Текст бизнес-книги "Избранные труды"

Автор книги: Михаил Шаргородский

Раздел: Юриспруденция и право, Наука и Образование

Учитель, ученый, гражданин (к 100-летию М. Д. Шаргородского)

С Михаилом Давидовичем Шаргородским судьба свела меня в далекие сороковые годы теперь уже прошлого века. Впрочем, выражение «судьба свела», по-видимому, не очень уместно, поскольку в те годы я был желторотым юнцом, пришедшим в Университет прямо со школьной скамьи, а Михаил Давидович, хотя ему было немногим более сорока лет, известным ученым, за плечами которого и нелегкие предвоенные годы, и Отечественная война, в которую ему довелось выполнять тяжкие во всех отношениях обязанности члена военного трибунала одного из воинских соединений.

В те годы, когда Михаил Давидович по праву занял в Университете место заведующего кафедрой уголовного права, он был подвижен, как ртуть, и если бы не обильная проседь в его пышной в то время шевелюре, его легко можно было бы принять за студента.

Хотя залпы Отечественной войны и отгремели, к первому послевоенному десятилетию с полным основанием можно отнести данную Давидом Самойловым характеристику сороковых годов как роковых. Не будем забывать, что именно на это десятилетие падает и «охота за ведьмами», выразившаяся в позорном постановлении о журналах «Звезда» и «Ленинград» и последовавшей вслед за этим разнузданной травле Ахматовой, Зощенко, многих других известных представителей творческой интеллигенции, и борьба с космополитизмом, которая прошлась по Университету железным катком, и «ленинградское дело», которое опять-таки обернулось для Университета невосполнимыми потерями, и «дело врачей», и многое другое, что отнюдь не прибавило чести нашему Отечеству и оставило рубец в сердцах и душах миллионов людей, которым довелось жить и работать в это страшное время. Таким незаурядным личностям, как Шаргородский с его неуемным общественным темпераментом, желанием занимать активные жизненные позиции, приходилось особенно нелегко. Без преувеличения можно утверждать, что они оказались между Сциллой и Харибдой. В отличие от юнцов, которых пьянил терпкий вкус победы, Шаргородский все видел и все понимал, а потому постоянно находился перед дилеммой: как сохранить чувство собственного достоинства, совестливость, способность к творчеству и, вместе с тем, как вести себя, чтобы не быть раздавленным чудовищной машиной подавления и террора, которая в любой момент могла обрушиться на каждого. По большей части ему это удавалось (не берусь судить, с помощью какого миноискателя), хотя «подрыв на мине», но, Слава Богу, в более поздний и менее опасный период, все же произошел.

В дискуссиях, которые, как это ни парадоксально, происходили в то время на факультете, да и в Университете довольно часто, Шаргородский занимал, насколько это было возможно, четкие гражданские позиции и выступал рука об руку с такими выдающимися учеными старшего поколения, как А. В. Венедиктов, С. И. Аскназий, Я. М. Магазинер, В. М. Догадов и другими. Могу засвидетельствовать, что мэтры, хотя и старше Шаргородского почти на двадцать лет, а то и более, испытывали к нему неизменное уважение и относились к нему с полным доверием. В известной мере Шаргородский, будучи членом партии и нередко входя в состав партийных комитетов, служил для них, в большинстве своем беспартийных, своего рода прикрытием. Шаргородский эту нелегкую миссию нередко с успехом выполнял. Это было далеко не просто, поскольку псевдоученых, которые с особым рвением искали идеологическую заразу, дабы лишний раз заявить о себе и выслужиться перед начальством, и на факультете, и в юридическом институте, где Шаргородский также преподавал, всегда хватало.

Особенно памятны нешуточные бои на почве борьбы с космополитизмом, а также дискуссия о пределах общих понятий в праве, навязанная научному сообществу блюстителями чистоты марксистско-ленинской методологии, которые на самом деле боролись за выживание, избрав для этого далеко не лучшие средства. Шаргородский во всех этих баталиях вел себя достойно – ни на кого не «катил бочки», признавал допущенные промахи и ошибки (без этого в то время обойтись было нельзя, иначе могли обвинить в неискренности перед партией), но делал это, давая понять, что действует в состоянии крайней необходимости, не унижая ни себя, ни других. Когда я слушал его выступления, нередко думал: какой он умница! По-видимому, то же испытывали и многие другие. А это значит, что его выступления достигали цели.

