Текст бизнес-книги "Куриный бульон для души. 101 история для мам. О радости, вдохновении и счастье материнства"

Автор книги: Марк Виктор Хансен

Раздел: Управление и подбор персонала, Бизнес-книги

Возрастные ограничения: +16

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Как долго

Две дочки моей подруги Дебби уже учились в старших классах, когда она почувствовала, что чем-то заболевает. Дебби сходила к семейному врачу, который сообщил, что вирус гриппа обошел ее стороной, зато ее коснулся «вирус любви» – она была беременна.

Рождение Томми, здорового прекрасного сынишки, стало настоящим событием и праздником. Он был милым, умным, веселым ребенком.

Когда Томми было лет пять, они с Дебби ехали в местный торговый центр. Как это всегда бывает с детьми, ни с того ни с сего Томми спросил:

– Мама, сколько тебе было лет, когда я родился?

– Тридцать шесть, Томми. А что? – спросила Дебби, недоумевая, что это пришло ему на ум.

– Очень жаль! – ответил Томми.

– В каком это смысле? – поинтересовалась Дебби.

Глядя на нее глазами, полными любви, Томми сказал:

– Ты только подумай, как долго мы не были знакомы.

Элис Коллинз

Заколки

Когда мне было семь лет, я ненароком услышала, как мама говорит одной из подруг, что завтра ей исполняется тридцать. Тогда мне пришли в голову две вещи: во-первых, я никогда раньше не думала, что у мамы бывает день рождения; а во-вторых, не помнила, чтобы она когда-то получала на него подарки.

Что ж, это было нетрудно исправить. Я пошла в свою комнату, открыла копилку и вытащила оттуда все свои деньги: двадцать пять центов. Это были карманные деньги, накопленные мной за пять месяцев. Я пошла в магазинчик за углом и сказала его владельцу, мистеру Сойеру, что хочу купить маме подарок на день рождения.

Он показал мне все, что можно было купить в его магазине на четвертак. У него было несколько керамических статуэток. Маме они бы понравились, но у нас дома было полно таких же, и именно мне приходилось стирать с них пыль раз в неделю. Нет, это не подойдет. Еще там были конфеты в маленьких коробочках. Мама болела диабетом, и я знала, что ей не подойдет такой подарок.

Наконец мистер Сойер положил на прилавок коробку заколок. У мамы были длинные черные волосы, и дважды в неделю она их мыла и накручивала на бигуди. Наутро, распустив волосы, она выглядела кинозвездой с длинными темными локонами, ниспадающими с плеч. Так что я решила: заколки будут самым лучшим подарком. Я дала мистеру Сойеру свои пять монеток по пять центов, а он передал мне заколки.

Я принесла коробочку домой и обернула ее яркой страницей из воскресного комикса (на упаковочную бумагу денег не осталось). На следующее утро, когда моя семья сидела за столом и завтракала, я подошла к маме, вручила ей свой сверток и сказала:

– С днем рождения, мама!

Несколько секунд мама сидела с удивленным видом, не проронив ни слова. Затем она разорвала бумагу. Добравшись до заколок, она заплакала.

После того случая маму каждый год осыпали подарками: моя сестра, братья, отец и я.

– Мама, прости! – извинилась я. – Я не хотела, чтобы ты плакала. Я просто хотела, чтобы у тебя был счастливый день рождения.

– Ох, милая, я счастлива! – ответила она.

Я посмотрела в ее глаза и увидела, что она улыбается сквозь слезы.

– Ты знаешь, это первый подарок на день рождения в моей жизни.

Потом она поцеловала меня в щеку и сказала:

– Спасибо, милая.

И она повернулась к моим сестре, братьям и отцу и сказала:

– Посмотрите! Линда сделала мне подарок!

Затем она помчалась в ванную, чтобы вымыть голову и накрутить бигуди с новыми заколками.

Когда она ушла, отец взглянул на меня и произнес:

– Линда, когда я был маленьким и жил на Диком Западе (папа всегда называл дом своего детства в горах Виргинии Диким Западом), мы не считали, что взрослым нужно дарить подарки на день рождения. Поздравляли только маленьких ребятишек. А семья твоей мамы была такая бедная, что у них и на это не было денег. Но сегодня я увидел, как твоя мама радуется, и решил, что отныне у нас все будет по-новому. Линда, я хочу сказать – ты создала прецедент.

