Текст бизнес-книги "Преступления против жизни в странах общего права"

Автор книги: Анастасия Малешина

Раздел: Юриспруденция и право, Наука и Образование

Анастасия Васильевна Малешина
Преступления против жизни в странах общего права

© Малешина А.В., 2017

© Издательство «Статут», редподготовка, оформление, 2017

* * *

Введение

Охрана жизни человека в современном обществе приобретает значение первостепенной важности. Среди всех социальных и правовых благ личности жизнь рассматривается как основная ценность, поскольку в случае смерти человека все остальные права и свободы утрачивают свой смысл. Уголовный запрет на лишение человека жизни хотя и не является абсолютной гарантией защиты жизни отдельного человека, тем не менее свидетельствует о готовности государства охранять данное благо. Поэтому разработанность и совершенство юридической конструкции составов преступных деяний против жизни чрезвычайно важны для уголовно-правовой системы каждого государства.

Систему преступных деяний против жизни стран общего права, к которым принадлежат уголовно-правовые модели исследуемых в данной работе Англии, США и Канады, всегда отличало наличие специфических, присущих только данной правовой системе преступлений и уголовно-правовых институтов, своеобразное построение самой системы. Необходимо отметить, что существующие преступные деяния против жизни, основы которых были заложены еще в английском общем праве, в последнее время выступают объектом реформ, задача которых – изменить во многом архаичные, не отвечающие потребностям времени нормы так, чтобы они максимально соответствовали современным принципам уголовной ответственности.

Обращение к правовым системам зарубежных стран всегда позволяло решать самые разные задачи, начиная от познания правопорядка другого государства и заканчивая возможностью использовать полученные в результате проведенного исследования знания для усовершенствования правопорядка собственного. И если еще относительно недавно интерес, проявляемый к сравнительному уголовному праву, носил, скорее, академический характер, то сегодня, в обстановке определенного сближения правовых систем, знание зарубежного уголовного права является настоятельной необходимостью. Во многом данная необходимость диктуется интенсификацией процессов глобализации в последние десятилетия, что ставит перед сравнительным уголовным правом ряд новых вопросов методологического, идеологического и, несомненно, практического характера, будь то поиск новых подходов к изучению правовых систем или правовых традиций как объектов исследования на макроуровне или создание универсальных гуманистических и прогрессивных принципов, примером которых, в частности, выступает идея гуманизации уголовного права, нашедшая отражение в отказе от смертной казни, появлении новых видов наказаний, не связанных с лишением свободы, развитии особых условий уголовной ответственности несовершеннолетних, расширении числа обстоятельств, исключающих уголовную ответственность, и т. д.[1]1
  О влиянии процессов глобализации на развитие науки сравнительного уголовного права см. подробнее: Малешина А.В. Развитие сравнительного уголовного права в условиях глобализации // Научные основы уголовного права и процессы глобализации: Материалы V Российского конгресса уголовного права / Под ред. В.С. Комиссарова. М., 2010. С. 342–346.


[Закрыть]

Сравнительное исследование дает юристу возможность выявить и учесть существующие достоинства и недостатки при формулировании принципов и оснований уголовной ответственности, при решении вопросов преступности и наказуемости конкретных деяний. Еще в начале прошлого века В.М. Хвостов написал: «Лучшим средством для того, чтобы углубить познания в праве своей страны, является сравнение его с каким-либо другим; сравнение дает повод ставить вопросы о характере замеченных различий и их причинах и в связи с этим заставляет глубже вникать в изучаемый материал»[2]2
  Хвостов В.М. Система римского права. Общая часть. М., 1996. С. 11.


[Закрыть].

В.Н. Додонов, отмечая стремительное развитие уголовного права в последние годы, называет следующие основные тенденции: гуманизацию уголовного права, криминализацию новых видов общественно опасных деяний и интернационализацию уголовного права[3]3
  См.: Додонов В.Н. Сравнительное уголовное право. Общая часть. М., 2009. С. 12–28.


[Закрыть]. Представляется, что наиболее динамично круг общественно опасных деяний, признаваемых преступлениями, будет пополняться за счет появления новых общественных отношений главным образом в сфере новых технологий, например, в области медицины, информации, энергетики, экологической безопасности.

Несмотря на то что российское право по многим параметрам тяготеет к континентальной правовой системе, у исследователей сформировалась тенденция обращения к нормам и институтам стран общего права. Это позволило продемонстрировать, что, вопреки многим внешним различиям, между двумя системами нет каких-либо непроходимых границ, которые не позволили бы изучать нормы другой системы с целью совершенствования собственного законодательства. При этом нередко происходит обращение именно к убийству, поскольку, как в свое время верно отметил М.Д. Шаргородский, «…большинство проблем Общей части уголовного права – вопрос о субъективной стороне состава, вопрос о причинной связи, вопросы о соучастии, о приготовлении и покушении – в значительной мере решались именно в связи с этим конкретным преступлением»[4]4
  Шаргородский М.Д. Преступления против жизни и здоровья / Избранные работы по уголовному праву. СПб., 2003. С. 411.


[Закрыть].

Вместе с тем система преступных деяний против жизни одним лишь убийством не ограничивается, и целый ряд деяний, объектом которых выступает жизнь человека, просто выпадает из поля зрения, что создает неверное впечатление о действующих в данной области уголовно-правовых нормах.

