Текст бизнес-книги "Классический либерализм и будущее социально-экономической политики"

Автор книги: Марк Пеннингтон

Раздел: Экономика, Бизнес-книги

Вызовы классическому либерализму и структура книги

Намеченные выше принципы имеют своей целью соответствие институтов и решений критериям робастной политической экономии. Однако выдвинутые заявления о робастности классического либерализма как политического проекта не могут не столкнуться с существенными возражениями, и цель этой книги – дать ответ на некоторые из наиболее важных возражений по этому поводу. Книга состоит из двух частей. В части I проверяется обоснованность возникших в последнее время теоретических вызовов концепции минимального государства, пришедших из области экономической и политической теории. Затем в части II эти вопросы рассматриваются применительно к трем сферам государственной политики, которые оказались в наименьшей степени поддающимися либерализации.

Ядром аргументации в пользу системы открытых рынков и минимального государства является эффективность рынков в передаче информации и создании стимулов к производительности. Однако робастность этой аргументации оспаривается «новой концепцией провалов рынка» [ «new market failure» perspective] Джозефа Стиглица и его последователей (Stiglitz, 1994). Хотя, согласно Стиглицу, рынки являются необходимой составной частью отлаженной экономики, сравнительный институциональный анализ приводит его к выводам в поддержку не классического либерализма, а модели «смешанной экономики». С точки зрения «новой концепции провалов рынка» рынки насквозь пронизаны проблемами, связанными с коллективными благами и асимметрией информации, подавляющими процесс открытия и передачи информации, препятствующими достижению эффективного равновесия. Следовательно, для того чтобы улучшить размещение ресурсов, представляется необходимым широкое вмешательство государства посредством «оптимизирующих налогов» [optimality taxes] и регулирования производства отдельных видов продукции [product regulation]. В последнее время этот анализ был подкреплен подходом, основанным на зависимости от прошлой траектории [path-dependency] или сетевых экстерналиях и разработанным Полом Дэвидом, который доказывает необходимость дальнейшего вмешательства для корректировки «провалов рынка» в большом числе сфер, для которых характерны «технологические монополии».

В главе 2 разрабатываются центральные темы экономической теории Хайека и вирджинской школы общественного выбора, которые применяются для доказательства того, что новая теория провалов рынка не удовлетворяет требованиям робастной политической экономии. С одной стороны, данный подход сводит сравнительный институциональный анализ к вопросам стимулов. Модели, сосредоточенные на стимулах к поиску информации, про которую известно, что она в принципе доступна, игнорируют «проблему знания», сформулированную Хайеком. С точки зрения теории Хайека функция рынка состоит в том, чтобы привлекать внимание людей к непредвиденным обстоятельствам и возможностям – функция, которая не может анализироваться в терминах моделей равновесия, играющих центральную роль в неоклассической экономической теории. Кроме того, в то время как сторонники теории провалов рынка правы в своей сосредоточенности на «совместимости стимулов», они оказываются не в состоянии применить этот анализ к их излюбленным институциональным альтернативам. Последовательный анализ проблем асимметрии информации показывает, что эти проблемы зачастую оказываются еще более ярко выраженными в условиях государственного сектора, нежели в режиме «несовершенных рынков».

Глава 3 обращается к критике классического либерализма вне экономической теории. С точки зрения политических теоретиков коммунитаризма, таких как Чарльз Тейлор, и последователей Юргена Хабермаса, доводы в пользу рыночной экономики базируются на посылке об эгоистических интересах индивидов и на представлении, что «стимулы имеют значение» (например, Taylor, 1985; Habermas, 1992). Эти авторы утверждают, что классический либерализм игнорирует социальный и моральный контекст, в котором формируются индивидуальные предпочтения, и озабочен в первую очередь поиском эффективных «средств», а не открытием новых и более возвышенных «целей». Близкий к этому набор аргументов, рассмотренный в главе 4, утверждает, что рыночные процессы и принцип «ухода» подрывают тот моральный и социальный капитал, на который они полагаются. Говорится, что либеральная экономическая политика подрывает культурные ресурсы, которые подчеркивают солидарность и сотрудничество. Следовательно, в соответствии с обеими этими точками зрения, рынки следует «держать в узде» с помощью альтернативного набора институтов, организованных на основе процессов «высказывания мнений» [ «voice-based» processes], характерных для совещательной демократии [deliberative democracy].

