Текст бизнес-книги "Невоенные рычаги внешней политики России. Региональные и глобальные механизмы"

Автор книги: Коллектив авторов

Раздел: Экономика, Бизнес-книги

В процессе исследования места России в мировой системе международных отношений и возможностей проведения ею своей внешней политики экономическими методами авторы исследования столкнулись с определенными ограничениями теоретического, инструментального и информационного характера.

Во-первых, ограничения состоят в том, что Россия не является в полной мере системообразующим государством в современной системе международных отношений. Наша страна занимает влиятельные позиции в военно-политической и ресурсной сферах, обладает некоторым весом в международных финансах, но не может рассматриваться как одна из «совладелиц» мировой финансово-экономической системы, на изучении которой данное исследование делает особый акцент. В связи с этим объект исследования вынужденно был разделен на две достаточно самостоятельные части, которые можно охарактеризовать как изучение политического устройства мировой экономической системы и, отдельно, как анализ места России и ее возможностей в данной системе. Соответственно использованные авторами теоретический аппарат и методология применялись в обеих частях исследования несимметричным образом. Многие закономерности и правила, описывающие взаимосвязь и взаимозависимость экономических и политических факторов во внешнеполитической стратегии ведущих государств-гегемонов, или «совладельцев» мировой финансово-экономической системы, применимы к внешней политике России лишь частично.

Во-вторых, ограничения, которые пришлось учитывать в исследовании, связаны со слабой разработанностью в России проблематики мировой политэкономии в целом. Отсутствие таких исследований объясняется прежде всего относительной новизной осознания реполитизации международной экономической сферы, вызванной соответственно коренными изменениями в структуре международных отношений в последние 15–20 лет, а также относительной инерционностью науки. В 1990-х годах, когда формировалась современная система российского высшего образования и научных исследований, шло массированное перераспределение бывших советских активов в пользу победившей западной системы, и эта ситуация воспринималась в России как печальная, но естественная, не требующая исследований и уточнений. Сегодня, в условиях усиления международной конкуренции за глобальные ресурсы и борьбы разных моделей капитализма, политика снова вернулась в мировую экономику.

Российский деловой мир и политический класс до недавнего времени рассматривал свои перспективные зарубежные планы сквозь призму принципов свободного движения капиталов и независимости экономической сферы от государства. Отечественные общественные науки также поспешили избавиться от «багажа прошлого» и с усердием неофитов утверждали тезис о невмешательстве государств в экономическую сферу. Срыв нескольких крупных наших проектов за рубежом в последние годы заставил как российские компании, так и государство пересмотреть идеологию своей работы на зарубежных рынках и в других государствах, что, в свою очередь, создало спрос на соответствующие исследования (прежде его просто не было).

В-третьих, существенным методологическим и организационным препятствием для разработки вопросов взаимосвязи мировой экономики, политики и международного бизнеса (деятельности международных компаний) стала разобщенность научных дисциплин, которые должны были бы этими вопросами заниматься: мировой экономики, международных отношений и международного бизнеса. Эти дисциплины представлены разными академическими сообществами, не владеющими методологиями и инструментарием друг друга, разными научными журналами и конференциями и практически не контактируют между собой. Лишь в последнее время в отечественной науке стали появляться единичные исследования, рассматривающие внешнеполитические и внешнеэкономические интересы России в комплексе.

Наконец, анализ роли и перспектив отдельных стран в мировой политэкономической литературе в целом сконцентрирован на странах-лидерах (гегемонах). Вопрос о том, что какие-то страны могут иметь собственные интересы, отличные от интересов системы в целом, в литературе практически не ставился. Подробно исследовались вопросы встраивания новых государств в существующую систему, но в случае с Россией эти работы мало чем могут помочь.

В-четвертых, ограничениями, повлиявшими на методы и спектр проведения исследования, стали проблемы информационного плана. В отличие от практики многих зарубежных стран, вопросы гармонизации внешнеполитической и внешнеэкономической линий в России слабо кодифицированы, непрозрачны и малодоступны исследователям. Нередко бывает трудно отделить государственные интересы от групповых, политические приоритеты от решений, пролоббированных деловыми кругами. Весьма непрозрачной остается информация о деятельности государства по таким вопросам, как санкции, кредитование зарубежных государств, энергетическая политика.

