Текст бизнес-книги "Сломанная тень"

Автор книги: Валерий Введенский

Раздел: Полицейские детективы, Детективы

Возрастные ограничения: +16

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Валерий Введенский
Сломанная тень

Купола стоят в позолоте,

Шпили ввысь устремились стройно.

Петербург стоит на болоте,

По ночам у нас неспокойно.

Геннадий Григорьев

Автор благодарит за консультации Анну Шикурину.

В романе косвенно цитируется книга Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году».

© Введенский В., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Глава первая

Возмущение клокотало в груди. Непривычные к ходьбе ноги норовили обогнать пролетавшие по набережной кареты и экипажи. И лишь прохожие, изредка попадавшиеся навстречу, вынуждали Арсения Кирилловича несколько сбавлять шаг. Каждого князь Дашкин пытался еще издали рассмотреть, вычислить: он или нет?

Кутаясь в шинельку на рыбьем меху, чиновник испуганно шарахнулся в переулок. «Жаль, – расстроился князь. – Такого бы огрел пару раз тростью, сам бы письмо отдал! В зубах бы приволок! Как собачонка палку!»

Дашкин покосился на темно-коричневую шавку, весело игравшую с мальчишками на тротуаре. Дети пытались обмануть собачку: замахивались, а сами не бросали палку, прятали за спиной. Не тут-то было. Дворняга внимательно следила за всеми уловками, и покуда игрушку действительно не бросят, с места не двигалась. Только крутила хвостом-бубликом и отрывисто гавкала. Мол, кидай скорей! Дашкин покачал головой. «Не заигрались бы! Не пропустили бы мерзавца!»

Дворовых мальчишек, что посмышленей, он привел сюда сам. План был прост. Если господин хороший после увещеваний письмо не отдаст – отобрать силой! Арсений Кириллович еще крепок, опять же трость со свинцовым набалдашником в руке! Боялся лишь, что негодяй сумеет сбежать. Тут-то мальчишки и пригодятся!

Гвардейского штабс-капитана Дашкин сразу отмел. Chantage[1]1
  Шантаж (фр.).


[Закрыть], как это называют французы, – промысел людей низких. Записку писал какой-нибудь гувернер или студент, а может, мелкий чиновник. Нынче среди канцелярских и купеческие сынки завелись, и поповские. Вот ведь гримаса судьбы! Попавшее к шантажисту письмо как раз про то, как этой самой черни жизнь облегчить! Про долгожданную свободу крестьянам, равные права сословий, конституцию!

Нет, боже упаси, никакой Дашкин не якобинец! И в тайных обществах сроду не состоял. А вот либеральным идеям был привержен смолоду и никогда сие не скрывал! Покойный Александр Первый не раз говорил: «Дашкин – умнейший человек! А что либерал, так и я им в юности был!»

Нынешний монарх столь теплых чувств к князю не питал. Наоборот, относился с подозрением. Во время следствия над заговорщиками вызывал на допрос. Но князь перед законом был чист. Да-с! Про тайные общества и предстоящий бунт знал, а кто про то не ведал? Своих замыслов заговорщики не скрывали. А не примкнул, потому что считал: реформы только законному самодержцу по плечу! Неучам-офицерикам, фрондирующим за завтраком оттого, что попойки наскучили, сие не по силам. Александр Благословенный реформы планировал, вот только провести не успел: все царствование воевал. А обещал и конституцию, подобную Польской, и крестьян от рабства избавить. А там и до парламента, затаенной мечты Арсения Кирилловича, рукой подать. Нет сильней Британской империи! Почему бы ее за образец не взять?

Николай Первый выслушал Дашкина сухо, мыслей брата не разделял. Правда, и обвинений не предъявил. Велел лишь написать письмо приятелю и единомышленнику, Николаю Веремееву, чтобы тот вернулся в Россию.

В отличие от Дашкина, Веремеев поначалу примкнул к заговорщикам. Однако убедившись, что Пестель отчизне термидор готовит, от заговора отошел и в восстании не участвовал. Но новый самодержец упорно считал Николая Ивановича одним из зачинщиков.

Дашкин письмо написать пообещал, но слова не сдержал. Догадывался, что ждет друга…

Где же чертов шантажист? Князь уже почти бежал по опустевшей в сумерках Фонтанке. Грозивший наводнением ветер повернул вспять речную воду, но князя, казалось, не могла остановить даже разбушевавшаяся стихия.