Коммунитаристская политическая теория приводит ряд основательных доводов против «гипериндивидуалистических» и рационалистических форм исследования общества, вроде тех, что можно обнаружить в моделях неоклассической экономической теории. Однако цель глав 3 и 4 в том, чтобы продемонстрировать, что даже если согласиться со всей коммунитаристской критикой неоклассической экономической теории, ни один из этих доводов не работает против аргументации в пользу классической либеральной системы. Напротив, аргументы, на которые делал упор Хайек, означают, что рынки и другие институты, основанные на «уходе», могут быть лучше приспособлены для того, чтобы облегчать открытие новых вкусов и ценностей, чем демократические альтернативы, поскольку они предоставляют больше места для децентрализованной эволюции. Аналогично попытки подкреплять нормы, основанные на «солидарности», посредством применения государственной власти не только не способствуют общественному единству, но приводят на деле к нарастанию конфликтов. Следовательно, в обоих этих аспектах коммунитаристские аргументы оказываются несостоятельными по своим собственным критериям. Но вдобавок такие теории никак не учитывают того, каким образом демократические структуры могут решать проблемы неадекватных стимулов. Хотя ошибочно предполагать, что люди всегда действуют исходя из эгоистических интересов, столь же ошибочно исходить из того, что демократические институты способны выходить за пределы действия стимулов. Если судить по стандартам робастной политической экономии, совещательная демократия на самом деле способна уменьшать для людей возможность оспаривать и ставить под сомнение цели друг друга и может не только не создавать новый социальный капитал, но, наоборот, подрывать приверженность социальным нормам, облегчающим сотрудничество.

Последнее из возражений против классического либерализма, рассмотренное в части I, возникает на основе эгалитаристской политической теории. Переход к более неравному распределению богатства в обществах, переживающих процесс экономической либерализации, породил возврат к старым претензиям, что ничем не ограниченные рынки не способны удовлетворить критериям инклюзивности и социальной справедливости. Следуя Ролзу (Rawls, 1971; Ролз, 2010) и Дворкину (Dworkin, 1981), философы, принадлежащие к либеральной эгалитаристской традиции, доказывают, что неравенство в доходах не в состоянии предоставить достаточные компенсаторные преимущества тем, кто находится в наиболее затруднительном положении, и несовместимы с принципом «равного уважения» [equality of respect]. В то же время для философов, связанных с новейшими теориями мультикультурализма, эти факты экономического неравенства – всего лишь один из компонентов намного более широкого набора исключающих социальных практик (в терминах гендерной, расовой и сексуальной идентичности), которые усиливаются частнорыночными процессами (Young, 2000).

В главе 5 исследуется робастность эгалитаристских возражений в терминах «проблемы знания» и «проблемы стимулов». Здесь доказывается, что в условиях ограниченного знания и сложных компромиссов, присущих распределительной справедливости, принцип равного уважения не должен пытаться установить тот или иной единственный набор норм применительно к распределению дохода и социального статуса. Напротив, он должен поддерживать рамочную структуру, которая позволяет индивидам и добровольным объединениям обучаться на опыте применения множества разнообразных принципов распределения. Следовательно, равенство уважения должно быть ограничено проведением в жизнь норм «невмешательства», совместимых со свободой объединения и отделения. В дополнение к этим ограничениям, основанным на знаниях, в данной главе показано, что теории справедливости не должны навязывать чрезмерного «напряжения, вызванного обязательствами» [strains of commitment], которое не может распознать связь между собственностью и стимулами. В этом контексте эгалитарные теории, которые трактуют как личные таланты, так и естественные активы [natural assets] в качестве «ресурсов общего пользования» [common pool resources], оказываются несовместимыми с принципом «стимулы имеют значение».

