Текст бизнес-книги "Правильный вопрос"

Автор книги: Дмитрий Ерёменко

Раздел: О бизнесе популярно, Бизнес-книги

3. Два простых варианта. Получестные

В 2017 году обсуждался «красный проект», запущенный ровно 100 лет назад. В XIX веке промышленное развитие окончательно изменило значение средств производства – они стали большими, сложными и слишком дорогими для тех, кто на них работал. В экономической схеме появился капиталист, который постарался выжать из ситуации максимум за счет своих наемников. За что, собственно, и получил революцию, экспроприацию и привел к попытке построить другую Систему – без собственников, эксплуатации и других неприятных вещей.

В основу проекта новой, самой лучшей Системы были положены красивые замыслы, но идеальный план пришлось выполнять, располагая совсем не идеальными людьми. Кто же знал, что они снова всё испортят? Практические детали пришлось дорабатывать на ходу, и результат вышел совсем не однозначный. А если правильность этих предположений подкрепляется увесистым «так надо» вместе с подчиняющим и карающим государственным аппаратом, то по-другому вряд ли выйдет.

Сложно получить ожидаемое, когда мы настолько увлекаемся нашими идеями, что любой ценой стараемся доказать их правоту и не пытаемся проверять их практикой. В плане получения результата, на котором можно строить какие-то выводы, такой эксперимент быстро теряет смысл. Это напоминает научный опыт, когда авторы идеи, которую надо доказать, запускают в лабиринт одно лабораторное животное за другим, не меняя условий и не анализируя происходящего. Ученые просто ждут, когда подопытные начнут делать то, что нужно.

Что, если тебя угораздило родиться в качестве лабораторной мыши и основной смысл всей твоей жизни – в доказательстве чужой идеи, предложенной задолго до твоего рождения? Тебе задают условия, объясняют, что надо делать, чтобы все было хорошо, и куда не надо поворачивать, чтобы не стало плохо. Ты бежишь к цели, стараешься придерживаться задания, насколько способен его понять, даже начинаешь чувствовать себя в безопасности, планировать и угадывать перспективу. Но вместо ожидаемой награды получаешь электрический разряд. Приходишь в себя и пытаешься понять: почему? Оказывается, что-то там напутано с исходными данными, да и концепция немного поменялась… Хорошо, если разряд был не очень сильным, а мышь оказалась довольно крепкой и ей хватит сил на следующую попытку. Но вот опять – током по морде там, где должен быть обещанный сыр…

Так и в нашем случае – мы приняли за основу идею, которая нам понравилась, и решили любой ценой доказать, что не ошиблись. За воплощение взялась группа людей, диктующая правила, с которой лучше не спорить. Следуя этой концепции, они стали думать и принимать решения сразу за всех экономических агентов. Обратим внимание на одну деталь – в такой схеме государство выступает в качестве всеобщего продавца и покупателя. Государство решает за всех, какой продукт считается годным, сколько он должен стоить и в каком количестве его надо производить. Практически государство стало третьей стороной всех экономических операций, которые перестали быть предметом рационального выбора для их непосредственных участников.

В этом случае государство также выступает в роли всеобщего работодателя и решает, как должна быть сделана работа и сколько она должна стоить. Если работа сделана не так, как надо, в планово-распределительной Системе не получится за нее просто не заплатить. Уволить работника еще сложнее, поэтому остается только наказать как за административное нарушение или иногда даже довести до уголовного дела.

Понятные универсальные правила, о которых мы говорили выше, в этой схеме стали вопросом исключительно государственного регулирования. Как следствие, Рубикон – разделительную линию, за которой можно обходиться без вмешательства людей с тяжелой аргументацией, – стерли за ненадобностью. Теперь государство при написании правил сверяется только с самим собой, и всем остается только принять результат как должное.

Вы помните – в управлении Системой участвуют люди. Им надо сделать карьеру, получить премии, и для этого нужно выполнить и перевыполнить плановое задание. Есть одна возможность сделать схему более комфортной – манипулировать требованиями к самому продукту, и Система открыла для себя новую возможность – она получила возможность искажать правила, подгоняя их под себя. Если с задачей трудно справляться, не обманывая правила, то почему не соврать прямо в них? И тут нет ничего проще – сами пишем и сами утверждаем.

