Текст бизнес-книги "Бум. Бешеные деньги, мегасделки и взлет современного искусства"

Автор книги: Майкл Шнейерсон

Раздел: Жанр неизвестен

Из прославленных дилеров, имеющих отношение к нашему рассказу, стоит особо отметить Джозефа Дювина. Как и Гагосян, будущий барон Дювин пробил себе дорогу в дома новых американских промышленников, умудряясь продавать им картины старых мастеров по астрономическим ценам. Самый известный его афоризм: «В Европе полно искусства, а в Америке полно денег». Ему же принадлежит изречение: «Если ты дорого заплатил за бесценное, можешь считать, что купил его дешево». Для Гагосяна, по его собственному признанию, Дювин является образцом для подражания. Один из гостей как-то заметил у него на полке сразу четыре экземпляра биографии Дювина, написанной С. Н. Берманом. Другой, получив от хозяина один такой экземпляр в подарок, брякнул: «А вы сами читали?» Лицо арт-короля потемнело: «Неужели вы думаете, я стану дарить книгу, которую сам не читал?!»

Дювин умер в 1939 году. В том же году в Париже, над которым нависла угроза нацистской оккупации, появилась богатая наследница и коллекционер Пегги Гуггенхайм и начала с молниеносной скоростью скупать картины охваченных паникой художников. Год спустя, когда немцы были уже близко, она вывезла свою новую коллекцию на юг Франции, а затем, летом 1941-го, в Нью-Йорк. Еще через год она арендовала выставочное пространство в доме № 30 на Западной 57-й улице и назвала свою галерею «Искусство нашего века». Три из четырех залов образовали музей, в котором демонстрировалось искусство сюрреалистов, кубистов и абстракционистов. Четвертый зал служил коммерческой галереей, где она выставляла, в частности, работы перспективного художника по имени Джексон Поллок.

Когда закончилась война, Пегги приняла решение вернуться в Европу, захватив с собой значительную часть коллекции. Тогда же она позвонила предприимчивому арт-дилеру Бетти Парсонс, которая только что открыла собственную галерею на 57-й улице, и поинтересовалась, не согласится ли та взять остальные картины.

Часть I
Феномен 57-й улицы
1947–1979

Глава 1
Сначала был Мидтаун
1947–1957

Интервью: Бен Хеллер, Кэрролл Дженис, Ирвинг Сандлер, Джек Янгерман.

Весной 1947 года две самые элегантные женщины нью-йоркской артистической богемы встретились, чтобы решить судьбу художника Джексона Поллока[8]8
  См.: Peggy Guggenheim to Betty Parsons, 5 May 1947, Betty Parsons Gallery records and personal papers, Archives of American Art, Smithsonian Institution.


[Закрыть]. Богатая и импульсивная Пегги Гуггенхайм открыла свою галерею на 57-й улице в Западном Мидтауне после того, как в июле 1941 года вместе с мужем, художником Максом Эрнстом, выехала из охваченной войной Европы через Лисабон[9]9
  Susan Davidson and Philip Rylands, eds., Peggy Guggenheim & Frederick Kiesler: The Story of Art of This Century (New York: Guggenheim Museum, 2004), 370.


[Закрыть]. Теперь, окончательно оформив развод с Эрнстом, она закрывала галерею «Искусство нашего века» и возвращалась в Европу[10]10
  Ibid., 379.


[Закрыть]. За эти годы галерея успела получить широкую известность, и Пегги была очень довольна. Но ей наскучило целыми днями сидеть в тесных выставочных залах. Она хотела вернуться в Европу и жить в Венеции, благо война закончилась. Оставалось лишь разобраться с последними делами. Особенно щекотливым был вопрос о Поллоке.

Вторая дама, Бетти Парсонс, происходила из некогда очень состоятельной нью-йоркской семьи и в детстве жила попеременно в Нью-Йорке, Ньюпорте, Палм-Бич и Париже[11]11
  Lee Hall, Betty Parsons: Artist, Dealer, Collector (New York: H. N. Abrams, 1991), 17.


[Закрыть]. Ее родители потеряли все состояние в Великую депрессию. Тогда же она лишилась материальной поддержки бывшего мужа. В сентябре 1946 года она открыла собственную галерею в доме № 15 на Восточной 57-й улице, в двух шагах от галереи Пегги. Из тех 5500 долларов, что ушли на финансирование, часть предоставили подружки-«катинки» – бывшие одноклассницы Бетти по школе мисс Чапин: ее родовитые поклонницы, чьи мужья умудрились не растерять своих капиталов[12]12
  «Катинки» были ближайшими подругами Бетти и поддерживали ее на протяжении всей жизни. Слово составлено из двух существительных: «качина» (название индейских кукол) и «Катринка» (имя персонажа популярного комикса 1950-х). – Примеч. переводчика.


[Закрыть][13]13
  Ibid.


[Закрыть].

