Правообладателям!
Представленный фрагмент книги размещен по согласованию с распространителем легального контента ООО "ЛитРес" (не более 20% исходного текста). Если вы считаете, что размещение материала нарушает ваши или чьи-либо права, то сообщите нам об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?Текст бизнес-книги "Развитие науки финансового права в России"
Автор книги: Джордан Милн
Раздел: Юриспруденция и право, Наука и Образование
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
Однако наш соотечественник не был чистым номиналистом, хотя, вероятно, и склонялся к господствующей на Западе товарно-металлической теории денег. Так, во внешней торговле он признавал необходимость полноценных денег, ибо западные купцы «почитают серебро и медь». В связи с этим для устойчивости денежного обращения и повышения престижа самодержавия серебряная монета должна чеканиться без всяких примесей и из металла самой высокой пробы. Эти же требования относились и к медной монете. При этом ученый осуждал выпуск низкопробной, «сумесной» (из смеси металлов) монеты, которая радует только фальшивомонетчиков и должна быть изъята из оборота. Все мелкие серебряные монеты предполагалось перечеканить в полтинники и рубли, однако использовать их преимущественно во внутренней торговли, а на внешнем рынке расплачиваться только червонцами. Изъятые из оборота мелкие серебряные и фальшивые монеты И. Т. Посошков считал нужным заменить легкой медной монетой, что дало бы казне огромный доход в 1840 тыс. рублей. В русле учения меркантилистов укрепление серебряного русского рубля связывалось с запретом вывоза драгоценных металлов за рубеж и необходимостью печатать золотые монеты в малых количествах для повышения престижа страны[95]95
Посошков И. Т. Указ. соч. С. 235–241.
[Закрыть]. Петровские мероприятия в финансовой сфере подвергнуты И. Т. Посошковым острой критике. В частности, он отмечал недостатки двух основных финансовых монополий: соляной и винной.
Завершая обзор творчества И. Т. Посошкова, отметим, что ему посвятили содержательные исследования многие видные ученые-финансисты, о которых мы будем говорить в дальнейшем[96]96
См.: Безобразов В. П. Иван Посошков (как экономист). СПб., 1876; Тарасов И. Т. Иван Посошков (Историко-биографический очерк) // Юридический вестник. 1880. № 10. С. 179–209 и др.
[Закрыть]. Например, В. П. Безобразов считал, что идеи А. Т. Посошкова «не имели никакого значения в истории науки не только всемирной, но и отечественной», что в узкомеркантильных понятиях его нет «особой высоты и гениальности», что меркантилизм русского ученого «не заключает в себе ничего полного и систематического, а перемешан со множеством других специальных мыслей»[97]97
См.: Безобразов В. П. Рец. на кн.: Брикнер А. Г. Иван Посошков. Ч. 1: Посошков как экономист. СПб., 1876 // Записки Императорской Академии наук. СПб., 1879. Т. 33. С. 761–763.
[Закрыть]. И. Т. Тарасов подчеркивал, что ученый «был абсолютистом и меркантилистом, воспитанным не наукою, а жизнью… Меркантилизм Посошкова вылился в менее рельефную форму, проникал не во все хозяйственные сферы, которых он касался, и переплетался с некоторыми воззрениями, характеризующими иное, позднейшее экономическое учение». И. Т. Тарасов считал, что как финансист наш герой «ступает твердою ногою в область нового, нарождающегося тогда, хотя и не известного ему учения физиократов, видевших в земле, в производительности природы единственный источник богатства и потому считавших ренту единственным податным объектом». С этим связано то, что идеи ученого появились «как бы на рубеже двух исторических периодов» развития финансово-правовой мысли[98]98
Тарасов И. Т. Указ. соч. С. 198–200.
