Текст бизнес-книги "Йоч. Бизнес с подсознанием"

Автор книги: Михаил Кожуров

Раздел: О бизнесе популярно, Бизнес-книги

Михаил Кожуров
Йоч
Бизнес с подсознанием

Осторожно! Описываемые события не обязуются быть реальностью, но могут ею стать в процессе прочтения.

Глава 1. Три силы

Больше всего на свете девятилетний Вадик Егоров обожал строить снежные крепости. Это были те времена, когда все от него что-то требовали: бабушка заставляла есть кашу, учителя впихивали пока неочевидные знания, мама воспитывала, соседи глумливо разрушали мамины достижения. И в этой круговерти мнений других людей он искал приложение собственным мыслям и силам. Кататься с горки на промерзшей картонке или играть в войнушку по шею в снегу было забавно, но уже мало. Он хотел создавать свои собственные миры. Странная привычка в распланированной Советским Союзом за тебя жизни. Но если ты еще мал для полетов в космос, то почему бы не полетать в своей собственной вселенной? Пусть даже мертвая петля заканчивается в сугробе.

Постройка снежной крепости и была центром его творческой вселенной. Завидный энтузиазм Егорова затягивал в это увлекательное путешествие буквально всех знакомых ровесников.

Однако в тот ослепительно солнечный день что-то не заладилось с самого начала. Звезда строительного счастья, криво улыбнувшись, зашла за горизонт удачи, оставив перед Вадиком пару неопознанных объектов женского пола. Две девочки лет семи из соседнего дома стояли прямо перед ним. На удивление вместо привычной незамедлительной перевербовки агентов бантиков и кукол в строителей снежной цитадели он вдруг оконфузился.

– Привет! Как тебя зовут? – спросила рыжая толстая девочка, закутанная в большой пуховый платок. Кудрявые волосы выбились из-под заячьей шапки и почти дотягивались до веснушек на розовых от начинающегося мороза щек. Тон был одновременно заинтересованным и примирительным…

«Легкая цель, – подумал Вадик, придавая мыслям привычный ход, – интересно, как колобки в платках умеют строить крепости?» Помощники были явно в тему.

– Вадим, – деловито ответил Егоров, поправив съехавшую на бок шапку, хотя для всех остальных он был просто Вадик. – А вы кто такие? – когда ты выше на голову, легко примерять тон начальника даже к незнакомкам. Главное – сразу показать, кто здесь хозяин. Вадик давно опробовал этот прием, который работал даже с пацанами на пару лет старше его. А тут небольшой румяный колобок. Хоть и не один.

Самоуверенности придавал еще и тот факт, что Вадик жил в доме № 13, который в некотором смысле выделялся среди обычных серых хрущевок не только своим роковым номером. В нем жили семьи местной интеллигенции: учителя, врачи, работники Дома культуры – одним словом, элита, хоть и районного разлива. И этот высокий, по меркам поселка, общественный статус дети с удовольствием примеряли на себя. Советское общество подразумевало формальное равенство всех его членов, поэтому негласно ценилось любое неравенство, начиная от наличия на чей-то попе импортных джинсов, кончая принадлежностью к интеллигентским кругам. Слово «блат» говорило не столько о возможностях приобретения каких-либо материальных благ, сколько о состоянии подняться над системой, это понятие и породившей.

– Я Даша. А это Саша, – девочка показала на подругу. Та по сравнению с ней выглядела просто жердью, однако милой, даже очень… Но что значит красивое лицо для несмышленого детства? Просто дополнительный и пока еще непонятный бонус. Природа бережет детское сердце от игры с этим сокрушительным оружием.

– Вы из какого дома? – Вадик и так знал, откуда они. Но жизнь научила, что шибко осведомленным при первом знакомстве быть не стоит. Напрягают людей всезнайки.

