Текст бизнес-книги "В тени регулирования. Неформальность на российском рынке труда"

Автор книги: Коллектив авторов

Раздел: Экономика, Бизнес-книги

3. Двухсекторная модель с безработицей. В рассмотренной выше модели для обоих секторов предполагалась ситуация полной занятости, возможность безработицы исключалась по определению. Конечно, это очень сильное упрощение. Перейдем теперь к более сложному случаю сегментированного рынка труда с двумя типами занятости и безработицей.

Предположим, что формальный и неформальный сектора отделены друг от друга территориально: скажем, первый существует только в городах, второй только в деревне (при такой локализации его можно обозначить также как «традиционный аграрный сектор», как это чаще всего и делается в литературе). В подобной ситуации, чтобы попытать счастья в городском формальном секторе, где заработная плата выше, участникам сельского неформального сектора придется сначала перебираться из села в город. Кого-то из них фирмы формального сектора затем наймут, но не всех. Те, кому не повезет, окажутся безработными.

Дилемма, встающая перед работниками, выглядит так: либо пытаться получить работу с более высокой заработной платой W_f в формальном секторе, но с риском стать безработным, либо продолжать работать за более низкую заработную плату W_nfa в неформальном секторе, но зато с нулевым риском попадания в безработицу. (Напомним, предполагается, что вход в неформальный сектор является полностью свободным, так что устроиться в нем может любой желающий.) Как было показано в классической модели Харриса – Тодаро, в этих условиях перераспределение работников из неформального сектора в формальный будет продолжаться до тех пор, пока их ожидаемые заработки в том и другом не окажутся равны [Harris, Todaro, 1970]. Иными словами, условием достижения равновесия на таком рынке труда будет равенство не фактических, а ожидаемых заработков в формальном и неформальном секторах.

Предположим, что участники городского формального сектора распределяются между занятыми и безработными в пропорции p и (1 – p). Тогда ожидаемые заработки для тех, кто остался на селе, составят W_nfa, а для тех, кто подался в город, будут определяться по формуле

W_f · p+0 · (1-p)=W_f · p.

Соответственно переток работников из неформального сектора в формальный прекратится тогда, когда будет достигнуто равенство[8]8
  Конечно, это выражение сильно упрощает реальную ситуацию, поскольку в нем предполагается, что заработная плата в неформальном секторе является постоянной, т. е. не зависит от числа занятых в этом секторе работников.


[Закрыть] W_nfa = W_f · p.

Отсюда следует неожиданный вывод: на рынке труда с таким типом сегментации стимулирование формальной занятости будет способствовать не сокращению, а увеличению численности безработных (так называемый «парадокс Тодаро»). (Логика здесь достаточно проста: чем больше численность занятых в городском формальном секторе, тем ниже уровень безработицы; чем ниже уровень безработицы, тем сильнее стимулы к переезду из села в город; но чем больше поток переезжающих в город, тем многочисленнее городская безработица.) В подобной модели рынка труда экономический рост в формальном секторе будет порождать не только выигравших (как в двух предыдущих случаях), но также и проигравших: с одной стороны, положение тех, кому удастся устроиться на работу в формальном секторе, улучшится по сравнению с тем, что они могли бы иметь, оставаясь в неформальном секторе; с другой стороны, положение тех, кто попадет в ряды безработных, ухудшится по сравнению с тем, что они могли бы иметь, оставаясь в неформальном секторе.

4. Трехсекторная модель с безработицей. Предыдущую модель можно усложнить, добавив к сельскому неформальному сектору и городскому формальному сектору еще один сегмент – городской неформальный сектор. Принцип выравнивания ожидаемых заработков будет работать и в этой более сложной схеме.

Предположим, что из тех, кому не удалось устроиться в формальный сектор, безработными становятся не все. Одни действительно оказываются безработными, но другие начинают работать в городском неформальном секторе за заработную плату W_nfu (W_nfu < W_f). Допустим, что контингент таких «неудачников» распределяется между городской неформальной занятостью и безработицей в пропорции q и (1 – q). Тогда ожидаемые заработки тех, кто рискнет переехать в город, будут определяться так:

W_f · p+W_nfu · (1– p)·q+0·(1– p) · (1-q)=W_f · p+W_nfu ·(1-p)·q.