Предполагалось, что все художники, представленные в галерее Гуггенхайм, за одним исключением – Поллоком, теперь просто «переедут» к Бетти Парсонс[14]14
  Парсонс сразу же взяла в свою галерею Ротко, Ньюмана и Стилла. См.: Steven Naifeh and Gregory White Smith, Jackson Pollock: An American Saga (New York: C. N. Potter, 1989), 545.


[Закрыть]. Они сами выразили такое желание, и Пегги не собиралась их отговаривать. «Они сами меня выбрали, – объясняла позднее Парсонс. – Эти художники стремились в мою галерею. Барни [Барнетт Ньюман] подошел ко мне и сказал: „Мы хотим к тебе“. Я ответила: „Что ж, чудесно, договорились“»[15]15
  Hall, Betty Parsons, 77.


[Закрыть]. Эти художники влились в ряды тех, кто уже сотрудничал с Парсонс. В их числе были Эд Рейнхардт, Ганс Гофман, Марк Ротко и Клиффорд Стилл – ведущие фигуры нового послевоенного искусства, получившего название «абстрактный экспрессионизм».

Поллок тоже был из обоймы Гуггенхайм, но к нему требовался особый подход. Раньше художник был настолько беден, что подрабатывал разнорабочим, кое-как сводя концы с концами, а однажды с деньгами было так плохо, что ему пришлось украсть из магазина какие-то принадлежности для рисования[16]16
  Биограф Дебора Соломон пишет, что этот случай, скорее всего, был единичным. См.: Deborah Solomon, Jackson Pollock: A Biography (New York: Simon & Schuster, 1987), 127–128.


[Закрыть]. Ситуация изменилась в 1943 году, когда Поллок подписал контракт с Гуггенхайм. Она выделяла ему 150 долларов в месяц. Позже размер пособия вырос до 300 долларов. Не стоит думать, будто Пегги занималась благотворительностью: увеличив размер пособия, она компенсировала свои расходы за счет продажи картин Поллока. Художнику причиталось лишь одно полотно в год по его выбору, которое он был волен оставить себе или продать. Нью-Йоркский музей современного искусства приобрел его работу «Волчица» за 600 долларов. Работами Поллока также начали интересоваться другие музеи и частные коллекционеры. Однако многие его картины не находили покупателей.

Бетти Парсонс испытывала смешанные чувства в отношении Поллока. Она не могла себе позволить платить ему пособие. К тому же Поллок, хотя и начал лучше продаваться, пока что оставался сомнительным капиталовложением. Не говоря уже о его тяжелом характере. Парсонс не раз наблюдала, как задиристо и вызывающе пьяный Поллок ведет себя на модных вечеринках. И все же он ее привлекал. «В нем была какая-то огромная энергия, невероятный магнетизм», – размышляла она впоследствии. В Поллоке всегда кипели эмоции. «Рядом с ним становилось грустно. Даже когда он был в хорошем настроении. Было в нем что-то такое, от чего хотелось плакать… Никогда нельзя было понять, что́ он сейчас выкинет – поцелует тебе руку или запустит тяжелым предметом»[17]17
  B. H. Friedman, Jackson Pollock: Energy Made Visible (New York: McGraw-Hill, 1972), 180.


[Закрыть]. Парсонс нехотя согласилась взять художника под свое крыло и выплачивать Гуггенхайм комиссию за полученные от нее работы Поллока, если их удастся продать. По вопросу пособия она своих позиций не уступила.

Гуггенхайм согласилась. Возможно, у нее просто не было другого выбора: если верить критику Дори Эштон, Парсонс оказалась единственным нью-йоркским дилером, осмелившимся взять Поллока в свою галерею[18]18
  Dore Ashton, “Artists and Dealers,” in A History of the Western Art Market: A Sourcebook of Writings on Artists, Dealers, and Markets, ed. Titia Hulst (Oakland: University of California Press, 2017), 317.


[Закрыть].

Гуггенхайм сказала, что продолжит платить художнику пособие, если в ближайшем будущем Парсонс устроит ему персональную выставку[19]19
  Гуггенхайм прекратила выплачивать пособие в 1948 году. “No Limits, Just Edges: Jackson Pollock Paintings on Paper,” Guggenheim Museum, www.guggenheim.org/exhibition/no-limits-just-edges-jackson-pollock-paintings-on-paper.


[Закрыть]. Перед отъездом в свое венецианское палаццо Гуггенхайм раздарила друзьям 18 работ Поллока из своей коллекции. Об этой недальновидной щедрости она потом пожалеет[20]20
  Philip Hook, Rogues’ Gallery: The Rise (and Occasional Fall) of Art Dealers, the Hidden Players in the History of Art (New York: Experiment, 2017), 239.


[Закрыть].

Спустя некоторое время после заключения контракта Парсонс вместе со своим ближайшим другом Барнеттом Ньюманом отправилась на восток Лонг-Айленда, в гости к Поллоку и его жене Ли Краснер[21]21
  Этот эпизод относится к декабрю 1947 года. См.: Harold Rosenberg, Barnett Newman (New York: Abrams, 1978), 234.