На втором курсе Михаил Давидович начал читать у нас лекции по Общей части уголовного права. Слушатели Шаргородского, очевидно, помнят, что он страдал дефектом речи, что сказывалось на ее артикуляции. Поэтому первую лекцию Михаила Давидовича я не очень-то воспринял, тем более что на факультете были и такие лекторы, которые заранее заученные ими фразы вбивали в головы студентов буквально, как гвозди. А это на вчерашних школяров, к числу которых относился и я, нередко производило впечатление. Но уже на второй лекции я был настолько поглощен ею, что начисто забыл о тональности подачи отдельных фраз. Истинным наслаждением было чувствовать себя сопричастным к напряженной работе мысли лектора, которая происходила на протяжении всей лекции. В забитой до отказа знаменитой 88-й аудитории, где Шаргородский читал лекции, стояла абсолютная тишина. Все мы, будь то безусый мальчишка или видавший виды фронтовик, жадно внимали каждому слову лектора, авторитет которого был незыблем. И притом Шаргородский был глубоко демократичен и доступен. К нему можно было запросто подойти, попросить разъяснить то, что осталось непонятным, а то и поспорить. Для общения с нами, студентами, которые не могли идти с ним ни в какое сравнение, он не жалел ни времени, ни сил.

Обаяние незаурядной личности Шаргородского, которое мы впитывали на первых же его лекциях, многие, в том числе и Ваш покорный слуга, сохранили на всю жизнь.

После поступления в аспирантуру, а затем и зачисления на должность преподавателя у меня завязались с Шаргородским более тесные отношения, хотя я всегда осознавал дистанцию, которая нас разделяет.

Помню наши встречи на происходившей в Москве в январе 1957 г. конференции, посвященной соотношению общесоюзного и республиканского законодательства. Организатором конференции выступал Всесоюзный институт юридических наук, директором которого незадолго до этого был назначен К. П. Горшенин, освобожденный от должности министра юстиции Союза ССР. Работа конференции происходила по секциям, поэтому мы с Шаргородским встречались лишь на пленарных заседаниях. На заключительном пленарном заседании с резкой и, по-видимому, несправедливой критикой в адрес Шаргородского выступил профессор А. А. Герцензон, который был головным докладчиком по секции уголовного права. Насколько помню, спор между двумя почтенными учеными разгорелся по поводу того, нужно ли в новом УК, подготовка которого велась, идти по пути широкой гуманизации уголовного наказания или двигаться в этом направлении достаточно осторожно. А. А. Герцензон, озвучивая, очевидно, официальную точку зрения, был за то, чтобы ослабить вожжи, М. Д. Шаргородский предостерегал против излишней поспешности и торопливости в этом деле.

Шаргородский, видимо, не ожидал, что Герцензон, выступая на пленарном заседании с заключительным словом, обрушит на него град упреков, причем сделает это в резкой форме. Это его сильно взволновало. Проходя мимо меня в крайне возбужденном состоянии (таким я его до этого не видел), он обратился со словами: «Вы слышали, что он (Герцензон) обо мне говорил!» Я, как мог, успокоил Михаила Давидовича, сказав, что разделяю его позицию. Это, насколько я понял, не произвело на него впечатления, тем более что он имел все основания не считать меня в этих вопросах сведущим лицом.

Михаил Давидович нередко выступал на философских семинарах, которые в те годы проводились на факультете регулярно. Помнится, после одного из его докладов, не знаю уж, в связи с чем, задал ему несколько вопросов. Среди них был и такой: как относится Михаил Давидович к исполнению Черкасовым роли Ивана Грозного в пьесе «Великий государь», которая шла тогда в театре драмы им. Пушкина (ныне Александринский театр). Мне запомнился ответ Шаргородского: «Я положительно отношусь к исполнению Черкасовым этой роли, но против того, чтобы в уста Ивана Грозного (то бишь в уста Черкасова) вкладывали такие фразы, словно он только что ушел с очередного партийного собрания». Согласитесь, по тем временам это был довольно смелый ответ, за который могли и взгреть.