В связи с вышеизложенным первая, теоретическая, часть исследования отталкивается от анализа взаимодействия политической и экономической сферы международных отношений на примере Соединенных Штатов (отдельные моменты также рассматриваются на примере Европейского Союза). Такой выбор объекта для исследования сделан потому, что США наилучшим образом соответствуют критериям настоящего исследования. Соединенные Штаты являются самой большой экономикой мира, они создали и во многом продолжают контролировать мировую финансовую систему, чаще всех других стран используют экономические инструменты в своей внешней политике. Кроме того, они воспринимают такие инструменты как естественные, тщательно кодифицировали их в своем законодательстве и разработали детальный механизм их применения.

Выявив основные закономерности построения и функционирования политической и экономической сфер современной системы международных отношений, исследование обращается к собственно российской проблематике и анализирует потенциал экономического аспекта отечественной внешней политики по сравнению с устоявшимися образцами. При этом данное исследование является лишь этапом на пути построения как новой дисциплины (мировой политической экономии), так и собственно работы по новой и неизученной в нашей стране теме экономического инструментария внешней политики России.

Глава 2
Мировая политико-экономическая система, ее архитектура и налагаемые ею ограничения

Основным фактором, определяющим специфику внешнеэкономических связей современного государства и их взаимоотношений с другими направлениями государственной деятельности, является их двойственный характер. Экономические взаимоотношения – один из видов связей между странами и поэтому носят подчиненный характер по отношению к вопросам общеполитического характера и политике обеспечения национальной безопасности. Вместе с тем внешнеэкономические связи находятся под воздействием факторов глобального характера и в значительной степени зависят от процессов, происходящих в масштабах всей мировой экономики. Выстраивается система взаимодействия экономики и политики на глобальном уровне.

Кроме того, внешнеэкономические связи играют значительную роль в поддержании и развитии национальной экономики страны, темпах достижения ею поставленных целей и приоритетов внутреннего развития. Это также является заметным ограничителем возможностей использования внешнеэкономических связей и рычагов для достижения целей и задач в сфере международной политики и безопасности.

В связи с этим можно выделить два ключевых направления, на которых внешнеэкономические связи могут играть важную роль в достижении внешнеполитических целей и задач. Во-первых, качество подобных связей и адекватность их содержательного наполнения требованиям мировой экономической конъюнктуры становится важным фактором, определяющим место страны в мире, степень ее влияния на обсуждение и решение важнейших вопросов глобальной повестки. Во-вторых, достижение высокой степени экономической взаимозависимости с тем или иным партнером позволяет оказывать влияние на его позицию по важным для страны вопросам политических отношений. Экономическая дипломатия становится важной и органичной частью национальной внешней политики в целом.

Кроме того, необходимо принимать во внимание проблему несогласованности систем внешнеполитических и внешнеэкономических связей государства, которую можно наблюдать на уровне межведомственного взаимодействия. В наиболее экстремальных своих проявлениях данная проблема может вести к формированию несвязанных между собой приоритетов и к конфликту интересов различных ведомств. И наконец, определенную трудность представляет собой задача сочетания экономического прагматизма и политических целей.

Традиционно, по крайней мере до начала XX в., внешняя политика и внешнеэкономические связи рассматривались как области деятельности, существующие не только в отличающихся и смежных, но принципиально разных и даже не пересекающихся плоскостях. На протяжении большей части человеческой истории считалось, что внешняя политика империй, великих и малых держав руководствовалась факторами, имеющими мало или как минимум незначительное отношение к таким целям, как обеспечение экономического развития и повышение жизненного уровня населения. Последние, в принципе, не находились на вершине повесток дня европейских и азиатских монархий и феодальных республик.

Действительно, в своей внешней политике большинство стран вплоть до Новейшего времени руководствовались соображениями безопасности (главным образом, военной) и территориальной экспансии (при этом одно обеспечивалось за счет другого), а также престижа, распространения своей религии, необходимости обеспечения баланса сил (опять-таки ради собственной безопасности) и т.д.

Однако уже в период Средневековья в достаточном количестве появились примеры, доказывающие, что данное утверждение как минимум не абсолютно. Многие влиятельные игроки европейской политики Средних веков руководствовались в своей внешней политике в первую очередь экономическими, главным образом торговыми, а затем уже всеми прочими соображениями и интересами. Это в полной мере относится к таким государствам, как Новгородская, Венецианская и Генуэзская республики, германские «свободные города», формально входившие в состав Священной Римской империи, но на деле проводившие независимую политику, причем координировавшуюся в рамках Ганзейского союза, к которому относились далеко не только вассалы германских императоров.