[Закрыть]. Этот небольшой деревянный дом в деревушке Спрингс Поллоки приобрели, чтобы укрыться от городской суеты. Собственные абстрактные полотна Краснер были развешаны тут наряду с работами ее мужа, хотя почетное место, отметила про себя Парсонс, отводилось все же картинам самого Поллока. Что же касается Ньюмана, то он пока еще не проявил творческой индивидуальности. Лишь через год он создаст нечто особенное, написав картину «Единство I»: ровные цветовые поля, контрастно рассеченные узкой вертикальной полосой, или, по выражению самого художника, «застежкой-молнией»[22]22
  Ann Temkin, Barnett Newman (Philadelphia: Philadelphia Museum of Art, 2002), 158.


[Закрыть].

В тот вечер они обсуждали новые работы Поллока. Художник как раз начал осваивать новую манеру: расстилал холсты на полу мастерской, которую он оборудовал в сарае, и разбрызгивал краску – с кистей или прямо из банок, словно дирижируя звучащей у него в голове музыкой. Парсонс была под впечатлением. Она понимала, что художникам нельзя давать советы. Нужно просто не мешать. Они договорились, что первая выставка Поллока состоится в январе. «Мое дело – предоставить им стены, – любила говорить Парсонс о своих отношениях с художниками. – Остальное – их забота»[23]23
  Цит. по: James E. B. Breslin, Mark Rothko: A Biography (Chicago: University of Chicago Press, 1993), 251, 335.


[Закрыть].

После ужина все четверо уселись, как дети, на полу и стали рисовать японскими перьями[24]24
  Solomon, Jackson Pollock, 177–178.


[Закрыть]. Поллок нажимал слишком сильно. Одно перо ломалось за другим. Тем не менее получилось несколько весьма тонких рисунков. Потом он начал раздражаться и рисовал уже более грубо и небрежно. К тому времени художник еще не бросил пить (это произошло вскоре после описываемых событий, причем он не прикасался потом к алкоголю целых два года). Но даже если в тот вечер он крепко напился, Парсонс об этом впоследствии не упоминала. На следующее утро он был свеж и бодр, как будто приступы мрачной злобы его никогда и не посещали.

С финансовой точки зрения первая выставка Поллока, организованная Парсонс, оказалась неудачной. Картины, выполненные в новой технике «капельной живописи», не нашли понимания у публики. Несмотря на доступные цены (150 долларов за полотно), удалось продать лишь одну картину из семнадцати: Ли Краснер договорилась о продаже с бывшим любовником Пегги Гуггенхайм Биллом Дэвисом[25]25
  См.: Mary V. Dearborn, Ernest Hemingway: A Biography (New York: Knopf, 2017), 691.


[Закрыть]. По условиям контракта с Парсонс выручка досталась Пегги.

И все же в этих битком набитых комнатах, окутанных сигаретным дымом, собрался чуть ли не весь свет нью-йоркского художественного сообщества образца 1948 года: несколько десятков талантливых, но бедствующих художников, снимавших в центре города мастерские без горячей воды и лифта; человек восемь галеристов, в основном с 57-й улицы; несколько коллекционеров, и среди них первый директор Музея современного искусства (MoMA) Алфред Барр и его сотрудница, прогрессивный музейный куратор Дороти Миллер, одна из самых влиятельных людей в современном американском искусстве. Гости обсуждали не только представленные работы, но и необычный облик галереи Парсонс. Эти ослепительно-белые стены и сверкающий воском паркет совершенно не походили на уютные интерьеры галерей прошлого с их мягкими коврами, великолепными диванами и резными деревянными панелями. Взору посетителей предстало новое искусство в новой оправе.

Дальнейшие творческие поиски художников, вскоре ставших известными как представители Нью-Йоркской школы (название придумал художник и критик Роберт Мотеруэлл), были ожидаемо связаны с абстрактным экспрессионизмом[26]26
  См.: Robert Motherwell, “The School of New York,” manifesto, January 1, 1951, transcribed by Smithsonian Digital Volunteers, Archives of American Art, Smithsonian Institution.


[Закрыть]. Это было новое дерзкое направление, кардинально порывавшее со всеми европейскими традициями. Но что конкретно представлял собой абстрактный экспрессионизм? Сложный вопрос. Среди всех художников не было и двух с одинаковой манерой. Более чем полвека спустя Ирвинг Сандлер, художественный критик, искусствовед и один из последних очевидцев того бурного времени, сидя в своей напоминающей музей квартире в Гринвич-Виллидже, вспоминал, что абстрактных экспрессионистов объединяло скорее согласие относительно того, кем они не являются, чем кто они есть: «Они определяли себя в отрицательном смысле. Не кубизм. Не сюрреализм. Не геометрическая абстракция. Эти „измы“ ничего для них не значили. Их искусство возникло в ответ на Вторую мировую войну. Они стремились выразить растерянность и отчаяние, передать весь трагизм послевоенного поколения».