Есть набор понятных требований, которым трудно найти неоднозначное толкование. Например, молочный продукт должен быть сделан из молока, а мясной – из мяса. Молоко получают только из молочных желез млекопитающих, и больше нигде оно не растет. Мясо – это мышечная ткань, а не любая органика, прошедшая переработку, даже подкрашенная и напичканная добавками. Жесткая схема, задающая для всех нижний допустимый предел, попав в руки обладателя самых веских аргументов, становится эластичной, прогибаясь под интересы хозяина. Вместо правильной и объективной постановки вопроса, полученной от специально обученных людей, мы получаем от Системы готовые ответы – не всегда логичные, но устраивающие на текущий момент тех, кто оказался сверху. На ответственных направлениях такого себе не позволяют, там включается принцип «любой ценой». Он удобен, потому что «любая цена» делится на всех и у государства существует множество способов списать потери. В остальном если установленные требования к продукту мешают достичь плановых показателей, то почему их не пересмотреть, по крайней мере там, где это не сразу бросается в глаза? Всем остальным – тем, кто будет использовать или покупать такой продукт, – за неимением выбора придется принять это как данность.

Безусловное становится условным – сметаны выпускается сколько запланировано, но при этом она становится очень-очень жидкой и продают его по одной банке в руки, полагая что этого достаточно. Допустимое содержание добавок и примесей в продуктах зависит от текущих урожаев, ситуации с сырьем и выполнением плана. Теперь обнаружить ровную стену в панельном доме – задача непростая и нетривиальная. Если дом еще стоит вертикально – уже хорошо. В правильной постановке задачи ценность промышленных изделий определяется их полезной функцией и сроком службы, в течение которого полезные свойства сохраняются в необходимом объеме. Специфическое свойство отечественных машин и других сложных механизмов вызывало особую гордость. Они постоянно ломались, но редко – насовсем и до конца. Из трех – пяти полупокойников можно было всегда собрать одного Франкенштейна, способного двигаться.

Снова о компьютерах – наши сбоили постоянно, а с их помощью мы должны были ни много ни мало управлять космическими аппаратами. Сам сеанс управления мог продолжаться всего 15 минут, в течение которых хоть один комплект из двух не должен был подвести. Наши машины вели себя как пара немолодых дам с причудами, особенно весной, следуя всем переменам давления и температуры. Задолго до начала сеанса мы пытались определить, какие устройства сегодня настроены наиболее капризно, и подготовиться. Что идет не так, надо было догадаться по миганию лампочек на пульте и поведению устройств – мониторы на тех машинах заменяла автоматическая печатная машинка.

Добрая половина возможных неисправностей устранялась с помощью легкого и точного удара в нужном месте по ряду печатных плат. Чтобы его нанести, мы использовали снятую обувь, которую нам выдавали в комплекте дежурной формы. Иногда достаточно было просто выдернуть элемент и воткнуть его обратно. А теперь представьте, как вы мечетесь от шкафа к шкафу по двум залам по 100 квадратных метров каждый, стучите по стойкам, дергаете и меняете местами платы, буквально своими руками пытаясь протолкнуть буксующий вычислительный процесс хоть на шаг вперед. Добавьте режим «сутки через сутки», угрозу в случае неудачи получить порцию унижений и потерять единственный выходной за месяц, полярный день и полярную ночь… вы уже поняли, зачем нам так нужен был спирт?

Где-то в параллельном измерении уже существовали микропроцессоры, в голливудских фильмах человек сражался с роботами и соперничал в хитрости с безжалостным компьютерным разумом. Зато нам ничто не грозило – наш «искусственный интеллект» без тапочки в умелой руке был совершенно беспомощен.

Правильная идея, вокруг которой строилась Система, показалась не такой уж правильной, а результат 70 лет эксперимента – неубедительным. Мы с жаром неофита бросились в другую крайность. Теперь вроде бы действует «невидимая рука рынка». Адам Смит ее не увидел, потому что в его время логика рационального экономического поведения еще не была настолько формализована и считалось, что всё происходит само собой. Точно так же ее не разглядели авторы нового эксперимента, увлекшись открывающимися перспективами. Они много обсуждали идею в общих чертах, восторгались чужими успехами, не обращая внимания на скучные детали, заставляющие эту идею работать.

Наивно было ждать от попавших из распределителя на свободный рынок, что они пожелают добровольно и во всеуслышание определять границы собственной ответственности (я говорю о правилах из первой главы, задающих нижний предел, после которой товар не считается годным и за него можно не платить). Теперь манипуляция правилами – это не вынужденный ход Системы, обязанной выполнить план, а поле для выгодных компромиссов, которые стали всем доступны.