Их семнадцатый дом стоял на отшибе, и, хоть лица девочек часто мелькали в школе, ему ни разу не доводилось рассмотреть их поближе. Учились они в первом классе, а он был уже в третьем. И потому девочкам не посчастливилось ранее попасть в черную дыру по имени Вадик Егоров. Неукротимая энергия талантливого организатора масштабных игр, чуть не поглотив на своем пути двух бесхозных собак и соседского кота, не дотянулась пока ни до первоклашек в школе, ни до детей из дальнего дома. Бедные животные были вовремя обнаружены Вадиковой мамой, а спасать первоклассниц оказалось некому.

– Мы из семнадцатого дома, – шмыгнув носом, ответила толстушка. – А что ты тут делаешь? – опять заговорила она, обойдя крепость. Жердь продолжала упорно молчать и только смотрела на мальчика большими серыми глазами. Во взгляде ощущалась бесконечно далекая, но неотвратимо притягательная катастрофа. Вадика это слегка смущало, но он не подавал виду и сдаваться не собирался.

– Я крепость строю. Не такую фигню, как у школы, – стенка в два ряда, а настоящую, – гордо выпалил Вадик, – с фундаментом и башнями, бойницами и зубцами. Такого еще никто не строил. Ребята со всех соседних домов приходят, я говорю им всем, что делать, а когда построим – будет вот тако-о-о-е! – размах его рук претендовал как минимум на космодром.

Егоров выложил все свои детские козыри разом: тут тебе и масштаб, и захватывающее занятие, и эксклюзив, и всенародное признание его главарем местной тусовки. В одном американском фильме он видел, как ковбой уложил бандита выстрелом в упор и еще одного не глядя через плечо. Тут Вадик посчитал, что не глядя кинул в незнакомок как минимум гранату, не оставив даже малейшей попытки увлечься чем-то другим кроме его вселенной. Это было наивное детское самомнение, основанное, впрочем, на кое-каком личном опыте и поэтому все-таки обоснованное.

Он смог привлечь к постройке крепости соседскую девчонку Светку, которой удавались фокусы покруче. Ее родители находились в постоянном состоянии развода, пытаясь разделить не только имущество, но и дочь. В результате девочка стала главной наградой в их борьбе. Пороть желанный приз не представлялось возможным, и Светка, почуяв собственную безнаказанность, мародерствовала на этом поле битвы, как истинный наемник, забыв о родственных связях, не делая скидку на контрибуции и репарации. Что только не вытворяла она с родителями…

В доживавшем свой век Союзе выбор игрушек был невелик, поэтому шестнадцать разных кукол являлись поистине впечатляющим доказательством Светкиных способностей манипулятора. Однажды, выбравшись с мамой в город к каким-то уж совсем дальним и пропащим родственникам, Вадик увидел на витрине одного из тульских магазинов игрушечную железную дорогу явно несоюзного происхождения. Ценник поражал настолько ошеломляющей цифрой, что любые разговоры с матерью о заветной игрушке разбивались о банальное отсутствие денег.

Зато у соседей деньги водились, все-таки должность Светкиного отца – главврача районной больницы – давала не только солидную зарплату, но и массу других монетизируемых возможностей. Как он любил повторять: «Хороший врач никогда голодным сидеть не будет». А Олег Владимирович был безусловным профессионалом не только на административной должности, но и в качестве ведущего хирурга района. Поэтому надежда оставалась только на Светку. Вот так иногда взрослые даже не понимают, откуда им прилетают новые финансовые приключения.

Вадик быстро объяснил соседке, что у нее большая проблема в коммуникациях между куклами и что самое толковое решение – это устроить в комнате железную дорогу. Ну должен же кто-то доставлять между ними письма и посылки.

Через два месяца Вадик со Светкой, не скрывая бурного восторга и очумелого восхищения, открывали большие полупрозрачные коробки с видневшимися оттуда и манящими в чудесное будущее паровозами, рельсами и вагонами. Так что соседская девчонка являла собой достойного партнера, но даже она в конечном итоге была привлечена к постройке снежной крепости. Это воспоминание придало Вадику дополнительной уверенности, и он глянул на стоявших перед ним девочек с победоносным видом Наполеона времен Аустерлица.

