Текст бизнес-книги "«Чингизово право». Правовое наследие Монгольской империи в тюрко-татарских ханствах и государствах Центральной Азии (Средние века и Новое время)"

Автор книги: Роман Почекаев

Раздел: Юриспруденция и право, Наука и Образование

§ 2. «Закон», «обычай», «традиция» в Монгольской империи после Чингис-хана

Одним из важнейших и ценнейших источников сведений о монгольском имперском праве, несомненно, является «Книга о тартарах» Иоанна де Плано Карпини, поскольку в ней представлен взгляд европейского современника, который к тому же побывал в Монгольской империи в эпоху преобразований. Ценность свидетельства папского посла Иоанна тем выше, что «Сокровенное сказание» написано около 1240 г., а труд Джувейни создавался уже в 1250-е гг. «Книга о тартарах», таким образом, представляет свидетельство современника событий 1240-х гг. – весьма важного периода в истории монгольской государственности и права. В настоящем исследовании мы намерены на основе его сведений показать, как происходил процесс формирования нового имперского законодательства, впоследствии в течение нескольких веков действовавшего в различных государствах Чингизидов.

Распространённое мнение о том, что правовые отношения в Монгольской империи регулировались исключительно Великой Ясой вряд ли можно счесть обоснованным: монголы создали гораздо более сложную и многоуровневую систему источников права. Так, Т. Д. Скрынникова, в частности, называет среди источников права не только ясы («засак»), но также «билик» – изречения Чингис-хана, в большей степени носящие морально-этический, а не правовой характер; «зарлик» (ярлыки) – приказы и распоряжения ханов; «йосун» – древнее обычное право и «торё» – сакральное право монголов, унаследованное от древних тюрков[36]36
  Скрынникова Т. Д. Харизма и власть в эпоху Чингис-хана. – С. 54–59.


[Закрыть].

Говоря о нормах права монголов, брат Иоанн использует разные понятия: «закон», «установление», «обычай», «указ», «традиция». Только И. де Рахевилц, вслед за П. Джексоном, высказал предположение, что они могли обозначать разные источники права, но не стал развивать эту тему[37]37
  Rachewiltz I. de. Some Reflections on Chinggis Qan’s Jasagh // East Asian History. – Canberra, 1993. – № 6. – P. 102.


[Закрыть]. Между тем при анализе «Книги» Иоанна де Плано Карпини следует учитывать два момента. Во-первых, францисканец-дипломат был одним из образованнейших людей своего времени и вряд ли произвольно употреблял понятия: «закон», «обычай», «указ» и пр., которые со времён Римской империи четко дифференцировались. Во-вторых, «Книга» была написана отнюдь не по личным наблюдениям её автора, а представляет собой отчёт, составленный на основе информации, полученной от компетентных лиц – приближённых монгольских правителей (сначала – Бату, затем – Гуюка)[38]38
  См.: Юрченко А. Г. Империя и космос: реальная и фантастическая история походов Чингис-хана по материалам францисканской миссии 1245 года. – СПб., 2002. – С. 161.


[Закрыть]. Таким образом, можно не сомневаться, что брат Иоанн весьма чётко и скрупулёзно обозначал те или иные нормы права как обычай или установленный сверху закон.

Законы и установления

Брат Иоанн сообщает: «Оттуда же он (Чингис-хан. – Р. П.) вернулся в свою страну и там создал множество законов и установлений, которые тартары безупречно соблюдают»[39]39
  Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli / edizione critica del testo latino a cura di E. Menesto; traduzione italiana a cura di M. C. Lungarotti e note di P. Daffina; introduzione di L. Petech; studi storico-filologici di C. Leonardi, M. C. Lungarotti, E. Menesto. – Spoleto, 1989. – V. 5. Автор выражает благодарность А. Г. Юрченко за предоставленный перевод этого и последующих фрагментов латинского текста источника.