Существует, таким образом, совершенно очевидная необходимость всестороннего исследования, дающего развернутый анализ важных проблем регламентации уголовной ответственности за преступления против жизни в странах общего права, а также освещающего новеллы законодательства и тенденции реформирования преступных деяний против жизни.

Предметом исследования выступили нормы законодательства, устанавливающие уголовную ответственность за преступные деяния против жизни в уголовном праве Англии, США и Канады, судебная практика и основные доктринальные концепции. Несмотря на идентичные категории преступных деяний и предусмотренные за их совершение наказания, законодатели и правоприменители названных стран во многих аспектах по-разному подходят к определению принципов уголовно-правового воздействия на преступность, установлению круга преступлений, назначению и применению наказаний и иных мер уголовно-правового характера.

Если говорить о тенденциях реформирования, то применительно к тяжкому убийству, например, они сводятся к следующим основным направлениям. Прежде всего, прояснений требует психический элемент тяжкого убийства – намерение или «злое предумышление», – понятийный аппарат которого казуистичен, сумбурен и местами архаичен. Определенные виды психического элемента, конститутивные для тяжкого убийства, также нередко выступают объектом критики в силу своего несоответствия, исходя из характера и степени общественной опасности, столь серьезной категории преступлений. В данном случае больше всего сомнений в правильности отнесения к mens rea тяжкого убийства вызывает конструктивное намерение, которое все еще применимо в концепции felony murder rule, намерение причинить тяжкий телесный вред, а также неосторожное причинение смерти, как в случае с распространенным в североамериканских штатах убийством, демонстрирующим крайнее пренебрежение человеческой жизнью, – depraved heart murder.

Второй аспект ответственности за тяжкое убийство, чаще всего подвергающийся критике, связан с предусмотренным за его совершение наказанием, коим является пожизненное лишение свободы либо (в ряде североамериканских штатов) смертная казнь. Проводимые реформы имеют своей целью изменить сложившуюся систему назначения наказаний таким образом, чтобы она позволяла соблюдать принципы гуманизма, индивидуализации и дифференциации наказаний, учитывая «всеобъемлющий» характер категории тяжкого убийства. В Англии и Уэльсе, в частности, этот аспект реформы отразился в принятии Акта об уголовном правосудии 2003 г. (Criminal Justice Act, c. 44), «который стал одним из наиболее важных законов в реформировании уголовного правосудия в целом»[5]5
  A New Homicide Act for England and Wales? A Consultation Paper № 177. The Law Comm. № 177. London, 2006. P. 23 // / http://lawcommission.justice.gov.uk/docs/cp177_Murder_Manslaughter_and_Infanticide_consultation_overview_.pdf.


[Закрыть] и ответственности за тяжкое убийство в частности, поскольку он, помимо прочего, закрепляет систему отягчающих и смягчающих обстоятельств, позволяющих варьировать минимально необходимый срок лишения свободы в рамках пожизненного лишения свободы в зависимости от обстоятельств совершенного деяния.

Существенные изменения претерпевают и нормы об ответственности за простое убийство. В частности, это касается категории простого намеренного убийства в английском уголовном праве, которая во многом трансформировалась в результате принятия Закона о коронерах и правосудии 2009 г. (Coroner and Justice Act, c. 25). Так, традиционные для англо-американской правовой системы основания защиты – провокация и ограниченная вменяемость – были переформулированы с учетом ранее высказанных предложений правовых комиссий и судебной практики.

Простое ненамеренное убийство в английском праве было дополнено новым видом противоправного лишения жизни другого человека – корпоративным простым убийством – после принятия Закона о корпоративном простом убийстве и корпоративном убийстве 2007 г.

Среди новых деяний, которые уголовно-правовая система общего права традиционно относит к системе преступных деяний против жизни, можно выделить преступления, объектом которых выступает плод человека на разных этапах своего внутриутробного развития. Данный подход затрагивает множество проблем не только и не столько правового характера, сколько социальных и философских. Гуманистическое общество XXI в., каким его видит и строит по крайней мере западная цивилизация, ориентировано на провозглашение, уважение и защиту высоких стандартов жизни каждого человека, и здесь возникает ряд вопросов относительно того, как эти стандарты реализовывать исходя из сложившейся системы ценностей. В частности, как определить границы жизни человека, ее начало и конец, и сохранить при этом действующую систему позитивных прав. Провозглашение принципа сакральности человеческой жизни предполагает ее неприкосновенность с момента если не зачатия, то ранних этапов внутриутробного развития, и обязанность поддерживать, независимо от «качества жизни». Тогда невольно встает вопрос об общепринятом в подавляющем большинстве государств западного мира праве женщин прерывать нежелательную беременность, а также правовом статусе эвтаназии в контексте принципа добровольности оказания медицинских услуг и праве самостоятельно определять свою судьбу. Но даже если мы будем исходить из высоких нравственных идеалов, насколько это верно – возводить систему каких-либо этических воззрений в статус преступления[6]6
  См. подробнее: Fuller Lon L. The Morality of Law. New Haven, 1964.