Для всех этих «игроков» именно экономическая мощь, приобретаемая за счет торговли и контроля над торговыми путями, а не территориальная экспансия, составляла основу и сердцевину военно-политического усиления. Скажем, Венеция в течение нескольких веков играла весьма заметную роль в европейской политике и, несомненно, была одним из влиятельнейших «игроков». Однако политики последовательных территориальных захватов она не вела.

Позднее, уже в период Нового времени и существования суверенных государств, сходную политику стала проводить Англия. Торговля и контроль над торговыми путями стали основой британского экономического и политического усиления. Соответственно, одной из магистральных целей внешней политики Лондона стало поддержание мощного военно-морского флота для обеспечения своего доминирования на море и посредством этого безопасности своих торговых коммуникаций. Однако, в отличие от средневековых торговых республик типа Венеции, британское экономическое усиление сочеталось с территориальной экспансией и созданием огромной колониальной империи. Тем не менее, главным содержанием колониальной политики Лондона была торговля и эксплуатация экономических ресурсов колоний. В период, когда поддержание колоний стало экономически невыгодным, поскольку требовало бо́льших затрат, нежели приносило прибыли, британская колониальная империя распалась.

В еще большей степени была и остается подчинена экономическим соображениям внешняя политика другого суверенного и современного государства – США, особенно их политика за пределами американского континента. В рамках общей изоляционистской доктрины, доминировавшей во внешней политике Вашингтона вплоть до начала XX в., единственную политику, которую США проводили за пределами собственно Америки (здесь главным направлением была перманентная территориальная экспансия), по сути, была торговая политика.

Даже когда США вырвались по итогам испано-американской войны 1898 г. в «большую» мировую политику и стали проводить явно империалистическую внешнюю политику далеко за пределами американского континента, эта политика по-прежнему руководствовалась в первую очередь экономическими соображениями. В частности, «экономизм» американской политики начала XX в. заключался в том, что США не пытались (в отличие, скажем, от Германии, которая тоже запоздала к разделу колониального пирога) завоевать себе колонии или надолго оставаться в латиноамериканских странах, куда они совершали регулярные интервенции. Скорее, американская неоколониальная политика ставила перед собой цель установить контроль над главными опорными точками мировой торговли, контролировать главные центры пересечения мировых торговых путей, тем самым бросая вызов Великобритании как главной мировой торговой державе.

Таким образом, даже до начала и тем более второй половины XX в. в истории можно найти немало примеров того, что внешняя политика государств и соответственно мировая политика как их совокупность не жили своей собственной автономной жизнью, а испытывали на себе серьезное, подчас определяющее, воздействие экономических факторов. Тем не менее, вплоть до 60–70-х годов XX в. западная наука о международных отношениях, начавшая формироваться в качестве отдельной дисциплины после Второй мировой войны, влияние экономики и внешнеэкономических связей на внешнюю политику, а следовательно на мировую политику, не учитывала. Так, на основе изучения истории внешних политик европейских империй с Вестфальского договора (1648), положившего начало эпохе суверенных государств, до конца Второй мировой войны в США была создана первая за всю историю развития общественных наук теория, объяснявшая природу и философию международных отношений, – теория политического реализма.

Согласно этой теории, доминировавшей в науке о международных отношениях (и собственно составлявшей ее) на протяжении как минимум двух-трех десятилетий и остающейся одной из наиболее популярных по сей день, государства в своей внешней политике руководствуются исключительно рациональными национальными интересами, понимаемыми в категориях силы (power) и престижа. Сила же, хотя одним из ее компонентов, как указывал создатель данной теории американский ученый Ганс Моргентау[22]22
  См.: Morgenthau H. Politics Among Nations: The Struggle for Power and Peace. N.Y., 1978.


[Закрыть], является экономика, прежде всего определяется согласно классической школе политического реализма военной мощью государства. Таким образом, указывают последователи классического реализма, внешняя политика всех государств нацелена на максимизацию своей силы – собственное (в первую очередь военное) усиление и укрепление своего международного престижа (авторитета). Экономика и внешнеэкономические связи затрагивались в данной теории лишь косвенно и в целом не рассматривались как нечто серьезно влияющее на внешнюю и мировую политику.