Отток работников из села в город будет продолжаться до тех пор, пока не будет достигнуто равенство: W_nfa = W_f · p + W_nfu · (1-p) · q.

Эта модель приводит к еще одному важному выводу, касающемуся поиска рабочих мест в формальном секторе. Предположим, что такой поиск может вестись и из состояния сельской неформальной занятости, и из состояния городской неформальной занятости, и из состояния безработицы, но что его эффективность определяется временем, которое может быть ему посвящено, а также территориальной близостью к формальному сектору. В таком случае поиск, ведущийся из состояния безработицы, будет эффективнее поиска, ведущегося из состояния городской неформальной занятости, а поиск, ведущийся из состояния городской неформальной занятости, будет эффективнее поиска, ведущегося из состояния сельской неформальной занятости. Однако в состоянии равновесия ожидаемые заработки, связанные с любой из этих трех стратегий поиска, должны быть равны [Fields, 2004a]. А это предполагает, что ранжирование трех альтернативных состояний (безработицы, городской неформальной занятости и сельской неформальной занятости) по уровню фактических заработков должно быть обратным их ранжированию по эффективности поиска: самыми низкими заработками (нулевыми) должна сопровождаться безработица, промежуточными – городская неформальная занятость, самыми высокими – сельская неформальная занятость. (Естественно, при этом все они будут ниже заработков, получаемых в формальном секторе.)

Отсюда – главное предсказание из трехсекторной модели: согласно ей, заработная плата в городском неформальном секторе будет устанавливаться на более низком уровне не только по сравнению с формальным сектором (W_nfu < W_f), но также и по сравнению с традиционным аграрным сектором (W_nfu < W_nfa). По тому, насколько оправдывается или не оправдывается это предсказание, мы можем судить о степени приложимости подобной версии СРТ к рынкам труда разных стран. Отметим, что для развитых стран она оказывается не слишком пригодной, поскольку в них традиционного аграрного сектора как такового не существует (их сельское хозяйство уже давно переведено на «капиталистическую» основу). Для этих стран чаще всего считается достаточной модель с выделением только двух секторов – формального и неформального – без какого-либо их дальнейшего разбиения по территориальному или отраслевому признакам.

5. Модель с сегментированным неформальным сектором. Все рассмотренные выше версии СРТ неявно исходят из представления о неформальном секторе как внутренне едином и однородном. В действительности это, конечно, не так. На самом деле он является очень неоднородным и внутри него существует значительная дифференциация как по качеству рабочих мест, так и по составу работников (например, с точки зрения их человеческого капитала). Как писал К. Харт, «на практике неформальная деятельность представляет собой широкий спектр занятий, от маргинальных операций до крупных предприятий; ответ на вопрос, является ли их производительность низкой или высокой, требует эмпирической проверки» [Hart, 1973, p. 68].

Попытки структуризации занятости внутри неформального сектора привели Г. Филдса [Fields, 1990] к его моделированию как дуального самого по себе. «Нижний» ярус отличается свободным входом («easy-entry»), не требует особых затрат для входа и работу в нем может получить каждый. «Верхний» («upper-tier») состоит из микропредпринимателей и профессионалов-неформалов. Вход в него может требовать как определенных капитальных затрат (покупка лицензии, оплата торгового места, наличие оборотного капитала и т. п.), так и соответствующего человеческого капитала. Такое деление представляет рынок труда уже как трех-, а не двухсекторный.

Если нижний ярус аккумулирует «плохие» рабочие места, то «верхний» – «хорошие», хотя и отличающиеся от «стандартных» рабочих мест в формальном секторе. Если неформальная занятость в первом оказывается менее предпочтительной по сравнению с формальной занятостью (хотя и более предпочтительной по сравнению с безработицей), то во втором – более предпочтительной даже по сравнению с формальной занятостью. С точки зрения дифференциации в оплате труда это предполагает наличие «штрафов» за занятость в нижней части неформального сектора, но наличие «премий» за занятость в его верхней части – по сравнению с тем, что зарабатывают работники формального сектора. Наконец, если попадание на «плохие» неформальные рабочие места (как и при традиционном подходе) оказывается вынужденным, то попадание на «хорошие» неформальные рабочие места предстает как добровольное.