После того, как в части I предложена теоретическая защита классического либерализма, часть II посвящена более углубленному исследованию некоторых из возникающих при этом проблем, причем в основном она фокусируется на трех областях, которые показали себя наиболее невосприимчивыми к либерализации. В каждой из глав излагается программа классического либерализма применительно к соответствующим проблемам политики, а затем рассматриваются возражения, берущие начало в экономической теории «провалов рынка», а также в обоих вариантах политической теории – коммунитаристском и эгалитаристском.

Первая из глав части II имеет дело с вопросом вспомоществования бедным и социального государства. Перераспределительное налогообложение и предоставление государством услуг образования и здравоохранения опирается на доводы, характеризующие рыночные процессы как одновременно и неэффективные, и несправедливые. Экономисты сосредоточивают свое внимание на информационных проблемах, с которыми сталкиваются пользователи услуг, в то время как политические теоретики обеспокоены тем, что рынки подрывают этос «общественного служения» и не в состоянии обеспечить лицам с более низкими доходами адекватный доступ к полномочиям по принятию решений. Однако в главе 6 показывается, что хотя услуги, предоставляемые социальным государством, действительно порождают для потребителей информационные проблемы, последние имеют тенденцию усиливаться при предоставлении и регулировании этих услуг государством. Что же касается этических и политических проблем, то демонстрируется, что коммунитарные и эгалитарные теории, даже исходя из их собственных посылок, не могут робастно объяснить, почему следует считать институты социального государства лучшими, чем та мозаика конкурирующих ассоциаций, которой отдает предпочтение классический либеральный подход.

Глава 7 сосредоточивается на международном измерении, где в значительной части споров о «неолиберализме» доминирует обсуждение глобализации и торговли. По мнению критиков, политика открытого рынка приводит к возрастанию глобального неравенства вследствие интенсификации конкуренции между развитыми и развивающимися странами. Привлекая теории «зависимости от пройденного пути» [path-dependency], такие критики поддерживают для развивающихся стран интервенционистские стратегии, сочетающиеся с крупномасштабным наращиванием экономической помощи со стороны более богатых стран, чтобы изменить траекторию развития в беднейших частях света. Этот анализ подкрепляется «космополитическими» теориями справедливости, которые утверждают, что в мире экономической взаимозависимости вопросы социальной или распределительной справедливости должны быть расширены за пределы национального государства таким образом, чтобы охватить глобальные демократические институты. Глава 7 подвергает сомнению робастность этих современных моделей развития, выдвигая на первый план проблемы знания и дефекты, связанные со стимулами, применительно к глобальным структурам управления. В ней показано, что у международных агентств по оказанию помощи недостаточно ни знаний, ни стимулов, чтобы выбрать подходящий путь развития для стран с низким доходом, и делается вывод, что стремление к распределительной справедливости будет, скорее всего, наделять глобальные элиты властными полномочиями за счет граждан как развитых, так и развивающихся стран.

Глава 8 обращается к политике в области окружающей среды, где большинство правительств остаются приверженными подходу, сочетающему командно-административное регулирование с централизованно устанавливаемыми схемами ценообразования. Этот подход базируется на теориях провалов рынка, которые подвергают сомнению практическую применимость решений, опирающихся на права собственности, и на взглядах тех, кто утверждает, будто моральный статус экологических благ препятствует их распределению на основе обмена. Глава 8 опровергает эти возражения. В ней показывается, что хотя транзакционные издержки, связанные с определением прав собственности и их защитой путем принуждения, создают препятствия для экологических рынков, эти издержки затрудняют процессы социальной демократии в гораздо большей степени. В данной главе также продемонстрировано, что в сфере этики аргументация в пользу установления прав собственности в области окружающей среды не ограничивается доводами, апеллирующими к эффективности, но основывается на той точке зрения, что институты рынка предоставляют отдельным лицам и гражданским ассоциациям наибольшее пространство возможностей для выражения их приверженности целям охраны окружающей среды по сравнению с другими ценностями, включая цели материального благополучия. В заключительном разделе этой главы отмечается, что, хотя существует класс таких «глобальных» экологических проблем, которые с трудом поддаются робастным классическим либеральным «решениям», нет никаких оснований полагать, будь то на основании экономической теории или этики, что альтернативные решения на базе централизованного управления хоть сколько-нибудь лучше годятся для преодоления проблем, о которых идет речь.

