающее всё и вся: веру в ценность человеческой жизни, в святые законы человеческого существования (моральные, религиозные, интимно-личностные). Словом, крушение основ.

Катастрофа обрушилась на меня и моих родных, когда мой единственный брат, Вадим Леонидович Алавердов, покончил с собой, бросившись с десятого этажа дома, в котором мирно спали его ничего не подозревавшие родители. Этот поступок рассёк моё и родительское существование и сознание на два пласта: «до» и «после» катастрофы. Можно попытаться объяснить, что испытывают люди, узнавшие только что о подобном, самом страшном и непредставимом, и я, к сожалению, потерплю здесь фиаско, не сумею этого сделать, потому что если выражение «слова бессильны» уместно когда-либо, то в данном случае без него не обойтись. Оглоушенные горем, мы столкнулись с вопросами, которые жалили нас, словно рои диких пчёл, и на которые нами не найдены ответы до сих пор. Поиск ответов на мучительные вопросы внезапно переместился в центр моего существования. Можно ли было спасти его? Что мы проглядели? Как отделить черты характера от психических отклонений? Религиозный человек задаёт вопросы Богу, книжный червь, каковым я была всю жизнь, – книгам. К тому времени я жила в Соединённых Штатах одиннадцать лет и мой английский значительно улучшился. Я получила магистерскую степень, читала свободно любую документальную и художественную литературу. Я бросилась к книгам о самоубийствах, депрессии, других психических заболеваниях, о том, как приходить на помощь людям, находящимся в зоне риска, и как помогать тем, у кого близкие погибли. Я нашла группы поддержки для родственников погибших, разнообразные мемуары, статьи, исследования, написанные зачастую не для профессионалов, а рассчитанные на рядового читателя. Я читала и плакала в метро по дороге на работу и с работы, в автобусе, сидя в очереди к врачу. Я поглощала эти книги, и кое-что прояснялось, мозаика обретала какие-то очертания, более или менее понятные моему разуму, хотя многое, очень многое осталось навсегда неразрешённым, так как невозможно было воскресить и допросить родную и такую загадочную душу любимого брата. Когда же я попыталась поделиться этими знаниями с моими родителями, чьи страдания были невыносимы, то оказалось, что нет ничего, что бы я могла им предложить прочесть на русском языке. Я не говорю о статистике и сухих книгах, рассчитанных на специалистов. Я говорю о книге для массового читателя, для людей, пострадавших от катастрофы – самоубийства их близкого человека.

Практически всё, о чём я написала в этой книге, взято из американских источников. Россия и страны бывшего Советского Союза имеют огромное количество проблем, связанных с психическими проблемами населения, и гораздо более угрожающую статистику по суициду, но в силу недостаточного внимания государства к профилактике и лечению психических заболеваний и сильной стигматизации и невежества в этом вопросе можно сказать, что поле деятельности для просвещения и помощи населению остается обширным и, увы, невозделанным.

Долгие годы во всех странах мира на самоубийство смотрели как на проблему, затрагивающую отдельные семьи, а не как на зло, в преодолении которого требуется активная роль государства и общества. Теперь положение меняется. Уже двенадцатый год, как многие страны мира отмечают Национальный день помощи пережившим самоубийство. Он отмечается каждый год в третью субботу ноября. В этом году двести семьдесят пять городов проводили конференции и были объединены телемостом. Американское общество по предотвращению самоубийств просило меня, как русскоязычную, помочь с осуществлением этой задачи и организовать нечто подобное в России. Увы, пока мне это не удалось осуществить. Может, кто-то из читателей возьмётся за подобную задачу?

Эта книга также очень личная и сокровенная. Она о моей личной боли и о том, как я преодолевала и продолжаю преодолевать её, как я научилась с нею жить. Она о моём брате и его трудной сложной судьбе, хотя некоторые имена, упомянутые в книге, изменены. На примере трагедии нашей семьи я пытаюсь показать и рассказать то, что практически невозможно выразить словами: о феномене самоубийства и о том, что испытывают люди, потерявшие близких. В то же самое время мне не хотелось бы, чтобы вся жизнь моего брата свелась к его последнему страшному шагу. Этим можно объяснить подробный рассказ о нём и его судьбе. Цель моя очень скромна: если у читающих эту книгу станет на одну слезинку меньше и на один гран понимания больше, то я буду удовлетворена.