6. Модель с добровольным выбором неформальной занятости. В последние десятилетия активно заявил о себе еще один – «ревизионистский» – подход, в рамках которого само существование дуализма на рынке труда ставится под серьезное сомнение. В рамках этого подхода выбор работниками неформальной занятости интерпретируется не как вынужденный, а как добровольный. Никакие непреодолимые барьеры не преграждают им путь в формальный сектор – они отказываются идти в него сами. Отметим, что в таком случае сама идея жесткой границы, отделяющей формальный сектор от неформального, теряет смысл.

Это, однако, не исключает возможность существования устойчивого разрыва в заработках между формальными и неформальными работниками. Только сам этот разрыв, согласно «ревизионистскому» подходу, следует рассматривать в более широкой перспективе, а именно – в терминах теории компенсирующих различий. Наиболее общий вывод, следующий из теории компенсирующих различий, состоит в том, что выбор сектора занятости рациональными индивидами должен строиться не исходя из различий в денежной оплате труда, а исходя из полного набора денежных и неденежных характеристик, присущих различным типам рабочих мест. Это и условия занятости, и размер социальных «пакетов», и состояние безопасности труда, и длительность проезда до мест работы, и многое другое.

Шкалы предпочтений у разных работников могут отличаться, причем очень сильно. Те из них, кого сильнее привлекают возможности, связанные с неформальной занятостью, будут делать выбор в ее пользу. Можно ожидать, что среди них будут те, кто: высоко ценят независимость, которую дает занятие предпринимательством; терпимо относятся к риску и поэтому предпочитают вкладывать заработанные средства в развитие своего бизнеса, а не в защиту от разного рода социальных рисков; невысоко ценят доступ к различным социальным льготам типа медицинского страхования (возможно, потому, что он у них и так уже есть); не доверяют правительству и не желают перечислять ему средства на финансирование общественных благ (в частности, не хотят участвовать в государственной системе пенсионного обеспечения); предпочитают получать оплату «живыми» деньгами, а не «натурой» в виде тех или иных социальных благ, и прямо сейчас, а не когда-либо позднее в неопределенном будущем; и т. д. Как показывает даже это краткое перечисление, пул таких работников, отдающих предпочтение занятости в неформальном секторе, может быть достаточно многочисленным.

В подобной ситуации нет оснований ожидать выравнивания межсекторных различий в уровнях денежной заработной платы: равными должны быть уровни полезности, получаемые работниками от занятости в формальном и неформальном секторах. Так, используя данные по странам Латинской Америки со средним доходом, У. Мелони (один из наиболее активных сторонников «ревизионистского» подхода) показал, что формальная и неформальная занятость, действительно, обладают «примерно сопоставимыми» наборами положительных и отрицательных характеристик [Maloney, 2004].

В итоге взгляд на неформальную занятость как добровольный выбор самих работников возвращает нас к модели интегрированного рынка труда. В самом деле, если по левой и правой вертикальным осям на рис. 1.1 откладывать не уровни заработной платы, а уровни полезности, соответствующие участию в формальной и неформальной занятости, то мы получим иллюстрацию того, как выглядело бы функционирование интегрированного рынка труда при учете как денежных, так и неденежных характеристик, которые с ними связаны.

Подведем некоторые тоги. Как мы видели, традиционный сегментационный (дуалистический) подход исходил из жесткой оппозиции формальной и неформальной занятости, которые мыслились как непересекающиеся сегменты рынка труда, каждый со своей особой логикой функционирования. Разными исследователями это противопоставление проводилось по различным основаниям, однако эмпирически доказать жесткую сегментацию очень сложно. Непроницаемой границы между формальностью и неформальностью не существует, и в своей сильной версии сегментационный (дуалистический) подход явно упрощает и искажает реальное положение дел [Leontaridi, 1998; Williams, 2009].

Последующие исследования сделали очевидным, что реальное многообразие форм экономической деятельности не укладывается в эту элементарную схему. Граница между формальностью и неформальностью часто пролегает не между фирмами, а внутри них. С одной стороны, многие крупные фирмы, имеющие формальный статус, прибегают к найму части работников на неформальной основе; с другой стороны, многие мелкие и мельчайшие фирмы, которые принято квалифицировать как неформальные, осуществляют, по крайней мере, часть своей деятельности с соблюдением действующих законодательных норм и ограничений. Иными словами, значительная доля предприятий (в некоторых странах – большинство) попадают в промежуточную категорию частично формальных/частично неформальных. В этом смысле вопрос о статусе занятости – это всегда вопрос степени. Огромное число рабочих мест, существующих в современных экономиках, можно охарактеризовать как «гибридные»: формальные по одним признакам и неформальные по каким-то другим.