[Закрыть]. Далее францисканец говорит о содержании двух из них: смертная казнь за попытку захвата ханского трона без избрания на курултае и покорение всех остальных народов мира. Отметим, что, говоря о законах и установлениях, брат Иоанн использовал термины leges et statuta. Lex означало закон, постановление, statuta – уставы и установления. Словом leх в средневековой Европе нередко обозначали вообще совокупность писаных актов, исходящих от верховной власти.

Под leges францисканец, несомненно, подразумевал Великую Ясу, т. е. совокупность правил и установлений Чингис-хана, и подтверждение этому мы находим в других источниках. Так, постановление о казни за узурпацию трона отражено в сообщении персидского историка 2-й пол. XIII в. Джувейни. Он сообщает, что великий хан Гуюк после своего воцарения повелел судить Тэмугэ-отчигина – брата Чингис-хана, незадолго до этого пытавшегося захватить власть. «Когда они закончили своё дело, группа эмиров предала его смерти в соответствии с Ясой»[40]40
  Juvaini Ata-Malik. The History of the World-Conqueror. – Р. 255.


[Закрыть].

Что касается установления о покорении мира, то ни один источник не даёт оснований отнести его к Ясе: и современники, и авторы боле позднего времени говорят о том, что это повеление Чингис-хана отражалось преимущественно в посланиях великих ханов, которые они направляли в качестве указов государям, считая последних ниже себя. Венгерский доминиканец Юлиан приводит текст послания великого хана Угедэя венгерскому королю Бэле IV (1237 г.): «Я Хан, посол царя небесного, которому он дал власть над землёй…»[41]41
  Аннинский С. А. Известия венгерских миссионеров XIII–XIV вв. о татарах и восточной Европе // Исторический архив. – 1940. – № 3. – С. 88.


[Закрыть]. Наследник Угедэя Гуюк в письме папе римскому Иннокентию IV (1246 г.) сообщает: «Силою Бога все земли, начиная от тех, где восходит солнце, и кончая теми, где заходит, пожалованы нам»[42]42
  Иоанн де Плано Карпини. История монгалов / пер. А. И. Малеина, вступит. ст., комм. М. Б. Горнунга // Путешествия в восточные страны. – М., 1997. – С. 392–393, прим. 182.


[Закрыть]. В «Сокровенном сказании» слова о власти над миром вложены в уста самого Чингис-хана, который заявляет: «…я, будучи умножаем, пред лицом Вечной Небесной Силы, будучи умножаем в силах небесами и землёй, направил на путь истины всеязычное государство и ввёл народы под единые бразды свои…» Эти слова охарактеризованы как jarlig, т. е. повеление Чингис-хана[43]43
  Козин С. А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. под названием Mongol-un niгuča tobči-gan. Юань Чао би ши. Монгольский обыденный изборник. – М.; Л., 1941. – С. 168, 287 (§ 224).


[Закрыть]. Следовательно, де Плано Карпини сумел увидеть разницу между сводом законов Ясой и отдельными указами – ярлыками великих ханов, применив к первому из них термин lex, а ко вторым – statuta.

Т. Д. Скрынникова, опираясь на сведения «Сокровенного сказания», делает вывод о тождестве понятий «засак» и «зарлик», считая их синонимами, обозначавшими совокупность норм «гражданского» права[44]44
  Скрынникова Т. Д. Сакральное право средневековых монголов // Россия и Монголия в свете диалога евразийских цивилизаций: материалы международной научной конференции. Звенигород, 2–5 июня 2001 г. – М., 2002. – С. 143. Следует оговорить, что исследователь понимает под «гражданским» правом не частное право в его современном понимании, а совокупность норм, исходивших от государства – в отличие от древних обычаев.


[Закрыть]. В подтверждение своей точки зрения она приводит ряд фрагментов «Сокровенного сказания», в которых понятия «засак» и «зарлик» фигурируют в одинаковом значении – распорядок, указ, приказ. Это дало ей основание высказать предположение, что «засак» и «зарлик» обозначали одну и ту же категорию норм права, только первый термин имел происхождение тунгусо-манчжурское, а второй – тюркское[45]45
  Скрынникова Т. Д. Харизма и власть в эпоху Чингис-хана. – С. 56.