Книга завершается главой 9, где приводятся некоторые альтернативные стратегии институциональных реформ. В ней не дается никакой единственной модели того, каким образом двигаться в направлении классической либеральной системы открытых рынков и ограниченного государства. Такая модель будет варьироваться от страны к стране в зависимости от характера эволюционного пути, на который влияют различия в их культуре и традициях. Но важно, что должностные лица, формирующие политику, вооружаются ясным набором принципов, которые должны задавать общее направление реформирования. Цель этой книги состоит в том, чтобы четко артикулировать эти принципы.

Часть I
Вызовы классическому либерализму

Глава 2
Провалы рынка, «старые» и «новые»: вызов со стороны неоклассической экономической теории

Экономическая теория находится в сложных отношениях с классической либеральной традицией. С одной стороны, для иллюстрации того, каким образом сложные процессы социальной координации могут осуществляться, не будучи направляемыми централизованной административно-командной системой, часто приводятся произведения Адама Смита. Но, с другой стороны, инструментарий современной неоклассической экономической теории придает большое значение широкому набору «провалов рынка», которые, как считается, оправдывают корректирующее государственное вмешательство. Даже критики рыночной экономики, по-видимому, стали жертвой путаницы по поводу того, в каких отношениях находятся экономическая теория и классические либеральные умозаключения. По мнению многих, полностью рациональные агенты, населяющие модели современной экономической теории, являют собой искаженное представление о человеческой природе, изобретенное для того, чтобы выводить из него либерально-рыночную политику (см., например, Barber, 1984; Ramsay, 2004). Однако эти критики зачастую не в состоянии увидеть, что те же самые модели рациональности используются современными экономистами для привлечения внимания к предполагаемым недостаткам системы нерегулируемого рынка и для обоснования масштабной государственной активности. Как однажды заметил Фрэнк Найт (Knight, 1982: 57): «Критики предпринимательской экономической системы, не обладающие ясным пониманием того, как работает ее механизм, не могут определиться, критиковать ли ее за то, что ее функционирование соответствует теории, или же за то, что не соответствует».

Неразбериха по поводу статуса классического либерализма во многом возникает из-за различий в интерпретации «равновесия» в экономической теории. Для тех, кто работает в рамках мейнстрима неоклассической экономической теории, состояние равновесия является критерием, на основе которого следует оценивать результаты рыночных институтов, действующих в «реальном мире». А с точки зрения классического либерализма робастная политическая экономия применяет понятие равновесия как форму анализа, основанного на «идеальных типах», для исследования того, как институты справляются с имеющими место в «реальном мире» ситуациями, которые отклоняются от равновесного идеала (Boettke, 1997).

В этой главе, фокусирующей внимание на «проблеме знания» и «проблеме стимулов», доказывается, что современный неоклассический анализ экономической политики не способен удовлетворить требованиям робастной политической экономии. Глава начинается с краткого обзора смысла и интерпретации равновесия в современной экономической теории, а затем в ней рассматриваются слабости, присущие таким теоретическим рассуждениям, в контексте «старых» и «новых» аргументов по поводу «провалов рынка». Сюда входит анализ некорректного применения понятия равновесия в «споре об экономическом расчете при социализме» и при разработке теорий внешних эффектов (экстерналий) и общественных благ. Представлены также объяснение и критика более современных теорий провалов рынка, связанных с именем Джозефа Стиглица. В довершение ко всему глава включает некоторые дальнейшие рассуждения по поводу статуса теоретических построений на основе понятия равновесия и предлагает альтернативный эволюционный критерий для робастного применения сравнительного анализа институтов.