Неужели не придет? «Конечно, не придет! – обрадовался Арсений Кириллович. Устыдился! Шутка ли? Шантажировать камергера и сенатора!»

Тяжело дыша, Дашкин остановился, огляделся. Мальчишки с собачкой едва за ним поспевали. «Разогнался я не по чину!» – подумал князь. Ветер начал стихать, закапал дождь. Арсений Кириллович повернулся и медленно побрел назад. Никого!

«Жаль, что негодяй не явился. Я бы наставил его на путь истинный! Как опустился этот человек! Прочел чужое письмо…»

Письмо! Дашкин остановился как вкопанный. А вдруг шантажист письмо в Третье отделение отнес? Читает его в сию минуту Александр Христофорович и в усы хихикает? Теперь князю все зачтется! И что Веремеева не выманил, и что крамольные идеи, несмотря на предостережение, из головы не выкинул. Времена-то другие настали! Зря говорят, что историю вспять повернуть нельзя! Очень даже можно, если иронией судеб на трон взгромоздилось ничтожество!

К нелегкой царской ноше Екатерина Великая готовила двоих: Александра – для России, Константина – для возрожденной Византии. Третьему внуку, Николаю, был уготован династический брак и шефство над гвардейским полком. Оттого и правит он Россией как казармой. С утра до вечера занят смотрами, ценит рабскую преданность, завещанных братом реформ боится. Любимое занятие – проверять, носят ли чиновники мундиры!

«Послал Бог России ничтожество!»

Господи! Ведь так в письме и написал! Нет! Ссылкой в имение не отделаюсь! Лишат меня того имения! Вместе с чинами и званиями! Сошлют в Сибирь! Что ждет Кирилла, долгожданного наследника? Что ждет Юлию?

Женился князь поздно, скоропалительно и без любви. Юная Юлия Антоновна казалась кроткой и послушной, но после родов внезапно переменилась. Из невзрачного подростка превратилась в красавицу, на брачном ложе равнодушная покорность сменилась безудержной страстью. Дашкин было обрадовался, но оказалось, что сил, которыми славился в молодости, у него уже нет. Пришлось прибегать к уловкам: князь начал держать пост по средам и пятницам, в иные вечера запирался в кабинете – якобы работал с бумагами, а нараставшее вожделение юной супруги пытался удовлетворить пространными нравоучениями о пользе воздержания.

– Ваше сиятельство! – из остановившегося экипажа помахала ручка в черной перчатке.

Арсений Кириллович учтиво снял цилиндр.

– Добрый вечер! Очень рад вас видеть!

«Как некстати кого-то встретить!» – подумал про себя князь. А вдруг шантажист увидит, что я не один, и подойти испугается.

– Садитесь живей! – из экипажа выглянула дама, длинная траурная вуаль скрывала ее лицо.

– К сожалению, тороплюсь на важную встречу, так что не могу воспользоваться вашей любезностью.

– Да садитесь же! Деньги при вас?

Князь испуганно обернулся, потряс головой. Не ослышался ли? Дама выглянула снова:

– Кол осиновый проглотили?

Еще до конца не осознав, что дама и есть ожидаемый шантажист, князь взобрался в экипаж и плюхнулся на сиденье.

– Гони! – приказала незнакомка кучеру. Экипаж дернулся с места.

– Деньги при вас? – требовательно повторила дама.

– С кем имею честь? – осведомился князь; он не сомневался – перед ним шлюха. Они самое святое продают – любовь, значит, и на шантаж способны.

– Не узнали? – хихикнула падшая.

– Нет, конечно! – Князя передернуло от возмущения.

– Ваш ангел-хранитель!

– Кто? – поразился Арсений Кириллович. Он никак не мог прийти в себя.

– Ваш ангел-хранитель! Кабы не я, в Петропавловке бы сейчас сидели. Деньги принесли?

Князь, обладавший живым воображением, тотчас увидел себя в кандалах. Страшное зрелище так его потрясло, что он даже припомнил план, который обдумывал весь день.

– Сударь, то есть сударыня! Ваш поступок безнравствен…

После сих слов князь намеревался, глядя шантажисту в глаза, произнести душеспасительную речь, которая, вне всяких сомнений, заставит его раскаяться.

– Я с вами согласна, ваше сиятельство! – хихикнула дама. – Покрывать якобинца – отвратительно. Мучилась весь обед – то ли к вам ехать, то ли в Третье…

План с треском провалился. Но письмо-то надо вернуть! Вопрос жизни и смерти!