Шаргородский стремился занимать относительно независимую позицию и тогда, когда другие предпочитали трусливо отмалчиваться. Так, на факультете рассматривалось персональное дело одного из преподавателей, который при вступлении в партию якобы что-то утаил в своем социальном происхождении. Было принято решение об исключении этого преподавателя из партии. Против исключения не голосовал никто. Единственным, кто воздержался, был Шаргородский. Вскоре решение об исключении отменили и дело ограничилось партийным взысканием.

Вполне возможно, что кое-кто из тех, кто прочитает мои заметки (особенно среди молодежи), подумает: нашел, что поднимать на щит, ведь речь идет об элементарной человеческой порядочности. Чтобы по достоинству оценить акции Шаргородского и ту меру ответственности, которую он брал на себя, нужно мысленно окунуться в удушливую атмосферу тех лет, когда каждое лыко могло быть поставлено в строку и повлечь исключение из партии, увольнение с работы, а то и арест. Давайте поэтому не судить наших учителей слишком строго. Сохраним благодарность к ним хотя бы за то, что они продолжали оставаться людьми, сохранили способность к творчеству и всячески старались привить нам добрые чувства, к которым мы сами далеко не всегда были восприимчивы.

Пик научной и общественной карьеры Шаргородского приходится на вторую половину 1957 г. – начало 60-х годов.

На состоявшейся в конце 1957 г. в Ленинграде представительной конференции по вопросам государства и права Шаргородский выполнял одну из главных ролей. На пленарном заседании он совместно с О. С. Иоффе выступил с одним из основополагающих докладов, а вскоре был утвержден главным редактором журнала «Правоведение», первый номер которого вышел в начале 1958 г. Поскольку, однако, решение об учреждении журнала состоялось в 1957 г., журнал ведет свое летоисчисление именно с этого года. Большую роль в рождении журнала сыграл доктор юридических наук, проф. А. Ф. Шебанов, который в Минвузе СССР занимал пост заместителя начальника главка. Именно он и сумел «пробить» разрешение директивных (читай: партийных) органов на выпуск журнала. Без этого о выходе журнала в те годы нечего было и помышлять. В состав первой редколлегии журнала, возглавляемой М. Д. Шаргородским, вошли крупные ученые, которых ныне, как и самого главного редактора, уже нет в живых. Правой рукой Шаргородского в организации журнала и направлении его деятельности был заместитель главного редактора, один из учеников Михаила Давидовича – Валентин Григорьевич Смирнов, известный ученый в области уголовного права. В науку вошла его монография «Функции уголовного права», положенная в основу успешно защищенной докторской диссертации. Роль В. Г. Смирнова в организации и обеспечении деятельности журнала при всей неоднозначности его личности не должна быть забыта.

Михаил Давидович на посту главного редактора проявил себя как вдумчивый и требовательный руководитель. Будучи выдающимся ученым, научные интересы которого далеко выходили за пределы собственно уголовного права, да и права вообще, Шаргородский умело направлял работу редколлегии, используя при этом не административный ресурс, а высокий научный авторитет, широкое видение возникающих проблем, отсутствие какого бы то ни было чинопочитания. Роль Шаргородского на посту главного редактора журнала «Правоведение» в известной мере можно сравнить с ролью А. Т. Твардовского как главного редактора «Нового мира» в лучшую пору этого журнала.

Не счесть ученых, государственных и общественных деятелей, известных практиков-правоведов, для которых публикации в «Правоведении» оказались первой ласточкой, открывшей им широкую дорогу в жизнь. Во многих случаях это произошло именно потому, что заинтересованное, доброе участие в их судьбе принял учитель, наставник и старший товарищ М. Д. Шаргородский.