– А зачем все это? – вдруг подала голос Жердь. Ее меховая шапка в комплекте с шарфом оставляли открытым только овал лица, и невозможно было понять, какого цвета волосы и как она вообще выглядит. Слишком мало материала для фантазий и создания очередной иллюзии жизни. Голос был приятным, но озвучивал совершенно возмутительные вещи.

– Как это зачем? – Вадику уже явно не нравилась Жердь. – В войну играть будем, снежками броса…

– Через месяц твоя крепость растает, и ты будешь играть в луже, – уверенно заключила Жердь. – Пошли отсюда, Даш, – она взяла подругу за руку и потащила прочь.

Вадик ничего не понял. Ругаться матом он тогда не умел – явная недоработка соседа-алкоголика (да-да, интеллигенция, а еще и творческая, тоже пьет), и как выразить обиду за глумление над его светлой затеей не знал. Реветь из-за девчонки было стыдно даже наедине с собой. Тогда он еще не знал, что плакать все равно придется… Буквально через несколько лет, именно из-за Саши.

А пока его одолевали безответные вопросы. Как? Как эта мелюзга опорочила его замысел? Почему не сработали давно испытанные жизнью приемы? Такие промахи случались у него со взрослыми. Конечно, это были еще те хитрецы, но со временем их уловки перенимались все до одной и исправно служили против них же. А тут сопля малолетняя!!! Она сбила его с мысли, испортила роль, которую он отвел ей и ее подруге.

Вадик еще не знал слово «дискурс» и воспринимал свои ухищрения с мифической стороны, наделяя себя неким волшебным даром убеждения. Но магия его слов рассыпалась под ударом… ее магии? Естественно, Вадик, как примерный октябренок, из магов верил только в дедушку Ленина, и то лишь потому что так считали взрослые. И сколько бы он ни добивался от них рассказа о том, какой же подвиг совершил Владимир Ильич, в ответ выслушивал только туманные утомительные рассуждения. В сухом остатке оставались лишь высокопарные слова, которые взрослые повторяли в особенно торжественные моменты.

Но эти слова имели силу, в чем Вадик убеждался каждый день, смотря программу «Время». Слова были самой силой, а главным умением являлась способность составлять из них заклинания. Они поднимали толпы народа на демонстрации, осваивали целину и запускали ракеты в космос. Полученные в результате них чары действовали на всех: разворачивали события в нужную сторону и свершали желания. Взамен требовали не многого: пригоршню наблюдений, щепотку терпения и немного ума. Дыхание силы убеждения завораживало, но не объясняло ее источник. И если бы в те времена вышел фильм «Властелин колец», то Егоров перерыл бы весь дом в поисках своего личного кольца всевластия. Настолько он верил в магическую природу слов. Ах, если бы эти мысли остались с Вадиком навсегда. Сколько ошибок, возможно, обошли бы стороной его угловатую юность девяностых.

Вадика растили мама и бабушка. Отец бросил их лет семь назад, когда Егорову младшему было всего два года от роду. Ушел к другой женщине, и в новой семье теперь рос еще один мальчик. До пятого класса Вадик не особенно страдал от своего статуса безотцовщины. Эту прореху, как могла, заполняла собой мать – крайне энергичная и жесткая женщина, учительница биологии в единственной на весь поселок школе. В последнем обстоятельстве и оказалась крайне неприятная загвоздка. Где-то начиная с пятого класса Вадика стали бить, и магия слов впервые предала своего верного адепта. Потому что причина претензий находилась не в нем, а в матери. Вадика били за двойки, поставленные строгой Надеждой Аркадьевной другим ученикам.

Поселок, в котором они жили, не считался совсем уж захолустьем: здесь находилось градообразующее предприятие – чугунолитейный завод. Дети слабо и сильно пьющих работяг составляли основу поголовья малолетнего стада, пригнанного советской властью к свету образования. Большинству вообще было непонятно – зачем столько учиться. Почему школа районного центра, да еще с заводом неподалеку, называлась сельской, объяснить тоже никто не мог.