Зажав между ног бесполезную трость, Арсений Кириллович сел вполоборота к спутнице:

– Письмо при вас?

– Письмо против денег.

– Отдайте немедленно! – потребовал Дашкин грозным тоном. – А то…

– В полицию побежите? – засмеялась дама. – Давайте высажу, здесь недалеко.

Экипаж тряхнуло на кочке; а князь только этого и ждал. Вцепился руками в горло шантажистки. В ответ в грудь Арсения Кирилловича что-то уперлось.

– Пистолет! – сдавленно пояснила дама. – Заряженный!

Князь разжал руки. Вдруг и вправду!..

– Арсений Кириллович, время дорого, – деловым тоном продолжила шантажистка. – Гоните двадцать тысяч, получите письмо и проваливайте!

– Я… – князь замялся. – Я не взял с собой денег!

– А зачем явились? Поговорить о моей нравственности?

– Но… Это очень большая сумма, сударыня! Я не мог собрать ее за день!

– Сколько вам надо времени? – поинтересовалась дама.

– Месяц! Придется имение закладывать …

– Два дня! – отрезала шантажистка. – Встречаемся пятого в это же время!

– Два дня? – ужаснулся князь.

– И ни часом больше. Думаю, камергер и сенатор без труда одолжит двадцать пять тысяч.

– Но в записке сказано: двадцать!

– Двадцать письмо стоило сегодня. Во вторник меньше, чем за двадцать пять, не отдам! Что я, девочка, взад-вперед кататься?

Дальше ехали молча. Около дома Дашкина дама скомандовала извозчику:

– Тпру! Приехали, Арсений Кириллович! Вылезайте!

Князь спустился на мостовую с трудом, ноги дрожали. По привычке приподнял цилиндр и тут же опустил. Хотел сказать что-то хлесткое, но не решился.

– Пятого, в пять, – напомнила дама на прощание.

– На том же месте? – спросил князь.

– Пожалуй, нет, – чуть подумав, решила шантажистка. – Прогуливайтесь по Гостиному. Я вас найду.

Экипаж умчался. На противоположной стороне с виноватым видом стояли мальчишки. Их приятельница-собачонка сидела, понуро свесив голову, словно тоже просила прощения.

– Чего стоите? – заорал Дашкин. – Догнать! Проследить. Идиоты! Запорю!

Приказание было бессмысленным. Пешему догнать экипаж невозможно, особенно в опустевшем вечернем городе. Но не мог же князь, камергер и сенатор, признать свое поражение!

– Юлия Антоновна дома? – поинтересовался у камердинера.

– Дома-с, – подтвердил Петька. – Занимаются.

– Чем? – раздраженно спросил Дашкин.

– Рисованием. Учитель к ее сиятельству пришел-с. Просили-с не беспокоить.

– Какой учитель?

Утром Юлия что-то говорила про рисование, но князю было не до нее – с утренней почтой принесли злосчастную записку.

– Не знаю! Молодой такой.

Дав пинка нерадивому Петьке, Дашкин толкнул плечом дверь в комнату княгини.

– Вы уже вернулись? – с улыбкой вышла навстречу Юлия Антоновна. – Позвольте представить моего учителя рисования: Тучин Александр Владимирович.

Развалившийся в кресле молодой человек нехотя поднялся и поклонился, насмешливо глядя на Дашкина.

– Очень приятно, – с отвращением промямлил князь.

На мольберте красовался девственно-чистый холст, краски были сухи, никаких карандашей и альбомов!

– Мы только что приступили, ваше сиятельство, – с улыбкой мартовского кота ответил красноречивому взгляду художник. – Ставили руку! Учились правильно держать кисть. Вот так!

Юноша подошел к княгине сзади. Вложив кисточку в ее пальцы, обхватил за запястье и принялся водить рукою Юлии Антоновны, рисуя в воздухе воображаемую линию.

– Господин Тучин говорит, что, если держать кисть неправильно, нужный штрих не получится! – пояснила мужу Дашкина.

Тела супруги и учителя соприкасались, оба весело улыбались.

– Довольно! – вскричал князь. Зрелище было невыносимое. – Урок окончен. Тучин! Пройдемте-ка в мой кабинет.

– Но мон шер… – попробовала возразить Юлия.