[Закрыть]. Исследователи левой ориентации (Г. В. Плеханов, В. В. Святловский и др.) подчеркивали отсталость его финансово-экономических воззрений от аналогичных, сформировавшихся в то время в странах Запада[99]99
См.: Плеханов Г. В. Соч. Т. 21. М., 1925. С. 106; Святловский В. В. Очерки по истории экономических воззрений на Западе и в России. Ч. 1. СПб., 1913. С. 173–176 и др.
[Закрыть]. В советский период личность и научное наследие первого русского экономиста также не были обделены вниманием исследователей[100]100
См.: Кафенгаузен Б. Б. И. Т. Посошков. Жизнь и деятельность. М.; Л., 1950; Платонов Д. Н. Иван Посошков. М., 1989 и др.
[Закрыть]. Подчеркнем, что было бы наивным видеть в И. Т. Посошкове предшественника или единомышленника А. Смита, основателя классической политэкономии, хотя в советской литературе такое мнение встречалось. Очевидно, что в силу отсутствия как объективных, так и субъективных предпосылок наш герой не мог и не создал ничего подобного. В его творчестве обостренное чувство нового сочеталось с крайним консерватизмом, меркантилизм с экономическим либерализмом, а номинализм с физиократией. Однако это не умаляет значения И. Т. Посошкова как первого русского экономиста, специалиста в сфере финансов, оригинального мыслителя и просто неординарной личности.
Перечень предшественников продолжает действительно крупный государственный деятель Василий Никитович Татищев (1686–1750). Это был выходец из знатной, но обедневшей дворянской семьи, выпускник Московской инженерной и артиллерийской школы. В данном учебном заведении, одном из первых в России, он получил основательную техническую подготовку, ознакомился с гуманитарными науками. Эта школа, наряду со Школой математических и навигацких наук, стала кузницей кадров руководителей во всех сферах общественной жизни – от военной до промышленной, финансовой и научной[101]101
См.: Пушников A.M. Армия, государство и общество. Ярославль, 1996. С. 14–27.
[Закрыть]. Сам В. Н. Татищев начал службу при царском дворе, затем, с 1704 г., находился на военной службе. Участник знаменитой Полтавской битвы (1709), где был замечен Петром I и впоследствии пользовался его покровительством. Царю он отвечал неизменной преданностью и верностью. Затем молодой дворянин находился на военно-дипломатической службы (резидент в Германии и Швеции), где приобщился к европейской учености, пристрастился к книгам по истории, экономике и философии. В 1724–1726 гг. в Швеции он изучал экономику и финансы. При всей верноподданности Василий Никитович был человеком самостоятельным, смелым в суждениях и поступках, что проявилось и на его государственной службе. Современный историк Я. А. Гордин так охарактеризовал его: «Татищев, могучий самоучка, образовывался органически и творчески, изучая то, что требовала от него жизнь в каждый отдельный момент. Механик и математик, он стремился к системе, но система его интеллектуального существования была подвижной, ориентированной на динамику жизненных процессов, прагматически учитывающей меняющиеся жизненные потребности государства, страны, человека»[102]102
Гордин Я. Меж рабством и свободой. СПб., 1994. С. 189.
[Закрыть]. В. П. Безобразов так написал о В. Н. Татищеве: «В нем поражает столь редкое везде и всегда, и столь счастливое в этом случае сочетание человека науки и человека дела… Он был вполне европеец по образованию, вместе с тем с ног до головы русский человек. Он считал Россию неразрывной частью общеевропейского мира, но знал ее особые исторические и национальные условия»[103]103
Безобразов В. П. Василий Никитович Татищев. Очерк его деятельности по горной части. СПб., 1887. С. 34.
[Закрыть]. По общепризнанному мнению, Василий Никитович был «одним из образованнейших и ученейших людей своего времени», обладал «четким и реалистическим умом».