Каждый новый «изм» является реакцией на предыдущий. В случае с абстрактными экспрессионистами это был сюрреализм. Они отвергали это течение еще и потому, что его корни были в Европе. В «Манифесте сюрреализма» (1924) Андре Бретон и его товарищи провозгласили, что задача творчества – раскрепостить бессознательное. Тем самым они бросили вызов предшествующему течению, дадаизму, с его тотальным отрицанием любой эстетики. При создании своих текстов и картин сюрреалисты – Сальвадор Дали, Жоан Миро, Рене Магритт – практиковали метод «автоматического письма», а затем начали воспроизводить образы из собственных сновидений, пытаясь обнаружить подлинные смыслы бытия. Война положила конец этим экспериментам. Больше не было ни абсолютных истин, ни утешительных мифов. Художники оказались лицом к лицу с суровыми жизненными реалиями.

Абстрактные экспрессионисты творили спонтанно, доверяя интуиции. Те, кто предпочитал крупные энергичные мазки, стали известны как представители «живописи действия» (термин впервые употребил критик Гарольд Розенберг). К этому направлению относились такие художники, как Виллем де Кунинг, Филипп Густон, Франц Клайн и Поллок[27]27
  Термин «живопись действия» первым ввел Гарольд Розенберг. См.: Harold Rosenberg, “The American Action Painters,” ARTnews, December 1952, 22.


[Закрыть]. Те же, кто предпочитал ровные цветовые плоскости, – Марк Ротко, Барнетт Ньюман, Клиффорд Стилл – стали известны как художники «цветового поля». Данное обозначение предложил другой известный критик, Клемент Гринберг[28]28
  “Colour Field Painting,” Tate, www.tate.org.uk/art/art-terms/c/colour-field-painting.


[Закрыть]. Для представителей «живописи цветового поля» была характерна установка на созерцательность. В своих работах они, как и художники действия, передавали отчуждение и потерянность человека в мире, но при этом стремились приблизиться к возвышенному.

Оба направления абстрактного экспрессионизма составляли так называемую Нью-Йоркскую школу. Женщин среди художников этой школы было немного. Одна из них – Элен Франкенталер, жена Мотеруэлла, представительница живописи цветового поля. Под влиянием творчества Поллока она выработала особую «мокрую» технику. Художница раскладывала холсты на полу и тонким слоем наносила сильно разбавленные скипидаром краски, создавая таким образом полупрозрачные абстрактные формы. Джоан Митчелл, напротив, работала в стилистике живописи действия. На ее больших абстрактных полотнах часто присутствуют символы смерти и депрессии. Грейс Хартиган, представительница абстрактного экспрессионизма второго поколения, писала спонтанными, размашистыми жестами, создавая насыщенные по тону полотна, нередко навеянные мотивами поп-культуры[29]29
  William Grimes, “Grace Hartigan, 86, Abstract Painter, Dies,” New York Times, November 18, 2008, www.nytimes.com/2008/11/18/arts/design/18hartigan.html.


[Закрыть]. Ли Краснер также творила в русле абстрактного экспрессионизма, однако ей потребовалось немало лет, чтобы избавиться от тени мужа и сказать в искусстве собственное слово. Помимо названных исключений, женщин в абстрактном экспрессионизме почти не было. При всей неортодоксальности этого направления в нем все же преобладали мужчины.

Гуггенхайм и Парсонс вряд ли довелось бы выставлять работы всех этих подающих надежды дарований, пожелай их опередить самый авторитетный арт-дилер Нью-Йорка Пьер Матисс. Младшему сыну французского художника принадлежала галерея в доме № 41 на Восточной 57-й улице. Связей и влияния у Матисса было достаточно, чтобы заманить к себе любого абстрактного экспрессиониста. Но так уж случилось, что ему подобная живопись не нравилась. Для экспертов его поколения ценность представляло только европейское искусство. Таким образом, почетная задача продвигать новаторское искусство, которому было суждено завоевать мир, выпала на долю небольшой группы мелких дилеров. Одним из них был темпераментный уроженец Филадельфии Чарльз Иган. Художественного образования он не имел, но дружил со многими художниками, собиравшимися в кафе «Уолдорф» в Нижнем Манхэттене. Все они уговаривали Игана открыть собственную галерею на 57-й улице.

В апреле 1948 года, когда Иган устроил своему приятелю, завсегдатаю «Уолдорфа» Виллему де Кунингу, первую персональную выставку, тому было 44 года. Увидев представленную в экспозиции серию черно-белых полотен, Ирвинг Сандлер объявил их автора «самым влиятельным художником своего поколения». Голландец по происхождению, выходец из рабочей среды, де Кунинг родился и вырос в Роттердаме. В отличие от большинства американских художников, он прошел путь полноценного обучения ремеслу в коммерческой дизайнерской фирме, где глубоко освоил эстетику ар-нуво. В 1926 году он нелегально выехал в Нью-Йорк и в последующие несколько лет, чтобы прокормиться, выполнял различные оформительские работы на заказ. Во время Великой депрессии де Кунинг работал в художественном отделе Управления общественных работ, но желание посвятить себя собственному творчеству взяло верх, и к концу 1930-х художник оказался на грани нищеты.