Как, впрочем, не могла и Надежда Аркадьевна объяснить родителям малолетних хулиганов, что бить ее отпрыска будущим продолжателям пролетарских династий – совершенно непозволительное дело, и сын начал решать проблему самостоятельно. При школе работали две спортивные секции боевой направленности: самбо и бокс. Вадик записался в обе. Первую успешную драку мальчик запоминает на всю жизнь так же, как и юноша – первый секс. И то и другое напоминает лихую кавалерийскую атаку в плане быстротечности и «Черный квадрат» Малевича в смысле незатейливости композиции.

Однажды на Егорова полез одноклассник Андрюха Дерюгин. Бывают двоечники, но не полные дебилы, а просто лентяи с шустрыми мозгами. Но этот был именно дебилом. Все-таки родителям надо было меньше увлекаться самопальным алкоголем. Каким-то чудом он перебирался из класса в класс, получая первенство по росту, весу и отсутствию знаний. Очевидно, за ним тоже была сила, но ее природу Вадик пока не знал. В свое время он случайно услышал, как учителя обсуждали какие-то загадочные показатели, которые может испортить Андрюха, если не закончит школу. С упорством и неотвратимостью бульдозера они тащили его из класса в класс ради этих коварных показателей. Двигателем машины по получению аттестата о среднем образовании являлся директор с завучами, остальные просто выполняли их приказы. Только мама, будучи абсолютно принципиальным человеком, никак не хотела идти на компромисс с коллективом, отчего бульдозер периодически пробуксовывал, а она даже не подозревала о дальнейших последствиях для ее сына.

Все произошло в раздевалке перед спортзалом. Класс с энтузиазмом застоявшегося в стойле коня готовился к очередным скачкам, то есть к физкультуре.

– Пошел на хрен с моего места! – прямо от двери выпалил Андрюха. Претензия была абсурдной, так как ни у кого из школьников не было этого самого своего места в раздевалке. Зато полученная им полчаса назад двойка по биологии была вовсе не абсурдной, а вполне логичной и справедливой.

– Андрюх, ты чего? – растеряно пискнул Вадик.

– Выметайся, я сказал. Иди к своей мамочке, у нее будешь одеваться.

– Да вот, вся скамья свободна…

Вадику не хотелось ввязываться в драку не из-за потенциальной собственной боли или возможного поражения, а потому что он боялся унизить другого человека. На тренировках дела обстояли иначе: ринг и борцовский ковер являлись полем для соревнования и могли принести либо радость победы, либо сожаление о поражении. Реальная драка ставила выбор между унижением себя или унижением другого: сложное решение для маленького интеллигентного мальчика с хорошим домашним воспитанием.

– Я ща тебе всеку, сирота, – Андрюха размахнулся для удара. И тут Вадику повезло, причем дважды. Во-первых, в раздевалку вошел приятель по тренировкам Серега Исаев. Во-вторых, несмотря на солидные габариты, Дерюгин был явно не боец. Лень и рыхлость ума зеркально отражались на его характере, который собственно и побеждает в драке. Вадика до этого уже несколько раз били, поэтому он инстинктивно закрыл левую часть лица рукой, но не как раньше, сжавшись от предчувствия удара, а грамотно – как учили в боксе, чуть отклонившись корпусом назад. Кулак Андрюхи просвистел мимо.

– Бей в ухо! – крик Сереги поставил точку в моральных метаниях Егорова. Никогда больше время так не замирало. Мир не остановился, просто в нем вдруг образовалась очень гармоничная последовательность действий и звуков. Кулак, уклонение, крик и, наконец, собственный удар в открытое левое ухо противника. Вадик отскочил, уже готовый к еще одной атаке, но она не потребовалась. Хамло схватилось за ушибленную голову, село на пол и заплакало. Из его уха шла кровь. Раскрасневшийся, прерывисто дышащий от перевозбуждения и неожиданного исхода не успевшей толком начаться драки, Вадик застыл в растерянности.