– Увы, Арсений Кириллович! – Тучин достал из кармана брегет и зацокал языком. – Полвосьмого! Совсем забыл. У меня срочные дела.

– Вы… Вы не получите за урок ни копейки!

– О! Я учу Юлию Антоновну бесплатно. Из любви, так сказать…

Тучин нарочно сделал паузу. И расшатанные нервы князю изменили:

– Что-о-о?!

– Из любви к искусству и дружеских чувств к Юлии Антоновне! – закончил фразу Тучин.

– Забываетесь, любезный! – переведя дух, с ненавистью процедил князь. – Дружба с людьми вашего круга нам невозможна!

Арсений Кириллович, хоть и радел в душе за равенство сословий, панибратство меж ними отвергал. Да и крестьян мечтал освободить больше на бумаге, ни одному из своих вольную так и не дал.

Юлия Антоновна попробовала объяснить:

– Александр Владимирович – потомственный дворянин. Его папенька послал Сашу…

Князь округлил глаза, и Юлия Антоновна быстро поправилась:

– … Александра Владимировича на учебу в Италию.

– Как? Дворянин-художник? – изумился Дашкин.

– Да, ваше сиятельство!

Столь наглые поклонники жены Дашкину еще не попадались. Обычно, завидев князя, ловеласы краснели и спешно ретировались.

– Вы, кажется, торопитесь? Так не смею задерживать!

– Был рад знакомству! Позвольте ручку, княгиня! Честь имею! – Щелкнув каблуками дорогих сапог, Тучин удалился.

– Как это понимать, сударыня?!

– Сегодня за завтраком вы разрешили мне брать уроки рисования! – напомнила княгиня мужу.

– Не помню! Глупость какая-то! Зачем вам рисование?

– Чем-то я должна заниматься! – возмутилась княгиня. – Мы нигде не бываем…

– Какая чушь! Постоянно таскаемся по балам…

После рождения сына князь возненавидел выезды в свет. Где бы Дашкины ни появлялись, тут же вокруг Юлии Антоновны начинали вертеться стайки молодых людей. Штатские и военные, красавцы и так себе – все искали ее благосклонности. А она, несмотря на возмущение мужа, им улыбалась.

– Все танцуют до утра, а мы уезжаем до полуночи.

– Вполне достаточно. В общем, так! Никаких уроков, никаких художников! Знаю я этих щелкоперов. Знаю, чего они хотят… Вы глупы и неопытны! А по женской своей природе – безнравственны…

– Что? Я Богу клялась хранить верность, Арсений Кириллович!

– Ах, бросьте! Все клянутся, а потом с первым же встречным… Уж я-то знаю!

– Откуда? Соблазняете чужих жен?

Неужели это та кроткая барышня, с которой так недавно Дашкин стоял у алтаря?!

– Боже! – Арсений Кириллович рухнул в кресло. Достав платок, дрожащей рукой вытер лоб. – Как вы смеете?!

– А вы? Как смеете сомневаться во мне? Да, я хочу танцевать, рисовать, музицировать! Это не преступление!

– Когда умру, делайте, что хотите… – Князь заплакал. – Я стар, вам не придется мучиться долго…

– Вам и пятидесяти нет…

– Но мне очень, очень плохо. Скорее! Доктора!

– Какого? Тоннера вы отставили, слишком молод…

– Тильмаха! Тильмаха!

– А этот был слишком стар. Вчера преставился.

Что за день такой?

– Юлия! – простонал князь жалобно. – Я выполняю свой долг, свой супружеский долг – берегу вас от соблазнов.

– Ваш супружеский долг – посещать мою спальню! Но, оказывается, вы таскаетесь по чужим, на меня сил не хватает.

– Ваши слова меня убивают! О, сколько я сил потратил, чтобы уберечь, спасти вас от адовых мук…

– Да! Много сил! Даже подруг иметь запретили!

– Не лгите! Пожалуйста! Хоть завтра езжайте к вашей Полине! Можете и послезавтра!

Полина Налединская была закадычной подружкой Юлии Антоновны еще со Смольного института, где будущая княгиня Дашкина училась по бедственному положению, а Полина (тогда Лаевская) – совсем по иной причине. Ее мать, Софья Лукинична, страдала нервными расстройствами, поэтому генерал Лаевский сына Владимира определил в пажеский корпус, а дочь – в Институт благородных девиц.

– Спасибо, ваше сиятельство!

– Но Тучина в нашем доме больше не будет!

