Текст бизнес-книги "Актуальные проблемы Европы №4 / 2011"

Автор книги: Тамара Кондратьева

Раздел: ВЭД, Бизнес-книги

То, что оппоненты используют в своей полемике дискурс расизма и антиколониализма, отнюдь не является случайностью.

Осознание того непреложного факта, что труд легальных иммигрантов стал одним из главных факторов созидания нынешней процветающей Европы, позволило активистам «новых диаспор» перейти – с разной степенью радикальности – к формулированию культурных и социальных амбиций «новых меньшинств» как равноправных членов европейских национально-государственных политий. В этот контекст укладываются и претензии на уважение национальных и религиозных обычаев и символики в системе государственного образования, и пресловутый спор о хиджабах, и создание в иммигрантских районах европейских мегаполисов отрядов исламской милиции (типа милиции Европейской арабской лиги в Антверпене) для защиты исламских кварталов от якобы неправомерной активности правоохранительных служб. Таким образом, отныне не «новые меньшинства» должны адаптироваться к ценностному и институциональному наследию европейской цивилизации, но саму Европу должно адаптировать к ее новым законным обитателям. В перспективе – при сохранении нынешнего курса на построение в Европе мультикультурного общества – это будет означать «деевропеизацию Европы» [Кандель, 2006, с. 98]. Европейское общество рассматривается как объект, подлежащий в данном случае социальному переустройству в интересах конкретной, несправедливо маргинализованной этнокультурной общности. Психологическая мотивация этого процесса во многом близка мотивации антиколониальных национально-освободительных движений: маргинализованная этнокультурная группа возвращает себе (в случае «новых меньшинств» – вновь обретает) социальные и культурные права в пределах принадлежащей ей по праву территории. Тем самым мы вправе рассматривать данный феномен как некую разновидность антиколониального движения, но уже на территории самой метрополии, под которой в данном случае понимается весь европейский цивилизационный ареал.

Некоторые исследователи отмечают, что дополнительным фактором разочарования в мультикультурализме стал качественный рост террористической активности Третьего мира в евроатлантическом цивилизационном ареале [Lentin, p. 488; Kundnani, p. 67]. Это привело к «секьюритизации» мультикультурных отношений (Emerson) и, следовательно, усилило межобщинную напряженность.

Противоречия мультикультурализма

Мультикультурализм и либерализм

Одной из осей дискуссии сторонников и противников мультикультурализма является коллизия между групповыми и индивидуальными правами. Мультикультурализм с его апелляцией к правам социокультурных групп входит в очевидное противоречие с давно укоренившимся в европейском ценностном коде принципом примата прав личности.

Как соотносится право иммигрантской общины на воспроизводство привычного социокультурного паттерна с правом обитателя (или, что даже более актуально сегодня, – обитательницы) [Деминцева, 2008, с. 81, 89; Coene, Longman , 2008, р. 303; Dustin, 2006] этой общины самостоятельно выбирать модель социокультурного поведения?

Эта коллизия рекрутирует в лагерь противников мультикультурализма адептов традиционного западного либерализма, т.е. идеологии, более всех прочих обусловившей распространение мультикультуралистских практик в европейском социуме. Именно апелляцией к либеральным ценностям Старого Света был обусловлен всплеск антииммигрантских настроений последнего времени в таких традиционно толерантных странах, как Нидерланды, Швейцария, Швеция.

Сам родоначальник мультикультурализма У.Кимлика, отвечая на упреки оппонентов относительно коллизии между мультикультурализмом и правами личности, склонен видеть прямую обусловленность первого вторым: мультикультурализм рассматривается У. Кимликой как очередная фаза развития либерального дискурса, и в частности идеи равенства личностей и групп. В своей мотивации У. Кимлика исходит из того, что основной проблемой прав этнокультурных меньшинств Европы и Канады (в отличие от меньшинств США) была не столько необходимость политической эмансипации, т.е. уравнения в политических правах, сколько необходимость эмансипации культурной, т.е. противодействия культурной ассимиляции. «Борьба за эти дифференцированные права меньшинств, – пишет У. Кимлика – может быть интерпретирована как конкретная адаптация принципов гражданского либерализма и, следовательно, новая стадия революции в области прав человека» [Kymlicka. Liberal…].

Таким образом, культурная дифференциация превращается в рамках мультикультуралистского дискурса из антилиберальной практики в практику предельного либерализма. Уместно, однако, заметить, что аналогичные лозунги культурной дифференциации практически синхронно – в 1960–80-х годах – появляются и на другой оконечности политического спектра. В конце 1960-х годов на политическую арену выходят с лозунгом этноплюрализма «новые правые». Ключевым тезисом программы французского Национального фронта эпохи его подъема в 1980-х годах становится лозунг «права на различие», т.е. права коренных французов (в данном случае) сохранить свою культуру в условиях иммиграционного бума.

