Текст бизнес-книги "Невоенные рычаги внешней политики России. Региональные и глобальные механизмы"

Автор книги: Коллектив авторов

Раздел: Экономика, Бизнес-книги

Немало примеров политической обусловленности внешнеэкономических отношений существует и в действиях современной России. К ним относятся усилия Москвы по выстраиванию Таможенного союза в рамках России, Белоруссии и Казахстана и особенно в целом ее внешнеэкономическая политика в отношении Белоруссии. Данная политика проводится не столько в интересах российских компаний (в белорусском случае она чаще всего противоположна интересам российских коммерческих субъектов), сколько во имя политической цели реинтеграции хотя бы части бывшего СССР вокруг России. Длительное время экономическая политика России в отношении Украины в такой значимой сфере, как энергетика, также осуществлялась не в интересах конкретной российской газовой компании («Газпром»), а ради политической цели укрепления Киева в орбите российского политического влияния. Отказ в 2006 г. от данной стратегии и переход в энергетических отношениях с Украиной к коммерческим принципам и по сей день подвергается в России серьезной и небезосновательной критике.

Существует также значительное число примеров, показывающих ограниченность воздействия экономических факторов на внешнюю политику. Далеко не всегда развитость и масштабность торгово-экономических отношений между государствами определяет дальнейший характер их взаимодействия. Как отмечалось выше, для анализа и прогноза отношений между странами, между которыми существуют развитые торгово-экономические связи, играющие важную роль в их экономиках, была создана концепция комплексной взаимозависимости. Однако следует признать, что она показывает лишь частичную и весьма ограниченную картину отношений между экономическими и политическими факторами. Демонстрируя влияние экономики на политику, эта концепция не учитывает обратного воздействия – политики на экономику, которое, как показывает практика, велико даже в тех случаях, когда между странами существует тесное экономическое сплетение, которое, казалось бы, очень трудно разорвать.

Хрестоматийным примером невозможности дать правильный прогноз отношений между странами на основе исключительно экономических факторов является книга знаменитого английского публициста и пацифиста, лауреата Нобелевской премии мира (1933) Нормана Энджелла «Великая иллюзия» (1910)[29]29
  Norman A. The Great Illusion: A Study of the Relation of Military Power in Nations to Their Economic and Social Advantage. L., 1910.


[Закрыть]. В ней за четыре года до Первой мировой войны автор указывал на крайнюю нежелательность и даже невозможность с точки зрения здравого смысла войны между Великобританией и Германией ввиду существовавшей между ними экономической взаимозависимости (которая на начало XX в. действительно была весьма масштабной). Великой иллюзией Энджелл назвал бытовавшее тогда мнение о способности победителя экономически обогатиться за счет проигравшего. Опять-таки с учетом экономической взаимозависимости между потенциальными противниками он указывал, что колоссальный экономический удар будет нанесен непременно по обеим сторонам. Несмотря на то что, по сути, теоретические утверждения автора о негативных экономических последствиях войны как для побежденных, так и для победителей были правильными, перекрестная экономическая взаимозависимость между европейскими империями начала XX в., в том числе между Германией и Великобританией, не смогла предотвратить Первую мировую войну.

Более современным примером однобокости концепции комплексной взаимозависимости применительно к анализу отношений между странами с развитыми торгово-экономическими связями, являются отношения между странами Балтии и Россией в начале 1990-х годов. К концу 1980-х годов между ними, особенно у балтийских республик, существовала колоссальная экономическая взаимозависимость. На РСФСР приходилось около 90% товарооборота Эстонии, Латвии и Литвы. За исключением Литовской республики зависимость стран Балтии от России в энергетике была 100%-ной. Казалось бы, данная реальность должна была, исходя из концепции комплексной взаимозависимости, соответствующим образом предопределить внешнюю политику балтийских государств и стимулировать дальнейшее развитие или, по крайней мере, поддержание на имевшемся уровне торгово-экономического сотрудничества. Однако странами Балтии был взят прямо противоположный курс – враждебная в отношении России внешняя политика, выстраивание собственной идентичности на основе противопоставления России и всему русскому и, наконец, максимальное сокращение экономического взаимодействия. Причины этого носили всецело политический характер. Экономическая реальность противоречила политическим устремлениям и политической идеологии новых политических элит прибалтийских республик, и в конце концов экономика была вынуждена уступить. Уже к середине 1990-х годов на Россию приходилось не более 30% товарооборота Эстонии и Латвии, и даже меньшая доля Литвы. За исключением транзита российских энергоносителей экономики балтийских республик по исключительно политическим причинам были переориентированы на Запад.