– Мог бы еще ввалить. Чего не стал? – вопрос Сереги так и остался без ответа. У друга таких проблем не было. Комплекция коренастого, плотно сбитого, да к тому же тренированного тела позволяли превращаться в такую шайбу, которой было пофиг, в чьи зубы влетать.

Что чувствует лошадь, всегда приходившая последней, поскольку ей не объяснили, что для того, чтобы быть победительницей, надо быстро бежать, а не раздумывать, как своим бегом она обидит остальных лошадок? Недоумение неудержимо перерастало в восторг. Надо ли говорить, что Вадик тут же оказался героем дня в классе. Мать, конечно, ни о чем не узнала. Негласный кодекс чести позволял снисходительно относиться к жалобе ботаника, но не хулигана. Жаловаться училке для Андрюхи было «не по понятиям».

После этого знаменательного события тренировки стали занимать не меньше времени, чем учеба. Егоров познавал свою новую силу быстро и легко. Она казалась простой и понятной, ее можно было наращивать известными способами. А главное – эффективно и стремительно применять. Тем более Серега был идеальным спарринг-партнером – тяжелым и адски неудобным. Если бы не хорошее воспитание, дорожка рукоприкладства увела бы Вадика в ряды хулиганов. Опять сосед проглядел. Свою роль сыграли друзья и знакомые: круг общения мальчика ставил вполне понятный выбор – либо ты хулиган, либо наш друг. Вадик не был идиотом и выбрал дружбу, правда, с тренировками.

На время мамины двойки перестали доставлять неприятности. Но только на время. Местное хулиганье соображало туго и еще пару лет пыталось решить вопрос один на один, за что неизменно получало по мордам. Этот простой, регулярно повторяющийся акт дополнительно поднимал авторитет Вадика в глазах сверстников, наполняя его чувством превосходства, переходящее в легкое высокомерие.

Но тут неожиданно пришла беда – Вадика побил старшеклассник. Собственно, это была ничья, но удачный удар в лоб растекся под Вадиковыми глазами двумя ярко багровыми фонарями. Противник, правда, неделю ходил с перевязанной рукой после удачного приема Егорова, но глаза не перебинтуешь.

– Просто красавец, – подвел итог Серега и заржал кавалерийским конем.

Новая сила оказалась не такой уж всемогущей. Чемпион был повержен. Девяти– и десятиклассники не особенно заботили Вадима. Вся шантрапа отсеивалась из школы после восьмого класса и шла в ПТУ или сразу на завод. Дальше учились дети, нацеленные на высшее образование: двоек они не получали и мордобой их в принципе не занимал. Но до конца восьмого класса нужно было еще дожить.

Сама эта роковая драка возникла просто из ряда случайных стечений обстоятельств, но сигнал, ею данный, послужил стартовым выстрелом для дальнейшего кошмара. Сломался шаблон восприятия Егорова как сильного противника. Хулиганье творчески переосмыслило подход и начало месить Вадика группой по три-четыре человека. Брюс Ли и Джеки Чан живут, как известно, только в кино и не забредают в реальную жизнь советской провинции, тем более не вселяются в проблемных восьмиклассников переходного возраста. Сила кулака показала свою ограниченную суть. Нужен был другой инструмент. И нашелся он, как ни странно, в книгах.

Как-то Вадик прочел интересную мысль, что камень в руках первобытного человека был гораздо большим прорывом в военном деле, чем переход со стрелкового оружия на автоматическое. Поначалу Егоров не придал ей значение, но, выходя наутро из дома после очередного избиения, Вадик вдруг остановился перед грудой кирпичей. Вспомнился недавний рассказ, и рука сама потянулась к пока еще не до конца понятной затее.