Недостаток учета экономических факторов в анализе внешней и мировой политики с лихвой компенсировался в конце XX в. Уже с конца XIX – начала XX в. стали развиваться теории, которые не только учитывали, но даже гипертрофировали воздействие экономики на политику. В первую очередь, это был марксизм, в соответствии с которым политическая структура общества и государства (так называемая надстройка) полностью определяется природой экономических отношений (так называемый базис), характером отношений труда и капитала. По образному выражению российского классика данного течения В.И. Ленина, политика является «концентрированным выражением экономики». Однако данные воззрения вплоть до начала XX в. ограничивались преимущественно внутренней политикой и не распространялись на сферу международных отношений.

В полной мере такое распространение произошло уже после Октябрьской революции 1917 г. и образования СССР, когда со временем была выработана так называемая марксистско-ленинская доктрина о международных отношениях. В соответствии с ней международные отношения есть продолжение классовой борьбы на глобальном уровне. В связи с этим мировая политика в представлении марксистов представлялась ареной противостояния капиталистических и социалистических стран. Последние, в частности, руководствовались в своей внешней политике интересами классовой борьбы и поддерживали революционные движения там, где они возникали. Параллельно в странах Запада, в том числе в США, развивалось собственное направление марксизма как одной из теоретических школ, дававших научное объяснение международных отношений и мировой политики, получившее название «неомарксизм». Его родоначальником считается Иммануил Валлерстайн[23]23
  См.: Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире / пер с англ. П.М. Кудюкина; под общ. ред. Б.Ю. Кагарлицкого. СПб.: Университетская книга, 2001; Он же. Миросистемный анализ: Введение / пер. Н. Тюкиной. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2006.


[Закрыть], создавший концепцию «мир-системы». По мнению неомарксистов, международные отношения определяются структурой данной «мир-системы», а именно взаимоотношением ее центра, периферии и полупериферии. Выделение этих частей международной системы происходит прежде всего по экономическим критериям (экономическая развитость, место в международном разделении труда, влияние на международные экономические процессы и т.д.). Внешняя же политика отдельных государств, указывают неомарксисты, во многом определяется тем положением, которое то или иное государство занимает в «мир-системе», и его принадлежностью к той или иной ее части.

Как и теория политического реализма, марксизм и неомарксизм показывают и объясняют многие важные и даже центральные факторы, определяющие внешнюю политику и международные отношения, давая более-менее целостную картину мира. Однако, несмотря на логичность и завершенность реалистических и марксистских концепций, ни одна из них не учитывает по крайней мере большую часть факторов, определяющих развитие внешней политики и международных отношений. Одна концепция абсолютизирует политические факторы, другая – экономические. В результате картина получается целостной, но неполной.

Попыткой преодоления данного недостатка стала концепция так называемой комплексной взаимозависимости, разработанная в 1960–1970-х годах американскими политэкономистами Робертом Кохейном и Джозефом Наем и стоящая на стыке реалистической и либеральной традиций[24]24
  См.: Keohane R.O., Nye J.S. Power and Interdependence: World Politics in Transition. Boston, 1977.


[Закрыть]. Она была призвана продемонстрировать влияние внешнеэкономических связей государства на его внешнюю политику.

Согласно данной концепции развитие торгово-экономических отношений между двумя или несколькими государствами на определенном этапе существенно трансформирует политические отношения между ними. Экономическое «количество» переходит в политическое «качество». По мере углубления и наращивания объемов экономического взаимодействия сужается спектр возможных политических решений данных государств в отношении друг друга. Кроме того, на определенном этапе, по мнению сторонников данной концепции, когда экономики названных государств становятся зависимыми друг от друга, их политическое руководство осознает, что свобода политического выбора серьезно ограничена. Это касается прежде всего политических решений негативного характера. Разрыв данных отношений, их резкое ухудшение и свертывание и тем более развязывание между такими государствами войны уже невозможно или, как минимум, маловероятно, поскольку неминуемо приведет к весьма болезненным последствиям для всех вовлеченных в ситуацию комплексной взаимозависимости.

Разумеется, данная концепция может быть применена к тем странам, которые глубоко интегрированы в мировую экономику и международное разделение труда, а также собственное экономическое развитие которых в значительной степени зависит от внешнеэкономических связей. Действительно, в последнее время, особенно в условиях глобализации мировой экономики, таких стран становится все больше и больше. Причем это относится и к развитым, и к развивающимся странам. Так, в последние несколько десятилетий неуклонно повышалась доля экспорта в ВВП большинства государств и соответственно доля торговли в мировом ВВП. С учетом того, что мировой финансовый рынок стал подлинно глобальным и не поддается контролю и управлению со стороны отдельных стран, а финансы при этом не только продолжают играть важнейшую роль в экономическом развитии государств, но приобретают все более важное значение, успешное развитие того или иного государства напрямую зависит от степени и качества его интегрированности в мировую экономику.