Наконец, нынешние отношения России с некоторыми странами – членами ЕС, другими европейскими государствами и Евросоюзом в целом также являются наглядным свидетельством неспособности экономических факторов всецело определять не только внешнюю политику государств, но и даже дальнейшее развитие внешнеэкономических отношений между ними. Сравним, например, отношения России с Германией и Италией, с одной стороны, и Польшей и Украиной, с другой. И с той и с другой группой стран у России, вне всякого сомнения, существует экономическая взаимозависимость. При этом российско-польские и тем более российско-украинские экономические отношения имеют гораздо более глубинную основу, чем, скажем, торгово-экономическое взаимодействие между Россией и Италией. Однако политические и экономические выводы, которые и Россия, и указанные страны делают из этой взаимозависимости, сама оценка этой взаимозависимости и, наконец, ее воздействие на внешнеполитические отношения принципиальным образом отличаются.

В случае с Германией и Италией данная взаимозависимость – фактор, способствующий дальнейшей интенсификации их торгово-экономических отношений с Россией, запуску новых проектов в экономической сфере, а также укрепляющий их политическое партнерство и удерживающий стороны от каких-либо резких политических шагов в отношении друг друга. Действительно, Германия и Италия, будучи крупнейшими торгово-экономическими партнерами России в ЕС, одновременно являются ее важнейшими политическими партнерами. Иными словами, отношения развиваются в полном соответствии с концепцией комплексной взаимозависимости. Сама же подобная взаимозависимость рассматривается политическими элитами трех стран как явление всецело позитивное.

Даже если отдельные политические деятели консервативной направленности (прежде всего в Германии) время от времени спекулируют так называемой энергетической зависимостью от России и целесообразностью ее ослабить, то, приходя к власти, они, как правило, отказываются от этих воззрений и проводят политику, нацеленную на дальнейшее укрепление отношений с Россией. Давление со стороны немецкого бизнеса и его лоббистских представителей, которые заинтересованы в усилении экономического сотрудничества с Россией, в конечном счете, берет верх. Пример тому – поддержка нынешним канцлером ФРГ А. Меркель запущенного при ее предшественнике Г. Шредере проекта «Северный поток», а также проекта приобретения Сбербанком России значительной доли немецкого концерна Opel, несмотря на то что первоначально она занимала в отношении нашей страны весьма критическую позицию.

В случае же с Украиной и Польшей ситуация практически зеркально противоположная. Существующая между ними и Россией экономическая взаимозависимость трактуется сторонами исключительно негативно, вплоть до того, что она объявляется угрозой безопасности этих стран, и все предпринимают целесообразные шаги, нацеленные на ее снижение. Россия ведет против польских товаров периодические «торговые войны» (например, «мясная война» 2005–2007 гг.) и стремится в перспективе ограничить (по возможности) транзит своих энергоносителей по территории Польши. Проекты «Северный поток» и «Южный поток», являющиеся главнейшими приоритетами энергетической политики России, прямо нацелены на сокращение российского энерготранзита по украинской территории, тем самым снижая экономическую взаимозависимость двух стран. Разрушаются кооперационные связи между предприятиями России и Украины, например, в авиастроении.