Теперь его спортивная сумка весила на пару килограммов больше, что вселяло мрачноватую уверенность в ближайшем будущем. После уроков его уже ждали. Вытащенный красный кирпич вызвал только кривые улыбки и насмешки. Но вопль боли первого нападавшего испугал не только обозревшее хулиганье, но и самого Вадика. В течение месяца он не единожды проходил мимо кирпичной кучи. Егоров отлавливал каждого из своих обидчиков и разбивал новый кирпич об очередную голову. Его опять лупили, он опять ловил и бил. Так прошел самый адский месяц его детства.

Потом от Егорова отстали в связи с прочно закрепившимся статусом редкостного отморозка, связываться с которым себе дороже. Его боялась и обходила стороной вся мальчишечья половина школы. Пару раз доходило до поножовщины, но навыки самбо вполне оправдали потраченное на них время. Конечно, ножом хотели просто попугать и потому его быстро лишились. А может, Егорову просто повезло.

Вадик осознал новую силу, которой не мог поначалу даже подобрать название. Что это было? Что за чувство вело его весь месяц? Побеждал не кирпич, а какая-то непостижимая воля к победе. Он поначалу назвал ее «несмотря ни на что», а позже – намерением. За ручку с новым успехом пришла и гордыня. Куда уж без нее, когда с тобой бояться связываться даже впятером. Непреклонная уверенность в выбранном пути подминала любые обстоятельства, с которыми не справились ни навыки боя, ни способности к манипуляциям. В мальчике проснулся дух мужчины. И это было уже необратимо.

Дальнейшие перспективы сулили окончание школы как минимум с серебряной медалью, а главное – с не отбитой головой. Жизнь снова заиграла привычными красками, и в девятый класс Вадик вошел долговязым дрищом, отягощенным интеллектуальным багажом знаний, выходящими далеко за пределы школьной программы. Вундеркинд… ну, хотя бы по меркам поселка. Это обстоятельство не осталось без внимания женской половины школы. Егоров не был красавцем, но девушки уже засматривались на него. Из чего был сделан вывод – а я не дурен, совсем не дурен.

После чего самооценка заняла необоснованно наглое положение и, как следствие, отсекала попытки сверстниц перевести отношения на любовно-романтический лад. К тому же Егорова уже занимали более глобальные вещи. В стране начиналась перестройка, и звучавшие из телевизора новые идеи кружили Вадику голову гораздо больше, чем порхающий вокруг женский пол.

С другом Серегой они погрузились в историю и политику. Все оставшееся от учебы и тренировок время было отдано книгами: Валентин Пикуль, Михаил Булгаков, Эдуард Асадов, Анатолий Рыбаков. Во времена надвигающейся смуты такие интеллектуальные богатства можно было приобрести только на городской барахолке. Путь к знаниям оказался не только труден, но еще и дорог. По каким-то необъяснимым причинам барахолка начинала работать с шести утра, книги разбирались быстро, и для того чтобы попасть к открытию рынка, нужно было успеть к четырем утра на первый автобус в город.

Транспорт к тому же был не резиновый и набивался не только юными читателями, но и любителями импортного шмотья. В общем, вставать, чтобы не стоять в трясущемся полтора часа автобусе, приходилось в три утра. Вдвоем с Серегой они совершали эти героические вылазки, делились книжками и обсуждали прочитанное. Проблема денег решалась работой помощником слесаря на заводе во время каникул. Именно тогда, наблюдая содержание рабочего дня обычного работяги, Егоров понял, что долго такая система не протянет, и начал переключаться на другие заработки: заготовка лекарственных трав и выезды на сбор клубники в соседнем совхозе.

Денег было ненамного больше, но отсутствовали разлагающая душу скука и безразличие окружающих людей к результатам их же работы. А дело доставляющее радость, рождает деньги, приносящие особенно ценное удовольствие. Так появились не только первые книги, но и первые модные кроссовки с джинсами. Вадик адаптировался к взрослой жизни. Ветер в его голове, казалось бы, подул в совершенно иные паруса, которые сулили захватывающее плавание в надвигающемся океане капитализма. И тут на него обрушилась первая любовь. Конечно, это была Саша.