[Закрыть]? «Можем ли мы утверждать, что самого по себе общественного осуждения достаточно, чтобы оправдать квалификацию некоторого деяния как преступления? Это кажется несовместимым с нашими традициями индивидуальной свободы и нашим знанием того, что моральные нормы, пусть даже самого большого количества людей, не могут служить гарантией истины. Если общественного осуждения недостаточно, то что же еще нужно? Не следует ли представить доказательство того, что рассматриваемые деяния причиняют ущерб определенным людям уже сегодня? Или же достаточно продемонстрировать их влияние на общественные обычаи и установления, которое вызывает изменения в социальной среде и таким образом косвенно затрагивает каждого члена общества? Если верно последнее, следует ли также показать, что эти социальные изменения угрожают нанести некий типичный долгосрочный ущерб вроде роста преступности или падения производительности труда? Или же можно было бы обойтись доказательством того, что в большинстве своем члены современного общества с сожалением восприняли бы такие изменения? Много ли в таком случае добавляет наш довод о причиняемом ущербе к простому доводу об общественном осуждении?»[7]7
  Дворкин Р. О правах всерьез / Пер. с англ.; ред. Л.Б. Макеева. М., 2004. С. 326–327.


[Закрыть] С этих позиций уголовное право должно быть отделено от любых моральных норм и служить исключительно целям сохранения общественного порядка.

Превалирующая концепция всесторонней охраны от внешнего вмешательства со стороны третьих лиц и государства при отсутствии серьезных законных оснований, признания и уважения автономии лица нашла выражение в наметившейся тенденции декриминализации ассистированного самоубийства, осуществляемого в соответствии с предусмотренным законом порядком в ряде североамериканских юрисдикций и в Канаде. Положительный опыт применения данной процедуры в отдельных штатах, в частности Орегон и Вашингтон, во многом изменил общественные взгляды на этико-правовую проблему практической реализации данной группы соматических прав в сторону их признания.

Определенная медлительность в проведении реформ отчасти объясняется тщательным обдумыванием каждого нового шага законодателя, поскольку «ломать» приходится проверенные временем и судебной деятельностью, «покоящиеся» на продуманной, складывающейся годами доктрине институты. И поставленная задача в силу объективных причин не является легкой. «Значимость смерти человека с точки зрения морали требует от правовой нормы тщательной дифференциации уголовной ответственности в зависимости от формы виновности. Но факторов, определяющих форму виновности, слишком много. Поэтому реформы можно оценивать по шкале, верхнее и нижнее значение которой выражено в их крайнем проявлении. Одна из крайностей заключается в том, чтобы выбрать наиболее значимые факторы, определяющие формы и степень вины, и инкорпорировать их в дефиниции преступных деяний и оснований защиты, обозначив их тем самым максимально точно. Достоинство данного подхода в том, что закон применяется и толкуется согласованно и непротиворечиво. Но такая норма утрачивает гибкость. Впоследствии это может привести к тому, что деяния, не обладающие столь высокой степенью общественной опасности, будут отнесены к категории более тяжких преступлений. Вторая крайность выражается в том, чтобы при определении преступных деяний широко прибегать к моральным нормам. Подобный подход позволяет принять в расчет все факторы. Но в конечном итоге это приведет к непоследовательности. Несогласованность мнений судей относительно того, какие факты следует признать морально релевантными и как их оценивать, закончится тем, что аналогичные дела будут решаться по-разному»[8]8
  Tadros V. The Homicide Ladder // The Modern Law Review. 2006. Vol. 69. № 4. P. 617.


[Закрыть].

Целью данной работы было комплексное изучение вопросов построения и регламентации ответственности за совершение преступных деяний против жизни в уголовном праве Англии, США и Канады, их законодательного закрепления, практики применения норм, анализ возможных путей реформирования существующих составов.

Настоящая работа представляет собой первое за последнее время комплексное монографическое исследование системы преступных деяний против жизни в Англии, США и Канаде. Работа построена на критическом анализе действующих норм Англии, США, Канады, устанавливающих ответственность за преступные деяния против жизни, основана на изучении не только нормативных актов, но и значительного числа прецедентов, на их доктринальном толковании. В работе впервые проведен систематический анализ преступлений против жизни с учетом последних изменений законодательства и появившейся практики. Все деяния, объектом посягательства которых выступает жизнь человека в ее понимании юристами изучаемых стран, систематизированы с использованием сложившихся в методологии традиций. Автором избран подход рассмотрения существующих норм в динамике, начиная с момента их зарождения, последующего развития и трансформации и заканчивая перспективами дальнейшего существования и тенденциями реформирования.

В монографии затронуты многие актуальные проблемы биоэтики в их уголовно-правовом контексте, а также способы решения сложных правовых и этических вопросов в правопорядках, которые стали объектом исследования. Также в работе содержатся конкретные рекомендации по совершенствованию российского уголовного права.

И даже если специалисты обнаружат, что данная работа не может предложить им ничего нового в их узкой области, они все равно, вероятно, будут рады возможности расширить свои знания об интересующем их предмете за счет информации из других исследовательских сфер.

Глава 1
Общая характеристика уголовно-правовой охраны жизни в Англии, США и Канаде

§ 1. Особенности уголовно-правовой системы стран общего права

Сравнительные исследования, проводимые в последние десятилетия в области уголовного права, позволяют говорить о формировании самостоятельной, весьма перспективной отрасли знаний – сравнительного уголовного права. Предметом изучения данной отрасли являются современные уголовно-правовые системы, состоящие из уголовно-правовых моделей различных государств, общие принципы и закономерности их возникновения, становления и развития, а в качестве основного метода познания выступает метод сравнения, используемый для выявления общего и особенного в развитии национальных правовых систем, регулирующих преступность и наказуемость деяний[9]9
  В современной компаративистике принято выделять правовые системы, объединяемые на основе общих типологических особенностей в правовые семьи. Не умаляя достоинств классической типологии, мы посчитали возможным говорить о самостоятельных уголовно-правовых системах, в рамках которых выделили особые уголовно-правовые модели.