Со своей стороны Украина препятствует участию российских компаний в приватизации украинских предприятий, о чем, в частности, прямо заявил в августе 2009 г. Президент РФ Д.А. Медведев, а также периодически муссирует тему энергетической зависимости от России и необходимости ее снижения. Так, Киев время от времени предлагает проекты проходящих по украинской территории, но в обход России газо– и нефтепроводов («Белый поток», «Одесса – Броды – Гданьск»), призванных соединить рынки ЕС с каспийскими энергоресурсами. В середине же августа 2009 г. один из главных претендентов на президентский пост в Украине на предстоящих в январе 2010 г. выборах – премьер-министр страны Ю.В. Тимошенко – заявила, что одним из главных приоритетов ее правительства будет снижение энергетической зависимости от России, в том числе путем развития атомной энергетики. В Польше так называемая энергетическая зависимость от России тоже рассматривается как одна из главных угроз ее национальной безопасности. Часто озвучиваются проекты закупки энергоносителей не у России, а у стран Западной Европы или же у таких энергоэкспортеров, как Норвегия, Нигерия, Венесуэла, страны Персидского залива и т.д.

Политические отношения между Россией, с одной стороны, и Польшей и Украиной, с другой, также, несмотря на экономическую взаимозависимость, остаются крайне холодными, если не сказать враждебными. Варшава является одним из принципиальных оппонентов России в НАТО и ЕС и проводит политику на максимальное дистанцирование нашей страны от европейских дел при параллельном оттягивании от нее стран СНГ, в первую очередь Украины. Внешнеполитический курс современного Киева, как опять-таки откровенно заявил в августе 2009 г. Президент РФ Д. Медведев, также носит антироссийский характер. Примеры – курс на вступление в НАТО, проблема Черноморского флота, поддержка режима М. Саакашвили, энергетические отношения с ЕС и т.д. При этом после ухода с поста В.А. Ющенко внешняя политика Украины радикальным образом не изменилась. Как указала еще в августе 2009 г. премьер-министр страны Ю.В. Тимошенко, при ее руководстве базовые направления украинкой политики, в том числе так называемый европейский и евро-атлантический выбор, останутся без изменений. Наконец, сама Россия проводит весьма прохладный внешнеполитический курс в отношении как Киева, так и Варшавы.

Оба примера свидетельствуют о том, что и в первом, и по втором случае экономические факторы не играют решающей роли и, что самое главное, экономические взаимоотношения не развиваются самостоятельно, как бы отдельно от отношений политических. В отношениях России и с Германией и Италией, и с Польшей и Украиной имеет место сочетание экономических и политических факторов. При этом именно последние оказывают превалирующее значение на развитие как политического, так и торгово-экономического взаимодействия. Именно от политического решения руководства государства зависит, какую оценку получит существующая экономическая взаимозависимость – позитивную или негативную, а также будет ли эта взаимозависимость увеличиваться или сокращаться.

Приведенные примеры показывают, что политические отношения и приоритеты могут быть не только самостоятельны от экономических, но и приобретать над ними приоритет, выступая детерминантом развития отношений как в политике, так и в экономике. Факт существования экономической взаимозависимости оказывает влияние на развитие политических и экономических отношений между государствами, но не определяет их развитие. В случае, если политические факторы благоприятствуют развитию экономического сотрудничества, уже накопленный экономический потенциал, экономическая взаимозависимость способствуют дальнейшей интенсификации этого сотрудничества. Оно развивается быстрее и успешнее, чем развивалось бы в случае, если бы факта экономической взаимозависимости не было. Если же политические факторы, напротив, говорят о целесообразности минимизации отношений с тем или иным государством, об оказании на него негативного воздействия, экономическая взаимозависимость выступает в роли своего рода «смягчающей подушки», которая предотвращает принятие в отношении данного государства каких-либо радикальных шагов и делает процесс минимизации сотрудничества более мягким и постепенным.

Несмотря на масштабное влияние, оказываемое неэкономическими, прежде всего политическими, факторами на развитие внешнеэкономических связей и мировой экономики, в науке все еще преобладает экономоцентричная традиция, сводящая их логику к коммерческим факторам. На сегодняшний день в экономических и, надо сказать, политических науках отсутствует научная теория, которая давала бы целостную и всеобъемлющую картину внешнеэкономических связей и мировой экономики, учитывающую как экономические, так и все многообразие политических факторов, оказывающих влияние на их развитие.