Накануне Второй мировой войны он познакомился с единомышленниками, прибывшими из разных уголков растерзанной Европы: его друзьями стали Марсель Дюшан, Марк Шагал, Андре Бретон и другие. В начале 1940-х де Кунинг создавал в основном мрачные фигуративные портреты, которые со временем сменились более хаотичными композициями.

В своем жилище, обустроенном на чердаке дома на Западной 22-й улице, де Кунинг и его общительная жена Элен принимали знакомых художников, восхищавшихся его творческими поисками и верностью идеалам. Но самой заметной фигурой в художественных кругах того времени был широкоплечий уроженец штата Вайоминг Джексон Поллок. Он пока работал в фигуративной манере, но тоже стоял на пороге чего-то нового. К середине 1940-х имя Поллока было у всех на устах. У голландца же за плечами было лишь участие в нескольких групповых выставках. Как указывают Марк Стивенс и Анналин Суон в своей авторитетной биографии «Де Кунинг: американский художник», среди этих выставок был и осенний салон, состоявшийся в октябре 1945 года в галерее Пегги Гуггенхайм. «По сравнению с тем успехом у критики, который имели работы Поллока, – отмечают они, – участие де Кунинга в этих выставках проходило совершенно незаметно. К середине 1940-х де Кунингу было уже 40 лет, но никто не интересовался его работами, за исключением ближайшего круга друзей и почитателей. Лишь однажды некий коллекционер купил у него картину»[30]30
  Mark Stevens and Annalyn Swan, De Kooning: An American Master (New York: Knopf, 2004), 209.


[Закрыть].

Персональная выставка де Кунинга, организованная в 1948 году в галерее Игана, сделала художнику имя, но ни одна из десяти картин (стоивших от 300 до 2000 долларов) продана не была[31]31
  Ibid., 251.


[Закрыть]. В этом, пожалуй, была отчасти вина Игана. Он много пил и не отличался пуританством в личной жизни: осенью 1948 года галерист завел страстный роман с Элен де Кунинг, при этом эксклюзивно представляя ее мужа на арт-рынке. Это было чересчур даже для либеральных нравов богемного общества[32]32
  Ibid., 271.


[Закрыть].

Бетти Парсонс не суждено было сделаться дилером де Кунинга. Этот приз достался Сидни Дженису. Зато Парсонс получила другие. В решающий момент на рубеже 1940–1950-х годов именно она стала представителем золотой когорты абстрактных экспрессионистов, совершивших революцию в современном искусстве.

Парсонс рано увлеклась экспериментальным искусством. Когда ей было 13 лет, родители повели ее на международную выставку современного искусства – знаменитую нью-йоркскую Арсенальную выставку 1913 года, которая проходила на углу Лексингтон-авеню и 25-й улицы. Тогда Бетти впервые познакомилась с творчеством импрессионистов и постимпрессионистов. Там экспонировались и ранние кубистские опыты Пикассо и Брака, картина Дюшана «Обнаженная, спускающаяся по лестнице» и многие другие произведения. Девочка была в восторге. Она твердо решила стать художницей. Сейчас, когда после смерти Парсонс прошло уже более тридцати лет, галеристы и кураторы продолжают спорить о действительной ценности ее творчества. Однако как арт-дилер она, бесспорно, была одной из лучших. Ее даже можно назвать величайшим арт-дилером начала-середины 1950-х.

Ее родители развелись в конце 1910-х, и Бетти вместе с двумя сестрами отправили к состоятельному деду по отцовской линии Джону Фредерику Пирсону по прозвищу Генерал[33]33
  Hall, Betty Parsons, 20.


[Закрыть]. Парсонс посещала престижную школу мисс Чапин для девочек, но одевалась, как мальчишка, и вообще была начисто лишена женственности. Дед ругался, подозревая то, о чем Бетти тогда, вероятно, уже знала: она была лесбиянкой.

Она вышла замуж. Муж Бетти был из хорошей семьи, старше ее на десять лет, и этот брак сделал ее добропорядочной женщиной. Впрочем, ненадолго. Скайлер Ливингстон Парсонс «принадлежал к высшему свету… был плейбоем и гомосексуалистом»[34]34
  Ibid., 178.


[Закрыть]. Едва молодожены прибыли в Европу, как муж начал бесцеремонно ею помыкать. Парсонс решительно взбунтовалась. В 1923 году она подала на развод и обосновалась в Париже, живя на алименты бывшего мужа. Так началась ее жизнь в искусстве.