Динамичное экономическое развитие во второй половине XX в. таких стран, как Япония и «азиатские тигры», – большей частью заслуга их внешнеэкономических связей. Еще более выражена зависимость от внешнеэкономических связей и интеграции в мировую экономику в экономическом развитии Китая. Наконец, крупнейшая и наиболее развитая экономика мира – американская – также стала к началу XXI в. чрезвычайно зависимой от внешнеэкономических связей, особенно в финансовой сфере, подтверждением чему является постоянно растущий внешний долг США и зависимость их национальной финансовой системы от скупки иностранными государствами долларов США и обязательств американского казначейства.

Вместе с тем в мире и сегодня есть страны, степень интеграции которых в мировую экономику остается относительно низкой. Среди крупных экономик наиболее выдающимся примером является Индия, производство которой по-прежнему ориентировано в основном на внутренний рынок. Внешней массовой экспансии индийских товаров, в отличие от Китая, нет, импорт также незначителен. Инвестиционные потоки в Индию ограничиваются неразвитостью инфраструктуры, кастовым делением индийского общества и неграмотностью населения. Тем не менее наиболее передовые отрасли индийской экономики (информационные технологии, отчасти фармацевтика) являются прямым результатом внешнеэкономических связей, а именно: западными производствами на индийской территории с использованием квалифицированной дешевой местной рабочей силы.

Примеров, подтверждающих справедливость концепции комплексной взаимозависимости, в современных международных отношениях много. Одним из наиболее наглядных является ситуация, сложившаяся в американо-китайских отношениях, где существует огромное число политических, геополитических и идеологических противоречий. Обе страны соперничают за влияние в Восточной и Юго-Восточной Азии, а в последнее время распространяют его и на другие регионы мира (Африка, Средний Восток). Американские и китайские вооруженные силы прямо противостоят друг другу в Тайваньском заливе, а поддержка США Тайваня препятствует воссоединению Китая. Идеологически и ценностно Америка и Китай несовместимы, и именно КНР бросает наибольший вызов тезису об универсальности американских западных ценностей. Наконец, именно Китай может в долгосрочной перспективе стать второй сверхдержавой и тем самым бросить вызов американскому первенству в мире.

Однако имеющаяся между ними экономическая взаимозависимость существенно сужает инструментарий политики США в отношении КНР, в частности не позволяет Вашингтону проводить в отношении Пекина полноценную политику сдерживания и препятствовать его дальнейшему усилению. Экономическая взаимозависимость не позволяет Соединенным Штатам предпринимать в отношении Китая какие-либо резкие шаги и вынуждает их не только стремиться к усилению диалога и конструктивного взаимодействия с Китаем, но и содействовать усилению его статуса и роли в глобальном экономическом регулировании. Иллюстрацией этому служит политика администрации Б. Обамы в отношении Китая и ее стремление начать с КНР несколько глобальных стратегических диалогов.

В свою очередь и Китай, формально выступающий за многополярный мир и против «американского гегемонизма», на деле избегает каких-либо открытых и резких движений против США, прямого противопоставления себя американской политике. Равным образом в сфере экономики Китай, с одной стороны, на уровне риторики осторожно (и преимущественно в диалоге с незападными центрами силы, как Россия) выступает за реформу нынешнего мирового экономического порядка, но с другой – стремится сохранить нынешнюю модель экономических отношений с США, которая является одной из основ данного порядка. Взаимозависимость в сфере экономики и стремление КНР сохранить высокие темпы экономического роста, достигаемые прежде всего за счет экономического сотрудничества с США, в обозримой перспективе будет по-прежнему серьезно ограничивать ревизионистские элементы в китайской внешней и внешнеэкономической политике, а также препятствовать переходу политической и экономической конкуренции сторон в открытую конфронтацию.

Другим примером ограничений, накладываемых внешнеэкономическими связями на свободу внешнеполитического выбора, является политика США в отношении авторитарных арабских монархий Ближнего Востока. С точки зрения безопасности, а именно противодействия исламистскому радикализму и антизападному терроризму, а также исходя из идеологических соображений, США заинтересованы в улучшении качества государственного управления в этих странах и постепенной трансформации их внутриполитических режимов и идеологий. Особенно это касается Саудовской Аравии, официально поддерживающей ваххабизм, финансирующей многие радикальные исламистские организации и являющейся главным поставщиком руководителей исламистских террористических группировок.