[Закрыть].

При исследовании основных уголовно-правовых систем современности на первый план выдвигается вопрос их типологии[10]10
  В методологии к основным способам группировки относят классификацию, систематизацию, типологизацию, группировку (См.: Каган М.С. Системное рассмотрение основных способов группировки / Избранные труды в VII томах. Т. I. Проблемы методологии. СПб., 2006. С. 44–54). Применительно к множествам, имеющим гомогенный характер, как это имеет место с разными правовыми системами, способ группировки точнее всего именовать типологизацией, а ее результат – типологией. Типология как метод, в основе которого лежит «расчленение систем объектов и их группировок с помощью обобщенной, идеализированной модели или типа», представляет собой более высокий уровень познания. (См.: Антонян Ю.М., Еникеев М.И., Эминов В.Е. Психология преступления и наказания. М., 2000. С. 35). Вместе с тем типологизация имеет сходство с классификационными процедурами и в определенной степени выступает прямым продолжением классификации, поскольку последняя разделяет группы разнородных объектов до тех пор, пока не доходит до уровня качественной однородности, на котором можно говорить о самостоятельных типах. Видимо, именно по этой причине в компаративистских исследованиях оба понятия иногда используются как синонимы, тождественные способы группировки без указания на их разный методологический характер. (См.: Есаков Г.А., Крылова Н.Е., Серебренникова А.В. Уголовное право зарубежных стран. М., 2008. С. 13–17 (Автор главы – Г.А. Есаков)).


[Закрыть]. В основу такой типологии может быть положен как ряд простых критериев, так и один сложный. Типологию можно проводить как на уровне правовых систем в целом, так и в рамках отрасли уголовного права. Сама типология может носить как исторический, так и логический характер. Все это обусловливает возможность существования множества типологий, с одной стороны, и потенциальную сложность создания новой всеохватывающей типологии – с другой.

Подавляющее большинство современных типологий уголовно-правовых систем построены на типологии, предложенной Р. Давидом, который выделил три основные правовые семьи – романо-германскую, общего права и социалистическую, к которым примыкают все остальные правовые семьи. При этом он исходил из двух основных критериев: идеологического (религиозные и философские воззрения данного общества) и юридического[11]11
  См.: Давид Р., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности. М., 1999. С. 19–20. В настоящее время его типология, ставшая уже классической, нередко подвергается критике в силу своей недостаточности: во-первых, предложенные Р. Давидом три правовые семьи не могли охватить все разнообразие правовых систем, во-вторых, сама типология не учитывала существенные различия самих систем. Французский компаративист Р. Леже иллюстрирует свои критические замечания на примере уголовного права и процесса. Он пишет о тех сложностях, с которыми столкнулся Марк Ансельм, который для проведения своего исследования уголовного права и процесса присоединился к классификации Р. Давида. Поскольку и уголовное право, и процесс в равной степени опираются на юридический и идеологический критерии любой правовой семьи, его подход был последователен и логичен. «Однако, когда речь зашла об определенных материально-правовых или процессуальных аспектах, уголовное право некоторых стран оказалось состоящим в тесной зависимости от принципов конституционного порядка и судебного контроля. В уголовной сфере также следовало принимать во внимание эпоху кодификаций с ее научными идеями и криминологическими доктринами, имевшими огромное влияние. В результате в рамках одной романо-германской семьи различие между уголовными кодексами оказалось огромным (можно привести только один пример коренного различия между французским и итальянским кодексами)» (Леже Р. Великие правовые системы современности / Пер. с фр. А.В. Грядов. М., 2009. С. 103). Р. Леже в поисках нового подхода к правовым системам предлагает разделить их на две группы: группа правовых систем, принадлежащих правовым государствам с длительной правовой традицией (Западная Европа, Северная Европа, Южная Европа и несколько государств, относящихся к этой группе, например, Австралия), и группа правовых систем, принадлежащих правовым государствам, не обладающим правовыми традициями, или государствам, подчинившим право религии или идеологии, что не позволяет их относить к правовым государствам (Япония, чья правовая система в силу исторических причин и оснований социальной психологии является подражанием другим системам, Китай, государства, чьи правовые системы основаны на мусульманском или индусском праве, в прошлом – СССР, каноническое право) (Леже Р. Указ. соч. С. 105–110).


[Закрыть].

Так, по мнению О.Н. Ведерниковой, при анализе уголовно-правовых систем необходим системный подход, предполагающий анализ трех составляющих уголовного права: «1) уголовно-правовой доктрины, отражающей правовую культуру и правовую политику страны или региона; 2) уголовно-правовых норм, установленных официальными органами государства; 3) правоприменительной практики, направленной на реализацию принципов, целей и задач уголовного права»[12]12
  Ведерникова О.Н. Современные уголовно-правовые системы: типы, модели, характеристика // Государство и право. 2004. № 1. С. 69.


[Закрыть]. Опираясь на указанные критерии, автор выделяет такие типы уголовно-правовых систем, как романо-германский (западноевропейский континентальный); англо-американский (англосаксонский); мусульманский; социалистический и постсоциалистический, в рамках которых существуют уникальные модели уголовного права.