Однажды, зайдя к маме в класс, он заметил девочку, которая помогала ей собирать микроскопы после лабораторной. Уроки закончились, а до тренировки оставалось еще два часа. Тратить время на дорогу домой и обратно в этой ситуации Вадик считал расточительством. Скряжничество времени иногда приобретало у Егорова забавные формы. На вопрос, какой ботинок – правый или левый – первым зашнуровывать, давался вполне четкий и обоснованный ответ. Первым шнурую тот ботинок, который дальше от входа, чтобы тело не совершало лишних перемещений в обратном направлении. Таким забавным способом он отреагировал на горбачевскую идею рационализаторства и ускорения.

Войдя в класс, Вадик устроился за первой же попавшейся задней партой и погрузился в приключения дьявольской троицы на Патриарших. Пролетело с десяток страниц. Он попытался представить здоровенного говорящего кота и поднял голову от книги. В проходе между партами на него шла Саша и, не удостоив Егорова даже взгляда, просто вышла из класса. Уборка закончилась. Что-то маленькое и нежное поселилось в груди у Вадика. Оно было микроскопическим, и поначалу мальчик его не заметил. Он просто захотел еще раз посмотреть на Сашу. Не прям вот немедленно, а так, при случае. А пока можно было опять нырнуть в любимого Булгакова.

– Мам, а что за класс у тебя сейчас был? – через какое-то время спросил Вадик, даже не оторвавшись от книги

– Восьмой.

– А какая параллель?

– «В». А ты почему спрашиваешь? – поинтересовалась Надежда Аркадьевна.

– Да так. Давно не видел 8 «В».

Ему хотелось увидеть девочку еще раз. Рассмотреть поближе и понять, что ничего особенного вчера не открыл. Для этого с утра было переписано расписание 8 «В» и найдены пересечения с собственными маршрутами. Маячить в коридоре второго этажа было как-то нелепо, если у тебя урок на третьем. Поэтому лучше найти время, где их координаты в пространстве сойдутся совершенно естественным образом. Но почему же так тяжело ждать? Его уже начинало раздражать собственное непонятное нетерпение.

Удачный расклад образовывался только к четвертому уроку. Сразу после звонка он вылетел в коридор и устроился на подоконнике напротив нужного класса. Оттуда гурьбой вывалились пацаны, затем потянулись девочки. Саши не было. Следующий урок у 8 «В» был в этом же классе – значит, может и не выйти. Десять минут прошли в мучительном ожидании. Он уговаривал себя, что все это ерунда и здесь только лишь любопытство. Но сердце уже ощущало тот первый неугомонный камешек, с которого обрушится лавина.

Восьмиклашки возвращались к своим партам, недоуменно посматривая на Егорова, всю перемену просидевшего на окне рядом. Дислокацию нужно менять – злые языки не дремлют. И если пацаны сколько угодно могут тереть догадки, кого это пасет известная всей школе личность, то девчонки подробностей разборок с хулиганьем не знали и могли заподозрить что угодно, даже правду. Палиться не хотелось. Второй заход на смотрины был рассчитан наверняка. У 8 «В» следующий урок оказался последним, и выходить из класса они могли только в одном направлении – в раздевалку. Значит, надо просто оказаться там раньше всех.

Впереди Егорова ожидала контрольная по его любимой алгебре. Обычно свой вариант Вадик решал за двадцать минут и потом занимался вариантом соседа, который его беззастенчиво списывал. Не то чтобы он хотел кому-то помочь – просто было скучно оставшееся время пялиться на ворон за окном, те не отвечали взаимностью. Зная за Вадиком комбинацию вынужденного альтруизма, математичка выставляла Егорова за дверь сразу после сдачи собственной тетради. Сегодня контрольная решилась за 15 минут, и Вадик развел бурную деятельность по оказанию посильной помощи абсолютно всем собратьям по учебе. За что и был молниеносно изгнан вон из класса вместе с надеждами оставшихся там двоечников. Уф! Он спустился на первый этаж и устроился с книгой в коридоре перед раздевалкой. Мышь не проскочит. Время заиграло «Полет Валькирии» на его нервах, сначала тихо, но потом все громче и громче, а школьный звонок оказался последним аккордом этого адского оркестра чувств.