То же можно сказать и о распределении рабочих мест между формальным и неформальным секторами. По своему внутреннему «наполнению» и тот и другой являются крайне неоднородными. Множество «плохих» рабочих мест находится в формальном секторе точно так же, как множество «хороших» – в неформальном. С осознанием этого факта было связано появление моделей, где уже сам неформальный сектор рассматривается как дуальный и сегментированный. Увеличение числа выделяемых «сегментов», «секторов» или «ярусов» вело к размыванию жесткой границы между формальной и неформальной занятостью – вплоть до фактического ее исчезновения, как это происходит в рамках «ревизионистского» подхода.

Формальный и неформальный сектора нельзя считать полностью автономными и замкнутыми каждый на самого себя еще и потому, что между ними наблюдается непрерывная циркуляция рабочей силы, денег, товаров и услуг. В современных экономиках формальная и неформальная деятельность не столько исключают, сколько дополняют и подпитывают друг друга, находясь скорее в отношениях комплементарности, чем субституции [Williams, 2009].

Сегодня даже наиболее твердые сторонники теории СРТ уже не считают сегментацию жесткой дихотомией. В свете новейших исследований чисто формальная и чисто неформальная занятость предстают как два крайних случая с континуумом промежуточных состояний, плавно перетекающих друг в друга. В них доминирует скорее сбалансированный подход, предполагающий, что ни формальная, ни неформальная занятость не поддаются однозначной нормативной оценке. Абсолютными преимуществами не обладают ни та, ни другая: какая из них предпочтительнее с точки зрения общества, невозможно сказать априори и в каждом конкретном случае должно определяться исходя из экономических, социальных и институциональных особенностей отдельных стран [Ibid].

Такой более широкий взгляд на проблему неформальности, свободный от схематизма жесткой сегментации, можно считать преобладающим для исследований последнего времени.

1.3. Механизмы отбора в неформальность

Концептуальные схемы, представленные в предыдущем разделе, имеют одну важную общую черту: все они строятся при предположении качественной однородности рабочей силы – все работники идентичны и не отличаются ни по каким из своих характеристик. В таких условиях фирмам формального сектора оказывается безразлично, кого именно из них нанимать, так что отбор в формальную (а значит, и в неформальную) занятость превращается в чистую лотерею.

В действительности рабочая сила всегда неоднородна и работники отличаются друг от друга по множеству разнообразных характеристик: одни более, а другие менее образованные; одни более, а другие менее опытные; одни более дисциплинированные, другие менее дисциплинированные и т. д. В условиях подобной неоднородности маловероятно, что, например, фирмы формального сектора будут брать на работу первых попавшихся претендентов и что отбор в формальную (а значит, и в неформальную) занятость будет носить случайный характер.

Новейшие работы по проблеме неформальности пытаются ответить на вопросы, которые на теоретическом уровне в исследованиях первого поколения даже не ставились: каковы механизмы отбора в неформальность; какими факторами он определяется; почему вероятность попадания в неформальную занятость у одних групп работников может быть намного выше, чем у других; как строятся предпочтения фирм по отношению к различным типам работников и как строятся предпочтения работников по отношению к различным типам фирм; каким образом осуществляется «сортировка» работников и фирм между формальным и неформальным секторами.

Ключевая идея, из которой они исходят при поиске ответов на эти вопросы, достаточно проста и интуитивно самоочевидна. Состоит она в том, что формализация отношений занятости сопряжена с определенными издержками для работодателей и, напротив, с определенными выгодами для работников. (При этом некоторые участники рынка труда могут иметь «сдвоенный» статус – работников и работодателей одновременно, т. е. являться занятыми на индивидуальной основе.) Издержки формализации для предприятий порождаются действием различных формальных институтов, таких как законодательная защита занятости (ЗЗЗ), практика коллективно-договорного регулирования, законодательные и административные ограничения на ведение бизнеса (регулирование товарных рынков), налогообложение труда (и шире – любые виды налогообложения) и т. д. Выгоды от формализации для работников точно так же могут принимать различные формы – более твердых гарантий занятости, лучших условий труда, более высокой заработной платы, меньшей продолжительности рабочего времени, более надежного страхования от рисков и т. д. Это предполагает, что, при прочих равных, работодатели должны отдавать предпочтение неформальному найму, связанному для них с меньшими издержками, тогда как работники – формальному, связанному для них с большими выгодами.