К тому же времени относится и подготовка М. Д. Шаргородским совместно с О. С. Иоффе (а они нередко выступали в соавторстве, достаточно напомнить монографию «Вопросы теории права», увидевшую свет в период хрущевской оттепели в 1961 г.) статьи общеметодологического характера, в которой затрагивались многие общие вопросы теории государства и права. Статья, насколько известно, готовилась для сборника, который предполагалось издать в Польше под редакцией одного из тогдашних лидеров польской юридической науки проф. Ст. Розмарина. Годы войны Розмарин провел в Советском Союзе, спасаясь от нацизма. По возвращении в Польшу Розмарин поддерживал тесные контакты с советскими учеными, в том числе с проф. Б. Б. Черепахиным, с которым подружился, находясь в Свердловске (ныне – Екатеринбург). Подготовленную статью для опубликования требовалось снабдить рецензиями. Авторы статьи обратились ко мне с просьбой отрецензировать статью, на что я охотно согласился. Прочитав статью, я понял, что о ее опубликовании в нашем Отечестве говорить не приходится, поскольку она явно опережала свое время. Положительно оценив статью, я все же счел необходимым, дабы обезопасить самих авторов, предостеречь их от ряда рискованных положений. Разумеется, не помню всего содержания рецензии, но в одном месте я писал: «Из статьи следует, что мы нэп экономически не победили, а задушили с помощью административных мер». Насколько известно, сборник Розмарина света так и не увидел. По-видимому, это объясняется тем, что эра Гомулки в Польше вскорости прошла, как, впрочем, и хрущевская оттепель. Дальнейшая судьба статьи, по нынешним меркам совершенно невинной, мне неизвестна.

Гром среди ясного неба грянул в начале 60-х годов, когда на юридическом факультете проводилась весьма представительная конференция по уголовному праву, в которой участвовали не только отечественные, но и зарубежные ученые. Конференция проходила под эгидой кафедры уголовного права, на которой ведущую роль играл М. Д. Шаргородский. Участниками конференции были и видные практические работники. В роли возмутителей спокойствия на конференции выступили М. Д. Шаргородский и советник тогдашнего Президента США по юридическим вопросам профессор Липсон.

Шаргородский в своем докладе «осмелился» покритиковать тогдашний Верховный Суд Союза ССР за то, что он вместо того, чтобы неукоснительно следовать предписаниям закона, иногда становится на путь нормотворчества. Это вызвало неудовольствие присутствовавших на конференции представителей Верховного Суда, которые в оправдание своей позиции ссылались на то, что закон нередко отстает от требований жизни и если бы судьи не восполняли имеющиеся в законе пробелы и не устраняли в нем противоречия, то правосудие просто-напросто нельзя было бы бесперебойно отправлять.

Еще дальше «решился» пойти профессор Липсон, который не без удовлетворения и с известной долей сарказма отметил сближение идеологических позиций советских и американских юристов. Если раньше, когда американцы критиковали советскую правовую и судебную систему, советские коллеги, отмечал Липсон, обвиняли нас в клевете, то теперь они говорят по существу то же самое.

Этого идеологические оруженосцы партии, присутствовавшие на конференции, вытерпеть уже не могли. Конференция еще не успела завершить свою работу, а на ее устроителей и факультет в целом как из рога изобилия посыпались доносы с упреками в распространении идеологической заразы, притуплении бдительности, сдаче идейных позиций etc., etc. Главной мишенью этих наветов стал М. Д. Шаргородский, который был снят с поста главного редактора журнала «Правоведение» и заведующего кафедрой уголовного права. Он получил также взыскание по партийной линии. Погорел и тогдашний декан факультета А. И. Королев, который также был освобожден от занимаемой должности. Правда по прошествии определенного срока А. И. Королев вновь успел побывать деканом. Нахлобучку получил и секретарь горкома партии, наш коллега Ю. А. Лавриков, который впоследствии много лет успешно руководил Финансово-экономическим институтом. Лаврикову инкриминировали то, что он проглядел имевший место на факультете идеологический вывих. Гневную отповедь устроителям и попустителям конференции дал известный идеологический работник того времени Снастин, подвизавшийся в обществе «Знание».

Шаргородский, несомненно, был выбит из нормальной рабочей колеи, но не пал духом. Близкий к нему в то время Иоффе говорил мне, оценивая последствия идеологической порки: Шаргородский – большой ученый и он в конце концов оправится. В конечном счете так и произошло, хотя вся эта история не прошла для Михаила Давидовича бесследно и ускорила его конец.

Мне было очень жаль нашего Михаила Давидовича, который наряду с моим учителем – А. В. Венедиктовым, пожалуй, был тогда на факультете наиболее крупномасштабной личностью. Однако Михаил Давидович не очень охотно кого-то к себе подпускал, видимо, считая, что со свалившейся на него бедой он должен справляться сам. Я решился все ж написать Михаилу Давидовичу письмо. Не исключая того, что письмо может быть перлюстрировано, для выражения сочувствия и солидарности прибег к эзоповскому языку. Привлек для этого… учение, как тогда говорили, Сталина о временных и постоянно действующих факторах, которое он озвучил в одном из своих выступлений периода Великой Отечественной войны. Написал Шаргородскому примерно следующее: «…история со злополучной конференцией – это фактор временный, который очень скоро будет забыт, а вот вклад, который Вы внесли в науку и подготовку многих поколений преданных Вам учеников и последователей, – это фактор постоянный, который не только не забыт, но значение которого будет возрастать».