И я действительно создала прецедент. После того случая маму каждый год осыпали подарками: моя сестра, братья, отец и я. И конечно, чем старше становились дети, чем больше мы зарабатывали, тем лучше становились подарки. К тому времени, как мне исполнилось двадцать пять, я подарила ей магнитофон, цветной телевизор и микроволновую печь.

На пятидесятый мамин день рождения мои братья, сестра и я скинулись и подарили ей нечто невероятное: кольцо с жемчужиной, обрамленной бриллиантами. Мой старший брат вручил ей этот подарок во время вечеринки в ее честь. Мама открыла бархатную коробочку и уставилась на кольцо, лежавшее внутри. Затем она улыбнулась, повернула коробочку так, чтобы гостям был виден подарок, и сказала: «Ну не чудо ли мои дети?»

Когда гости ушли, я осталась, чтобы навести порядок. Я мыла посуду на кухне, когда случайно подслушала разговор родителей в соседней комнате.

– Ну что ж, Полин, – сказал мой отец, – неплохое ты получила кольцо. Думаю, что это лучший твой подарок на день рождения.

Когда я услышала ее ответ, на моих глазах выступили слезы.

– Тед, – сказала она мягко, – это действительно чудесное кольцо, спору нет. Но знаешь, какой подарок был самым лучшим? Та коробочка заколок.

Линда Гудмен

Сожми мою руку, и я скажу, что люблю тебя

Помните, как в детстве вы падали и ушибались? Помните, что делала ваша мама, чтобы облегчить боль? Моя мама, ее звали Грейс Роуз, брала меня на руки, несла в кровать и целовала «чтобы не болело». Потом она садилась рядом со мной, держала меня за руку и говорила:

– Когда будет больно, сожми мою руку, и я скажу, что люблю тебя.

Я снова и снова сжимала ее руку, и каждый раз слышала:

– Мэри, я люблю тебя.

Я лучше всего помнила тот ритуал из детства, со словами: «Когда будет больно, сожми мою руку, и я скажу, что люблю тебя»

Иногда я притворялась, что мне больно, только чтобы снова разыграть с ней этот ритуал. Когда я стала старше, он немного изменился, но мама всегда находила способы облегчить мою боль и подарить радость, которая пронизывала все стороны моей жизни. В трудные дни, когда я училась в старших классах, она предлагала мне свой любимый шоколадный батончик «Херши» с миндалем. А в годы моей юности часто звонила, чтобы предложить устроить спонтанный пикник в парке Эстабрук, просто потому, что в Висконсине наступил теплый солнечный день. После каждого моего визита к родителям мама присылала записку с благодарностью, напоминая, как сильно она меня ценит.

Но все равно я лучше всего помнила тот ритуал из детства, со словами: «Когда будет больно, сожми мою руку, и я скажу, что люблю тебя».

Когда мне было почти сорок, однажды утром папа позвонил мне на работу. Он всегда всеми командовал, но тут я услышала смятение и панику в его голосе.

– Мэри, что-то случилось с твоей мамой, и я не знаю, что делать. Пожалуйста, приезжай как можно скорее.

За десять минут, которые я добиралась до дома родителей, меня переполнил ужас, ведь я не знала, что произошло с мамой. Когда я приехала, отец ходил по кухне из угла в угол, а мама лежала на кровати. Ее глаза были закрыты, а руки сложены на животе. Я позвала ее, стараясь скрыть волнение в голосе:

Мы не знаем, когда наступит момент истины, но с кем бы я ни была в этот момент, я поделюсь с ним милым ритуалом моей мамы.

– Мама, я пришла.

– Мэри?

– Да, мама.

– Мэри, это ты?

– Да, мама, это я.

Я не была готова к следующему ее вопросу и не знала, что делать, когда она задала его.

– Мэри, я умру?

Я чуть не разрыдалась, глядя, как беспомощно лежит моя любящая мама.

И тут я подумала: А что бы сказала она?

Целую секунду, длившуюся вечность, я подбирала слова:

– Мама, я не знаю, умрешь ли ты. Но если тебе это нужно, ничего страшного. Я тебя люблю.

Она воскликнула:

– Мэри, мне так больно!