Жена промолчала. Князь приподнялся с кресла:

– Вы поняли?

Княгиня резко повернулась и пошла к выходу. Уже открыв дверь, ответила мужу:

– Поняла! Но вы об этом пожалеете!

Дашкин не знал, что Тучин гостит в Петербурге у дядюшки – генерала Лаевского, и именно Полина познакомила кузена с княгиней. Молодой художник был красив, обаятелен и очень настойчив, в душе Юлии Антоновны до сей минуты шла борьба: уступить его ухаживаниям или остаться верной опостылевшему мужу? Теперь она наконец решилась.

«Недаром говорится: беда не приходит одна, – горестно думал Дашкин. – Ссора с женой, шантаж!»

Его внезапно пронзила страшная мысль: шлюхи на французском не читают! Им и на русском-то читать без надобности! Неужели дама под вуалью из благородных? Куда катится мир? Дворяне идут в художники, дворянки – в шантажистки. Черт побери! Откуда у этой дамы его письмо? Дашкин отправил его с верной оказией.

Черновик! Князь хлопнул себя по лбу и понесся в кабинет. Трясущимися руками открыл ящик письменного стола, перерыл бумаги. Черновика нигде не было!

Но, может быть, князь сам его уничтожил? Дашкин не мог вспомнить. «Вы об этом пожалеете!» – всплыли в памяти слова жены. Неужели в шантаже замешана Юлия?

Нет, сие невозможно!

Но кто, кроме нее, мог украсть черновик?

Глава вторая

Дождь не лил, не хлестал, а словно убийца разделывался с прохожими, поражая их мгновенно и насквозь. Тучин, выскочив из экипажа, в два прыжка одолел ступеньки, но успел промокнуть до нитки.

Швейцар прятался от дождя в доме – пришлось стучать.

– Отворяй, мать твою! – выругался Александр, когда дверь наконец приоткрылась.

Швейцар посмотрел азиатскими глазами, секунду помедлил, буркнул:

– Не принимают-с! – И с шумом захлопнул дверь.

Александр в негодовании застучал в нее ногами. Лаевский велел быть у Баумгартена в семь. Ну да, Тучин припозднился, но, черт побери, это не повод его не пускать.

– Сказано вам! Не принимают-с! – раздраженно прокричал швейцар через стекло.

– Я – Тучин! Александр Тучин! Велите доложить!

– Никого не принимают-с!

– А мой кузен, Владимир Лаевский! Он здесь?

– Не знаю-с! – с непроницаемым лицом ответил швейцар и повернулся спиной.

– Черт! Вспомнил! Дама треф! – хлопнул себя по мокрому лбу художник. Точно! Лаевский сказал, что пустят по паролю. Тучин еще расхохотался – что за казаки-разбойники? Александр снова постучал и, когда швейцар недовольно обернулся, громко прокричал: – Дама треф! Дама треф!

Скинув промокшее пальто, он взбежал по мраморной лестнице на второй этаж. Дворецкий еле поспевал за ним и сумел обогнать художника только перед самым входом в столовую. Широко распахнув дверь, он торжественно доложил:

– Тучин Александр Владимирович!

Ужин, вернее, обед (в Петербурге ужинают, когда в провинции давно спят), уже начался. На Тучина уставилось множество любопытных глаз, некоторые гости даже достали лорнеты. Во главе стола восседал незнакомый генерал.

– Входите, Тучин, не стесняйтесь, – пригласил он нового гостя и обратился к остальным: – Жизнь, господа, продолжается. Место павших занимают новые герои. Прошу любить и жаловать – Александр Тучин. О-очень талантливый живописец! Кузен и, так сказать, милый друг нашего дорогого Лаевского.

Тучин нашел глазами кузена. Слава богу, место рядом с ним свободно.

– Почему опоздал? – недовольно прошептал Лаевский, когда Саша уселся.

– Дела…

– Я же просил быть вовремя! Где ты шлялся? Ездил к Дашкиной?

– Да, – неохотно сознался Тучин.

Председательствующий постучал ножом по бокалу, призывая к тишине:

– Несколько слов о незабвенном Якове хочет сказать самый близкий ему человек, наш сегодняшний хозяин, барон Баумгартен.

Сидевший справа от генерала полноватый господин в круглых очках поднялся:

– Господа!

Тучин окинул взглядом стол. Ба! И впрямь, одни мужчины!