Однако ввиду экономической взаимозависимости, а именно: заинтересованности США в бесперебойности поставок арабскими монархиями Персидского залива на рынки западных стран и недопущении новых «нефтяных шоков», они не могут позволить себе оказывать на руководство данных государств большее, чем сейчас, политическое давление. Примечательно, что, скажем, политика США в отношении Пакистана, который еще со времен холодной войны являлся важным союзником Америки, но который сегодня также недостаточно сотрудничает с Вашингтоном в борьбе с международным терроризмом и не предпринимает необходимых шагов по преодолению террористических угроз, исходящих от него самого, меняется в настоящее время во все более жесткую сторону. При этом экономической взаимозависимости между Пакистаном и США, сопоставимой с той, что связывает Америку с монархиями Персидского залива, нет.

Касательно России, наглядным примером, подтверждающим концепцию взаимозависимости, являются ее отношения с Европейским Союзом и отдельными его членами. Так, высокая степень экономической взаимозависимости между Россией и Германией позволяет сохранить преемственность двусторонних партнерских отношений и удерживает их от колебаний, связанных с такими конъюнктурными факторами, как изменение внешней среды или смена политического руководства ФРГ. Российско-германские отношения после окончания холодной войны благополучно пережили уже две смены федеральных канцлеров Германии: в 1998 г. христианского демократа Гельмута Коля сменил социал-демократ Герхард Шредер, а его, в свою очередь, в 2005 г. сменила представитель ХДС/ХСС Ангела Меркель. Оба раза часть наблюдателей предрекали ухудшение российско-германских отношений, так как и Шредер, и Меркель в ходе избирательных кампаний давали весьма критическую оценку российской внутренней и внешней политики. Однако уже вскоре становилось понятным, что, за исключением определенных элементов стилистики, радикальных перемен в отношениях не произошло.

То же произошло и осенью 2009 г., когда А. Меркель сформировала новую правящую коалицию без социал-демократов. Преобладание в новом Правительстве ФРГ, в том числе на ключевых внешнеполитических постах, представителей ХДС/ХСС, в целом занимающих в отношении России более критическую позицию, чем социал-демократы, и придерживающихся более атлантических взглядов, лишь незначительно подкорректировало детали российско-германских отношений. Ключевые области российско-германских отношений, прежде всего энергетическое партнерство, остались без изменений. Следующее Правительство ФРГ также вряд ли сможет проводить в отношении России политику, аналогичную, скажем, Швеции или Польше.

Сходные процессы протекают и в отношениях России с Италией – вторым крупнейшим ее партнером в ЕС, с которым нашу страну также связывает экономическая взаимозависимость. Когда в 2006 г. экс-глава Комиссии ЕС (отношения с которой у России весьма натянутые) Романо Проди стал премьер-министром Италии, сменив на этом посту наиболее пророссийского итальянского политика Сильвио Берлускони, какого-либо ухудшения или снижения интенсивности российско-итальянских отношений не произошло. Примечательно, что, став во главе итальянского правительства, Р. Проди начал проводить в отношении России политику, во многом противоречащую интересам и подходам Еврокомиссии, которую он до того возглавлял. В частности, это проявилось в вопросе газопровода «Южный поток», поддерживаемого Россией и Италией и не поддерживаемого Еврокомиссией. Иными словами, экономическая взаимозависимость обеспечила преемственность внешнеполитических отношений.

Что касается отношений Россия – ЕС в целом, то здесь воздействие экономической взаимозависимости на внешнеполитическую сферу проявляется несколько шире. С одной стороны, накопленный объем взаимодействия в экономике так же, как и на двустороннем межгосударственном уровне, содействует сохранению в их отношениях общей парадигмы сотрудничества и партнерства, несмотря на наличие у сторон большого и все возрастающего числа политических, геополитических и экономических противоречий, прежде всего в энергетике и на пространстве бывшего СССР. С другой стороны, превышающая 50% доля ЕС во внешнеторговом обороте России и его подавляющая доля в иностранных инвестициях в российскую экономику в последние несколько лет стали политическим инструментом в руках Комиссии и Совета ЕС по оказанию на Россию серьезного политико-дипломатического давления, нацеленного на трансформацию в выгодном для Евросоюза направлении не только российской внешней политики, но и внутрироссийского законодательства. В еще более жесткой форме данный политический инструмент используется ЕС в отношениях с Норвегией и Швейцарией, которые находятся в еще большей экономической зависимости от Европейского Союза.