Государственный контролер и регулятор с исключительными правами никуда не делся, хотя никто другой на его место особо и не претендовал. На некоторое время он растерялся, отошел на второй план, забыв при этом напомнить, что кроме уголовного и административного кодекса есть еще законы природы, которые обманывать бесполезно. Можно по-разному смотреть на общественное и государственное устройство, но естественные науки, математика и физика остались там же, где и были. И несущую балку, и сжатый пар в котле описывают одними и теми же формулами вне зависимости от политических течений. Соответственно, и правила, построенные на этих формулах, могут отличаться только в деталях, но их основное содержание будет одним и тем же независимо от цвета флага и мнения идеологически подкованных персонажей.

Никто не стал регулировать и ограничивать сам себя, сознательно и последовательно опираясь на объективное знание, хотя в этом был хороший шанс создать собственную, независимую от государственного аппарата повестку – практические вопросы, которыми надо заниматься на постоянной основе. В итоге все участники стали предлагать и обсуждать удобные для себя варианты, но последнее слово во всех вопросах регулирования государство оставило за собой. Так идея саморегулирования в экономике кастрировала сама себя.

Саморегулирование, как его здесь поняли, ограничилось переписыванием собственных старых правил или копированием чужих, но так, как это виделось удобным. Образовался лишь неустойчиво работающий канал для поиска бюрократического компромисса между «саморегулируемыми» рыночными агентами и единственным регулятором – государством. Правила, задуманные для того, чтобы не пускать на рынок всё, чего там быть не должно (подделки и брак), стали эластичным набором условностей, оставляющих возможность для сделки. Так мы получили Систему, в которой возможно всё – от легкого лукавства до беспардонной лжи.

Деформация правил происходит не так резко и явно – действует некоторая инерция с оглядкой на опыт, традиции и остатки здравого смысла. Нам еще есть у кого подсмотреть и списать «домашнее задание» – у тех, кого взялись копировать. Нормативы могут выглядеть по-разному, но учебники у всех нас одни и те же. Логика описания – как сделать один и тот же годный продукт? – тоже не может отличаться принципиально.

При таком подходе содержание документов никак не может по смыслу и содержанию отличаться от таких же нормативов, только написанных другими людьми на другом языке. Но в нашем государственном аппарате, где через одного дипломированные юристы, никто об этом так и не догадался. Сначала на иностранные стандарты оглядывались и намеревались брать за образец. Потом заявили, что их слоны – это совсем не наши слоны и что все наши представления о слонах надо подвергнуть тщательному анализу с последующей адаптацией и модификацией с учетом наших особенностей, географической специфики и культурного наследия. Потом зарубежные нормативы-аналоги оказались инструментами враждебного внешнего вмешательства, мешающими развитию и реализации стратегических замыслов. По крайней мере, так стали заявлять патриотически настроенные производители и наиболее продвинутые чиновники. Теперь уже ничто не ограничивало переписывание документов в соответствии с национальными интересами и нашим уникальным менталитетом. Жесткую и логичную схему, которая помешает предложить вместо полноценного продукта «что-то похожее», можно построить с помощью правильно поставленных вопросов. Только желающих задать эти вопросы так и не нашлось. Возможность наврать даже не в ответе, а в самой постановке вопроса – что мы будем считать обманом? – дает шанс сколь угодно долго оставаться получестными.

Сложилась ситуация, хорошо объяснимая инерцией от предыдущего 70-летнего эксперимента. Участники пошли на простой трюк – правила были оторваны от той самой технической задачи, которую они должны решать. После этого скучное занятие для узкого круга специально обученных людей, понимающих предмет, стало увлекательным упражнением в казуистике. Обсуждение правил стало чем-то вроде богословского спора, поиска правильного описания того, что никто не может (или не хочет) понимать.

Когда мы в 2014 году решили отказаться от всего молока из Евросоюза, то стоило бы вспомнить о том, что корове надо никак не меньше двух лет для того, чтобы созреть, потерять невинность и дать наконец молоко. А сначала ее должна родить другая корова, у которой это тоже получается не сразу. Невозможно без потерь быстро найти тысячи других, никем не занятых буренок, готовых сразу дать нам такое же молоко за те же деньги. Но этот маневр обещали выполнить практически бесплатно, удержав цены при помощи прокурорских, депутатских, антимонопольных и надзорных проверок. Когда серьезные люди вместе надувают щеки и начинают демонстрировать уверенность, то под таким напором прогибается реальность. Куда там простому равновесию предложения и спроса из учебника по экономике!