[Закрыть]. По нашему мнению, выводы Т. Д. Скрынниковой справедливы лишь применительно к первому этапу развития Монгольской империи – пока Чингис-хан объединял Монголию под своей властью. Действительно, любое распоряжение, исходившее от быстро усиливавшегося правителя, имело для его подданных силу закона, так что принципиальной разницы между Ясой и ярлыком ни для хана, ни для исполнителей его воли поначалу не существовало. Тем более в это время любые распоряжения Чингис-хана были устными, и разницу между Ясой и ярлыком было обнаружить непросто[46]46
  См.: Козин С. А. Сокровенное сказание. – С. 118, 144, 158, 239, 263, 276 (§ 145, 192, 202); Алтан Товч // http://server3001. freeyellow. com/jagdag/zev/ index. htm.


[Закрыть].

Но францисканец сообщает, что Чингис-хан принял «законы и установления», вернувшись в свою страну из походов против жителей страны «шумящего солнца», людей с пёсьими головами, людей с одной половиной туловища и т. п. – т. е. тех походов, сообщения о которых, как установлено исследователями, относятся к фантастическому «Роману о Чингис-хане»[47]47
  См.: Юрченко А. Г. Империя и космос.


[Закрыть]. Следовательно, их хронология также является легендарной, и установить дату возвращения Чингис-хана из похода и принятия им законов представляется довольно сложным. Однако в нашем распоряжении есть информация других источников. Персидский историк Рашид ад-Дин, автор «Сборника летописей» нач. XIV в., даёт сходное сообщение под годом курицы, 622 г. по х. (1225 г.): «То лето он пробыл дома и соизволил издать мудрые повеления [йасакха-и барик]»[48]48
  Рашид ад-Дин. Сборник летописей / пер. с перс. О. И. Смирновой; примеч.: Б. И. Панкратова и О. И Смирновой; ред. А. А. Семёнов. – М.; Л., 1952. – Т. I. – Кн. 2. – С. 230.


[Закрыть].

Таким образом, сообщение папского посла относится к периоду, когда Монгольская империя достигла более высокого уровня развития, форма указов была уже позаимствована монголами из империи Цзинь ещё при Чингис-хане, что подтверждает, в частности, посол Южной Сун Чжао Хун: «Чингис также издаёт указы и распоряжения и другие документы. Всему этому научили их мятежные чиновники цзиньских разбойников»[49]49
  Мэн-да Бэй-лу («Полное описание монголо-татар») / пер. с кит., введ., комм. и прил. Н. Ц. Мункуева. – М., 1975. – С. 74.


[Закрыть]. К этому времени стало проводиться принципиальное различие между ясами и ярлыками. Ясы стали означать именно законы Чингис-хана, составленные для регулирования отношений с подданными его обширной многонациональной империи и с иностранными государями, которые запрещалось изменять или отменять. Ярлыки же представляли собой указы по вопросам, не регулировавшимся ясами, но требовавшими вмешательства монарха, т. е. своего рода «текущее законодательство». Именно к этому периоду и относится анализируемое сообщение брата Иоанна, в котором понятие «законы и установления» следует трактовать как «ясы и ярлыки». Восточные источники подтверждают тот факт, что францисканец произвёл эту дифференциацию не по собственному усмотрению: Рашид ад-Дин сообщает, что «В этом году, [году] барана, он [Угедэй] захотел собрать ещё раз всех сыновей, родственников и эмиров и заставить их вновь выслушать ясу и постановления»[50]50
  Рашид ад-Дин. Сборник летописей. – Т. II. – С. 35.


[Закрыть].