В 1720–1722 гг. и 1734–1737 гг. он управлял казенными заводами на Урале и всем Уральским краем, был одним из руководителей Монетной конторы (1727–1733), занимавшейся чеканкой золотой монеты. При этом он составил предложения для новой императрицы Анны Иоанновны, которые позволили бы исправить денежную систему, находящуюся в плачевном состоянии. Одно из них состояло в том, чтобы изъять из оборота старые неполноценные серебряные монеты и переплавить их на монеты установленного образца. Данное предложение было принято к исполнению. Однако на этих должностях он вступил в конфликт с уральским предпринимателем А. Н. Демидовым, а затем и с всесильным временщиком князем А. Д. Меншиковым. Сенат оправдал В. Н. Татищева от всех ложных наветов, но осадок, как говорится, остался.
В 1737–1739 гг. он возглавлял Оренбургскую экспедицию, в 1739–1741 гг. – Калмыцкую комиссию, а в 1741–1745 гг. был астраханским губернатором. С его именем связано основание Екатеринбурга, Оренбурга и Перми. Василий Никитович дослужился до чина тайного советника (светского генерал-лейтенанта), на всех государственных постах проявил себя как талантливый организатор, дельный администратор и широко мыслящий руководитель, однако он не смог ужиться с петербургскими властями, избежать обвинений в коррупции, отставки и ссылки (с 1745), имевшей, однако, достаточно щадящий характер. С 1736 г. он находился под следствием, некоторое время провел в Петропавловской крепости. Несмотря на несомненную вороватость большинства «птенцов гнезда Петрова», начиная со светлейшего князя А. Д. Меншикова, Василий Никитович был, по всей видимости, человеком добросовестным и порядочным, а все обвинения против него были следствием довольно витиеватой и грязной интриги. В литературе обоснованно отмечается «его непрестанное стремление водворять законность и правомерность во всех окружающих его отношениях и подчинять точной норме закона всякий личный произвол»[104]104
Там же. С. 35.
[Закрыть].
С этим суждением есть основание согласиться, тем более что в его центральном публицистическом произведении «Разговор о пользе наук и училищ» в центр поставлено не подчинение монаршей воли, а «целительность разумных законов». Этот труд В. Н. Татищева историк П. Н. Милюков назвал первой пробой «русской интеллигентской мысли»[105]105
Милюков П. Н. Указ соч. Т. 3. С. 186, 212–220 и др.
[Закрыть]. Его упование на гласное принятие и умеренность законов (ибо «неумеренные казни разрушают тем закон»), их преемственность и учет традиций нашли отражение и в финансово-правовых взглядах ученого. В целом это был прагматик, не утративший романтичности, и реалист, видевший не только ближайшую, но и дальнюю перспективу. Жесткие реалии переломной эпохи не позволили в полном объеме реализоваться богатым интеллектуальным и организаторским способностям этого незаурядного политического деятеля и ученого.
Не сложилась и личная жизнь В. Н. Татищева: в 1728 г. он подал в Синод прошение о разводе с женой, с которой имел двоих детей, обвинив ее в измене, пьянстве и попытке отравить его. Дело это, по обычаю, заволокитили, но супруги с тех пор проживали раздельно. В январе-феврале 1730 г., в период между царствованием Петра II и Анны Иоанновны, он поддержал идею ограничения монархии и стал, таким образом, одним из первых идеологов отечественного аристократического парламентаризма, вождем и душой партии так называемого «шляхетского конституционализма». При этом он был одним из самых молодых и наименее знатным (всего лишь статский советник, или полковник) из всех основных действующих лиц этой драмы. Напомним, что идеологами абсолютизма были архиепископ Феофан Прокопович и граф А. И. Остерман, а идеологами «вельможного конституционализма» – князья Д. М. Голицын и В. Л. Долгорукий. Конституционный проект нашего героя был наиболее компромиссным, совмещал в себе сохранение сильной самодержавной власти с представительным органом (от «общенародия», т. е. всех привилегированных сословий) и определенными правовыми ограничениями абсолютизма.
Впоследствии В. Н. Татищев отказался от этих идей, но высшей властью до конца так прощен и не был. Все это закончилось, как упоминалось выше, его отставкой и ссылкой в 1745 г., в которой отставной сановник и провел в неустанных научных трудах последние пять лет жизни, с отлучкой на допросы и кратковременное заключение. Среди его наиболее рьяных гонителей окажутся такие видные сановники, как сенатор Новосильцев, генерал Тараканов, граф М. Г. Головкин, князь Н. Н. Трубецкой. Все они по настоянию В. Н. Татищева подписали самый умеренный конституционный проект, чем поставили под удар свою будущую карьеру. Этого они ученому никогда не простили. Судебные процессы против него длились непрерывно с 1736 по 1750 г., т. е. до смерти ученого, и напоминали театр абсурда. Сначала его, мягко говоря, недобровольно, отправили в 1734 г. обустраивать восточные окраины империи, затем обвинили во взяточничестве и отдали под суд. Дело почти сразу развалилось, но немедленно было возбуждено новое – и так пятнадцать лет подряд. При этом подсудимый управлял Оренбургским краем и Астраханской губернией, решал сложные калмыцкие дела и определял политику в отношении Персии, писал первый настоящий научный труд по русской истории. В итоге в архиве скопилось 12 томов следственных дел, которые явно были «шиты белыми нитками». Вышеназванные «сильные персоны», да и сама царица таким изощренным образом показывали опальному мыслителю цену «верховенства закона». Умер ученый под караулом в своей деревне Болдино под Москвой, которая для него ни чем не напоминала пушкинскую «болдинскую осень».
Встречавшийся с ним в последние годы жизни английский купец Д. Хенвей так описывал внешность ученого: «Этот старик отличался внешностью Сократа, поджарой фигурой, которую он сохранил благодаря большой умеренности, а также постоянной занятости ума. Если он не писал, не читал, не обсуждал деловые вопросы, он играл в кости сам с собой, перекидывая их из одной руки в другую»[106]106
Цит. по: Аникин А. В. Указ. соч. С. 54–55.
[Закрыть]. Неплохой способ тренировки памяти и кистей рук, добавим от себя.
Еще в период государственной службы он проявил себя как разносторонний ученый, прежде всего, как историк, автор пятитомной «Истории Российской с самых древнейших времен», а также как географ[107]107
См.: Попов Н. В. Н. Татищев и его время. М., 1861; Дейч Г. М. В. Н. Татищев. Свердловск, 1962; Кузьмин А. Г. Татищев. М., 1981 и др.
[Закрыть]. Свою «Историю…» он готовил около 20 лет и в 1739 г. представил в Академию наук. Василий Никитович одним из первых предложил периодизацию истории России и выделил три формы государственного строя: монархию, аристократию и демократию. Кроме того, ученый составил первый русский энциклопедический словарь – «Лексикон российский исторический, географический, политический и гражданский», доведя его до буквы «К». Очевиден его вклад также в развитие наук истории права и государственного права. Современный исследователь В. А. Томсинов в связи с этим не без основания утверждает: «Василий Никитович Татищев является родоначальником не только русской исторической науки, но и русской научной юриспруденции»[108]108
Томсинов В. А. Василий Никитович Татищев // Российские правоведы XXVIII–XX веков. Очерки жизни и творчества: В 2 т. Т. 1. М., 2007. С. 1.
[Закрыть].
Не обошел он стороной и проблемы финансовой науки, чему посвящены его «Рассуждения о ревизии поголовной и касающемся до оной» и глава XI «Краткой российской географии», а также «Представление о купечестве и ремеслах» (1748 г.) и «Краткие экономические до деревни следующие записки» (1742 г.)[109]109
См.: Татищев В. Н.: 1) Избранные труды по географии России. М., 1950; 2) Избранные произведения. М., 1979.
[Закрыть]. По печальной традиции при жизни ученого почти ничего из его многочисленных работ напечатано не было.
В его научной и политической деятельности сочетались холодность экономиста и математика, страстность историка и политического мыслителя, а также напористость драгунского офицера. Взгляды ученого на налоговую политику России в постсоветский период подверглись специальному рассмотрению[110]110
См.: Торопицын И. В. Взгляды Татищева на налоговую политику российского государства // Налоговый вестник. 2000. № 2. С. 169–171 и др.
[Закрыть]. Впрочем, в интересующем нас ключе изложение взглядов Василия Никитовича достаточно разрозненно и фрагментарно, что не может быть оценено в качестве более или менее целостной теории. Свои размышления, как и Ю. Крижанич, а позднее А. Смит, он начинал с богатства народов. Налоги, по его мнению, не должны отягощать народ. Это – государственная необходимость, но размер налогов должен быть экономически обоснованным, позволять поддерживать удовлетворительное состояние крестьянского хозяйства. Как считал В. Н. Татищев, рост потребностей государства не обязательно должен увеличивать налоговое бремя, ибо дополнительные средства можно получить и путем более рационального и экономного использования ресурсов. Он выступал категорическим противником «изобретения» новых налогов и сборов с населения, чем так увлеченно занимались так называемые «прибытчики» во времена Петра I. При этом не брались в расчет реальные возможности подданных и экономическая ситуация в стране, что еще больше ухудшало ситуацию. Важное место Василий Никитович уделял экономному расходу финансов. С этой целью он предлагал уменьшить военные расходы и иметь на постоянной основе небольшую по численности, компактную, но боеспособную армию в оборонительных целях. С этой же целью он предлагал уменьшить срок службы для дворян, что позволило бы экономить государственные средства и не отвлекало бы их от хозяйственной деятельности.
В качестве единицы обложения крестьянского хозяйства ученый предлагал размер обрабатываемой земли, т. е. был сторонником введения поземельного налога. При этом он настаивал, чтобы крестьянство было «податьми сколько можно облегчено». Он осуждал практику передачи сбора налогов в руки армии, что было характерно как для петровских времен и к чему вернулись в царствование Анны Иоанновны. Это означало, что солдаты и сержанты становятся бесконтрольными распорядителями имуществом и даже жизнями налогоплательщиков. Следствием этого стало повальное бегство крестьян и разорение купечества. Одним из первых ученый выступил за профессионализацию и специальную профессиональную подготовку государственных чиновников финансовой системы, а одним из главных предметов обучения он называл законоучение.
Очевидно, что Василий Никитович также одним из первых предлагал учитывать при организации налогообложения не только текущие запросы казны, но и экономические возможности налогоплательщиков, не только ближайшие, но и отдаленные последствия увеличения налогового бремени. Кроме того, он был сторонником более равномерного распределения налогового бремени на население, перевода взимания повинностей преимущественно в денежную форму. Конструктивным считалось закрепление за крестьянами определенных земель и взимание фиксированного оброка. Барщина должна была применяться в ограниченном числе случаев. В перспективе ученый не исключал освобождения крестьян, хотя считал это пока несвоевременным.
В. Н. Татищев первым предложил для увеличения числа фабрик и развития торговли создать банк для купечества, используя деньги дворянства и духовенства. Здесь с очевидностью прослеживается идея кредитования купечества за счет средств дворянства и духовенства, которые аккумулировались бы в государственном банке. Отметим, что Государственный заемный банк, который состоял из Дворянского заемного банка и Купеческого банка, был создан Указом Елизаветы Петровны в 1754 г., уже после смерти ученого. Его взгляды на купечество были вполне меркантилистскими, а призывы уменьшить налоговое бремя на него и защитить высокими таможенными тарифами на ввозимые товары достаточно традиционными. Богатство нации он видел в развитой системе ремесел и торговли, хотя его эквивалентом считал все-таки приращение драгоценных металлов.
В дальнейшем некоторые проблемы финансового права затронули в своих трудах дипломат Дмитрий Алексеевич Голицын (1734–1803) и активный деятель трех царствований от Екатерины II до Александра I Алексей Борисович Куракин (1759–1829). Однако по глубине и широте проработки названной проблематики они явно уступали своим предшественникам[111]111
Подробнее о них см.: Лушникова М. В., Лушников A. M. Наука финансового права на службе государству. Ярославль, 2010. С. 56–61
[Закрыть].
Таким образом, представители первой российской генерации ученых-финансистов смогли обозначить ряд подходов к проблемам финансового права, хотя их труды были либо не известны современникам, либо известны ограниченному кругу лиц. В связи с этим трудно говорить об их влиянии на финансовую политику государства, за исключением, возможно, трудов В. Н. Татищева. В то же время научное наследие вышеназванных деятелей позволяет нам вести речь о генезисе финансовой науки уже на рубеже XVII–XVIII вв.
Глава 4
Чиновники, ставшие учеными (первая половина XIX в.)
Как в русской, так и в мировой истории еще не было двух таких соседних, но не похожих друг на друга веков, как XVIII и XIX вв. «Галантный» век Просвещения сменил рациональный век «железа и крови». Если для первого были характерны лозунги «свобода, равенство и братство», естественное право и общественный договор, то во втором получили распространение такие понятия, как «индивидуализм, свободная конкуренция, утилитаризм». На смену «романтикам» пришли прагматики, причем как на должности в государственных структурах, так и на роли «властителей дум». Кумирами были уже не столько Ж. Ж. Руссо, Ш. Л. Монтескье, Д. Дидро, сколько И. Бентам, А. Смит, Д. Рикардо, Г. Спенсер. На смену патриархальному укладу аграрной цивилизации приходила жесткая и рационалистическая цивилизация индустриальная. В Европе активно воспринимался, а главное реализовывался, лозунг либерального реформаторства: «Хочешь выжить – проводи реформы». Невиданными ранее темпами изобретались технические новшества, а их оперативное внедрение оказывало все большее влияние на роль в мировой политике того или иного государства. В этом отношении именно на рубеже веков феодально-крепостническая система исчерпала свои внутренние ресурсы и показала свою экономическую и социальную несостоятельность. Новый век для России начался с краткого правления и трагической смерти Павла I, продолжился широкими реформаторскими замыслами Александра I и их трагической неосуществленностью. Наконец, Николай I и его ближайшее окружение, осознававшие необходимость коренных реформ, в очередной раз не решились на их проведение. В результате первая половина XIX в. в истории России отмечена не только победой в Отечественной войне 1812 г., территориальной экспансией и укреплением тогдашней «вертикали власти». Этот период памятен и упущенными возможностями, сохранением, хотя и с некоторой трансформацией, архаичной политической и экономической системы[112]112
См.: Пушников A. M., Махров Н. И. Реформы и контрреформы в России (XIX – начало XX в.). Ярославль, 2000. С. 4–42.
[Закрыть]. При этом стоит согласиться с американским историком экономики Дж. Ф. Нормано, который отмечал: «В то время как в других районах неразвитого или слаборазвитого капитализма экономисты и публицисты часто писали и все еще пишут стихи… в России поэты, романисты и драматурги обсуждали экономические судьбы мира. Русская интеллигенция в течение почти всего XIX столетия обсуждала и решала судьбы капитализма, будущее Европы, упадок западной цивилизации…»[113]113
Normano J. F. The Spirit of Russian Economics. New York, 1945. P. 3.
[Закрыть] В эту работу включились и российские государственные деятели, среди которых были и талантливые реформаторы, и консерваторы-государственники, и свободолюбивые декабристы.
Правообладателям!
Представленный фрагмент книги размещен по согласованию с распространителем легального контента ООО "ЛитРес" (не более 20% исходного текста). Если вы считаете, что размещение материала нарушает ваши или чьи-либо права, то сообщите нам об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?