– Девять дней, которые прошли после Яшиной смерти, я – словно не я. Не я вез тело к безутешным родителям, не я плакал над могилой на деревенском погосте. А я… Я не могу до сих пор поверить, что его нет…

Достав из кармана цветастого жилета платок, барон вытер слезы.

– Смерть бессердечна, – проникновенно заметил кто-то.

– Потому что женского пола! – оживился старичок рядом с Тучиным.

– Кто женского пола? – удивился художник.

– Смерть! Недаром ее старухою с косой рисуют, – охотно пояснил старичок. – Женщины все бессердечны. Взять, к примеру, мою мать. Ну ладно, батюшку не любила! Чего там было любить? На диване лежал, философствовал, не стригся, не мылся, чтоб от умных мыслей не отвлекаться. Но маман и меня не любила. Бывало прижмусь к ней, а она отталкивает: «Поди, – говорит, – вон!»

– Князь! – оборвал его генерал. – Мы слушаем барона!

– Да? – удивился старичок. – Простите!

– Яков был полон сил, полон идей. Почему именно он? За что? – Барон снова прослезился.

– Нелепая случайность! – печально сказал генерал. – Прекрасный ведь был наездник! Я всегда на смотрах Яковом любовался! И на тебе! Упал с лошади, сломал шею…

– Его убили! – выкрикнул барон Баумгартен.

За столом зашумели:

– Это правда?

– Полиция знает убийцу?

Генерал снова постучал по бокалу:

– Тихо! Тихо! Увы, барон, ваши подозрения не подтвердились. Сегодня я вызывал гражданского губернатора. Он доложил, что никаких признаков насильственной смерти нет!

– Помнишь тот вечер? – шепотом спросил Тучина Владимир Лаевский.

Художник кивнул:

– Еще бы! Голова потом неделю раскалывалась!

– Помнишь, я предлагал Якову заночевать у нас?

– Не помню, – пожал плечами Тучин.

– Зачем, мол, Яшка, тебе пьяному верхом?

– Да! Да! Угаров тоже его отговаривал!

– Вечно он лезет не в свое дело, твой Угаров. Зачем он вообще приехал?

– Лаевский? Ты что? К Денису ревнуешь? Он ведь не аст![2]2
  Одно из наименований содомитов в девятнадцатом веке.


[Закрыть]

Дружба Дениса Угарова и Александра Тучина была предопределена до их рождения. Их отцы были не только соседями, но и боевыми товарищами. Кондрат Угаров под Аустерлицем вынес с поля боя раненого Владимира Тучина. И в лазарете лежали вместе – в том же бою осколок попал смельчаку в голову. Совместно и службу закончили (после тяжелых ранений обоих комиссовали), и сыновья у них родились с разницей в полгода. Только недолго прожил на свете Кондратий Угаров. И Владимир Тучин, как мог, заменил осиротевшему Дениске отца. Обучал вместе с Сашей, благо имения рядом. Заметив, что оба мальчика художественно одарены, выписал учителей из Италии (отечественную академию, что в Петербурге, отверг, профессорам-немцам не доверял). Так и росли мальчишки вместе.

Тем летом друзья впервые разлучились. Матушка Угарова решила съездить в Троице-Сергиеву лавру на богомолье и взяла с собой Дениса. Саша же остался в имении – с утра до вечера рисовал, или, как говорят художники, красил; но ни поболтать, ни пошалить ему было не с кем. И вдруг из Петербурга приехал кузен.

Владимир Лаевский был старше на добрых восемь лет, но к Сашиному удивлению, общаться с ним оказалось легко – ни взрослой заносчивости, ни менторского тона. Он был сама внимательность, предупредительность, постоянно оказывал младшему другу мелкие, но очень приятные знаки внимания. И восхищался Сашиным талантом! Дружба с Денисом была иной – шалости, забавы, скрытое соперничество в учебе, бесконечные споры, нередко доходившие до драк. С Лаевским сразу возникло полное взаимопонимание, никаких конфликтов, а вечерами, когда расходились по спальням, почему-то появлялась грусть и учащалось сердцебиение. Однажды, когда Александр уже лежал в постели и перед его мысленным взором снова и снова возникал Владимир, тот вошел к нему в спальню, сел на кровать и осторожно погладил.