Из существующих в современной науке направлений в наибольшей степени воздействие политических факторов на экономику показывает так называемая концепция секьюритизации (securitization), разработанная копенгагенской школой и относящаяся к теории международных отношений[30]30
  Не следует путать понятие «секьюритизация», разработанное копенгагенской школой и относящееся к политическим наукам, и понятие «секьюритизация», существующее в сфере финансов и означающее замену нерыночных займов и/или потоков наличности на ценные бумаги, свободно обращающиеся на рынках капиталов.


[Закрыть]. Согласно данной концепции разработанной классиками названной школы Барри Бузаном и Оле Вэвером[31]31
  Buzan B., Waever O., Wilde J. Security: a New Framework for Analysis. L., 1998.


[Закрыть], если какая-либо проблема или сфера жизнедеятельности, в том числе внешнеэкономические связи или даже часть этих связей, начинают рассматриваться сквозь призму безопасности и становятся частью общего дискурса безопасности, то их характер, логика развития и восприятие государством в корне изменяется. Данная проблема или сфера жизнедеятельности начинает рассматриваться прежде всего сквозь призму отсутствия или наличия в ней угроз безопасности, а также путей их преодоления, другие же составляющие этой проблемы (например, коммерческая выгода или экономическая эффективность) отходят на второй план. Кроме того, качественно меняется их приоритетность. Если та или иная проблема секьюритизируется, то она, возможно, из разряда второстепенных сразу превращается в наивысший приоритет, приобретает характер экзистенциальной угрозы и начинает требовать неотложных мер, пусть даже в ущерб другим сферам жизнедеятельности и проблемам. Иными словами, данная сфера перестает жить своей естественной и исконной жизнью, а начинает жить и развиваться по законам безопасности. Отсюда в русскоязычной научной литературе термин «секьюритизация» часто переводится как «обезопаснивание».

При этом Бузан и Вэвер указывали на опасность чрезмерной секьюритизации, т.е. восприятия все большего числа проблем и областей сквозь призму безопасности и придавания тем самым им высшей приоритетности среди задач и целей государства. По мнению приверженцев копенгагенской школы, подобное «расползание безопасности» серьезно размывает сам предмет безопасности, делает его практически универсальным, а следовательно, нечетким и почти что ненаучным. Кроме того, секьюритизация серьезно распыляет внимание и деятельность государства. Пытаясь сосредоточиться на сотне наиболее приоритетных проблем и областей, государство в итоге не справляется ни с одной из них. Наконец, секьюритизация неизменно означает переход той или иной проблемы из частной и общественной сферы в область деятельности государства, т.е. в любом случае включает огосударствление. В ряде случаев это чрезмерно раздувает масштабы государственного вмешательства, что создает угрозы как либеральной экономике, так и демократической политической системе. Огосударствление той или иной сферы также часто негативно сказывается на ее эффективности. Вместе с тем Бузан и Вэвер признавали, что секьюритизация является объективным и набирающим силу процессом, включающим, таким образом, и внутригосударственную, и международную сферы.

На сегодняшний день теория секьюритизации нашла свое широкое применение в политике, мировоззрении и даже официальных доктринах многих государств, в том числе США, России, стран – членов ЕС и Евросоюза в целом. Ее отражением и подтверждением служит то, что все эти страны рассматривают все большее число областей и проблем сквозь призму безопасности, а именно такие сферы, как экономика, энергетика, продовольствие, информация и т.д. Многими странами, в том числе Россией, выработаны и приняты многочисленные доктринальные и программные документы, например Концепция экономической безопасности, Концепция продовольственной безопасности, Концепция информационной безопасности и т.д. Политика государств ЕС и Евросоюза в целом во многом определяется понятием «энергетическая безопасность», получившим также широкое распространение на международном уровне, подтверждением чему стали решения саммита «Большой восьмерки» в Санкт-Петербурге в 2006 г.

Принятие названных документов фактически означает, что все перечисленные выше сферы, по крайней мере на декларативном уровне, выведены из их исконных областей, переведены в область безопасности и соответственно включены в сферу государственной политики. Главной задачей всех секьюритизированных областей становится выживание государства и максимизация его силы. Именно эта политическая задача начинает определять развитие всех сфер жизнедеятельности, включенных в орбиту безопасности. Так, с учетом официально принятого понятия «экономическая безопасность» говорить о том, что развитие экономики, в том числе внешнеэкономических связей, подчиняется преимущественно рыночным и коммерческим факторам, уже не приходится. Все иные соображения, кроме обеспечения выживания государства и его усиления, игнорируются, приносятся в жертву этой главной цели или трансформируются так, чтобы содействовать ее реализации.