Каждому, кого коснулась подобная трагедия, предстоит долгий и нелёгкий путь. И вовсе необязательно проходить его в одиночку.

Глава 1. Как это произошло

О Смерть, я брошусь навстречу тебе,

несдавшаяся и непокорённая!

Вирджиния Вульф

Ночью 3 декабря 2004 года мой брат, Вадим Алавердов, встал с постели, которую заботливо постелила для него мать, снял цепочку со Звездой Давида, подаренную ею же, положил цепочку в ящик компьютерного стола, стоявшего в его комнате, тихо, чтобы не разбудить спящих в спальне родителей, прошёл на балкон и выбросился с балкона десятого этажа бруклинского шестнадцатиэтажного дома. Эта ночь – самая страшная ночь моей жизни. Голос матери, позвонившей мне по телефону, мне не забыть никогда, покуда моя жизнь и / или моя память не покинут меня.

Вадик был моим младшим и единственным братом. 31 января, почти через два месяца после этого последнего прыжка, ему бы исполнилось сорок три года. Он был красив, физически крепок, окружён любящими его родителями, племянницами, которые его обожали и называли «самым весёлым дядей в мире», имел сына-подростка, оставшегося в Украине, которым очень дорожил, был талантливым программистом, практически самоучкой освоившим это нелёгкое дело, имел друзей, любящих его с детства. Брат, я верю, тоже любил своих близких, был добр и щедр, полон юмора. Он дорожил любой жизнью, даже комариной. Но, как оказалось, только не своей.

После того, что случилось, сместилась система координат, жизнь представилась иллюзорной и хрупкой, чем-то вроде оболочки мыльного пузыря, исчезла опора под ногами. Наша прежняя жизнь откололась от нас и легендарной Атлантидой опустилась на дно океана.

Почему он это сделал?

Вопрос, на который я и моя семья искали и ищем ответ.

Загадки и странности поведения моего брата, его жизнь, такая противоречивая и непростая, его метания и шатания, его вечная неприкаянность, его поиск авантюр, его увлечения всяческой эзотерикой и сомнительными учениями, его рассуждения, споры с ним, его холодность и отчуждённость, которую я чувствовала в последние месяцы, его привычки, его поступки перед самым концом – всё осветилось новым светом, светом нового понимания его мучений и трагедии. Меньше всего мне хотелось бы романтизировать его поступок. Мой брат, что бы он себе ни воображал и ни думал, причинил немыслимую боль своим близким, навсегда сделав несчастными родителей, но совершил он это, я верю, потому, что не мог справиться со своими страданиями и искал спасения от самого себя.

Накануне вечером я говорила с мамой по телефону. Как обычно, спросила о брате: «Как Вадик?» Мама ответила, что всё в порядке, он вроде успокоился и сейчас спит. Это было в девять часов вечера. «Молодец! – сказала я. – Нам надо брать с него пример. А то мы всё крутимся, крутимся допоздна». Затем я, мой муж и наши три дочери пошли спать. Где-то в час ночи меня разбудил звонок. Я подумала, что это либо ошибка, либо кто-то звонит из-за границы, «перепутав» время. Когда я взяла трубку, услышала материнский голос, страшный, как никогда. «Папа?» – спросила я первое, что показалось мне наиболее вероятным, так как сразу же подумала, что стряслась беда с отцом.