Если очень надо, то вместо европейской коровы справится малазийская пальма. Утвержденной технологии подмены молока пальмовым маслом существовать не может, но есть решение – с помощью нехитрых софизмов сделать такие простые понятия, как «молоко» и «молочный продукт», условными и растяжимыми.

Во время президентской прямой линии в апреле 2016 года фермеры пожаловались на то, что их натуральное молоко безнадежно проигрывает промышленному производству суррогатов из пальмового масла. На последующем совещании с членами правительства вопрос переадресовали министру сельского хозяйства. В его интерпретации оказалось, что проблема заключается исключительно в правильной маркировке. Для решения вопроса надо указывать на упаковке содержание заменителей, которых в молочном продукте не должно быть в принципе. Главное – надпись надо нанести правильным образом, согласовав шрифт и размер с партнерами по ЕврАзЭс. А вице-премьер добавил экспертное мнение, что заменители иногда могут быть полезны даже для детей. Спикеры описывали свое нетривиальное видение простого вопроса с характерным выражением лица человека, который не сильно верит в то, что он говорит. Как двоечник у школьной доски бубнит подходящие по смыслу слова и напряженно ждет, чтобы экзаменатор не поставил вопрос так, чтобы пришлось ответить на него прямо и однозначно.

Остается загадкой, как в последующие за введением эмбарго несколько лет производство молочных продуктов смогло расти ударными темпами, хотя при этом поголовье буренок не увеличивалось. На согласование размера и шрифта надписи, говорящей о том, сколько молока можно надоить от одной пальмы, ушел тоже не один год.

Все эти правила и нормативы, описания процессов и продуктов нам нужны для организации взаимодействия и получения результата. Когда мы идем на подмену уже в написании этих инструментов управления, потери неизбежны. Экономика так устроена, что за ошибку или за обман всегда кому-то придется платить. Система больше не определяет источник проблемы – она просто делит издержки на всех или перекладывает на того, кому повезет меньше других.

4. Сопромат против законов Российской Федерации

Лучше всего оттолкнуться от решения понятной задачи – тогда можно увидеть, как Система ее решает, делая понятное непонятным. Стоит еще подумать, какой результат мы получим с помощью такой Системы. Теперь мой собственный эксперимент, который заставил усомниться в том, что у нашей Системы есть логика.

По истории в Норильске нетрудно догадаться, что с металлами у меня получилось так себе. Лет через десять, немного подучившись, я занимался разработкой бизнес-планов. В этих планах речь обычно шла о больших суммах, вот только платили за них совсем немного. Скоро стало понятно – ничего не изменится, если хоть одну из этих увлекательных идей не проверить практикой. Для этого надо начать с малого – продать хоть немного того продукта, который мы собираемся предложить, создав новое производство. Те, кто мне платил за бизнес-планы, этого не оценили: все-таки одно дело – получать миллионы на табличках в Excel и торговаться за внушительные комиссионные, и совсем другое – работа с капризными покупателями, скромные суммы и множество скучных деталей.

К тому же самый первый проект, который мне удалось довести до реализации, пошел совсем не так, как было задумано. Слабонервные могут эту историю пропустить, потому что речь пойдет о ремонте городской канализации. На презентациях, которые я переводил и показывал заказчикам, всё выглядело очень просто и убедительно. Только люди, которые должны были сделать эту работу на глубине 20 метров под землей в старой двухметровой бетонной трубе, этих презентаций не видели. Им предстояло повторить все, что было на картинках, почти по пояс в потоке этой самой канализации.

Вопросы возникли сами собой, и разобраться предложили автору затеи, то есть мне, и отказ от решения проблем сводил мои шансы на дальнейший успех к нулю. Университетский курс по экономике здесь мало помогал, зато годы армейской службы научили относиться ко многому без трепета и колебаний. Надо – значит, надо.

Да-а-а… на презентациях всё было намного проще. Там не было запахов, хотя к ним быстро привыкаешь. Еще там ничего не было про безошибочный способ узнать, когда люди приходят к себе домой и начинают открывать краны, чтобы мыть, стирать и готовить. Уровень нечистот быстро поднимается и начинает сбивать с ног. А самое страшное для тех, кто работает в трубе, – неожиданный ливень. Здесь уже надо спешить со всех ног к ближайшей лестнице, чтобы не смыло.