Она шла, щебеча о чем-то с подругой – той самой толстушкой Дашей. А в душе Вадика уже грохотала лавина. Они были прекрасны: и лавина, и Саша. Все попытки сопротивления таяли под лучами этого еще непознанного солнца, не весть откуда взявшегося в его душе. «Ну, да, красивая. Высокая, стройная такая. Чего я жердью-то ее называл? И смеется прелестно. А какие глаза…» – думал Егоров. Русые волосы, в которых не угадывалось ни всполоха татаро-монгольского нашествия, падали ниже плеч, чуть прикрывая совершенно очаровательные ушки. И прочая, прочая, прочая…

Как может мужчина описать красоту женщины? Все попытки бессмысленны, если они отражают набор физических характеристик. А красота, как известно, не в них, а в глазах смотрящего, вернее, в его голове. Если бы все сводилось к физическим параметрам, то мужики бы влюблялись только в красавиц с обложек глянцевых журналов. Тогда, действительно, мужчину как вид можно было бы записать в примитивную группу самцов, реагирующих на набор резонирующих факторов. Но величие и слабость мужчины едины и заключаются в его мечтательном уме. Практически любой набор характеристик мы можем возвысить до уровня божества. Достаточно более-менее привлекательной внешности женщины, и на месте любой халупы мы выстраиваем дворец, а потом бросаемся штурмовать придуманные стены.

Хотя нужно лишь повнимательнее присмотреться к сердцу… С чего все решили, что глянцевая красавица с обложки модного журнала умна, добра и милосердна? Мы ломаем голову, как покорить придуманный нами замок, осаждаем иллюзорные стены, а какое-нибудь хамло с разбегу высаживает ногой дверь в общем-то не самой изящной, но абсолютно реальной избушки. Вадик был мальчиком интеллигентным, начитанным и воспитанным в уважительном отношении к женщинам, поэтому стены возвел под стать своему внутреннему миру: высокие, неприступные и божественно прекрасные. Битва с самим собой обещала неминуемое поражение.

Какие у Саши были глаза? Большие и серые. Вадик видел в них не пошлые озера и океаны, способные его утопить. Он ощущал безмятежный покой, вмещающий всю красоту и гармонию потерянного известно кем рая, за который можно отдать что угодно. Блаженство существовало не где-то и когда-то, а находилось прямо перед ним. И брови над этими вратами в счастье казались крыльями, способными туда унести. Маленькие алые губы вдруг складывались в такую обаятельную улыбку с крохотными ямочками на щеках, что, казалось, так и выглядит в раю искренняя радость. И все это на трогательно– наивном лице совсем еще юной девушки (все-таки что-то недопонял Цой в своей «Восьмикласснице», слишком легкомысленно пройдя мимо этого страшного оружия). Бронебойный снаряд, в котором женская и по-взрослому сокрушительная красота еще скрывается в невинном детстве. И рассчитывавший, казалось бы, на мягкий, игрушечный выстрел, Вадик получил удар ломового вольфрамового сердечника, спрятанного внутри. От такой коварной неожиданности сердце замерло на секунду и лопнуло.

Поначалу он не воспринял свое новое состояние как трагедию. Чувство было пьянящим, многообещающим и неизвестным. Болевой шок – ну, что тут скажешь. А потом сердце заволокло пеленой мучительной неопределенности. Почему-то вспомнилось, что самоубийц хоронят за оградой кладбища, и если бы покойники что-то чувствовали, то наверняка могли разделить его тоску по отлучению от божественной благодати. Вадик не мог существовать без Саши, так же как создатель не отделим от собственной фантазии.