Закон или обычай

Один раздел «Книги о тартарах» непосредственно посвящён правовым нормам средневековых монголов: «У них есть также закон или обычай убивать мужчину и женщину, которых явно застают за прелюбодеянием; сходным образом и девушку, – если она будет предаваться разврату с кем-нибудь, убивают [и] мужчину, и женщину. Если кого-нибудь застают в земле, [находящейся] в их владении, за грабежом или воровством, его убивают без всякого сострадания. Также, если кто-нибудь раскрывает их замыслы, особенно когда они намереваются идти на войну, ему наносят по спине сто ударов, [таких] сильных, какие [только] может наносить один [крепкий] крестьянин большой палкой. Также, когда какие-нибудь [лица] из младших [по чину] совершают какую-нибудь провинность, то старшие их не щадят, а подвергают тяжёлому бичеванию. Также нет никакого различия между сыновьями от наложницы и от жены, но отец их даёт каждому то, что хочет. А если отец принадлежит княжескому роду, то сын от наложницы является князем так же, как [им] является сын от законной жены…»[51]51
  Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli. – IV. 9.


[Закрыть].

Рассмотренные нами выше leges et statuta при всех своих различиях всё же составляли единую группу норм, исходящую от верховной власти и олицетворявшую имперскую систему права. Понятия же «закон» (lex) и «обычай» (consuetudo) в теории права противопоставляются друг другу, и их объединение у брата Иоанна нуждается в исследовании.

Понятиям legem и consuetudinem, употребляемым францисканцем, мы находим вполне эквивалентные понятия в монгольском средневековом праве. Это, соответственно, Яса, установленная Чингис-ханом, и древнее обычное право кочевников – «йосун». Обычаи складывались задолго до образования у тюрков или монголов централизованного государства и продолжали применяться внутри отдельных родов и племён даже тогда, когда активно начинали действовать официальные законодательные акты.

Примечательно, что упомянутые францисканцем нормы мы встречаем и в праве более поздних тюркских и монгольских народов. Так, например, ответственность за прелюбодеяние, грабёж, воровство предусматривают монгольские «18 степных законов» XVI–XVII вв.[52]52
  Восемнадцать степных законов: памятник монгольского права XVI–XVII вв. / пер. с монг., комм., исследование А. Д. Насилова. – СПб., 2002. – С. 46–47.


[Закрыть] и законы казахского хана Тауке, принятые в конце XVII в.[53]53
  Левшин А. И. Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей. – Алматы, 1996. – С. 367.


[Закрыть] Отметим, что в этих степных «кодексах» за основу брались отнюдь не законы Чингис-хана, а именно древнее обычное право. О равенстве сыновей от законных жён с сыновьями не только от наложниц, но и с приёмными, можно найти ещё в домонгольских источниках – праве древних уйгуров[54]54
  См., напр.: Садри Максуди Арсал. Тюркская история и право. – Казань, 2002. – С. 88.


[Закрыть].

Но оказывается, что в других источниках эти же обычные нормы причисляются к законам и установлениям Чингис-хана! Так, французский хронист Ж. де Жуанвиль, получивший сведения о монгольском праве от послов великого хана, прибывших к королю Людовику IX, пишет: «Его установления должны были держать народы в мире так, чтобы никто не отнимал чужого добра и не бил других людей, если не хочет лишиться руки; и чтобы никто не вступал в связь с чужой женой или дочерью, если не хочет лишиться руки или жизни. Много прочих добрых заповедей он им дал, дабы жили они в мире»[55]55
  Жуанвиль Ж. де. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько, под ред. А. Ю. Карачинского, науч. ред. Ю. П. Малинин. – СПб., 2007. – С. 113 (§ 478).


[Закрыть]. Армянский историк конца XIII в. Григорий Акнерци также сообщает о законах Чингис-хана: «Вот эти божественные законы, которые он им предписал и которые они на своём языке называют «ясак»: во-первых, любить друг друга; во-вторых, не прелюбодействовать; не красть; не лжесвидетельствовать; не быть предателями…»[56]56
  Патканов К. П. История монголов инока Магакии, XIII в. – СПб., 1871. – С. 4.


[Закрыть].

Брат Иоанн, как видим, колеблется, не зная, отнести ли эти нормы к новым имперским законам или древним обычаям. По нашему мнению, это свидетельствует о законодательной реформе в Монгольской империи, в результате которой ряд норм обычного права был включён в имперское законодательство, но память о них, как о древних обычаях, была ещё жива. Уже несколько лет спустя эти нормы стали позиционироваться как законодательство Чингис-хана (что отражено в сообщении Жуанвиля), а к концу XIII в. их однозначно ассоциировали с законодательной политикой основателя Монгольской империи, что подтверждается армянским историком.