Конечно, это очень сильное упрощение. На самом деле формализация занятости возлагает определенные издержки на работников – как явные (в виде взносов в социальные фонды и т. п.), так и неявные (в виде возможного снижения заработной платы и т. п.) – и может сопровождаться определенными выгодами для работодателей (в виде более надежной защиты прав собственности и контрактов, более широкого доступа к рынку капитала, улучшения мотивации работников и т. п.). Корректнее поэтому говорить о «чистом эффекте» формализации (выгоды за вычетом издержек), который теоретически как в случае работников, так и в случае работодателей может быть как со знаком плюс, так и со знаком минус. Более того, взвешивая все «за» и «против» формализации отношений занятости, участники рынка труда должны также принимать во внимание возможные санкции, с помощью которых государство стремится пресекать попытки ухода в «неформальность». (Последствия таких санкций можно было бы назвать «издержками деформализации».)

Базовая концептуальная схема, в явном или неявном виде используемая в большинстве исследований, сводится к тому, что существование чистых положительных издержек формализации способно закрывать вход в формальную занятость для работников с производительностью ниже определенного порогового уровня. В упрощенном виде ее можно проиллюстрировать на условных примерах, обозначив издержки формализации для работодателей через C_f, а выгоды от нее для работников через B_f. (Что касается инфорсмента, то для простоты будем исходить из допущения, что степень его эффективности уже учтена при определении этих величин.)

1. Предположим, что государство возлагает на фирмы обязательство по выплате выходного пособия увольняемым работникам (C_f) и что вероятность увольнения у всех работников одинакова и равна q. Кроме того, существует законодательно установленный минимум оплаты труда W_min, ограничивающий гибкость заработной платы вниз. Причем действие обоих институтов ограничено – оно распространяется на формальный сектор, но не распространяется на неформальный. В этих условиях полные затраты, связанные с формальным наймом (Ef), будут складываться из двух частей и определяться как сумма (W_f + C_f). Нетрудно показать, что тогда фирмам из формального сектора будет невыгодно нанимать работников с производительностью ниже определенного порогового уровня P^*, так как найм таких работников даже по минимальным ставкам окажется сопряжен для них с чистыми потерями:

P<P* = E_f=W_f + q · C_f=W_min + q · C_f.

В подобной ситуации издержки формализации будут фактически перекрывать доступ в формальный сектор работникам с производительностью ниже порогового значения P^*. Как следствие, наименее производительная и наименее оплачиваемая часть рабочей силы (с низким образованием, низкой квалификацией, плохой трудовой этикой и т. д.) станет стекаться в неформальную занятость[9]9
  Эта логика применима не только к наемным работникам, но также к самозанятым, чей бизнес строится как неформальный. В этом случае аналогом низкого уровня производительности труда будет выступать низкая эффективность принадлежащих им предприятий. Эффективность (прибыльность) ниже определенной пороговой величины будет «выдавливать» такие предприятия в неформальность.


[Закрыть]. Неформальная занятость будет тем шире, чем многочисленнее контингент низкопроизводительных работников (с P < P^*), которые присутствуют на рынке труда.

2. Предположим теперь, что законодательно установленного минимума оплаты труда не существует. Тогда у работодателей появляется возможность перекладывать издержки формализации, связанные с необходимостью выплаты выходных пособий, полностью на работников, снижая на соответствующую величину их заработную плату. Введем дополнительное условие, предполагающее, что выгоды от формализации занятости (B_f) возрастают по мере повышения производительности работников, так что для наиболее производительных они оказываются существенно больше, чем для наименее производительных. (Например, потому что перед первыми формальная занятость открывает возможности для быстрого карьерного роста, но практически ничего не меняет в карьерных перспективах вторых.) В этих условиях у работников с производительностью ниже определенного уровня выгоды от формализации не будут окупать потери, связанные с перекладыванием на них работодателями издержек формализации (B_f – C_f < 0). Как следствие, участие в формальном секторе окажется для них менее привлекательным[10]10
  Возможно, этому условному примеру можно придать большую жизненную узнаваемость, если слово «работники» заменить в нем словами «самозанятые» или «мелкие предприниматели». Опыт показывает, что для многих мелких предпринимателей с низкой производительностью издержки формализации бизнеса, действительно, настолько перевешивают возможные выгоды, что они предпочитают оставаться «в тени».