Отнюдь не случайно такой принципиальный сторонник эмансипации иммигрантских сообществ в Европе, как британский журналист и исследователь, заместитель главного редактора журнала «Race a. Class» Арун Кунднани, интерпретировал первоначальную модель европейского мультикультурализма как инструмент истеблишмента в сфере управления и сохранения расово разделенного общества [Kundnani, 2002, p. 67].

Чем в таком случае отличается программа мультикультуралистов-либералов от программы национал-консерваторов, представляющих титульные этнические группы? Отличие будет проявляться лишь на уровне базового – рамочного – дискурса (права человека vs. сохранность традиции); на уровне же конкретных лозунгов различие будет подчас не столь заметно.

Картина выглядит еще более противоречивой, если вспомнить об упоминавшейся выше мимикрии современного крайне правого дискурса, все чаще использующего лозунги классического либерализма.

Суммируя вышесказанное, можно заметить, что тезис У. Кимлики и его сторонников о генетической связи классического либерализма и мультикультурализма при его известной обоснованности вносит дополнительный хаос и в без того сложную систему идейных ориентиров современного европейского социума. С этой точки зрения мультикультурализм является как фактором, так и дополнительным симптомом усугубляющегося кризиса современного европейского идентитарного проекта.

Оправдывая мультикультурализм, У. Кимлика показывает, как проблематика прав личности ограничивает, канализирует проявления мультикультурной активности [Kymliсka. Liberal…]. Однако это не делает менее весомым тезис критиков о принципиальном противоречии между классическими либеральными ценностями и мультикультуралистским концептом. Скорее тут мы видим невольное подтверждение этой мысли, ибо либеральный дискурс все-таки не столько дополняет, сколько цивилизует, модернизирует групповую идентичность меньшинств, избавляя ее от гнета «темных богов» – если использовать известную формулу такого исследователя в области национализма, как Эли Кедури. Как отмечал Б. Остендорф, «либерализм-II» сохраняет свой позитивный импульс только при наличии устойчивых традиций существования «либерализма-I»: «Политика, уважающая расовые, гендерные и национальные отличия, требует присутствия сетки безопасности – толерантности, вошедшей в универсальный словарь» [Ostendorf, 2002, p. 123].

Мультикультурализм и национальная идентичность

Отказываясь от политики мультикультурализма, многие видели альтернативу последней в политике интеграции и социального сплочения [Vasta, 2010, p. 504]. Собственно, сам мультикультурализм изначально понимался его адептами именно как инструмент социального сплочения, однако в роли инструмента гетерогенизации социума он выступил гораздо успешней. Член Комиссии по равенству и правам человека Тед Кантл (Великобритания) так сформулировал возникшую коллизию: «Мы должны уважать культурные различия, стимулируя при этом формирование чувства общности между разными общинами. Проблема, однако, в том, что мы не знаем, как это сделать» [Alibhai-Brown, Allen, Cantle, Mitchell, 2006, p. 92].

Солидарность во вновь возникающем европейском мультикультурном социуме действительно выковывается с большим трудом, причем как коренные, так и новые обитатели Европы зачастую не склонны ускорять этот процесс.

Так, в 2010 г. иммигранты, проживающие в итальянской коммуне Адро (Ломбардия), отказались оплачивать обед в школе и проезд на школьном автобусе своих детей, мотивируя это низким доходом своих семей. Соответствующие расходы легли на плечи коренных обитателей коммуны, которые обратились с коллективной жалобой в администрацию провинции. Последняя приняла решение об обязательности платы для всех и в итоге иммигрантов также заставили нести часть расходов на обучение собственных детей.

Реструктурирование европейского социума по социокультурному, т.е. фактически общинно-племенному признаку, само по себе, безусловно, является очевидным признаком его архаизации. Не случайно и ответ коренных обитателей Старого Света на этот процесс тоже приобретает архаичные формы. Собственно, рост популярности правопопулистских партий, апеллирующих к цивилизационной идентичности, распространение уличной агрессии стали той реакцией, которая усугубляет идущую в Европе на наших глазах архаизацию идентичностей.

Гетерогенизация национального социума по общинному признаку представляет собой лишь один из идентитарных трендов, угрожающих современной европейской политии. Не менее важно и «вертикальное» расщепление идентичности, в процессе которого идентичности вновь возникающих диаспор резко конфликтуют с традиционной политической идентичностью принимающей нации.

Таким образом, одна из основных проблем, с которой сталкивается общество, входящее в стадию мультикультурализации, – поиск адекватной новой идентичности.

Как показывает практика, идентичность представителей иммиграционных диаспор носит сложный характер, будучи расщепленной между новой и старой политической и социокультурной общностями. На политическом уровне это выражено в специфике внутри– и внешнеполитических предпочтений; на социокультурном – в ценностных и культурных приоритетах.