Мировая финансово-экономическая система не возникает сама по себе. Тезис о том, что многочисленные ее участники, прежде всего государства, руководствуются рациональными интересами и могут договориться о сбалансированной, устраивающей всех системе, несостоятелен. Международные отношения в целом обладают хаотической природой, ее участники-государства стремятся к реализации собственных интересов, конкурирующих с интересами других участников. Государства борются за влияние и престиж, в том числе и в финансово-торговой сфере. Поэтому единая политико-экономическая система может быть построена лишь искусственным образом, в интересах и под давление наиболее мощных государств за счет и в ущерб интересам менее мощных участников системы. Государства – создатели и «владельцы» мировой политико-экономической системы можно охарактеризовать как системообразующие государства. Такие государства формулируют правила функционирования политико-экономической системы, распространяют ее на новые территории и регионы, формируют и возглавляют институты управления ею, поддерживают, развивают и охраняют эту систему, получают основные выгоды от ее функционирования, а также несут издержки по ее поддержанию.

Другие, менее мощные государства, неспособные инициировать формирование альтернативной политико-экономический системы, либо идут по пути экономической автаркии, что в современном мире является тупиком, либо встраиваются в существующую систему, действуют по ее правилам и представляют собой ведомые государства в мировой системе.

Вывод о том, что стабильность и существование единой мировой политико-экономической системы возможны лишь при условии лидерства одной или группы держав, базируется на исторических наблюдениях. В период конца XIX – середины XX вв. наблюдалась жесткая корреляция между мировой гегемонией одной из великих держав и периодом стабильности в мировых экономических отношениях. В начале этого периода лидером выступала Великобритания, а в мире процветал Pax Britannica, основанный на британском фунте, «золотом стандарте», стратегической мощи английского флота и совокупной экономике Британской империи (метрополия + колонии). После подписания Бреттон-Вудских соглашений была создана новая мировая валютно-финансовая система, основанная на долларе как мировой валюте, американской экономической мощи и военно-политическом лидерстве, а также на широкой программе американской помощи восстановлению экономики Западной Европы и Японии («плане Маршалла») в западном полушарии. Системообразующим государством в новой системе (мировым гегемоном) выступали Соединенные Штаты, а вокруг них сформировался Pax Americana. Чуть позже, с начала 1970-х годов, когда экономика Европы и Японии восстановилась, финансово-экономическая система была модифицирована и получила в литературе название «Бреттон-Вудс II». В этой системе были отменены золотообменный стандарт американского доллара, а на смену политики фиксированного курса европейских и японской валют по отношению к доллару пришли плавающие курсы. Ведущие страны Западной Европы (прежде всего Великобритания, Франция и Германия), а также Япония присоединились к процессу управления мировой валютно-финансовой системой, одновременно став системообразующими странами и сформировав пул по управлению системой. При этом общее лидерство было сохранено за Соединенными Штатами. Такая система существует и по сей день. Следует отметить, что допуск европейцев и японцев в элитный «клуб» был осуществлен в условиях противостояния двух мировых систем, требовавшего укрепления солидарности ведущих держав Запада перед «советской угрозой». Можно предположить, что в отсутствие советского фактора США были бы гораздо менее склонны сотрудничать с Европой и Японией в политической и экономической сферах, а эволюция мировой системы шла бы другим путем.

Тезис о необходимости формирования некоего ядра, представленного одной или несколькими странами, для формирования и поддержания мировой политико-экономической системы имеет множество подтверждений от обратного. В качестве доказательства можно привести, например, период между Первой и Второй мировыми войнами, когда признанного мирового лидера не существовало: Великобритания уже не способна была выполнять эту роль, а Соединенные Штаты еще не были к ней готовы политически. Этот период в мировой экономике характеризовался экономическим кризисом, ростом протекционизма и снижением объемов мировой торговли и инвестиций, что вкупе с другими факторами привело к новой мировой войне.