24-летняя Парсонс, с ее стройной мальчишеской фигуркой и недюжинной энергией, сумела завести знакомства с парижской богемой. Вскоре она стала общаться с художниками Александром Колдером и Маном Рэем, завсегдатаем светских раутов Джеральдом Мэрфи и его очаровательной женой Сарой, а также писателем Хартом Крейном. Подружилась она и с некоторыми известными парижскими лесбиянками: журналисткой «New Yorker» Джанет Фланнер, владелицей книжного магазина Сильвией Бич, а также почтенными Гертрудой Стайн и Алисой Токлас.

Потом разразилась Великая депрессия, но она казалась чем-то таким далеким и несущественным… До тех пор, пока Парсонс не перестала получать алименты. Вдобавок умер дед, лишив ее наследства, – еще один жестокий удар. В июле 1933 года она в отчаянии устремилась назад в Америку, захватив любимого пса. Сначала переправилась в Нью-Йорк, а оттуда поехала в Лос-Анджелес к гостеприимным друзьям, которые не хотели ее отпускать. Приятельницы по школе оплачивали ее счета и поддерживали в желании рисовать и преподавать[35]35
  Ibid., 41.


[Закрыть].

Неоднозначная сексуальная ориентация Парсонс вызывала бурный интерес в ее теперешнем кругу. Здесь, в Лос-Анджелесе, она кутила с писателем-юмористом Робертом Бенчли, актрисой Таллулой Бэнкхед и язвительной острячкой Дороти Паркер. Но особенно интригующим было знакомство с Гретой Гарбо, которая, как принято считать, имела любовные отношения с женщинами, хотя сама в подобных наклонностях никогда не признавалась. Когда несколько десятилетий спустя Парсонс спросили, была ли у нее связь с Гарбо, она ответила уклончиво: «Она была невероятно красива, и я была сильно ею увлечена. Но мы обе были ужасно заняты»[36]36
  Ibid., 54.


[Закрыть].

Парсонс провела в Лос-Анджелесе два года, давая уроки живописи своим бражничающим друзьям, а потом продала обручальное кольцо, чтобы выручить деньги на возвращение в Нью-Йорк. Билет на поезд первого класса ей оплатил американский художник-модернист Стюарт Дэвис, который даже сделал Парсонс предложение[37]37
  John Yau, “The Legendary Betty Parsons Meets the Not-So-Legendary Betty Parsons,” Hyperallergic, July 9, 2017, https://hyperallergic.com/389386/betty-parsons-invisible-presence-alexander-gray-associates-2017/.


[Закрыть] (она отказалась). Не имея особого выбора, она рискнула показать свои картины мелкому арт-дилеру со Среднего Манхэттена Алану Грускину[38]38
  Hall, Betty Parsons, 61.


[Закрыть]. К ее изумлению, тот устроил ей выставку.

Многочисленные друзья Парсонс валом повалили в галерею. Несколько ее работ приобрели видные ньюйоркцы, включая членов Алгонкинского круглого стола. Грускин предложил Парсонс остаться у него работать – продавать картины за комиссионные – и не прогадал: она привела клиентуру. В 35 лет у Парсонс впервые в жизни появилась настоящая работа. Она чувствовала, что наконец нашла свое призвание.

Работа, впрочем, оказалась кратковременной, но Парсонс устроилась в другую галерею, которая располагалась в подвале книжного магазина «Уэйкфилд» на Восточной 55-й улице. Здесь у нее сформировался собственный реестр художников, куда входили Сол Стейнберг, Хедда Штерн и Джозеф Корнелл[39]39
  Ibid., 72.


[Закрыть]. Следующим местом работы стала галерея английского дилера Мортимера Брандта на Восточной 57-й улице. В сентябре 1946 года Брандт вернулся в Англию, а в освободившемся выставочном пространстве Бетти Парсонс открыла галерею собственного имени[40]40
  Ibid., 81.


[Закрыть].

К моменту открытия второй персональной выставки Джексона Поллока в галерее Парсонс, в начале 1949 года, публика уже была заинтригована. Сыграло роль и то, что Пегги Гуггенхайм, воспользовавшись связями, договорилась о показе шести полотен Поллока на предстоящей Венецианской биеннале – самой престижной и одной из старейших в Европе художественных выставок, учрежденной в 1895 году[41]41
  “Jackson Pollock,” Collection Online, Guggenheim Museum, www.guggenheim.org/artwork/artist/jackson-pollock; “The Post-War Period, 1948–1973,” La Biennale di Venezia, www.labiennale.org/en/history/post-war-period-and-60s; “History, 1985–2018,” La Biennale di Venezia, www.labiennale.org/en/history.


[Закрыть]. На этот раз на выставке Поллока в галерее Парсонс было продано девять из 30 картин.