И снова я не знала, что сказать. Я села рядом с ней на кровать, взяла ее за руку и услышала, как говорю:

– Мама, когда будет больно, сожми мою руку, и я скажу, что люблю тебя.

Она сжала мою руку.

– Мама, я люблю тебя.

Мама много раз сжимала мою руку, и я много раз говорила, что люблю ее, в последующие два года, пока она не умерла от рака. Мы не знаем, когда наступит момент истины, но с кем бы я ни была в этот момент, я поделюсь с ним милым ритуалом моей мамы.

«Когда будет больно, сожми мою руку, и я скажу, что люблю тебя».

Мэри Маркданте

Это наследственное

Молодая женщина по имени Мэри родила первенца, и поскольку ее муж был на военной службе, она провела пару недель после родов в доме своих родителей.

Однажды Мэри обмолвилась своей маме, что ее удивил рыжеватый цвет волос ребенка – ведь и она, и муж были блондинами.

– Ну как же, Мэри, – сказала ее мать, – ведь твой папа рыжеволосый.

– Но мама, – ответила Мэри, – какая разница, вы же меня удочерили.

С легкой улыбкой мама сказала самые приятные слова, которые ее дочь когда-либо слышала:

– Я все время об этом забываю.

Лучшее из журнала Bits & Pieces

Дитя родилось

Ввоскресенье незадолго до Дня благодарения мой прихожанин Ангус Макдоннел сказал, что у него родился внук, малыш Ангус Ларри. Он попросил меня окрестить его. Совет нашей церкви остался недоволен этой просьбой, поскольку семья ребенка жила в другом штате. Церковь очень серьезно относится к поддержке тех, кого взяла под свое крыло.

Но желание Ангуса Макдоннела было важнее, и в следующее воскресенье малыш Ангус Ларри был окрещен в присутствии своих родителей Ларри и Шерри, дедушки Ангуса, бабушки Минни и многих других членов семьи.

В нашем приходе крещение традиционно проходит так: пастор спрашивает: «Кто стоит с этим ребенком?», и тогда вся родня малыша встает с мест и остаток церемонии проводит на ногах. Держа на руках Ангуса Ларри, я задал этот вопрос, и все его родственники встали на ноги.

Когда все поспешили из церкви домой доедать индейку, я отправился обратно в святилище, чтобы потушить свет. На передней скамье сидела женщина средних лет. Она будто не могла подобрать слова и долго не решалась поднять на меня глаза. Наконец она сказала, что ее зовут Милдред Кори, и похвалила славную церемонию крещения. Она вновь помолчала и добавила:

– Моя дочь Тина недавно родила ребенка. Его полагается крестить, верно?

Я предложил Тине и ее мужу позвонить мне и обсудить вместе все детали. Милдред вновь заколебалась, а затем, впервые не отводя взгляда, сказала:

– У Тины нет мужа. Ей всего восемнадцать, и ее причастили в этой церкви четыре года назад. Она вступила в молодежное содружество, но потом стала встречаться с тем мальчишкой, которого исключили из школы… – Теперь ее речь лилась потоком: – …она забеременела и решила оставить ребенка, и она хочет крестить его здесь, в своей церкви. Но она боится прийти и поговорить с вами, святой отец. Она назвала сына Джеймсом, Джимми.

В любви нет страха, но безусловная любовь прогоняет страх.

Я сказал, что передам их просьбу в совет церкви на утверждение.

Когда речь об этом зашла на следующем собрании, я рассказал то, что и так уже всем было известно: Тина была прихожанкой и незамужней матерью и личность отца была неизвестна. Хотя, конечно, все знали, кто отец – город у нас был маленький.

Мне задали несколько вопросов, чтобы убедиться, что Тина возьмет на себя ответственность за крещение ребенка. Я отметил, что и она, и маленький Джимми живут в нашем городе, где мы можем их поддерживать.

Мы все представляли себе неприятную картину: Тина с подростковыми прыщами и всем прочим, маленький Джимми у нее на руках; отца давно и след простыл; и когда будет задан заветный вопрос, на ноги поднимется только Милдред Кори. Нам всем было больно об этом думать. Но совет разрешил провести крещение. Его назначили на последнее воскресенье поста.