Какие факторы являются необходимыми (но не обязательно достаточными) для выполнения государством системообразующих функций в мировой политико-экономической системе? При попытке ответить на этот вопрос приходится обращаться к историческим прецедентам, так как классические научные методы в данном анализе неприменимы: невозможно ни поставить эксперимент, ни применить статистические методы. Примеры Pax Britannica и Pax Americana позволяют выделить следующие условия превращения державы в системообразующую.

Держава, претендующая на статус и роль системообразующей, должна обладать способностью навязывать новые правила другим государствам, иметь политическую волю для проведения такой политики и, главное, предлагать вариант такой мировой системы, которая будет восприниматься другими государствами как взаимовыгодная или хотя бы достаточно выгодная.

Способность навязывать свои правила игры другим государствам определяется военно-политическим, экономическим и технологическим потенциалом страны, а именно:

• системообразующему государству (гегемону) необходимо наличие крупной растущей экономики (на начальном этапе формирования системы) при главенствующей роли промышленного производства и международной торговли. ВВП США составлял 35% мирового в 1945 г.[32]32
  Chase-Dunn С. Social Evolution and the Future of World Society // Journal of World-System Research. 2005. Vol. 11. No. 2. Р. 176.


[Закрыть], ВВП Британской империи на пике ее экономического могущества в 1870 г. – 22,3% мирового[33]33
  Maddison A. Contours of the World Economy 1-2030 A.D. // Essays in Macro-Economic History. Oxford, 2007.


[Закрыть];

• системообразующее государство должно обладать возможностью проецировать свою военную мощь на мировое сообщество. Основную роль в проецировании силы играют мобильные виды вооруженных сил, прежде всего флот. Существенную роль сегодня также играют авиация и военно-космические силы. Так, в 1905 г., на излете могущества Великобритании как мировой державы, королевские ВМС превосходили по мощи два следующих по размеру иностранных флота. Сегодня ВМС США превосходят по совокупному тоннажу кораблей следующие по размеру 13 флотов мира[34]34
  Gates R.M. A Balanced Strategy: Reprogramming the Pentagon for a New Age // Foreign Affairs. 2009. Vol. 88. Р. 28–40.


[Закрыть];

• наконец, системообразующее государство должно занимать лидирующие позиции в важном секторе экономики (например, в банковском деле) и обладать технологическими преимуществами, быть лидером в процессе создания научного знания и превращения его в коммерческие продукты.

Перечисленные выше факторы определяют материальную сторону потенциала государства, претендующего на роль системообразующего. Однако этих предпосылок недостаточно, необходима политическая воля правящего класса, осознание им национального интереса, состоящего в формировании и управлении мировой политико-экономической системой, а также решимость проводить эту политику. Корни политической решимости государства-гегемона лежат в структуре организации его общества, глобальном видении национальными предпринимателями, политиками и народом в целом своих интересов вне национальных границ и представленности этих интересов в органах управления государством.

Вместе с тем материальный и политический потенциалы, необходимые для продвижения новой мировой политико-экономической системы, будут обречены на неудачу, если предлагаемая система не будет восприниматься остальными участниками международных отношений достаточно выгодной. Предлагаемая система не только может предусматривать (и предусматривает) для государства-инициатора дополнительные выгоды, но и должна обладать общей ценностью, представлять собой некое международное общественное благо и видеться остальным участникам международных отношений достаточно справедливой.

Следует отметить еще один момент. Смена мировых политико-экономических систем во многом аналогична политической революции, а следовательно, может происходить лишь при определенных условиях. Важнейшим условием смены мировой политико-экономической системы является ослабление предшествующей, нарастающая неспособность старых системообразующих держав эффективно ею управлять и предоставлять участникам международных отношений качественные общественные блага (позиция неолибералов). Можно представить себе и другую ситуацию, когда системообразующее государство начинает терять интерес к поддержанию существующей системы, так как затраты на ее поддержание превосходят выгоды, которые оно получает от ее функционирования (позиция неореалистов).