Александр знал о сократической любви – в библиотеке отца было много книг об античном мире, где такая любовь считалась возвышенной. Когда Владимир склонился и нежно поцеловал его в лоб, Саша сам подставил кузену губы…

За пару летних месяцев Денис очень возмужал, превратился из нескладного отрока в мускулистого привлекательного юношу. Скучавший после отъезда Лаевского Тучин обрадовался возвращению друга. Обоим было что рассказать. Побежали на речку, последний раз в году искупаться накануне Спаса. Денис говорил о золотых куполах, чудотворных иконах, исцеляющих мощах. Смысл его слов ускользал от Тучина. Саша словно впервые увидел точеное, как античная статуя, тело Дениса, крепкие ноги и нежный пушок на щеках. В воде, будто ненароком, дотронулся. Показалось, что Денис ободряюще улыбнулся…

Закончилось дракой. Разъяренный Угаров надавал Саше тумаков, а потом горько зарыдал, упав в траву. Умолял Сашку уйти в монастырь. Мол, Господь милостив, жизнь впереди, и даже этот ужасный грех Тучин успеет искупить.

Александр ничего не понимал. Вроде вместе росли, читали одни книжки, играли в одни игры. Отчего они с Денисом такие разные?

Ни в какой монастырь Тучин не собирался. Разбуженные Лаевским страсти добавили в Сашин мир множество ярких красок, греховные наслаждения пробудили невероятное по силе вдохновение. Кисть словно сама рисовала! А вот святоша Денис, как и раньше, писал словно убогий ремесленник: скучно и совершенно неинтересно!

Барон между тем заканчивал свою речь:

– Пройдут годы. Я состарюсь, стану немощным, но до последнего вздоха буду помнить тебя, Яков! И настанет день, когда вечно молодым ты встретишь меня у ворот рая.

Все встали и, не чокаясь, выпили.

– А я вот жалею, что молодым не умер, – кокетливо сказал сосед-старичок. – Я-то в юности о-го-го был. Самому Господу приглянулся бы!

– Вы что, князь? – перебил его господин в потертом зеленом фраке, сидевший напротив Тучина. – Господа в бугры[3]3
  Бугор – одно из наименований гомосексуалистов в XIX веке. От французского bougre – содомит.


[Закрыть] записали?

– Куда ж еще? – удивился старичок. – Бог создал мужчин по образу своему и подобию. Вдумайтесь! Подобию! Это не мне юноши нравятся, а Господу. А я просто не противлюсь.

– Дьяволу вы не противитесь, князь! Господь совсем иное велел: «Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти, кровь на них»[4]4
  Левит. 20:13


[Закрыть].

– Ах! – жеманно махнул рукою старичок. – Не смешите! Господь это не нам, жидам, велел. И знаете почему?

– Ну-ка, ну-ка! Погромче, князь! Мы слушаем! – заинтересовался генерал.

– Кто жидовок видел – сам знает. Каждая пудов пять, а может, шесть. Волосы на голове зачем-то бреют. Да-с! А губы – нет! Усы у них, как у гусар. Представляете? Жиды-мужчины даже для продолжения рода с ними не хотят. Вот Бог и повелел: «Плодитесь, жиды, и размножайтесь», – а чтоб никто не манкировал, запретил горемычным мужеложство.

– Вы князь, мало, что грешник… – сурово начал господин напротив.

– Я грешник? – искренне удивился старичок князь. – Господа! Вы слышите? Мы с вами грешники, а граф Ухтомцев – праведник. Непонятно только, как он за этот стол попал!

– Тут что? Одни бугры? – тихо спросил Тучин Лаевского.

– Ну да! А ты не понял?

– Я тоже грешник! – ответил старичку князю граф Ухтомцев. – Но не богохульник. Свои мерзости на Господа не сваливаю. В грехах своих сам виноват. Дьявол меня искушает, а я противостоять не могу. И у врачей лечился, и в монастыре обет давал. Два года потом держался, но дьявол не отступал: искушал меня, соблазнял. Еду с кучером в присутственное место, а о делах думать не могу. Только о кучере. Лакей суп подаст, а я супа не хочу, только лакея. И не выдержал, нарушил обет. За это меня Господь и на этом свете покарал – без средств я, господа, остался, знаете, наверное, сюда к вам пешком пришел, а уж на небесах даже представить не могу, какая участь ждет. Гореть мне в сере, как жителям Содома!