Тут следует обратить внимание на то, что Великая Яса отнюдь не являлась кодексом законов, обязательных для исполнения всеми жителями обширной и многонациональной Монгольской империи. Это был, как мы покажем ниже, некий свод базовых принципов, призванный обеспечивать правящей монгольской элите эффективное управление покорёнными народами и не допустить её смешивания с другими народами. Подобная роль Великой Ясы позволяет понять, почему она объединяла в себе столь разные виды правовых норм, и почему после распада Монгольской империи правители выделившихся из неё кочевых государств перестали ссылаться на законодательство Чингис-хана.

Древние обычаи, включённые в Ясу, были предназначены, как завещал Чингис-хан, для сохранения монголами их политической, культурной и бытовой самобытности. Их несоблюдение приводило к очень быстрой ассимиляции немногочисленной монгольской правящей верхушки местным населением, как это произошло, например, в Иране при последних ильханах или в Средней Азии при Тимуридах. И наоборот: после изгнания из Китая великие ханы вернулись в Монголию, где им не было необходимости отграничивать себя от своих подданных – таких же монголов. Поэтому предписания Ясы оказались у монголов позднего Средневековья невостребованными, и всё их дальнейшее законодательство базировалось уже на традиционных обычаях, а не на имперском законодательстве Чингис-хана и его преемников[57]57
  См., напр.: Рязановский В. А. Монгольское право, преимущественно обычное. – Харбин, 1931. – С. 40. Ср.: Барфилд Т. Монгольская модель кочевой империи // Монгольская империя и кочевой мир. – Улан-Удэ, 2004. – С. 260.


[Закрыть]. Аналогичным образом казахи опирались на древние обычаи, поскольку вели преимущественно кочевой образ жизни и не имели в подчинении многочисленных оседлых народов, среди которых было необходимо выделяться, соблюдая Ясу.

Зато в государствах, где малочисленная монгольская элита сохраняла власть над многочисленным оседлым населением (Улус Джучи или Чагатаев Улус) законодательство Чингис-хана продолжало действовать, по меньшей мере, до XVI в. включительно. Так, персидские источники XV в. сообщают о применении Ясы в Золотой Орде: «Узбек постоянно требовал от них обращения в правоверие и ислам и побуждал их к этому. Эмиры же отвечали ему на это: «Ты ожидай от нас покорности и повиновения, а какое тебе дело до нашей веры и нашего исповедания и каким образом мы покинем закон (тура) и устав (ясык) Чингиз-хана и перейдём в веру арабов?»; «Так как Идигу установил тонкие обычаи (тура) и великие законы (ясак) и люди из привольности попали в стеснение, то Шадибек тайно хотел уничтожить его»[58]58
  Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. – Т. II. – С. 136, 141.


[Закрыть]. Фазлаллах ибн Рузбихан, приближённый Мухаммада Шейбани-хана, сообщает о применении в Бухарском ханстве норм Ясы и установлений Чингис-хана по вопросам наследования ещё в начале XVI в.[59]59
  Фазлаллах ибн Рузбихан Исфахани. Михман-наме-йи Бухара. – С. 59–60.


[Закрыть]

Означает ли вышесказанное, что нормы монгольского имперского права и, в первую очередь, Великой Ясы вообще не распространялись на население покорённых стран? Вовсе нет, и это весьма ярко подтверждает фрагмент из «Книги» Иоанна де Плано Карпини, содержащий упоминание и краткую характеристику ещё одного источника монгольского средневекового права.

Традиция

«Хотя у них не было закона о вершении правосудия, а также наказания за грехи, тем не менее у них есть некие традиции [хорошо известные поступки?], которые они определяют как грехи, и которые зафиксировали они сами или их предки», – сообщает Иоанн де Плано Карпини[60]60
  Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli. – III. – 7.


[Закрыть]. При этом францисканец употребляет термин traditiones, который для обозначения источника права официально в правовой науке не использовался.