За каких-то полтора года (1947–1949) практически всем талантливым подопечным Парсонс удалось найти собственный стиль и занять видное место в художественной жизни того времени. Марк Ротко писал первые картины-«мультиформы» с размытыми цветными прямоугольниками, пульсирующими на однотонном фоне. Клиффорд Стилл создавал контрастные цветовые поля с неровными краями, накладывая пастозные мазки с помощью мастихина. У Барнетта Ньюмана появились фирменные полотна «на молнии». Что же касается Поллока, то его третья выставка в галерее Бетти Парсонс, открывшаяся в ноябре 1949 года, вывела художника на совершенно новый уровень. Из 27 представленных картин были проданы почти все. В толпе восторженных зрителей был и де Кунинг. Он заметил на вернисаже богатых коллекционеров и произнес сакраментальную фразу: «А вот и большие шишки. Поллок сломал лед»[42]42
  Patricia Albers, Joan Mitchell: Lady Painter (New York: Knopf, 2011), 139.


[Закрыть]. Довольная Парсонс любовно называла Ротко, Стилла, Ньюмана и Поллока «четырьмя всадниками Апокалипсиса».

«Всадники» были благодарны Парсонс за выставки и радовались растущему успеху у критиков. Но почему цены такие низкие?[43]43
  Hall, Betty Parsons, 94–95.


[Закрыть] Хотя Парсонс призывала своих подопечных писать полотна более крупного формата (одна из ее ценных идей), она не соглашалась просить дороже 1000 долларов за картину. И зачем, ворчали эти четверо, она продолжает вербовать все новых художников? Ведь никто не может сравниться с теми, кто сделал ей имя!

Через несколько десятилетий после смерти Парсонс получила признание за то, что сотрудничала с художниками-женщинами и художниками-гомосексуалистами и без лишнего шума использовала свое влияние, чтобы помогать родственным душам[44]44
  Artspace Editors, “Dealer Betty Parsons Pioneered Male Abstract Expressionists – But Who Were the Unrecognized Women Artists She Exhibited?” Artspace, April 3, 2017, www.artspace.com/magazine/interviews_features/book_report/dealer-betty-parsons-pioneered-male-abstract-expressionistsbut-who-were-the-unrecognized-women-54682.


[Закрыть]. Но в то время ее усилия никто не ценил. «Всадники» попеременно донимали ее просьбами, но напрасно. Наконец на совместном ужине в начале 1951 года они поставили ультиматум, заявив, что уйдут, если Парсонс не перестанет привечать второсортных художников и не сосредоточится исключительно на них. Ньюман, ближайший товарищ Парсонс, уговаривал ее воспользоваться их растущим успехом. «Мы сделаем тебя крупнейшим дилером в мире», – обещал он. Парсонс была возмущена этим предложением. Она отказалась оставить других художников[45]45
  Hall, Betty Parsons, 102.


[Закрыть].

Тогда лучшие художники Парсонс стали уходить – один за другим. Ньюман и Стилл предпочли работать в уединении и в ближайшие годы почти не появлялись на публике[46]46
  “Chronology,” Barnett Newman Foundation, www.barnettnewman.org/artist/chronology; Hilarie M. Sheets, “Clyfford Still, Unpacked,” Art in America, November 1, 2011, www.artinamericamagazine.com/news-features/magazine/clyfford-still-unpacked/.


[Закрыть], а Поллок и Ротко перешли к Сидни Дженису (предприимчивому дилеру новой формации) в 1952 и 1954 годах соответственно. Идти было недалеко. Незадолго до этого Дженис взял в субаренду часть площадей, которые Парсонс снимала в доме № 15 на Восточной 57-й улице. Так что художникам достаточно было буквально пройти по коридору, что они и сделали, оставив в душе Парсонс горечь и обиду, которые она помнила до конца дней.

То, что Сидни был более успешным бизнесменом, чем Парсонс, никем не оспаривалось. Достаточно сказать, что к тому времени он уже нажил неплохое состояние на продаже фирменных рубашек собственного дизайна. Искусство и художников Дженис любил не меньше, но при этом не чурался делать на своей страсти деньги.

Как и Парсонс, Дженис приобщился к искусству в раннем возрасте. В своем родном Буффало он посещал художественную галерею «Олбрайт», впоследствии ставшую одним из лучших малых музеев США. После службы на флоте он работал в фирме брата, которому принадлежала сеть обувных магазинов. Работа была ужасно скучной, но по делам братья часто ездили в Нью-Йорк. Там на одной из вечеринок Сидни познакомился со своей будущей женой Гарриет. Ее семья торговала одеждой, так что он тоже вскоре переключился с ботинок на рубашки[47]47
  Breslin, Mark Rothko, 335.


[Закрыть]. Более того, придумал новый фасон мужской рубашки с двумя нагрудными карманами. В нем явно жила предпринимательская жилка. Спрос на новую модель оказался огромный, особенно в южных штатах, где мужчины предпочитали ходить без пиджака, но чтобы очки и ручки были наготове. Вскоре Дженис достаточно разбогател и решил заняться тем, что его действительно вдохновляло.