[Закрыть]:

P < P^* =W_nf >(W_nf – C_f)+B_f =W_f +B_f.

В подобной ситуации работники с производительностью ниже порогового значения P^* станут добровольно делать выбор в пользу неформальной занятости как варианта, в большей мере отвечающего их интересам[11]11
  Сходный результат будет получен и в том случае, если выгоды от формализации (в виде лучших гарантий занятости, более безопасных условий труда и т. д.) близки к категории люксовых благ, так что основной спрос на них исходит от работников с высокой производительностью, имеющих достаточно высокие доходы, тогда как работники с низкой производительностью, имеющие низкие доходы, предпочитают получать плату за свой труд «живыми деньгами», и сегодня, а не в будущем.


[Закрыть]. Но как и в предыдущем случае, неформальный сектор будет аккумулировать наименее производительную и наименее оплачиваемую часть рабочей силы (с низким образованием, низкой квалификацией, плохой трудовой этикой и т. д.).

Оба эти случая можно проиллюстрировать графически с помощью рис. 1.3, где представлен условный механизм «сортировки» работников между формальным и неформальным секторами [Boeri, Garibaldi, 2005]. Горизонтальная ось на этом графике отражает уровни производительности различных работников, вертикальная – отдачу («полезность») от выбора того или иного сектора. В зависимости от того, какую из возможных ситуаций мы рассматриваем, речь может идти об отдаче как фирм (первый случай), так и для работников (второй случай); общая логика от этого не меняется. Кривая для формального сектора обозначена как U_f, для неформального как U_nf. Ключевая идея состоит в том, что с повышением производительности работников отдача увеличивается как при наличии формальной, так и при наличии неформальной занятости (обе кривые имеют положительный наклон), но в условиях ее формализации это происходит быстрее (угол наклона у U_f больше, чем у U_nf). Кроме того, предполагается, что при очень низкой производительности работников отдача от их занятости на формальной основе может даже уходить в область отрицательных значений (например, при сочетании высоких налогов с возможностью получения пособий по безработице).

Рис. 1.3. Механизм сортировки работников между формальным и неформальным секторами в зависимости от их индивидуальной производительности

Тогда точке пересечения кривых U_f и U_nf будет соответствовать пороговое значение производительности P^*, маркирующее границу между формальной и неформальной занятостью: все, у кого производительность окажется ниже этого порога, будут направляться в неформальную занятость, все, у кого она окажется выше, в формальную. Такой отбор может носить вынужденный характер и производиться фирмами (тогда вертикальная ось на рис. 1.3 будет отражать отдачу от альтернативных типов занятости для фирм), но может также носить добровольный характер и производиться (самоотбор) самими работниками (тогда вертикальная ось на рис. 1.3 будет отражать отдачу от альтернативных типов занятости для работников).

В литературе [Perry et al., 2007] за первой из рассмотренных ситуаций закрепилось название «исключение из формальной занятости» («exclusion»), за второй – «уход в неформальную занятость» («exit»). В терминах спроса/предложения эффект «исключения» свидетельствует о недостаточном спросе на труд в формальном секторе (или, что то же самое, о недостаточном предложении со стороны предприятий формальных рабочих мест). Работники хотели бы быть заняты в формальном секторе, где их заработки были бы выше, но они лишены такой возможности. Из желающих устроиться на работу в этом секторе выстраивается очередь, но поскольку предложение низкоквалифицированных рабочих мест в нем крайне ограничено, им остается только ждать и надеяться на удачу. Фактически они попадают в ситуацию социальной эксклюзии: объективные обстоятельства, на которые им не дано повлиять, отсекают их от кластера «достойных» рабочих мест.