Читатель не без труда заметит, что, судя по содержанию письма, я был заражен в то время большим конформизмом, чем Шаргородский, хотя его положение было куда более опасным, чем мое. Ну что ж, из песни слова не выкинешь – «тут не прибавить, не убавить – так это было на Земле».

Прямых доказательств того, что Михаил Давидович получил мое письмо, нет, но косвенными располагаю. Когда через какое-то время после отправки письма мы встретились на факультете и обменивались рукопожатиями, Михаил Давидович, ни слова не говоря, неожиданно задержал мою руку в своей и некоторое время не отпускал. По этому знаку и по тому, как он на меня смотрел, я понял, что письмо он получил. Такое не забывается и дорогого стоит.

После конференции на факультет зачастили комиссии, которые судорожно искали у нас «идеологическую заразу». Но обнаружить ее при всем желании не могли, поскольку в то время мы были не менее правоверны, чем те, которых на нас напускали.

На несколько лет мы были лишены права проведения каких бы то ни было конференций, т. е., выражаясь криминалистическим языком, были помещены в дом предварительного заключения. Табу сняли лишь через несколько лет, когда нам разрешили проведение межвузовской конференции, но, разумеется, без приглашения иностранных участников.

А как же сложилась судьба самого Шаргородского? Он продолжал вести плодотворную научно-педагогическую деятельность. Наиболее авторитетное тому подтверждение – пятитомный курс уголовного права, подготовленный под руководством М. Д. Шаргородского и его преемника по заведованию кафедрой Н. А. Беляева, который достойно продолжил дело своего учителя.

Михаил Давидович активно сотрудничал и в своем детище – журнале «Правоведение», которым после несправедливого снятия Михаила Давидовича в течение многих лет успешно руководил его ученик Н. С. Алексеев. Он развил и приумножил традиции, заложенные его учителем. Все мы, члены редколлегии и сотрудники редакции, воспринимали каждый поступивший от Михаила Давидовича материал как показатель доверия и дорогой подарок и стремились обеспечить ему режим наибольшего благоприятствования. Опубликовал Михаил Давидович и ряд монографий. Известны его выступления в общественно-политических изданиях, в том числе в журнале «Новый мир», где он полемизировал с известным генетиком В. С. Эфроимсоном.

Скончался Михаил Давидович в августе 1973 г. Похоронен на кладбище в дачном поселке Комарово, недалеко от могилы с надгробием Анны Ахматовой. Рядом с ним покоится прах верной спутницы жизни Дары Исаевны Хуторской.

Любопытная деталь: недалеко от могилы Анны Ахматовой можно найти могилы тех, кто травил Анну Андреевну при жизни, а то и не оставлял в покое после смерти. Хорошо, что хоть от этого Михаил Давидович избавлен.

Невольно всплывают в памяти бессмертные строки поэта:

 
Я всем прощение дарую
И в Воскресение Христа
Меня предавших – в лоб целую,
А не предавшего – в уста.
 

Ныне мемориальная доска увековечила память М. Д. Шаргородского на стене здания юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета, где он много лет преподавал, вел напряженную научно-исследовательскую работу, вкладывая в дело своей жизни силы, душу, знания и талант.

Рядом с доской, увековечившей память М. Д. Шаргородского, другая доска в память моего незабвенного учителя – академика Анатолия Васильевича Венедиктова.

Глубоко символично, что эти доски оказались рядом, причем именно по одну, а не по другую сторону входа на факультет. Что же роднит этих выдающихся ученых при всем несходстве их темпераментов? Роднит их то, что оба они были беспредельно преданы науке, которая оставалась их первой и последней любовью.

Их жизнь и деятельность – образец для подражания всем нам, особенно грядущим поколениям, которые неизбежно приходят на смену тем, кто совершил то, что мог.

Ю. К Толстой

Доктор юридических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета