Текст бизнес-книги "Экономические софизмы"

Автор книги: Фредерик Бастиа

Раздел: Экономика, Бизнес-книги

I.7. Прошение производителей сальных и стеариновых свечей, ламп, подсвечников, рефлекторов, щипцов, гасильников и производителей сала, масла, меди, камеди, алкоголя и вообще всего, что касается освещения

Членам палаты депутатов

Милостивые государи!

Вы на правильном пути. Вы отвергаете абстрактные теории; изобилие продуктов, дешевизна вас мало занимают. Вы озабочены в основном судьбой производителя. Вы хотите освободить его от внешней конкуренции, сохранить национальный рынок для национальной промышленности.

Мы хотим дать вам прекрасную возможность приложить вашу… Как бы это выразиться? Вашу теорию? Но нет ничего обманчивее, чем теория. Ваше учение? Вашу систему? Ваш принцип? Но вы не любите учений, вы питаете отвращение к системам, а что касается принципов – объявляете, что их совсем нет в социальной экономии. А потому просто скажем так: вашу практику, не знающую ни теории, ни принципа.

Мы страдаем от разрушительной конкуренции со стороны иностранного соперника, который в деле производства света очевидно поставлен в несравненно более благоприятные условия, чем мы, и наводняет светом наш национальный рынок по ценам, баснословно низким: как только он появляется на рынке, наши продажи прекращаются, потому что все потребители бросают нас и обращаются к нему, и вот одна из отраслей французской промышленности, имеющая бесчисленное множество разветвлений, внезапно поражается полным застоем. Этот соперник не что иное, как солнце. Оно начинает против нас такую ожесточенную борьбу, что мы подозреваем вероломный Альбион⁴⁰ в подстрекательстве его против нас (хорошая дипломатия по теперешним временам!), тем более что он оказывает этому горделивому острову некоторые льготы, в которых отказывает нам.

Мы покорнейше просим вас издать закон, который предписал бы запереть все окна, стеклянные крыши, ставни, затворы, створы, форточки – словом, заткнуть все отверстия, дыры, щели и трещины, через которые солнечный свет обыкновенно проникает в дома в ущерб тем прекрасным продуктам промышленности, которыми мы наделили страну и которыми гордимся: страна не может отплатить нам черной неблагодарностью и предать нас в столь неравной борьбе.

Не примите, господа депутаты, нашу просьбу за насмешку и по крайней мере не отвергайте ее, пока не выслушаете причин, по которым мы просим вашей защиты.

Прежде всего, если вы преградите, насколько возможно, доступ естественному свету, если вы таким образом создадите потребность в искусственном освещении, то какая только промышленность во Франции не получит тогда благотворного поощрения?

Если будет потребляться больше сала, то потребуется больше быков и баранов, а следовательно, умножится число искусственных лугов, количество мяса, шерсти, кож и в особенности удобрений, этой главной основы земледельческого богатства.

Если будет потребляться больше масла, то расширится культура мака, олив и полевой репы. Эти богатые, хотя и истощающие почву растения как раз кстати дадут возможность воспользоваться усиленным плодородием, которое доставит нашим землям разведение скота.

Наши бесплодные местности покроются смолистыми деревьями. Многочисленные рои пчел будут собирать на наших холмах благоухающие сокровища, которые теперь испаряются без всякой пользы, как и цветы, с которых они собираются. Нет, стало быть, ни одной отрасли земледелия, которая не получила бы широкого развития.

То же самое и с навигацией. Тысячи судов пойдут на ловлю китов, и в короткое время мы приобретем флот, способный поддержать честь Франции и достойный патриотического чувства нижеподписавшихся просителей, продавцов свечей, и т.д.

Но что сказать о парижских изделиях? Вы сами увидите, как золото, бронза, хрусталь в подсвечниках, лампах, люстрах, канделябрах заблестят тогда в прекрасных магазинах, в сравнении с которыми теперешние магазины покажутся жалкими лавчонками.

У бедняка, собирающего камедь на вершине своей дюны, или у несчастного рудокопа, копающегося в глубине темных подземных галерей, у каждого увеличится заработная плата, а следовательно, повысится и его благосостояние.

Соблаговолите подумать над этим, господа, и вы сами убедитесь, что, может быть, не найдется ни одного француза, начиная с богача-акционера в Анзене и кончая жалким продавцом спичек, положение которого вследствие исполнения нашего ходатайства не изменилось бы к лучшему.

Мы наперед знаем ваши возражения, господа; но вы не сделаете ни одного из них, которое не было бы взято из растрепанных книг приверженцев свободной торговли. Мы заранее позволяем себе уверить вас, что каждое слово, которое вы произнесете против нас, тотчас же обратится против вас самих и против принципа, управляющего всей вашей политикой.

Скажете ли вы нам, что если мы выиграем от этого покровительства, то Франция ничего не выиграет, потому что расходы падут на потребителя?

На это мы ответим вам:

«У вас нет больше права ссылаться на интересы потребителя. Во всех случаях, когда его интересы сталкивались с интересами производителя, вы всегда отдавали его в жертву последнему. Вы поступали так ради поощрения промышленности, ради увеличения занятости. По той же самой причине вы и теперь должны поступить точно так же.

Вы сами напросились на возражение. Когда говорили вам: потребитель нуждается в свободном ввозе железа, каменного угля, кунжута, пшеницы, тканей, то вы отвечали тогда: да, но производитель заинтересован в том, чтобы ввоз их не был допущен. Стало быть, если потребители заботятся о доставлении им естественного света, то производители требуют его запрещения».

«Но производитель и потребитель, – скажете вы, – это один и тот же человек. Если фабрикант выгадывает благодаря покровительству, то он доставляет выгоду и земледельцу. Если земледелие процветает, то оно открывает новые рынки фабрикам». Очень хорошо! Если вы пожалуете нам монополию на освещение в продолжение дня, то прежде всего мы накупим много сала, угля, масла, смолы, воска, спирта, серебра, железа, бронзы, хрусталя, чтобы обеспечить ими наше производство, а кроме того, мы и наши многочисленные поставщики, сделавшись богачами, расширим наше потребление и таким образом распространим процветание во всех отраслях народного труда.

Скажете ли вы, что свет солнца есть дар природы и что отталкивать такой дар все равно что отказываться от самого богатства под предлогом поощрения способов к его приобретению?

Но берегитесь, не нанесите смертельного удара в самое сердце вашей же политики; берегитесь, до сих пор вы всегда запрещали ввоз иностранного продукта, потому что он приближается к дару природы. Чтобы удовлетворить требования других монополистов, вы руководствовались только полумотивом, а для исполнения нашей просьбы вы имеете в своем распоряжении целый мотив, и отказывать нам в нашей просьбе, основываясь именно на том, что мы гораздо правее других, – это то же, что построить такое уравнение: плюс, помноженный на плюс, равен минусу; другими словами, это значило бы городить нелепость на нелепость.

Труд и природа участвуют в производстве продукта в различной степени в зависимости от места и климата. Доля участия природы всегда даровая, и только участие труда сообщает продукту его ценность, и должно быть оплачено.

Если лиссабонский апельсин продается вдвое дешевле парижского, то только потому, что естественное, а следовательно даровое тепло, сообщает одному апельсину то, чем другой обязан искусственному, а следовательно и дорого оплачиваемому, теплу.

Таким образом, когда апельсин привозится к нам из Португалии, то можно сказать, что он достается нам наполовину даром или, другими словами, за полцены против парижского апельсина.

И вот на основании этой полударовщины (простите нам это выражение) вы настаиваете на его запрещении. Вы говорите: как может национальный труд выдержать конкуренцию иностранного труда, когда первому приходится исполнить всю работу, а последнему только половину ее, потому что остальное доделывает солнце? Но если из-за полударовщины вы решаете отвергнуть конкуренцию, то каким же образом полная даровщина может побудить вас признать эту конкуренцию? Или вы плохо знакомы с логикой, или, отвергая полударовщину как вредную для нашей отечественной промышленности, вы должны тем паче отвергнуть с гораздо большей энергией и полную даровщину.

Еще раз: если какой-нибудь продукт – каменный уголь, железо, пшеница или ткани – приходит к нам из-за границы и если мы имеем возможность приобрести его с меньшими затратами труда, чем если бы сами стали добывать его, то вся разница заключается здесь в том даре природы, который жалуется нам. Этот дар бывает больше или меньше, смотря по тому, как велика или мала эта разница. Он составляет четверть, половину, три четверти ценности продукта, если иностранец запросит с нас только три четверти, половину или четверть всей оплаты. Но мы получим его полностью, если даритель, подобно солнцу, дающему даром свой свет, ничего не потребует с нас за него. Вопрос – мы категорически ставим его здесь – заключается в том, чего хотите вы для Франции: благ дарового потребления или мнимых выгод тяжелого труда? Выбирайте то или другое, но будьте последовательны, потому что если вы отвергнете, как это обыкновенно делается у вас, каменный уголь, железо, пшеницу, иностранные ткани соответственно тому, насколько цена их приближается к нулю, то как же непоследовательно будет с вашей стороны допускать свет солнца, цена которого в течение целого дня равна нулю!..

I.8. Дифференциальные пошлины⁴¹

Бедный земледелец возделывал с любовью свой виноградник в Жиронде⁴². После многих трудов и усилий ему наконец посчастливилось собрать достаточно винограда, чтобы получить бутылку вина, и он забыл, что каждая капля этого драгоценного напитка стоила ему капли пота, выступившего на его лбу. «Я продам его, – говорил он своей жене, – и на вырученные деньги куплю ниток, которыми ты сошьешь приданое нашей дочери». Честный поселянин идет в город и встречает там бельгийца и англичанина. Бельгиец говорит ему: «Дайте мне вашу бутылку вина, а я вам дам в обмен пятнадцать мотков ниток». Англичанин говорит: «Дайте мне ваше вино, а я вам дам двадцать мотков ниток, потому что нам, англичанам, пряжа обходится дешевле, нежели бельгийцам». Но таможенный страж, стоявший тут же, говорит:

– Почтеннейший, меняйтесь, если хотите, с бельгийцем, но моя обязанность запретить вам меняться с англичанином.

– Что! – говорит поселянин, – вы хотите, чтобы я удовольствовался пятнадцатью мотками брюссельских ниток, когда могу получить двадцать мотков манчестерских?

– Конечно, разве вы не видите, что Франция была бы в потере, если бы вы получили двадцать мотков вместо пятнадцати?

– Мне трудно понять это, – отвечает винодел.

– А мне трудно объяснить, – возражает таможенник, – но это верно, потому что все депутаты, министры и публицисты согласны в том, что чем больше народ получает в обмен за данное количество своих товаров, тем он становится беднее.

Пришлось поменяться с бельгийцем. Дочери поселянина сшили только три четверти приданого, а добряк, ее отец, до сих пор спрашивает себя: каким образом мы разоряемся, получая четыре вместо трех, и почему тот, у кого три дюжины салфеток, богаче, чем тот у кого их четыре?

I.9. Громадное открытие!!!

В то время, когда все умы заняты поиском способов уменьшения издержек на перевозку; в то время, когда для осуществления этого уменьшения исправляют дороги, очищают русла рек, совершенствуют устройство пароходов, соединяют с Парижем все наши границы звездой железных дорог и другими способами сообщения: атмосферными, гидравлическими, пневматическими и пр.; в то время, наконец, когда, по моему мнению, каждый ревностно и искренно старается разрешить проблему: «Достичь того, чтобы цены товаров в местах их потребления были как можно ближе к тем, которые существуют на те же предметы на месте их производства», я счел бы себя виноватым перед своим отечеством, перед своим веком и перед самим собой, если бы стал долее держать в тайне громадное открытие, которое я сейчас сделал.

Я хорошо знаю, что самообольщение изобретателей вошло в поговорку, и, несмотря на это, твердо убежден, что нашел верное средство сделать так, чтобы товары всего света доставлялись во Францию и обратно со значительным понижением цены.

Верное! и это качество представляет только одну из выгод моего удивительного открытия.

Оно, сверх того, не требует ни составления планов и смет, ни предварительного изучения, ни инженеров, ни машинистов, ни предпринимателей, ни капиталов, ни акционеров, ни помощи от правительства!

Оно не представляет никакого риска кораблекрушений, взрывов, столкновений, пожаров, схода с рельсов.

Его можно ввести в действие за один день.

Наконец, и это, без сомнения, подарит ему расположение публики, оно не увеличит ни на один сантим государственные расходы, скорее наоборот, сократит их. Оно не повлечет за собою ни увеличения числа чиновников, ни умножения занятий присутственных мест. Оно ни у кого не отнимет свободы.

Я не случайно наткнулся на свое открытие, а вывел его из наблюдения. Я должен сказать здесь, как я пришел к нему.

Я задался следующим вопросом: «Почему товар, произведенный, например, в Брюсселе, будучи привезенным в Париж, стоит дороже?»

Но я скоро увидел, что это происходит оттого, что между Парижем и Брюсселем есть разного рода препятствия. Во-первых, расстояние; его нельзя преодолеть без труда, без потери времени, и нужно или самому заняться устранением этого препятствия или заплатить другому, кто возьмется устранить его.

Потом, на пути между двумя упомянутыми городами мы находим реки, болота, местные препятствия, грязь; все это представляет для провоза затруднения, которые необходимо преодолеть. Этого достигают, устраивая шоссе и мосты, прокладывая дороги, уменьшая представляемое последними сопротивление путем мощения камнем, прокладкой железных дорог и пр. Но все это стоит больших расходов, часть которых ложится на перевозимые предметы. На дороге встречаются еще воры, для поимки которых необходимо содержать жандармов, полицию и пр.

Но одно из препятствий между Брюсселем и Парижем мы поставили сами, и оно стоило нам больших издержек. Это люди, поставленные в засаду вдоль границы, вооруженные с ног до головы и обязанные затруднять перевозку товаров из одной страны в другую. Их называют таможенной стражей. Они действуют точно так же, как грязь и глубокие колеи дорог. Они задерживают и останавливают движение транспортов и содействуют той разнице, которую мы заметили между ценой товаров на местах производства и потребления, разницу, возможное уменьшение которой составляет нашу задачу.

И решение ее – уменьшить тариф.

В сущности, это будет равносильно постройке северной железной дороги, но не будет стоить ни гроша. Напротив, вы еще предотвратите большие расходы, ассигнуемые вами на жалованье чиновникам, и в первый же день после такого преобразования положите капитал в вашу казну.

Я, право, не могу постичь того странного сплетения мыслей в нашем мозгу, которое заставляло нас платить миллионы с целью уничтожить естественные препятствия, стоящие между Францией и чужими краями, и в то же время платить другие миллионы для того, чтобы заменить эти препятствия искусственными, имеющими совершенно то же действие. Таким образом, при уравновешении одного другим – препятствия созданного и препятствия разрушенного – положение вещей осталось без изменения, а результатом всех действий были лишь двойные издержки.

Бельгийский продукт стоит в Брюсселе 20 франков, а по привозе в Париж продается за 30 франков по причине транспортных издержек. Аналогичный же продукт парижской промышленности стоит 40 франков. Что мы делаем в таком случае?

Сначала мы налагаем пошлину, по крайней мере в 10 франков, на бельгийский товар, чтобы увеличить стоимость его в Париже до 40 франков, и содержим многочисленную стражу, чтобы не дать ему возможности освободиться от этой пошлины, так что на пути к цене товара добавляются 10 франков за перевозку и 10 франков пошлины.

Затем мы рассуждаем так: перевозка из Брюсселя в Париж, стоящая 10 франков, очень дорога. Давайте потратим 2 или 3 миллиона на железную дорогу, и мы снизим стоимость перевозки наполовину. Очевидно, последствием этого будет только то, что бельгийский товар будет продаваться в Париже за 35 франков, а именно:

20 фр. составляют цену его в Брюсселе;

10 – пошлину;

5 – провоз, удешевленный постройкой железной дороги.

Итого: 35 фр. составят стоимость товара в Париже.

Разве мы не достигли бы того же самого результата, уменьшив пошлину до 5 франков? Тогда бы мы получили:

20 фр. – цена в Брюсселе;

5 фр. – уменьшенной пошлины;

10 фр. – за провоз по обыкновенной дороге.

Итого: 35 фр. – стоимость товара в Париже.

Таким способом мы сберегли бы 200 миллионов франков, которые стоит железная дорога, сверх того издержки таможенного надзора, потому что они должны уменьшаться по мере того, как уменьшается искушение контрабанды.

Но, говорят: пошлина необходима, чтобы покровительствовать парижской промышленности. Пусть так, но в таком случае не уничтожайте ее действия вашей железной дорогой. Потому что если вы будете упорствовать в вашем желании, чтобы бельгийский товар обходился, как парижский, в 40 франков, вам нужно будет повысить пошлину до 15 франков, чтобы получить:

20 фр. – цена в Брюсселе;

15 фр. – покровительственная пошлина;

5 фр. – за провоз по железной дороге.

Итого: 40 фр. выравненной цены.

Но в таком случае, спрашиваю вас: какая будет польза от железной дороги?

Откровенно говоря, разве не унизительно для ХIХ столетия оставлять будущим векам зрелище подобных ребячеств, совершаемых с невозмутимой важностью? Быть обманутым кем-нибудь уже не очень приятно; но использовать огромный аппарат представительного правительства для того, чтобы обманывать самих себя, да еще не один раз, а дважды – и к тому же в сфере элементарной арифметики – вот что способно слегка сбить спесь с века просвещения.

I.10. Взаимность

Мы сейчас видели, что все препятствия, затрудняющие транспортировку, действуют точно так же, как покровительственная система, или, если угодно, покровительство действует точно так же, как все то, что затрудняет транспортировку.

Поэтому можно справедливо сказать, что тариф есть болото, глубокая колея, разлив, крутой спуск, одним словом, препятствие, действие которого состоит в увеличении разницы между ценой товара в местах потребления и производства. Неоспоримо также, что болото, овраг суть настоящие покровительственные тарифы.

Есть люди (правда, их немного, но они все-таки есть), которые начинают понимать, что препятствия, хотя бы и искусственные, – это все-таки препятствия и что наше благосостояние выиграет скорее от свободной торговли, чем от покровительства, на том же самом основании, по которому канал выгоднее для сообщения, чем «гористая, песчаная и неудобная дорога»⁴³.

Но необходимо, говорят они, чтобы свободная торговля была взаимной. Если мы уничтожим наши заставы перед Испанией, а Испания не уничтожит своих перед нами, то мы, очевидно, сделаем глупость, а потому заключим лучше торговые договоры на основании принципа взаимности, согласимся на уступки, с тем чтобы и нам сделали их. Давайте пойдем на жертвы и согласимся купить, чтобы получить вожделенное право продать.

Людям, рассуждающим таким образом, я должен, к сожалению, сказать, что они – известно это им или нет – руководствуются принципом протекционизма, только они менее последовательны, чем настоящие протекционисты, точно так же, как эти последние еще непоследовательнее, чем сторонники безусловных запрещений.

Я докажу это следующей басней.

Были где-то два города, Стульта и Пуэра. С большими издержками построили они дорогу, соединившую их друг с другом. Когда она была построена, Стульта подумала: «Вот Пуэра стала наводнять меня своими продуктами, надо что-то делать». Соответственно, она создала и устроила на жалованье отряд тормозильщиков, названных так потому, что они обязаны были создавать препятствия обозам, которые шли из Пуэры. Вскоре Пуэра также завела тормозильщиков.

Прошло несколько столетий, наука сделала большие успехи, расширился и умственный кругозор Пуэры, и она поняла, что взаимные преграды ничего не приносят обоим городам, кроме взаимного вреда. И вот она послала в Стульту дипломата, который с обычным в таких случаях красноречием говорил в таком смысле: «Мы построили дорогу, а теперь мы же сами загораживаем ее. Это нелепо. Уж лучше было бы оставить все в прежнем положении, тогда по крайней мере нам незачем было бы тратиться на содержание дороги да еще на разные преграды. От имени Пуэры я пришел предложить вам, конечно, не отказываться сразу от взаимных преград, потому что это значило бы действовать по принципу, а мы, так же, как и вы, ненавидим всякие принципы, но несколько ослабить эти преграды, взвесив наперед со всею справедливостью наши взаимные уступки».

Так говорил дипломат. Стульта попросила время на размышление. Поочередно советовалась она со своими фабрикантами и земледельцами, а по прошествии нескольких лет объявила, что прекращает всякие переговоры.

Узнав об этом, держали совет и жители Пуэры. На совете один старик, которого заподозрили, что он тайно подкуплен Стультой, встал и сказал: «Преграды, созданные Стультой, вредят нашей продаже, это несчастье; преграды же, нами созданные, вредят нашей купле, это другое несчастье. Мы ничего не можем сделать с первым из этих несчастий, но второе зависит от нас: освободим же себя по крайней мере от одного несчастья, коли не можем избавиться от обоих. Уничтожим наших тормозилыциков, не требуя того же самого от Стульты: придет, без сомнения, время, когда она научится лучше понимать свои выгоды».

Другой советник, человек практики и фактов, а не принципа, воспитанный опытом своих предков, возразил: «Нечего слушать этого мечтателя, теоретика, новатора, утописта, экономиста, этого стультомана. Мы все пропадем, если дорожные преграды между Стультой и Пуэрой не будут хорошо уравнены, уравновешены и верно рассчитаны. Иначе явится больше затруднений для того, чтобы идти, а не для того, чтобы прийти, т.е. для того, чтобы вывозить, чем для того, чтобы ввозить. Мы окажемся относительно Стульты в таком же точно подчинении, в каком Гавр, Нант, Бордо, Лиссабон, Лондон, Гамбург, Новый Орлеан находятся к городам, расположенным при истоках Сены, Луары, Гаронны, Тайо, Темзы, Эльбы и Миссисипи, потому что гораздо труднее плыть вверх по течению реки, чем вниз». Голос: «Города при устьях рек процветали больше, чем лежащие при истоках». – «Это невозможно». Тот же голос: «Однако это так». – «Значит, они процветали вопреки правилам!» Такое решительное рассуждение пошатнуло все собрание. Оратор окончательно убедил его своими речами о национальном достоинстве, национальном труде, о наплыве чужих продуктов, о пошлинах и убийственной конкуренции, короче, он отстоял сохранение взаимных преград.

Если вам интересно, я могу свозить вас в одну страну, где вы увидите собственными глазами дорожных рабочих и тормозильщиков, которые самым мирным образом, под сенью закона, принятого тем же законодательным собранием, работают за счет одних и тех же плательщиков – одни над тем, чтобы расчищать дорогу, другие над тем, чтобы загромождать ее камнями.