Анализ равновесия играет центральную роль в экономической теории главным образом потому, что последняя стремится выделить условия, при которых торжествует «эффективность». Разумеется, эффективность является оспариваемым понятием – если люди различаются по своим целям и ценностями, то действия, которые эффективны с точки зрения одного актора, могут быть неэффективными в глазах других. Экономическая теория пытается избежать этой проблемы несоизмеримости ценностей, определяя эффективность на основе способности различных институтов предоставлять возможности для удовлетворения индивидуальных предпочтений. Люди придерживаются разных субъективных ценностей, но именно эти различия в ценностях создают возможности для осуществления взаимовыгодных актов обмена. В этом контексте определенные институты могут препятствовать эффективной реализации людьми их предпочтений, в то время как другие могут облегчать их осуществление эффективным образом.

Общепринятым критерием, на основе которого экономисты мейнстрима оценивают характеристики институтов с точки зрения эффективности, является «оптимальность по Парето». Критерий Парето удовлетворяется, если не существует никакой другой договоренности, в рамках которой положение некоторых улучшится, в то время как положение всех остальных не ухудшится. Выполнение этого критерия подразумевает, что исчерпаны все возможности увеличения общественного продукта и взаимовыгодного обмена и что единственным способом, которым некоторые люди могут улучшить свое положение по сравнению с этим состоянием, является процесс перераспределения богатства. Условия, которые должны удовлетворяться, чтобы децентрализованная рыночная экономика достигала состояния равновесия, оптимального по Парето, первоначально были изложены Леоном Вальрасом, но в формальном виде были сформулированы в 50-х годах XX в. Эрроу и Дебрё (Arrow and Debreu, 1954) в виде фундаментальных теорем экономической теории благосостояния. Эти условия включают наличие полной информации у производителей и потребителей; совершенную конкуренцию, при которой имеется большое количество покупателей и продавцов, ни один из которых не может оказывать существенного влияния на цены; нулевые издержки мобильности ресурсов; отсутствие внешних эффектов и внешних издержек (положительных и отрицательных экстерналий).

Хотя теоремы экономической теории благосостояния составляют ядро неоклассической теории, экономисты, работающие в парадигме мейнстрима, придерживаются разных суждений по поводу того, поддерживает ли такой анализ аргументацию в пользу нерегулируемой рыночной экономики или же требуемые условия являются настолько ограничительными, что ни одна рыночная система не может даже надеяться на то, чтобы им удовлетворить. С точки зрения представителей чикагской школы, являющихся последователями Джорджа Стиглера и Гэри Беккера, общее равновесие представляет собой достоверное описание того, как на самом деле работает рыночная экономика. Производители и потребители действуют так, как будто они полностью информированы о возможностях для обмена, и даже самые крупные фирмы, учитывая масштабы рынков, на которых они действуют, считаются эквивалентными экономическим агентам, которые, находясь в условиях совершенной конкуренции, не оказывают влияния на цены [price-takers]. Но для критиков «свободных рынков», таких как Кеннет Эрроу и Джозеф Стиглиц, критерий равновесия дает серьезные основания поставить под сомнение свойства эффективности системы нерегулируемого капитализма. «Реальные» рынки отклоняются от стандарта совершенной конкуренции в столь многих отношениях, что в отсутствие государственного вмешательства они приводят к масштабной неэффективности.