К «традициям» он относит запрет дотрагиваться ножом до костра, садиться на плеть, проливать молоко и др. То есть речь идёт о неких табуированных действиях из сакральной сферы. Нарушение их могло привести к небесной каре, тогда как соблюдение гарантировало сохранение спокойствия и согласия между людьми и Небом. Эта сфера регулировалась у средневековых монголов особой группой норм права, известной под названием «торе» и представлявшей собой «сакральное» право тюркских и монгольских племён[61]61
  См., напр.: Скрынникова Т. Д. Сакральное право средневековых монголов. – С. 143–144; Её же. Харизма и власть в эпоху Чингис-хана. – С. 59.


[Закрыть]. Иоанн де Плано Карпини отмечает, что эти традиции, возможно, перешли к современным ему монголам от их предков, и это также указывает на древний характер рассматриваемых норм.

Влияние торе сохранилось у кочевых народов и столетия спустя. В Казахском ханстве, правители которого считали себя преемниками Улуса Джучи, ещё в XVIII–XIX вв. к именам султанов прибавляли приставку «тюря» (тюре), что символизировало их принадлежность к избранной Небом династии и право на верховную власть: например, Джантюре-хан, Сиддик-тюря[62]62
  См. подробнее: Почекаев Р. Ю. Эволюция торё в системе монгольского средневекового права // Монгольская империя и кочевой мир. – Улан-Удэ, 2004. – С. 540–541.


[Закрыть].

Однако, как и в случае с некоторыми древними кочевыми обычаями, в некоторых источниках есть сведения, позволяющие отнести подобные запреты к нормам Великой Ясы. Так, например, Джувейни приводит эпизод из жизни великого хана Угедэя: возвращаясь с охоты великий хан и его брат Чагатай увидели, как мусульманин совершает омовение; и Чагатай тут же усмотрел в этом нарушение Ясы[63]63
  Juvaini Ata-Malik. The History of the World-Conqueror. – Р. 205.


[Закрыть]. Рашид ад-Дин, повторяя этот эпизод, уточняет: «Обычай и порядок у монголов таковы, что весной и летом никто не сидит днём в воде, не моет рук в реке, не черпает воду золотой и серебряной посудой и не расстилает в степи вымытой одежды, т. к., по их мнению, именно это бывает причиной сильного грома и молнии, а они [этого] очень боятся»[64]64
  Рашид ад-Дин. Сборник летописей. – Т. II. – С. 49.


[Закрыть]. Арабские авторы ал-Омари и ал-Макризи также относят запрет мыться и стирать одежду к законам, установленным Чингис-ханом[65]65
  См.: Эгль Д. Великая Яса Чингис-хана, Монгольская империя, культура и шариат // Монгольская империя и кочевой мир. – Улан-Удэ, 2004. – С. 519.


[Закрыть]. Таким образом, речь определённо идёт о некоем сакральном запрете. Но каким же образом он попал в состав Ясы?

Ответ следует искать опять же в стремлении Чингис-хана и его преемников упорядочить власть правящей верхушки монголов над иноземными народами и чётко регламентировать отношения властной элиты со своими подданными различных национальностей. Нарушение подобных запретов в присутствии представителей монгольской элиты, видимо, рассматривалось как преднамеренное оскорбление монголов, желание призвать на них небесную кару. Поэтому эти нормы также могли быть включены Чингис-ханом в Великую Ясу как один из аспектов взаимодействия представителей монгольской власти с покорёнными народами. Вероятно, именно этим можно объяснить столь загадочную на первый взгляд фразу Ц. де Бридиа, записавшего отчёт спутника брата Иоанна Бенедикта Поляка: «Согласно некоторым преданиям, Чингис-кан был создателем их [религиозного права]» и далее: «Кроме того, у них есть некие традиции, [созданные] Чингис-каном, которые они соблюдают»[66]66
  «История Татар» Ц. де Бридиа. – С. 116, 117.


[Закрыть]. Видимо, речь идёт как раз о включении основателем Монгольской империи норм «сакрального права» в состав имперского законодательства.