Церковь в тот день была полна народу, как и всегда бывает перед Рождеством. К алтарю нервно, живо, улыбаясь только мне и немного дрожа, подошла Тина с месячным Джимми на руках.

Эта молодая мать была так одинока. Их с ребенком ждала непростая жизнь.

Я начал службу, а затем, отыскивая глазами Милдред Кори, задал свой вопрос: «Кто стоит с этим ребенком?» Я слегка кивнул Милдред, намекая, что ей нужно встать. Она медленно поднялась, глядя по сторонам, а затем ответила мне улыбкой.

Я перевел глаза обратно к молитвеннику. Я собирался задать Тине церемониальные вопросы для родителей, но тут заметил движение среди слушателей.

Поднялся Ангус Макдоннел и Минни вместе с ним. Затем встала еще одна пожилая пара. Затем учитель шестых классов в воскресной школе, молодая пара новых прихожан, и вскоре перед моим недоверчивым взором вся церковь стояла вместе с маленьким Джимми.

Тина плакала, Милдред Кори держалась за скамью, будто стоя на палубе качающегося корабля. В каком-то смысле так оно и было.

В утренней проповеди в тот день прозвучали несколько строк из Евангелие от Иоанна:

Господь даровал нам любовь, и мы называемся чадами Его… Никто не видел Бога никогда; если мы возлюбим друг друга, Господь будет с нами, и Его любовь будет в нас безусловна… В любви нет страха, но безусловная любовь прогоняет страх.

На той церемонии крещения старые слова ожили; они воплотились в жизнь, и все ощутили это.

Преподобный Майкл Линдвалл

Идеальный сын

Когда мне было двадцать шесть, я родила прекрасного сына: у Джорджа были черные волосы и зеленые глаза, обрамленные длиннющими ресницами. Он заговорил в девять месяцев, начал ходить в десять и научился кататься на лыжах, когда ему было два года. Он был моей радостью, и я не знала, что способна любить кого-то так, как любила его.

Как и все мамы, я часто думала о том, кем Джордж станет, когда вырастет. Может быть, инженером. Совершенно точно лыжником. Он был так умен, что ему нашлось место в школе для одаренных детей. Однажды, когда я хвасталась сыном перед подругой, она сказала:

– Хорошо, что Джордж оказался идеальным ребенком. А ты любила бы его, если бы он не был таким?

Ее вопрос заставил меня задуматься, но потом я забыла о нем – до следующего года.

Однажды, когда Джорджу было восемь лет, он проснулся и не смог разогнуть ступню. Он мог ходить, опираясь лишь на пятку. Пока мы водили его по врачам, спазмы поднялись вверх по ноге и начали сковывать и вторую. Перебрав множество диагнозов, мы выяснили, что его поразила торсионная дистония – состояние, близкое к церебральному параличу. Он будет жить, но потеряет способность ходить, если вообще сможет контролировать большую часть мышц, сведенных болезненными непроизвольными спазмами.

Я возненавидела Бога – за то, что он по какой-то ошибке доверил мне ребенка-инвалида; себя – за то, что мои гены сделали моего сына больным; Джорджа – за то, что он такой кривой и скрюченный.

Мне было стыдно ходить с ним по улице: люди глазели и быстро отводили взгляд либо смотрели на нас с жалостью. Иногда мне самой не хотелось на него смотреть, чтобы не видеть его уродства. Я кричала, чтобы он выпрямился, чтобы скрыл свою беспомощность. Он улыбался и отвечал:

– Мама, я стараюсь.

Он больше не казался мне красивым: я видела его скрюченные ноги, руки, спину, пальцы. Я больше не хотела любить его, потому что боялась потерять. Я перестала мечтать о том, кем он станет, потому что он вообще мог не дожить до зрелого возраста. Я постоянно думала о том, что не смогу потанцевать с ним на его свадьбе.

Увидев, как Джордж своими искривленными ногами пытается стоять на любимом скейтборде, я почувствовала, как разбивается мое сердце. Я отняла у него скейтборд и убрала в шкаф, сказав, что достану «как-нибудь потом».

Я осознала, что Джордж учил меня; эта любовь была уроком.

Каждую ночь, когда мы читали перед сном, Джордж задавал мне один и тот же вопрос:

– Как думаешь, если мы очень сильно помолимся, я смогу ходить, когда проснусь?