В конце 1920-х чета предприняла свои первые поездки в Париж с целью приобретения предметов искусства. Особенно им нравился Пикассо. Настолько, что в 1932 году они простояли несколько часов в очереди, чтобы попасть на его первую ретроспективу в галерее «Georges Petit» в Париже. Сам художник, к их великому разочарованию, так и не появился.

На следующий день они заметили у входа в галерею толпу, окружившую миниатюрного словоохотливого человечка. «Это Пикассо», – шепотом сообщил Дженис жене. Они стояли достаточно близко, и Пикассо заметил по губам, что произнесли его имя. «Что вы, американцы, делаете в Париже?» – поинтересовался он.

Дженис ответил, что они с женой надеялись увидеть его на вернисаже. Пикассо пристально посмотрел и спросил: «Вы тут надолго?»

«Через день уезжаем», – сказал Дженис.

Пикассо был в нерешительности. Наконец он предложил: «Если вы свободны, можем зайти ко мне в мастерскую».

Когда поднялись по лестнице, Пикассо пригласил супругов осмотреть заставленную картинами мастерскую, а сам ушел работать. Дженис выбрал небольшую картину, приглянувшуюся им с Гарриет. Она изображала фигуру с двумя лицами. Молодая пара не сомневалась, что это им по карману.

«Хорошая, – согласился Пикассо. – Могу уступить за пять тысяч долларов».

Дженис был в шоке. «Боюсь, мы не можем себе это позволить», – прошептал он.

К счастью, художник был в хорошем расположении духа. Ему явно понравились его новые знакомые: и Гарриет, и щеголь Сидни, на котором был затейливый галстук. «А сколько вы можете себе позволить?»

Дженис назвал более скромную сумму, и Пикассо уступил. Потом он аккуратно подписал картину. «Надо еще, чтобы подсохла, – объяснил он. – Приходите вечером с деньгами, и все будет готово».

Несколько часов спустя Дженис и его жена вернулись с полными карманами франков. Пикассо, озорно улыбаясь, открыл дверь. На нем теперь тоже красовался стильный галстук. Он поднес его для сравнения к галстуку Сидни. В знак солидарности или, может, из чувства соперничества? Так или иначе, франки были выплачены, и американцы отправились восвояси со своим крошечным Пикассо, полные решимости связать всю дальнейшую жизнь с искусством[48]48
  Interview with Sidney Janis, October 15–November 18, 1981, Archives of American Art, Smithsonian Institution.


[Закрыть].

Собственную галерею (где в свое время будут выставляться и Поллок, и де Кунинг) Дженис открыл в сентябре 1948-го, когда ему было 52 года. К тому времени он оставил торговлю одеждой и уже почти десять лет изучал современное искусство и писал о нем. Площадь, которую он взял в субаренду у Парсонс (вторую половину всего пятого этажа в доме № 15 на Восточной 57-й улице), ранее занимал другой дилер, Сэмюэл Куц. Как и Дженис, этот добродушный уроженец штата Виргиния в свое время довольно долго работал в текстильном бизнесе.

Куц был фигурой замечательной. Во время Великой депрессии и Второй мировой войны, когда у него еще не было своей галереи, он писал открытые письма и книги, призывая американских художников отмежеваться от европейского искусства и найти собственный, новый и оригинальный, выразительный язык. В 1942 году он организовал выставку 179 картин современных американских художников в универмаге «Macy’s» (в конце концов, место не хуже любого другого). В рекламе говорилось, что «в соответствии с политикой универмага, все предлагается по максимально доступным ценам… От 24,97 до 249 долларов»[49]49
  Clayton Press, “Motherwell to Hofmann: The Samuel Kootz Gallery, 1945–1966 at Neuberger Museum of Art, Purchase, NY,” Forbes, February 18, 2018, www.forbes.com/sites/claytonpress/2018/02/18/motherwell-to-hofmann-the-samuel-kootz-gallery-1945-1966-at-neuberger-museum-of-art-purchase-ny/#30a553e443c0.


[Закрыть]. На 57-й улице Куц появился в 1945 году. Открыл свою первую галерею и сразу оказался в авангарде абстрактного экспрессионизма. Правда, в решающий момент отвлекся на Пикассо. В 1946 году Куц вернулся из Парижа с настоящим кладом: это были картины, созданные мастером во время войны. Куц устроил невероятно успешную выставку: он даже решил закрыть галерею и стать «международным агентом» Пикассо, занимаясь ведением дел прямо из своей квартиры в доме № 470 на Парк-авеню[50]50
  Hall, Betty Parsons, 102; Jennifer Farrell et al., The History and Legacy of Samuel M. Kootz and the Kootz Gallery (Charlottesville: Fralin Museum of Art at the University of Virginia, 2017), 78.


[Закрыть]. Сотрудничество продолжалось в течение года, после чего Куц открыл новую галерею. К тому времени большинство лидеров абстрактного экспрессионизма выставлялись у Парсонс или Джениса (въехавшего на тот же этаж вместо Куца).