Это проявляется и в других формах. Проведенное немецким этносоциологом Б. Бекер исследование показало, что 82,5% турецких иммигрантов в ФРГ дают своим рожденным в Германии детям турецкие имена [Becker, 2009, p. 213]. Аналогичная практика характерна для 46% проживающих в ФРГ выходцев из бывшей Югославии и 37% иммигрантов из стран Юго-Западной Европы (Италии, Испании и Португалии) [Becker, 2009, p. 210]. Социокультурная составляющая выбора имени проявляется в данном случае достаточно четко. Согласно данным опроса, проведенного по заказу «Die Welt» в 2010 г., почти 23% живущих в Германии турок либо не говорят, либо крайне плохо знают немецкий язык, а каждый второй практически не общается с немцами.

При этом другие группы иммигрантов – поляки, греки, итальянцы, русские немцы, евреи – ассимилируются в Германии гораздо успешнее. Только 17% итальянцев и 10% поляков не общаются с немцами. Исключение тут составляют иммигранты из Боснии и Албании, у них степень интеграции близка к турецким показателям [Турки плохо интегрируются].

Показателен факт, что государства происхождения иммигрантов отнюдь не заинтересованы в интеграции своих бывших или нынешних граждан в социум принимающей стороны. Сложные чувства вызвал в ФРГ демарш премьер-министра Турции Р. Эрдогана 28 февраля 2011 г. Выступая в Дюссельдорфе перед представителями турецкой диаспоры, он обратился к проживающим в ФРГ туркам с призывом учить в первую очередь турецкий язык, а уж потом, в целях интеграции, немецкий. Немецкое общество восприняло этот эпизод как еще одно подтверждение своему беспокойству относительно истинной лояльности новых бундесбюргеров.

Аналогичный подход характерен и для других стран. Так, в Мадзара дель Валло (Сицилия) функционирует начальная школа, все ученики которой – тунисцы. Зарплату учителям оплачивает Министерство образования Туниса, остальные расходы – местная коммуна. Обучение в школе осуществляется по программе тунисского Министерства образования на арабском языке, единственный иностранный язык в школе – французский, что для тунисцев естественно. Интеграция их в итальянский социум, включая успешную конкуренцию на рынке труда, существенно затруднена; местные власти организуют для выпускников этой школы языковые курсы, принимая, таким образом, на себя расходы по адаптации иммигрантов.

Принципиально важно, что даже в том случае, когда новая, общая для всего населения идентичность более или менее успешно сформирована, это не спасает социум от мощного социокультурного шока. Политическая лояльность формируется существенно быстрее, нежели новая социокультурная идентичность. Новые члены социума, даже обретая новую политическую лояльность, остаются в рамках традиционной для себя социокультурной модели и повседневная манифестация этой модели перманентно провоцирует межгрупповое отчуждение, которое тем самым переносится внутрь политии. Таким образом, если традиционный модерный проект национального государства предполагал относительную культурную гомогенность политии, а линии межгруппового отчуждения, в идеале, совпадали с межгосударственными границами, то мультикультурализм на практике приводит к возникновению политико-культурных границ внутри страны и, следовательно, к гибели модерного национального государства.

Конструируемая взамен прежней общая политическая идентичность пока не обеспечивает устойчивой солидарности. Наиболее очевидно это проявляется в ситуации внешнеполитического вызова.

После террористических актов 2005 г. в Лондоне 24% британских мусульман заявили, что испытывают разную степень симпатии к организаторам терактов [Daily Telegraph, 2005].

Широкую известность получил инцидент, произошедший весной 2009 г. в Великобритании, когда командир британской авиабазы был вынужден приказать своим подчиненным выходить за пределы части только в гражданской одежде – в противном случае летчики подвергались опасности нападения со стороны проживающих в данном районе иммигрантов-мусульман. Последние мстили за участие Великобритании в афганской кампании НАТО.

В поисках выхода: переосмыслить или отвергнуть

Таким образом, к настоящему времени несовершенство мультикультурализма как основной стратегии этнополитического менеджмента постмодерного общества стало очевидно не только для его принципиальных противников, но и для его адептов (вспомним тезис А. Кунднани о мультикультурной практике политического представительства иммигрантов как новом издании колониалистской стратегии управления этническими общинами через воспитанную европейцами элиту [Kundnani, 2002, p. 69].

Одним из способов вернуть мультикультурализму его первоначальную привлекательность стали попытки переосмыслить данный концепт. Так, известная британская журналистка и эксперт в области иммиграции Я.Алибхай-Браун склонна интерпретировать мультикультурализм не как политику, а как долгосрочный процесс, формы которого обусловлены конкретными условиями его протекания [Alibhai-Brown, Allen, Cantle, Mitchell, 2006, p. 92].