Иногда предпринимаются попытки заменить несколько простых критериев одним сложным. Г.А. Есаков полагает, что в силу особенностей исторического развития уголовного права в той или иной стране и обусловленных ими различий в источниках права в данной уголовно-правовой системе всегда доминирует определенная идея[13]13
  В качестве других примеров сложных критериев, принятых в сравнительном правоведении, можно привести предложенный К. Цвайгертом и Х. Кётцом «стиль» как отличительную особенность каждой правовой системы. Р. Паунд определяющим для правовых систем различных государств считал «дух» как особый правовой феномен, существующий в каждой конкретной стране и определяющий мышление теоретиков и практиков права (См.: Цвайгерт К., Кётц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права: В 2 т. Т. 1. Основы. М., 1998. С. 99–117; Pound R. The Spirit of the Common Law. N.J., 1999. P. 1–32). О. Чейз при анализе существующих процессуальных систем мира говорит о феномене «культуры» как определяющем стиль юридического мышления, поведения и, соответственно, разрешения правовых споров. «Мы обращаемся к феномену культуры для того, чтобы объяснить, почему существенным образом отличающиеся друг от друга институты используются юристами разных правопорядков для решения проблем сущностно одинаковых» (Chase Oscar G. Law, Culture and Ritual. Disputing Systems in Cross-Cultural Context. N.Y., 2005. P. 6.). При этом под термином «культура» он предлагает понимать совокупность идей, ценностей и норм, общепринятых социальной группой и носящих как эмпирический, так и априорный характер. И обращаться к данному феномену предлагается в тех случаях, когда существующие различия невозможно объяснить исторически, формально-юридически, социологически.


[Закрыть]. Идея, по его мнению, сводится к тому, «что (или кто) является доминантой в уголовном праве». Подобных доминант может быть пять: человек, закон, Бог, общество и семья, и им соответствуют следующие уголовно-правовые семьи – общего права, континентального права, религиозного права, общинного права и обычного[14]14
  Есаков Г. А. Основы сравнительного уголовного права. М., 2007. С. 28.


[Закрыть].

Предложенная Г.А. Есаковым типология представляет интерес как альтернатива традиционным системным подходам, однако она вызывает несколько вопросов. В первую очередь, не совсем понятно, что представляет собой «идея» как критерий классификации. По мнению автора, она выступает многогранным явлением, которое отражает «предназначение данной системы уголовного права», определяет «построение и отчасти содержательное наполнение последней», «носит во многом неосознаваемый, неосязаемый характер, но существует вместе с тем реально, объединяя общество в его отношении к уголовному праву, отражая защищаемые последним ценности и выражаясь с той или иной степенью четкости в письменной форме»[15]15
  Там же.


[Закрыть]. Подобное понимание «идеи» сближает ее с такой категорией сравнительного правоведения, как «правовая традиция», представляющая собой совокупность укоренившихся в сознании людей взглядов на природу права и политическую идеологию, исторически обусловленного отношения к роли права в обществе, к организации и функционированию правовой системы в целом[16]16
  См.: Glenn Patrick H. Comparative Legal Families and Comparative Legal Traditions // The Oxford Handbook of Comparative Law / Ed. by M. Reimann and R. Zimmermann. N.Y., 2008. P. 421–441; Glenn Patrick H. Legal Traditions of the World. 3^rd ed. N.Y., 2007.P. 1–58. По мнению В.И. Лафитского, несомненное достоинство предложенной П. Гленном типологии правовых систем, который использовал в качестве основного критерия правовые традиции, заключается в возможности рассматривать право не в статичном состоянии, а в динамике его развития, позволяет исследовать «…потоки правовой нормативности (flows of legal normativity)», действующие вне зависимости от территориальных границ и юрисдикций государств (Лафитский В.И. Сравнительное правоведение в образах права. Т. 1. М., 2010. С. 99). Автор полагает, что традиции и ценности права, сложившиеся в рамках определенного религиозного или этико-правового мировоззрения, выступают определяющим фактором воздействия при формировании правовых систем, поскольку они действуют вне зависимости от их признания государством, отражения в законодательстве, роли церкви в общественной жизни. Он отмечает, что законодательство государств Европы, Северной и Южной Америки развивалось в основном в русле «христианских ценностей свободы»; законодательство большинства государств Ближнего Востока и Северной Африки – в соответствии с «исламскими ценностями социального единства»; законодательство Монголии, Непала, Бутана, ряда других государств – в системе «буддийских ценностей праведной жизни»; законодательство Китая – на основе «конфуцианских ценностей гармонии мира». Исходя из этого делает вывод, что «основная линия разлома правового пространства мира проходит между правовыми системами разных религиозных традиций, объединенных общностью духовных (этических) ценностей» (Лафитский В.И. Указ. соч. С. 100).


[Закрыть]. Соответственно идея является во многом определяющей скорее для правовой традиции[17]17
  См. подробнее: Nelken D. Towards a Sociology of Legal Adaption / Adapting Legal Cultures. Ed. by D. Nelken, J. Feest. Portland, 2001.


[Закрыть], нежели для правовой системы.