В связи с этим встает вопрос о возможности изменения мировой политико-экономической системы и приходе «к власти» новых системообразующих государств. Могут ли такие изменения происходить? История мировой экономики и политики утверждает, что в прошлом подобные «революции» происходили неоднократно и что по мере исчерпания системообразующих государством своих относительных преимуществ и ослабления существующей системы ему бросает вызов новый претендент на статус и роль державы-гегемона. Некоторые специалисты приводят в качестве характерных следующие периоды экономической истории[35]35
  См.: Chase-Dunn С. Social Evolution and the Future of World Society // Journal of World-System Research. 2005. Vol. 11. No. 2.


[Закрыть]:

• Голландия – гегемон в период с 1580 по 1688 г. (с момента заключения в 1579 г. Утрехтского договора об образовании Голландской Республики и до воцарения в Англии Вильгельма Оранского). Голландская гегемония основывается на контроле над международным кредитом. Ее основной конкурент – Англия;

• Великобритания – гегемон в период с 1688 по 1792 г. (от Славной революции до наполеоновских войн). Гегемония основана на британском производстве текстиля и контроле над морскими торговыми путями. Ее основной конкурент – Франция;

• Великобритания – гегемон в период с 1815 по 1914 г. (от Венского конгресса, т.е. окончания наполеоновских войн, до начала Первой мировой войны). Гегемония основана на лидирующих позициях в промышленном производстве, эффективной сети железных дорог и контроле над морскими коммуникациями. Ее основной конкурент – Германия.

В качестве примеров возникновения подобных ситуаций можно привести и другие исторические факты. Можно также предположить, что сегодняшний мировой валютно-финансовый кризис свидетельствует о начале ослабления существующей политико-экономической системы, гегемоном в которой выступают США совместно с крупными европейскими странами и Японией.

Как показывают приведенные выше примеры, мировые системы зарождаются, развиваются, слабеют и уступают место новым системам. Этот процесс в значительной мере совпадает с процессом становления, развития и увядания мировых держав-лидеров[36]36
  См.: Kennedy P. The Rise and Fall of the Great Powers. N.Y., 1987.


[Закрыть], но не полностью ему параллелен. Мировые системы живут в какой-то мере независимой жизнью и могут существовать еще некоторое время после того, как основавшая их держава (группа держав) уже прошла пик своего могущества. Какие механизмы продолжают поддерживать функционирование мировой системы после того, как основавшая ее системообразующая держава уже не может (или не хочет) продолжать активно ее поддерживать и управлять ею?

Такие механизмы получили название режимов. Режимы являются комплексом норм, правил, институтов и опыта, определяющими ожидания государств в той или иной ситуации. Иными словами, режимы можно описать как устоявшиеся, институционализированные представления государств о том, как следует поступать в той или иной ситуации. Подобные представления формируются конкретной мировой системой через многочисленные механизмы и обладают собственной инерцией. Эта инерция и позволяет мировой системе продолжать функционировать еще долго после того, как системообразующая держава уже отошла от управления ею.

Обсуждая проблему лидерства в мировой политико-экономической системе, не следует забывать и о вопросах, связанных с интересами ведомых стран, т.е. государств, не являющихся «совладельцами» современной мировой системы. Что они теряют? В чем ущемлены их интересы? Более детально этот вопрос будет обсуждаться ниже, в разделе, посвященном стратегиям обеспечения превосходства в современной мировой системе, но коротко на этот вопрос можно ответить так: от наличия системы ведомые государства в большинстве случаев также выигрывают экономически (хотя и меньше, чем системообразующие государства), но почти всегда проигрывают политически, теряют существенную часть своего суверенитета. Для многих современных государств потеря части суверенитета не является критической, так как они все равно не смогли бы реализовать свой суверенитет из-за относительной экономической и военной слабости. Крупные многонациональные державы при ущемлении своего суверенитета рискуют как территориальной целостностью, так и перспективами повышения престижа и влияния в мире. По этой причине крупные державы менее склонны принимать статус ведомых в мировой системе и чаще бросают вызов системообразующим государствам на глобальном и региональном уровнях.