Миллионные контракты, работа в международном холдинге и служебная «ауди» – они будут потом (приметы про дерьмо таки сбываются!), а пока я сижу на кафельном полу под раковиной, и мне очень-очень плохо. После дня, проведенного «внизу», я испытываю все симптомы тяжелого отравления и пытаюсь понять реакцию своего оскорбленного таким обращением организма.

Как дополнительный токсин действуют риторические вопросы: чего я не понял, какие уроки не выучил или какую лекцию все-таки прогулял зря? Что я сделал не так и кто виноват в том, что в свои 40 лет не нашел ничего лучше, чем барахтаться в чужом дерьме?..

Только ответ ты знаешь наверняка – поднимись и взгляни в зеркало на свою серо-зеленую физиономию. И лучше не делай резких движений…

В итоге всё получилось, и год спустя удалось запустить свой проект. Европейская компания, которая предлагала технологию производства, согласилась с необходимостью создать дочернюю компанию, состоящую из одного человека (меня) и арендованного стола в чужом офисе. Инвестиций и бюджетов как таковых не было, зато мне назначили руководителя из Северной Рейн-Вестфалии. Давить на жалость и объяснять ему все сложности с внедрением нового продукта было бесполезно. Он прояснил ситуацию раз и навсегда, сказав примерно следующее: «Мы платим тебе деньги. Если бы всё было так просто, о чем мы тогда с тобой договаривались?» Больше про трудности я старался ему не рассказывать.

Одной из таких «специфических» проблем была необходимость получить от нашей разрешительной системы все необходимые одобрения и согласования. «Специально обученные люди» толком ничего не объясняли. Они чаще закатывали глаза, показывали куда-то вверх и предлагали оформить всё «как положено». Конечно же за дополнительную плату (глазки скашиваются немного в сторону). А вот денег как раз мне и не дали, поэтому пришлось больше думать.

Для моего куратора особенности местного регулирования оказалась неожиданно простой задачей. Все разговоры он шаг за шагом сводил к решению чисто технического вопроса с помощью школьного курса физики. Оставалось только вспомнить, в каком классе я это учил. Еще он заставил задуматься, почему так много людей вместо выполнения нескольких арифметических действий говорят и пишут так много ненужных умных слов.

Как вы уже поняли, наша продукция, в частности, использовалась для строительства и ремонта канализации. Надо было доказать ее надежность, точнее, надежность сооружений, которые из этой продукции можно построить. Задача сводится к трем основным частям. Первое: определить расчетные нагрузки и условия работы. Второе: найти изделие нужного размера и формы, достаточно прочное, чтобы выдерживать эти нагрузки так долго, сколько нам надо. Третье: убедиться в том, что характеристики выбранного варианта не взяты с потолка, а подтверждены с помощью необходимых испытаний и расчетов.

Мне оставалось пересмотреть советские учебники и найти там всё то же самое. Разница с европейским подходом если и была, то в деталях. В европейской постановке задачи определялись основные требования, предлагалась методика их выполнения, а выбор конечного варианта (вместе с ответственностью) оставляли за исполнителем. В плановом хозяйстве разнообразие расчетных ситуаций и необходимость подумать самостоятельно обычно заменялись выбором из пары разрешенных вариантов. Взяв за основу заново выученные уроки, я начал разбираться в документах и процедурах их утверждения, пытаясь нащупать логику.

Но если бы всё было так просто…

Обнаружилась невероятная сложность нашего подхода к решению технических задач, заменившего простые алгоритмы, работающие по принципу «да/нет». Оказалось, что в местных условиях расчет – это скорее дань полузабытой традиции, чем необходимость. На практике лучше найти что-то подходящее, уже разрешенное и доказанное, чтобы скопировать и пройти все согласования по наезженной колее. Проще всего сочинить свой документ с типовыми решениями «на все случаи жизни» и собрать как можно больше подписей и печатей на титульном листе. Если ты предлагаешь включить мозг и вспомнить, чему нас всех учили, то уже проиграл. Унаследованная от плановой экономики привычка опираться не на расчет, а на документ никуда не ушла. Когда я пытался обосновать преимущества наших решений с помощью расчетов и доказательств, у меня неизменно спрашивали какое-нибудь разрешение или сертификат, причем не всегда могли толком объяснить, где их надо получать и как они должны выглядеть. Лучшим доказательством считалась резолюция начальника, снимающая все вопросы вместе с возможностью подумать. Цитирую участника одного из таких совещаний почти дословно: «В нашей стране сопромат не действует – у нас действуют законы Российской Федерации», «Нам не нужны теории, мы работаем по утвержденным нормативам».