Пожалуй, самой известной из предложенных на сегодняшний день отраслевых типологий является типология французского профессора Ж. Праделя, в основу которой было положено понятие репрессии. В зависимости от того, какое место в уголовно-правовой системе страны занимает репрессия, она может быть охарактеризована либо как авторитарная, либо как либеральная. Последовательно анализируя вопросы материального права, их процессуальное закрепление и порядок исполнения наказаний, автор признает, что оценка конкретных институтов уголовного права того или иного государства неизбежно носит относительный характер, к тому же в рамках уголовного права отдельно взятого государства довольно часто присутствуют черты обеих моделей[18]18
  Тихомиров Ю.А. Курс сравнительного правоведения. М., 1996. С. 224.


[Закрыть].

Похожая типология была разработана А.А. Малиновским, который в зависимости от роли и места уголовно-правового принуждения в политике государства выделил три типа уголовно-правовых систем – репрессивный, где «право выступает как инструмент репрессий, государственного террора, способ борьбы с инакомыслящими», карательный, характеризующийся тем, что «право является эффективным способом борьбы с социальными отклонениями» и гуманистический, в котором право рассматривается как «средство ресоциализации преступников»[19]19
  Малиновский А.А. Сравнительное правоведение в сфере уголовного права. М., 2002. С. 14.


[Закрыть].

На наш взгляд, систематизировать уголовно-правовые модели, используя такой критерий, как степень применения репрессии, весьма сложно. Релятивизм, присущий практически любой типологии в области гуманитарных наук, приобретает в данном случае чрезмерный характер, поскольку для уголовных отношений в целом, как отрасли публично-правовой, свойственно построение отношений на основе властеподчинения и использование в качестве одного из основных карательного метода. А потому одну степень применения репрессии вряд ли можно положить в основу выделения уголовно-правовых систем. К тому же, как справедливо отмечает А.А. Малиновский, государство в разные исторические периоды в зависимости от стоящих перед ним целей может выступать за ужесточение либо смягчение уголовной репрессии, что является скорее отражением проводимой политики в целом, нежели особенностей правовой системы.

По мнению В.Н. Додонова, «наиболее продуктивно» проводить классификацию на основе одного лишь юридического критерия – «реального содержания и формы действующего уголовного законодательства». «Для ученого-пеналиста такие категории, как «особенности национального правосознания», «национальная правовая культура» и т. п. являются весьма интересными, но не обладающими достаточной степенью объективности. Представляется, что серьезный учет чисто социологических, культурологических или политических факторов как критерия для классификации уголовно-правовых систем трудно совместим со строго объективным критерием – содержанием действующего законодательства и других источников уголовного права»[20]20
  Додонов В.Н. Сравнительное уголовное право. Общая часть. М., 2009. С. 32.


[Закрыть]. В соответствии с указанным выше строго объективным критерием предлагается соответственно выделить три системы уголовного права: 1) романо-германскую (континентальную); 2) англо-американскую; 3) мусульманскую.

В.Е. Чиркин в условиях глобализации «для новых классификаций, анализа особенностей сближения и возможной гармонизации» наиболее крупных правовых систем предложил использовать категорию «социальной сущности» и «социокультуры», а также «юридического содержания». Исходя из предложенных критериев, он предлагает выделить три территориально разделенные глобальные системы – мусульманскую, либерально полусоциальную капиталистическую систему, систему тоталитарного социализма[21]21
  Чиркин В.Е. Семьи, системы и комплексы общественных отношений в сравнительном правоведении / Служение праву. Памяти профессора В.А. Туманова посвящается: Сб. статей / Под ред. Д.А. Туманова, М.В. Захаровой. М., 2017. С. 482.


[Закрыть].

В силу относительности любой типологии необходимо отдавать предпочтение той из них, которая в большей степени способна отразить специфику уголовно-правовой системы или отдельной модели, тем критериям, которые позволяют учитывать как сугубо юридические, так и лежащие в их основе исторические и культурологические особенности. По этой причине традиционный вариант выделения среди прочих уголовно-правовых систем двух основных – общего (англосаксонского) и континентального (романо-германского) права – представляется наиболее верным[22]22
  Единого мнения относительно выделяемых видов правовых систем на сегодняшний день не сформировалось. К данной проблеме наблюдается такое же количество подходов, как и к проблеме выбора критериев самой типологии. Помимо уголовно-правовых систем общего и континентального права, как правило, выделяют социалистическую, постсоциалистическую, религиозную (в рамках которой рассматривают систему мусульманского или иудейского права), обычного права и др. (См.: Ведерникова О.Н. Указ. соч. С. 69, Glenn Patrick H. Legal Traditions of the World. P. 344–345).


[Закрыть]. Критериями такого деления должны выступать: 1) общность исторических корней; 2) специфика источников уголовного права; 3) уголовно-правовая доктрина, которая во многом отражает стиль юридического мышления и особенности правовой традиции.

* * *

К англосаксонской уголовно-правовой системе[23]23
  Справедливости ради необходимо отметить, что термин «англосаксонский» применительно к правовым системам используется главным образом российскими юристами. В правовой науке изучаемых нами государств его применяют лишь для характеристики одноименного периода в истории Англии. Правовую систему своих стран юристы называют системой общего права (common law system). Однако в данной работе термины «англосаксонская правовая система» и «правовая система общего права» будут использоваться как синонимичные конструкции.