Общепринятый способ применения теории равновесия хотя и по-прежнему доминирует в современной экономической науке, тем не менее не удовлетворяет критериям робастной политической экономии, сформулированным во введении к этой книге. Речь идет о неспособности неоклассической экономической теории уделить достаточное внимание тому, каким образом институциональный контекст принятия решений обусловливает получающиеся результаты. Хотя на первый взгляд равновесный анализ имеет дело с оценкой различных институциональных режимов, объяснительная сила этих моделей основывается не на свойствах той или иной институциональной среды, а на допущениях, лежащих в основе соответствующих моделей. Хайек распознал эту тенденцию еще в 40-х годах XX в., когда отмечал: «В стандартных изложениях равновесного анализа, как правило, создается видимость, что вопросы о том, как достигается равновесие, решены. Однако если присмотреться внимательнее, сразу же становится очевидно, что эти мнимые доказательства сводятся просто-напросто к ясной формулировке тех предпосылок, что были изначально приняты» (Hayek, 1948a: 45; Хайек, 2011: 55). По-видимому, и чикагская школа, и ее интервенционистские критики повинны в такой предвзятости. В первом случае посылка о полной информации и идеально согласованных стимулах приводит к представлению о том, что рынки приводят к оптимальным исходам. Во втором случае посылка об обладающих полной информацией и идеальной мотивацией государственных акторах ведет к представлению, что государственное вмешательство производит оптимальный результат. Экономистами чикагской школы не предпринято никаких попыток объяснить, каким образом рыночные акторы оказываются в состоянии приобрести способность надлежащим образом координировать свои действия – предпосылки модели общего равновесия просто-напросто отождествляются с ситуацией, с которой сталкиваются участники рынков в реальном мире. Однако в той же самой тенденциозности виновны и критики выводов, соответствующих классической либеральной политике. Признавая, что реальные рынки не могут удовлетворять критериям равновесия, они не дают никакого объяснения, почему государственные или правительственные акторы могут реализовать необходимое равновесие вместо рынков – это просто постулируется.

Однако поставить под сомнение релевантность общего равновесия так, как это сделано выше, не значит сделать вывод, что это понятие бесполезно. Требуется отказ не от равновесия как идеи, а от тех подходов, которые рассматривают равновесные состояния либо как описание реального мира, либо как описание того, какого способа функционирования мира можно и должно добиться. Более плодотворным применением понятия равновесия является использование его в качестве идеального типа. Как отмечает Бёттке (Boettke, 1997), задача идеального типа состоит в том, чтобы достичь понимания последствий, возникающих при отклонении от идеала. Отклонения от условий идеального типа фокусируют внимание на том, как различные институты справляются с действительными условиями, характеризующими «реальный мир» человеческих взаимодействий. Будучи рассмотренной в этом свете, задача робастной политической экономии состоит не в том, чтобы подчеркивать неспособность социальных или экономических институтов достигать состояния «совершенной» координации, а в том, чтобы давать институционально обоснованные объяснения той степени координации, которую мы видим на деле.

Использование равновесия в качестве идеального типа формирует базис робастного применения сравнительного институционального анализа при выработке государственной политики. Прежде чем констатировать, что тот или иной набор институтов «провалился», аналитики должны предложить объяснение того, как и почему альтернативный набор институтов покажет лучшие результаты в разрешении «проблемы знания» и «проблемы стимулов». Именно таким образом классический либерализм для демонстрации относительной робастности свободных рынков пользуется открытиями Хайека и его школы, а также достижениями школ прав собственности и общественного выбора. В рамках этой аргументации разрабатывается институциональное объяснение того, почему рыночные процессы могут быть лучше приспособлены для решения проблем несовершенного знания и несовершенной мотивации, чем системы государственного планирования и вмешательства.

Хотя рассуждения в рамках сопоставления различных институтов составляют ядро классического либерализма, этот подход к государственной политике многими не понимается. Нигде это не является столь очевидным, как в случае продолжающегося использования теории «провалов рынка». Хотя сомнительно, что на рост государственного вмешательства напрямую повлияла экономическая теория провалов рынка, существует мало видов вмешательства, для защиты которых в тех или иных случаях не приводились бы доводы на основе «провалов рынка». На представления экономистов по этому вопросу оказали влияние две отчетливо выделяющиеся теоретические волны. Первая последовала за спором 30–40-х годов XX в. об экономическом расчете при социализме; она включает теории несовершенной конкуренции и положения, развитые в теории экстерналий и коллективных благ. Вторая волна стала разрабатываться в 70–80-х годах с появлением «экономической теории информации» и теориями сетевых экстерналий. С точки зрения классического либерализма ни один из этих подходов не удовлетворяет критериям робастной политической экономии. В последующих разделах приводится защита аргументации в пользу классического либерализма от возражений со стороны как «старой», так и «новой» теории провалов рынка и таким образом высвечиваются по-прежнему не устраненные дефекты теоретических рассуждений в экономическом анализе, использующих понятие равновесия.