Эффект «ухода» говорит о недостаточном предложении труда в неформальном секторе (или, что то же самое, о недостаточном спросе со стороны работников на формальные рабочие места). У работников есть возможность проникнуть в формальный сектор, но они сами отказываются от нее, потому что в неформальном секторе их заработки выше (здесь им не приходится платить за ненужные им социальные блага). Выбор неформальной занятости предстает как результат их рационального решения: взвесив все за и против, они выбирают неформальные рабочие места как более «достойные» с их точки зрения. Никакой очереди на попадание в формальный сектор при этом не возникает.

В этом смысле можно говорить о двух основных типах неформальной занятости – «вынужденной» (ситуация исключения) и «добровольной» (ситуация ухода). Отметим, что такое деление соответствует «недружественной» и «дружественной» традициям в понимании неформальности и является предметом острых дискуссий [Kucera, Ronkolato, 2008]. Вынужденная и добровольная неформальная занятость порождаются во многом разными причинами и ставят перед экономической политикой государства свои проблемы. Но в обоих случаях пороговый уровень производительности оказывается тем «рассекателем», который делит предложение труда на два потока, направляя один в формальную, а другой – в неформальную занятость[12]12
  Подобно работникам, фирмы также могут становиться жертвами «исключения» из формального сектора и, подобно им, также могут «уходить» из него сами. Критическим параметром, от которого будет зависеть наличие у них формального или неформального статуса, точно так же оказывается уровень их производительности (эффективности).


[Закрыть]. Отсюда – возможная тесная связь проблемы неформальности с проблемой бедности: если неформально занятыми действительно чаще становятся работники с низкой производительностью и низкими заработками, то, соответственно, преобладающая часть бедного населения будет концентрироваться в неформальном секторе. Тогда создание условий для активного перемещения работников из неформальной в формальную занятость может стать ключом к решению проблемы бедности.

Схему можно усложнить, введя два дополнительных параметра – величину пособий по безработице, B_u, и полезность от занятия домашними делами, V_h. В зависимости от их соотношения с заработной платой в неформальном секторе, работники, отсекаемые от формального сектора, могут направляться не только в неформальную занятость, но также в безработицу (если B_u > W_nf и B_u > V_h) или экономическую неактивность (если V_h > W_nf и V_h > B_u).

При всей простоте эта конструкция выявляет ключевые точки приложения сил, воздействуя на которые можно регулировать масштабы неформальной занятости. Это, во-первых, улучшение качественных характеристик работников с низкой производительностью (например, за счет инвестиций в их человеческий капитал); во-вторых, обеспечение условий для интенсификации создания рабочих мест в формальном секторе за счет смягчения или устранения встроенных негибкостей на рынке труда (снижение законодательного минимума оплаты труда, ослабление давления со стороны профсоюзов и т. д.); в-третьих, снижение издержек формализации (например, за счет сокращения налогов на фонд оплаты труда или упрощения налогового законодательства); в-четвертых, увеличение связанных с ней выгод (например, за счет увеличения объема и улучшения качества общественных благ, предоставляемых государством); в-пятых, повышение эффективности механизмов инфорсмента.

Конечно, подход, приписывающий безусловное преимущество в производительности работникам, занятым на формальных рабочих местах, является упрощением. Неявно он подразумевает, что производство в формальном и неформальном секторах ведется с использованием однотипных технологий, однотипных организационно-управленческих практик, однотипных капитальных благ. Очевидно, что в действительности это далеко не так. В более широкой теоретической перспективе следовало бы говорить не просто о более высокой и более низкой производительности формальных и неформальных работников, а о сравнительных преимуществах в производительности, которыми применительно к различным видам деятельности могут располагать как те, так и другие.

Кроме того, как мы уже отмечали в предыдущем разделе, предпочтения работников в отношении условий занятости также могут сильно отличаться: одни могут стремиться к автономии на рабочих местах, другие тяготеть к работе под чьим-либо руководством; одни могут иметь высокую степень терпимости к риску, другие – низкую; одним может больше нравиться гибкий график работы, другим – строго регламентированный и т. д. Работники могут делать выбор в пользу неформального найма просто потому, что связанные с ним неденежные преимущества превосходят в их глазах неденежные преимущества, связанные с формальным наймом.