[Закрыть] принадлежат уголовно-правовые модели Англии и Уэльса, США, Канады, Австралии, Новой Зеландии и ряда других государств, входящих в Британское Содружество. Рецепция английского общего права[24]24
  Термин «общее право» (common law) может употребляться в разных смысловых значениях. В узком смысле слова оно рассматривается как составная часть правовой системы английского права, которое исторически сложилось как противостоящая «статутному праву» система норм. В данном контексте мы говорим об «общем праве» в широком смысле слова как о «тотальности охвата всех национальных правовых систем, входящих в правовую семью англосаксонского права» (Марченко М.Н. Правовые системы современного мира. М., 2008. С. 137; см. также: Берман Гарольд Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М., 1998. С. 417–430).


[Закрыть] в каждом из государств проходила по своему особому пути: подчас оно вступало в столкновение с национальными правовыми моделями или само испытывало воздействие со стороны других влиятельных правовых систем, однако сумело сохранить свою самобытность. В способности общего права преодолевать многочисленные кризисы и, испытывая на себе влияние многих идей, сохранять свою индивидуальность, по мнению Р. Паунда, заключается его феномен. «В XII в. оно боролось за юрисдикцию с церковью, самой влиятельной силой своего времени. В XVI в., когда Европу захлестнуло влияние римского права, общее право устояло. Ни Возрождение, ни Реформация, ни частичная рецепция римского права, ни даже пересмотр права при Тюдорах, не смогли сломать устои общего права. В XVII в. общее право создало доктрину верховенства закона и выдержало противостояние королевской династии Стюартов. В Америке после революции оно превалировало, несмотря на предубеждение ко всему английскому и серьезную угрозу рецепции французского права… Общее право прошло через все эти серьезные кризисы, сохранив свои исключительные фундаментальные черты и превратив их в непоколебимые, прочные принципы»[25]25
  Pound R. Op. cit. P. 7.


[Закрыть].

Если подойти более детально к рассмотрению уголовного права названных стран, то в первую очередь необходимо отметить, что по своей сути оно было и во многом остается правом «судейским». «Таким образом, наука общего права по происхождению – судебная, а континентального – схоластическая… На континенте юристы мыслят абстрактно, понятиями правовых институтов, в США и Англии – конкретно, «прецедентно», с точки зрения отношений сторон, их прав и обязанностей. На континенте стремятся создать правовую систему без лакун, в США и Англии для юристов ориентирами служат судебные решения»[26]26
  Цвайгерт К., Кётц Х. Указ. соч. С. 110.


[Закрыть]. Это право традиционно создавалось судьями, и сегодня, когда основным или единственным источником уголовного права выступают нормативные правовые акты, при их создании учитываются нормы существующих судебных решений, а в процессе применения именно судьи оценивают практическую значимость принятого акта.

Так, в Канаде рассмотрению вопроса о конструктивном тяжком убийстве Верховным судом страны в 1989 г. предшествовал целый ряд судебных решений, принятых в разное время нижестоящими судами провинций, в которых конституционность данного института ставилась под сомнение.

Признание судебных решений по конкретным делам источником права наряду со статутами и научной доктриной принципиально отличает уголовно-правовую систему общего права от континентальной[27]27
  Суть доктрины прецедента можно охарактеризовать принципом stare decisi set non quiet a movere, который предполагает, что суды при принятии решения связаны решением более высокого по положению суда, вышестоящий же суд может отклонить решение нижестоящего суда, а в определенных случаях и свое собственное. «Это означает, что при схожести фактических обстоятельств находящегося на рассмотрении суда дела с делом, ранее уже разрешенным в одном из «высших судов», отчет по которому опубликован, суд обязан последовать ratio decidendi этого предшествующего решения при вынесении нового решения независимо от своего личного мнения об убедительности правовых доводов, положенных в его основу, и независимо от того, представляется ли вынесение аналогичного предшествующего решения справедливым в данном конкретном случае. Соответственно, отклонение от ratio decidendi предшествующего решения при вынесении нового решения (осознанное или же по неосмотрительности) влечет признание такого решения вынесенным perincuriam с последующим отказом в признании за ним значения прецедента» (Есаков Г.А., Крылова Н.Е., Серебренникова А.В. Уголовное право зарубежных стран. М.: Проспект, 2008. С. 88). При этом необходимо помнить о важных особенностях, в частности, несвязанности предыдущими решениями Палаты лордов, ограниченном значении прецедента в американских юрисдикциях, обычаем ссылаться на старые английские решения судами других стран уголовно-правовой системы общего права и т. д. (О понятии и роли прецедента в рассматриваемой уголовно-правовой системе см. подробнее: Кросс Р. Прецедент в английском праве / Под ред. Ф.М. Решетникова. М., 1985; Апарова Т.В. Прецедент в английском праве (историко-юридическое исследование): Дис. … канд. юрид. наук. М., 1968; Никифорова М.А. Судебный прецедент в конституционном праве США: Дис. … канд. юрид. наук. М., 1980; Петрова Е.А. Статуты и прецеденты в системе источников американского права. М., 2007).


[Закрыть]. Несмотря на возрастание роли статута, многие вопросы уголовной ответственности по-прежнему регламентируются общим правом. В Англии, например, тяжкое и простое убийства являются преступлениями по общему праву. Их определение нельзя встретить ни в одном правовом акте, однако наказания за них предусмотрены в Законе об уголовном правосудии 2003 г. (Criminal Justice Act), Законе о преступлениях против личности 1861 г. (Offences against the Person Act) и некоторых других актах.