Надо отдать должное монгольским правителям: они всячески старались предупреждать нарушение норм торе (а впоследствии и Ясы) со стороны своих подданных разных национальностей и посланцев иностранных правителей. Тот же Иоанн де Плано Карпини сообщает, что когда он со своими спутниками прибыл в ставку Бату, правителя Улуса Джучи, «управляющий Бату по имени Элдегай» предварительно разъяснил им, как себя вести, чтобы не оскорбить монголов[67]67
  Иоанн де Плано Карпини. История монголов. – С. 72–73.


[Закрыть]. Аналогичное сообщение можно встретить у Марко Поло, много лет проведшего при дворе великого хана Хубилая: ко всем иностранцам, не знакомым с «дворцовыми обычаями», приставлены несколько «баронов», которые предостерегают их от нарушения запретов[68]68
  Юрченко А. Г. Яса Чингис-хана: нерасшифрованные запреты. – С. 185.


[Закрыть]. Это позволяет сделать вывод, что соблюдение запретов распространялось на иноземцев или чужеземных подданных самих монгольских правителей только в тех случаях, когда они непосредственно взаимодействовали с правящей элитой или находились в тех же местах, где и монголы.

В повседневной жизни представители каждого народа имели право жить по своим собственным законам и обычаям. Это отразилось в ещё одном рассказе о великом хане Угедэе, приведённом Джувейни, а впоследствии – Рашид ад-Дином. Один мусульманин, купив барана, зарезал животное дома по мусульманскому обычаю, хотя подобный способ умерщвления животных был запрещён Ясой. Некий кипчак выследил его и привёл на суд к Угедэю, обвинив в нарушении монгольского законодательства. Решение Угедэя было следующим: т. к. мусульманин находился в своём доме, он имел право поступать по своему усмотрению, а кипчак нарушил закон, за это он был казнён, поскольку вломился в его жилище[69]69
  Juvaini Ata-Malik. The History of the World-Conqueror. – Р. 206–207; Рашид ад-Дин. Сборник летописей. – Т. II. – С. 49–50.


[Закрыть].

Этот рассказ весьма ценен, поскольку отражает реализм законодательной политики Чингизидов. Можно было бы предположить, что Чингис-хан, устанавливая имперский порядок среди своих многочисленных разноязычных подданных, будет стремиться к установлению единых для всех правил поведения. Однако он не был бы гениальным правителем и администратором, если бы попытался унифицировать образ жизни всех народов, племён, родов, которые являлись его подданными. Установив основные правила, регулирующие отношения между государством и населением империи, между представителями разных областей и народностей в её рамках, он оставил без изменений нормы частного права, регулирующие брачные и семейные отношения, права наследования, сферу частной торговли и пр. Н. Н. Крадин отмечает, что для решения частных конфликтов внутри отдельных общностей не требовалось вмешательство специальных государственных органов: подобные споры решались в соответствии с порядками, сложившимися внутри них[70]70
  Крадин Н. Н. Эволюция социально-политической организации монголов… – С. 55.


[Закрыть].

Итак, какие же выводы позволяет сделать нам анализ сообщений Иоанна де Плано Карпини? Прежде всего, он подтверждает представление о сложности и разнообразии системы монгольского средневекового права, до сих пор складывавшееся только на основании тюркских и монгольских источников. Во-вторых, его сведения дают основание предположить, что в описываемый им период времени монгольское законодательство находилось в стадии реформирования, и многие нормы древнего, обычного и даже «сакрального» права постепенно трансформировались в общемонгольское законодательство в виде Великой Ясы.

И, возможно, не совсем корректным будет включение всех правовых норм монголов, о которых говорит Иоанн в Великую Ясу, как склонны делать, в частности, Пети де ла Круа, Г. В. Вернадский, Н. Ням-Осор и ряд других исследователей. Францисканец чётко идентифицировал различные виды источников монгольского средневекового права, и хотя впоследствии некоторые из них составляли часть Великой Ясы, далеко не все их следует отождествлять с законодательством Чингис-хана.