– Жителей Содома Господь не за мужеложство наказал, не передергивайте, – не сдавался старичок, – а за то, что ангелов хотели употребить. Еще раз повторюсь, граф, хотите соблюдать жидовские заповеди – пожалуйста. Можете прямо здесь начать! Скиньте ветчинку с тарелочки! И осетринку следом. Не положено жидам! А на балах у дам интересуйтесь: нет ли у них сегодня течки? Жидам текущих сучек касаться ни в коем случае нельзя! Хе-хе… А мне пожайлуста! Меня Иисус от законов жидовских избавил.

– Это тайное общество? – тихо спросил Тучин кузена.

– С ума сошел? Нет, конечно! Якова собрались помянуть. Свои кругом. Такова традиция. Когда Костя скончался, я тоже всех приглашал. На сорок дней!

На лице Владимира промелькнула грустная тень. Поручик Константин Ярош последние два года был его пассией и даже жил в доме Лаевских. Весной поехал навестить родителей в имение, там внезапно заболел и умер.

– А с месяц назад Верхотурова поминали, – продолжил мартиролог Лаевский. – Из окна выкинулся. Загадочная история. Теперь вот Яков…

– А почему вход по паролю?

– Чтобы лишний никто не приперся. Сам видишь, люди не простые. Сенаторы, товарищи министров, члены Государственного совета. Многие скрывают, что содомиты.

Философский спор между князем и графом прервался – немолодой одутловатый поэт с цветком в петлице читал ужасно длинное стихотворение памяти трагически погибшего. Барон Баумгартен всхлипывал.

– А на этих встречах вы только ужинаете? Или… – Тучин сделал игривый жест. Он уже поймал множество томных взглядов, а председательствующий генерал даже пару раз подмигнул ему.

– Рехнулся? – разозлился Лаевский. – Тебе что тут? Древний Рим?

– А генерал что за птица?

– Ты что? Не узнал?

Тучин помотал головой; откуда ему, провинциалу, знать в лицо петербургскую знать? Поэт от громкой декламации перешел к еле слышной, поэтому имя генерала Лаевский прошептал Саше на ухо.

– Врешь! – вздрогнув от неожиданности, выкрикнул юный художник. Любители поэзии недовольно зашикали. – Не может быть!

– Тише! Еще как может! Говорят, его предок с дружком Алексашкой такое вытворяли…

– Сплетни!

– Не сплетни! Я слышал, в архивах и документы есть, только они секретные!

Поэт закончил, все бурно зааплодировали, а Баумгартен подошел и крепко обнял стихоплета.

– Ну, дела! – помотал головой Тучин. – А император? Он тоже?..

– Тише ты! Нет, конечно! И не одобряет.

– А?.. – Александр показал глазами на генерала.

Лаевский развел руками:

– Великий князь своих склонностей не афиширует. Развлекается обычно с подчиненными.

– Олухи царя небесного! – Дашкин распекал трех мальчишек. – Дармоеды! Почему упустили?

– Так мы своим ходом, а он на лошадях!

– Кто он? – Дашкин схватил за ухо сына кучера, старшего в компании. – В экипаже женщина сидела!

– Так одно на лошадях! А мы пехом! Не догнать!

– Еще до поворота отстали! – грустно сказал дворников сын. – Пока добежали, и след простыл.

Князь оттаскал и этого за ухо. Пребывал Дашкин в самом поганом расположении духа и ярость сдерживать не пытался: княгиня к ужину не вышла, передала через горничную, что голова болит. Князь попытался навестить супругу, чтобы про черновик выспросить, но в аудиенции ему было отказано.

– Надо бегать больше. Разжирели, дармоеды.

Невиновность мальчишек была очевидной, но князь, аки Навуходоносор, готов был троицу сжечь[5]5
  «Книга Даниила» содержит рассказ о золотом истукане, отлитом по повелению вавилонского царя Навуходоносора, который повелел всем своим подданным ему поклониться. Однако три иудейских отрока отказались выполнить приказание, за что по приказу царя были брошены в раскаленную печь. Но Ангел Господень сошел туда вместе с отроками и выбросил пламень огня из печи.


[Закрыть].

– Вот Моська без труда лошадей догнала. А мы не собаки! – подал голос третий отрок, кухаркин сын. Его князь схватил за грудки, поднял и потряс:

– Не собаки, говоришь?

– Моська смышленая! – тонким голосочком пискнул мальчишка. – Я ей приказал догнать. Она все понимает!

– Что за Моська?

– Собачка! Вы разве не видели? Мы с ней играли!

– Вот и доигрались! – Князь выпустил кухаркиного выродка и влепил ему затрещину.