О соотношении статутного и общего права профессор лондонского университета Л.М. Ли пишет: «Прецедент и парламентский акт тесно связаны, существование одного немыслимо без другого. Статуты восполняют пробелы, имеющиеся в общем праве, изменяют его нормы, приспосабливают к потребностям современной действительности»[28]28
  Leigh L.H. Criminal Law of United Kingdom. London, 1999. P.32.


[Закрыть].

«Статутное право развивается в рамках юридической техники, конструкций и категорий общего права… Судебным решениям, вынесенным на основе конституционных и законодательных норм, придается та же прецедентная форма, что и собственно нормам общего права. Их нормативная сила выражена в принципе stare decisis, требующем следовать ранее вынесенным решениям при разрешении сходных или аналогичных судебных дел»[29]29
  Лафитский В.И. Сравнительное правоведение в образах права. С. 372.


[Закрыть].

И.Ю. Богдановская пишет о том, что «судебный прецедент, сыграв историческую роль в формировании и развитии «общего права», постепенно уступает место прецедентам толкования, формирующимся при толковании судами статутов. При этом применение судами «прогрессивного толкования», допускающего расширительное толкование статутов, ведет к расхождению между содержанием статутов и прецедентами толкования»[30]30
  Богдановская И.Ю. Источники права на современном этапе развития «общего права»: Автореф. дис. … д-ра юрид. наук. М., 2007. С. 10.


[Закрыть].

В США, несмотря на общую тенденцию запрета уголовной репрессии, основанной только на нормах общего права, отдельные штаты включают в свои кодексы положения, позволяющие использовать нормы общего права[31]31
  См., например, УК Флориды (ст. 775-01), в соответствии с положениями которого тогда, когда нет установленной законом нормы, регулирующей вопросы преступности и наказуемости деяний, может применяться «общее право Англии»; УК Айдахо, ст. 18-303 которого предусматривает наказания за преступления, которые не названы в уголовном законе, но «признаются таковыми общим правом»; § 14-1 УК Северной Каролины к фелониям относит те преступления, которые считаются фелониями согласно нормам общего права; § 15 УК штата Калифорния говорит о нарушении правовой нормы, к которой относится и норма закона, и норма общего права.


[Закрыть]. Отказ от преступлений по общему праву и запрет на создание судьями новых преступлений вытекает из основного принципа американской правовой системы – принципа законности. Принцип законности базируется на нескольких правовых доктринах и имеет ряд правовых обоснований.

К базовым правовым доктринам принципа законности относятся, помимо описанного выше требования установления уголовной ответственности только на основании закона, доктрина vagueness prohibition, означающая, что язык нормативно-правового акта должен быть четким и определенным, таким, чтобы из его содержания ясно и недвусмысленно следовало, «какое поведение является запрещенным»[32]32
  Rose v. Locke, 423 U.S. 48, 50.


[Закрыть], запрет издавать законы ex post facto[33]33
  См. подробнее: Robinson Paul H. United States / The Handbook of Comparative Criminal Law / Ed. by Heller K.J., Dubber M.D. Stanford, 2011; Allen Francis A. The Habits of Legality: Criminal Justice and the Rule of Law. N.Y., 1996; Endicott T. Law is Necessarily Vague // Legal Theory. 2001. Vol. 7 № 4. P. 379–385. LaFave W.R. Criminal Law. 4^th. Ed. St. Paul. MN, 2003. P. 109 – 115.


[Закрыть].

В отечественной науке содержание принципа законности и его реализация в США нередко подвергаются критике в силу непоследовательности и частых формальных нарушений. И.Д. Козочкин обращает внимание на то, что, несмотря на провозглашаемый запрет судам создавать новые преступления, суды нередко пренебрегают им, особенно в тех случаях, когда имеет место расширение границ существующих преступных деяний. В качестве примера он приводит судебное толкование категории living human being, которое фактически изменило уголовно-правовое понимание момента начала жизни человека, отнеся к нему эмбриона человека, порой независимо от его внутриутробного возраста[34]34
  См. подробнее § 2 главы 1.


[Закрыть]. «Следует отметить, что даже если в каком-то штате преступления общего права упразднены, то это не означает, что общее право там не является источником уголовного права, причем нередко весьма важным»[35]35
  Козочкин И.Д. Уголовное право США. Успехи и проблемы реформирования. СПб., 2007. С. 72.


[Закрыть]. При этом он ссылается на возможность сохранения отдельных институтов общего права, если такая оговорка содержится в уголовном кодексе штата, а также на обращение судов к нормам общего права при толковании положений действующего законодательства. Отмечается также возможность применения закона по аналогии в США, где «аналогия права – важнейшая, неотъемлемая черта» уголовно-правовой сферы и где запрет обратной силы закона не распространяется на судебные решения. В итоге делается вывод о том, что «несмотря на различные «заслоны», поставленные на пути его нарушения, в том числе конституционные, он в силу широты судейского усмотрения, пробельности уголовного законодательства и по другим причинам весьма уязвим для таких нарушений. Можно констатировать, что в общепринятом понимании, т. е. в том виде, в каком принцип законности существует в развитых странах континентальной системы права, он не действует или действует с очень большими оговорками»[36]36
  Козочкин И.Д. Уголовное право США. Успехи и проблемы реформирования. С. 87.


[Закрыть].