Мой отец – пожилой человек. Тогда ему был семьдесят один год. У него избыточный вес, повышенное давление, и он к тому времени пережил инфаркт. Когда мама мне сказала, что сделал брат, я закричала, но этого не помню (о том, что кричала, мне позднее сказал муж). Знаю только, что своим криком разбудила детей, которые вскочили с кроватей: «Что случилось?» – «Тихо, тихо, у дяди Вадика сердечный приступ, его забирают в больницу. Мы с папой поедем к бабушке». Я не могла среди ночи сказать детям, что стряслось с их дядей, а потом убежать, оставив их зарёванными. Я не думала о том, что я им скажу или не скажу потом. Главное, что мне нужно было убежать из дома, что в эти страшные минуты мне нужно было быть рядом с моими родителями, просто быть рядом, как во время урагана, держаться друг за друга… Я не могу сказать, что всё это было как во сне, но чувство нереальности происходящего меня не покидало. Я помню, что надела зелёную бархатную кофту, шерстяные брюки. Была холодная декабрьская ночь, и мы оделись по сезону. И это казалось ужасно диким и страшным: то, что мы двигаемся, одеваемся, ведём себя «нормально» в ненормальных обстоятельствах. «Моего брата нет, а я ещё имею силы? наглость? одеться, двигаться, ходить в туалет… И я не рассыпалась, не разбилась на мелкие куски… Как можно???» Я была противна самой себе…

Когда мы приехали, в квартире находились два полицейских, которые не пускали родителей на балкон, как те ни просили. Надо отметить, что нью-йоркские полицейские поразили меня своим тактичным и мягким отношением к нам. Если они и следовали инструкциям, то эти инструкции были очень гуманными и разумными. Полицейские также не разрешили нам сразу спуститься вниз и подойти к телу брата. Полиция ждала приезда medical examiner (врача, в обязанности которого входит засвидетельствовать смерть в результате насилия, самоубийства, при любых необычных обстоятельствах вне врачебного присутствия. – Прим. автора). Только через какое-то время после наших просьб нам разрешили спуститься. Я шла вместе с родителями. Рафик, мой муж, остался в квартире ждать, если придётся открыть дверь полиции или examiner. Брат был прикрыт простынёй и лежал за невысокой оградой под балконом. Мы не могли себя заставить (или нас не пустили, не помню точно) перелезть через ограду и подойти к нему. Я была настолько в шоке, что даже не помню этих деталей, зато помнит мой отец. Потом, когда тело брата вынесли из-за ограды, он лежал завёрнутый в большой белый мешок. Мама просила открыть его, чтоб поглядеть на сына в последний раз. Ей этого не разрешили – видимо, тоже действуя по инструкции, чтобы избежать вероятной страшной реакции. Помню, как я и мама стояли, дрожа от холода и гладя его тело через белый покров. Тогда и приехал с Манхэттена medical examiner. Мне показали фотографии брата для освидетельствования. Я не знаю, когда их сняли: возможно, когда полиция только приехала по сигналу о том, что чей-то труп лежит около дома. Его лицо не было изуродовано, только две-три ссадины. Фотографии родителям, по-моему, не показали – тоже, я думаю, по инструкции, хотя они уверяют, что видели фотографии. Medical examiner спросил меня: как я думаю, что произошло. Я сказала, что брат был безработный, находился в состоянии депрессии. Он всё это записал. Затем тело забрали в машину, так и не показав его нам.

Забегая вперёд, скажу, что у евреев не принято видеть лица покойного на похоронах. Когда на кладбище прибыла машина из похоронного дома с телом брата, к моему удивлению, работник, бывший в машине, предложил мне, моему мужу и дочери и моим родителям посмотреть на Вадика в последний раз. Мы с благодарностью согласились. Лицо брата было загримировано: ни синяков, ни царапин не было видно, он был в костюме, кипе и с талесом, бледный и похудевший, очень красивый, какой-то нереально красивый, как будто из музея восковых фигур. Мы застыли над ним, сцепленные агонией горя, пока гроб не закрыли…

Возвращаюсь к событиям той страшной ночи. После того как забрали тело, мы вернулись в дом. Полицейский ушёл, и мы остались одни. Наступал рассвет. Это был наш первый рассвет без него, рассвет, который он не сможет увидеть. Это было дико. Мне и мужу надо было возвращаться домой, чтобы проводить детей в школу. Была пятница. Брат совершил свой страшный прыжок в ночь с четверга на пятницу, очевидно, не желая нарушать священность субботы.