Убедившись, что ссылки на учебник физики не помогают, я решил поискать ответ в «тех самых» законах Российской Федерации. Правильная постановка задачи все-таки нашлась – ни много ни мало в основном федеральном законе, «Техническом регламенте о безопасности зданий и сооружений». Ура! Там написано, что безопасность сооружений все-таки должна быть обеспечена расчетами. Но тут же в тексте кто-то очень хитрый (или очень глупый) предложил решать ту же задачу «иными способами», а именно обосновать надежность ссылками на требования нормативов, включенных в перечни для обязательного или добровольного применения. То есть всё, что не включено в такой перечень, к нашей задачке про надежность отношения не имеет.

Если мы должны убедиться, что данные для расчетов подтверждены и в характеристиках предложенной продукции нам не наврали, то ответы надо искать в технических условиях. Если помните, мы об этом говорили в первой главе, как испытывают и ломают тестовые образцы, чтобы определить, какие нагрузки и деформации и в течение какого срока выдержит серийное изделие. Здесь тоже всё оказалось совсем неоднозначно.

Если взять один и тот же продукт, с помощью которого мы решаем одну и ту же задачу, то и требования, и процедура их выполнения по логике будут одинаковы для всех. То есть содержание технических условий на один продукт у разных производителей тоже не может отличаться принципиально. Как бы не так. У нас для одного продукта может действовать сразу несколько стандартов, и они будут отличаться только степенью пренебрежения законами физики и здравого смысла. Каждый производитель может сочинить и утвердить свой вариант технических условий, выкинув из него всё, что ему неудобно, включая самое важное – доказательства, без которых решение задачи про надежность теряет смысл. Для сравнения я взял иностранные технические условия на аналогичную продукцию и убедился, что суть отечественной модификации и адаптации свелась либо к удалению «лишних» и «неудобных» требований, либо к переводу их из разряда нормативных в справочные.

Мы разорвали логическую связь между нормативным документом и самой технической задачей, придающей этому документу смысл. Теперь на бумаге можно написать всё что угодно, надо только соблюсти правила оформления и выполнить все бюрократические ритуалы. Срок службы изделия не надо доказывать – проводить эксперименты и ломать необходимое количество образцов, ограничивать себя в выборе самого дешевого сырья. Теперь можно просто написать в документе – «срок службы 100 лет». Так написано в нормативе, который утвержден и действует, так написано в сертификате на номерном бланке, так сказали уважаемые люди. Они топнули ногой, шлепнули печать и надули щеки – сделали всё как надо, и Система приняла это за доказательство.

Мне оставалось убедиться, что это не ошибка и не отдельный сбой в Системе, и попробовать что-нибудь исправить. Для этого я стал обращаться ко всем, кто контролирует выполнение того самого федерального закона и должен по идее разбираться в вопросах надежности и безопасности. Я начал с основных предприятий-заказчиков, комитетов по строительству и государственной экспертизы. Останавливаться на строчке федерального закона, где требовались расчеты, никто из них не захотел. Все уверенно ее проскакивали и переходили к ссылкам на нормативы из утвержденного Перечня. Ответы заключались в том, что если в утвержденном Перечне нет прямых указаний на необходимость читать технические условия и проверять доказательства, то и серьезных людей это больше не интересует. Хотя в том самом Перечне, утвержденном к обязательному исполнению председателем правительства, самым первым стоит стандарт, в котором подробно написано про расчеты и доказательства, но для этого надо погрузиться в содержание дальше заголовков.

В своем исследовании Системы я дошел до отраслевых министерств и коллизии между Минстроем, в ведении которого находится безопасность сооружений, и Минпромторгом, которому подчиняется Госстандарт. Сначала эти два министерства переадресовали меня друг на друга, а потом вместе отправили… за горизонт. Туда, где осталась последняя инстанция – председатель правительства. Обращение на самый верх сработало, и вопрос все-таки спустили в Госстандарт, а Госстандарт поручил разобраться профильному техническому комитету, утвердившему сразу несколько разных и неоднозначных стандартов на один и тот же продукт.

На заседании технического комитета я услышал десяток слов, которые люди обычно говорят, когда немножко наврали, и еще сотню тех, что помогают в этом не признаваться. Речь вновь зашла о том, как в нашем случае обосновать надежность для сооружений городской канализации.