– Нет, но я думаю, что нам все равно нужно помолиться.

– Но мама, дети зовут меня больным уродом и больше со мной не играют. У меня больше нет друзей. Я их ненавижу. Я ненавижу себя.

Мы испробовали все возможные лекарства, диеты и врачей. Я вступила в Общество медицинских исследований дистонии и основала Общество дистонии в Англии. Я посвятила жизнь тому, чтобы найти исцеление этой болезни. Я хотела, чтобы мой сын снова стал нормальным.

Понемногу, глядя на то, как спокойно Джордж относится к своей болезни, я смогла с ней смириться, но страх по-прежнему не давал мне ничего делать. Затем подруга затащила меня на групповую медитацию. Ежедневные практики помогли мне найти умиротворение.

До тех пор я чувствовала себя спокойно, только когда мне было легко жить; теперь же я испытывала такую сильную любовь, что даже не понимала, как такое возможно. Я осознала, что Джордж учил меня; эта любовь была уроком.

Тогда я поняла, что Джордж был и всегда будет самим собой – пусть немного скособоченным, непохожим на других детей, но все равно он – мой сын. Я перестала стесняться того, что он не может стоять ровно. Я приняла тот факт, что он не вырастет и не будет иметь тех же возможностей, что и все остальные. Но он будет спокойнее, целеустремленнее и смелее всех, кого я знала.

В конце концов лечение стабилизировало состояние Джорджа. Он не контролировал ноги и мог ходить только с костылями. Но он не забросил лыжи. Опираясь на лыжные палки, он несся с гор с неумолимым упорством, которое принесло ему место в параолимпийской команде США по лыжному спорту. Он не мог ходить, но это не мешало ему кататься на лыжах.

Когда Джорджу было восемнадцать, он смог выпрямить одну ногу. Он выбросил один костыль. Через месяц ему не понадобился и второй. Он хромал, но ходил без поддержки. Вскоре он навестил меня. Я стояла в дверях и смотрела, как ко мне идет высокий красавец.

– Привет, мама, – ухмыльнулся он. – Потанцуем?

Недавно я ходила на встречу выпускников и слушала, как все хвастаются успехами своих детей.

– Мой сын музыкант.

– Моя дочь стала врачом.

Когда очередь дошла до меня, я не могла сдержать гордости:

– Мой сын может ходить. И он идеален.

Шерон Дрю Морген

Большинство детей рождается лишь однажды

Еще до твоего зачатия я хотела тебя,

Еще до твоего рождения я любила тебя,

Еще до того, как ты пробыл здесь час, я бы умерла за тебя.

Это чудо любви.

Морин Хокинс

Мама всегда рядом, когда вы нуждаетесь в ней. Она помогает, защищает, слушает, советует и поддерживает вас физически и морально. Она дарит семье любовь двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, пятьдесят две недели в году. Мне не забыть своей мамы как минимум за это, за те недолгие драгоценные годы, которые я имел счастье провести рядом с ней. Но словами не описать той жертвы, на которую она пошла ради меня, своего сынишки.

Большинство детей рождается лишь однажды. Я родился дважды – у одной и той же матери.

Мне было девятнадцать лет, и меня забирали в концентрационный лагерь вместе с большой группой евреев. Было ясно, что нам суждено умереть там. Внезапно моя мама выступила вперед и поменялась со мной местами. И хотя это было больше чем пятьдесят лет назад, я никогда не забуду ее последние слова и прощальный взгляд.

– Я прожила достаточно. Ты должен жить, потому что ты еще молод, – сказала она.

Большинство детей рождается лишь однажды. Я родился дважды – у одной и той же матери.

Джозеф С. Розенбаум

Три сестры

Когда мама умерла, папа решил избавиться от летнего домика.

– Приезжайте, девчонки, и берите все, что хотите, – сказал он нам.

Мы так и сделали.

Я забрала высокий письменный стол, за которым мама часто сидела у солнечного окна, сочиняя письма. Бет взяла картину, где был изображен летний домик. Эллен выбрала статуэтки лошадок, поскольку они с мамой обе любили верховую езду. Затем мы разложили старые письма, слайды и поблекшие фотографии – семейную историю – в дюжину коробок, и каждой из нас досталось по четыре штуки.