Мы не хотели говорить детям сразу же, что произошло. Они бы не смогли пойти в школу, и нам надо было бы оставить их, зарёванных, дома, а самим идти договариваться о похоронах. Поэтому мы сказали им, что дядя Вадик в больнице и мы поедем к нему. Проводив детей в школу (моей младшей было тогда одиннадцать лет, средней только исполнилось шестнадцать, а старшей, студентке университета, – восемнадцать), мы отправились в похоронный дом. Не дай Бог кому-нибудь пережить это: родителям говорить о могиле сына, договариваться о том, каким будет гроб, когда и как его похоронят. Несчастные мои родители! Покончив с нашими ужасными делами, мы вернулись домой, чтобы встретить детей после школы. Они были удивлены, почему мы не на работе. Опять был разговор о больнице. Вернулась старшая дочь из университета.

Надо сказать, что мой брат уехал в Израиль в 1991 году, когда моей старшей дочке было всего пять лет, а средней – три годика. Он переехал из Израиля в Америку в 2002 году, когда мои девочки были ещё юными девицами, а младшая – так вообще его не знала. Тем не менее они сразу же полюбили его. Он для этого, казалось, не прикладывал никаких усилий, не старался угождать и нравиться. Те игрушки, которые он присылал им из Израиля (плюшевого верблюдика, забавную пластмассовую копилку в форме коровы и другие), они бережно хранили и любили. Когда ж они его узнали, он стал для них постоянным источником веселья. Его рассеянность, его замечания и реплики, его пение под гитару, его притчи – всё находило в их лице благодарных слушательниц и поклонниц. В то время как мы критиковали старшую и пытались учить её уму-разуму, он говорил нам: «Оставьте её в покое, пусть делает что хочет». Когда он приходил ко мне домой, они бежали ему навстречу радостные. Они любили угощать дядю Вадика своими кулинарными изделиями и просто были рады его присутствию в доме, хотя бы и молчаливому. Они были готовы с энтузиазмом пригласить его в любую поездку и на любое мероприятие. Дедушка шутил, что, сколько он ни дарил им вещей, ничто не вызывало столько благодарной памяти, как то, что Вадик как-то купил им по первому требованию жвачку в магазине.

Однако Вадик как будто не замечал обожания племянниц. Погружённый в свои мысли, он проплывал мимо них, как фрегат, занятый своим курсом, плывёт мимо лодчонок. Во всяком случае, он не подумал, каким потрясением станет его смерть для племянниц, какую травму он им нанесёт…

Итак, после ужина дети подступили ко мне с расспросами: «Есть ли надежда?» Я сказала, что надежда очень слабая, можно сказать, почти нет. Затем я сказала, чтобы они приготовились к худшему. Я сказала им, что у них больше нет их любимого дяди. Мы обнялись и заплакали все вместе, став единым клубком боли.

Я не могла и не хотела вводить в заблуждение своих девочек и плести им какие-то истории о больном сердце. Я сказала им правду. Они были потрясены. Мы все плакали. Позднее я узнала, что в некоторых, даже во многих, семьях факт самоубийства скрывается. Зачастую факт смерти от самоубийства отрицается даже самыми близкими людьми покойного, не желающими принять страшную реальность. Я глубоко убеждена, что этого нельзя делать, что правду нельзя скрывать, что завеса тайны не приносит добра, а выходит затем боком. Люди мучаются годами в одиночку, не обращаясь за помощью и поддержкой, считая, что они словно прокажённые в этом «чистом» мире, что на них лежит стигма от этого поступка и предшествующих ему психических заболеваний. В западном мире очень много делается для того, чтобы помочь тем, кто оказался в подобной ситуации. Помощь оказывается как людям с суицидальными наклонностями и настроениями, так и близким людям покойного.

Но я возвращаюсь к своему повествованию.