Текст бизнес-книги "Рак подарил мне жизнь"

Автор книги: Кристина Леонова

Раздел: Здоровье, Дом и Семья

Часть вторая
“Обследования”

Так вот, в январе 2018 года, когда я отправилась к гинекологу на осмотр с мыслями, что наконец-то забеременею, и исполнится мой жизненный сценарий “долго и счастливо”, врач обнаружил кисту на правом яичнике. Сказать, что у меня сразу же возник шок? – не скажу, ибо никакого шока не было. Я знала, что киста – это: а) не смертельно и б) излечимо. Мой мозг понимал, что киста, даже если её будут удалять операбельно, и случится какое-то фиаско вплоть до удаления яичника – одно яйцо у меня останется и с одним люди тоже рожают. Так что я максимально спокойно готовилась к обходу на анализы, но в голове уже засела мысль “А вдруг?” – вдруг не смогу забеременеть, вдруг не смогу родить – что тогда? Муж меня бросит? Я останусь одна? Я стану старой девой?

Не придумав ничего лучше, я решила спросить его в лоб все свои “А вдруг?”, на что получила вполне успокаивающие ответы, хотя моя внутренняя собака-подозревака ждала подвоха. На какое-то время я решила притормозить свои мысли и решать проблемы по мере их возникновения, что давалось сложно, ибо моя природная пунктуальность не давала мне комфортно плыть по течению, мне всегда было нужно всё быстро и чётко. Но наша российская медицина меня оттормаживала и замедляла.

Когда я сдала первую кровь на анализы, и мне сказали, что результат будет готов через три – пять рабочих дней, а по факту пришлось приходить и на шестой, и на восьмой, и на четырнадцатый, и на двадцатый день… Чтобы потом поехать за результатами самой и в прямом смысле слова выплакивать их у медсестёр – меня начало подшатывать морально такое положение дел, и я всё больше и глубже впадала в состояние потерянности и безысходности. Каждый визит к врачу сопровождался разными сюрпризами: то врач внезапно ушёл в отпуск, то потеряли результаты, то очередь на четыре часа… Муж меня, конечно подбадривал, но чаще я слышала “критику” в свой адрес, мол “чё ты ноешь, чё ты орёшь? Что это изменит? Значит надо подождать, или пиши жалобы…” – легче мне от этого не становилось, и ещё больше росла обида в его адрес. Мне всё больше казалось, что он меня не понимает и не поддерживает, хотя это было не так на самом деле, но обида – слепа, она застилает глаза и разум, мешая видеть очевидную реальность.

Я не помню, как именно, когда и почему, но в какой-то момент я всё же смогла поплыть по течению – старалась смотреть на всё проще и с пофигизмом наблюдателя. Так, к примеру, я максимально комфортно и позитивно прошла крайне неприятные процедуры – гидро– и колоноскопию, которые все боятся и противятся, но об этом более подробнее я расскажу во II Главе.

В этом мне также очень помогала моя близкая подруга Катя. С ней мы дружим с детства. Уже никто из нас и не помнит, как именно получилось так, что мы с ней отделились от общей стайки всех подружек и стали больше времени проводить вместе. Но постепенно она стала для меня тем человеком, который знает всё обо мне и даже чуточку больше, а для неё таким человеком стала я. У нас с ней сформировалась какая-то особая кармическая связь, точно мы знали друг друга из прошлых жизней и были очень близки. Несмотря на разногласия в некоторых моментах, мы практически бесконфликтно решали любые вопросы и никогда не ссорились так, чтобы прям серьёзно. Мы безумно разные по отдельности, как внешне, так и характерами, интересами и предпочтениями, но стоит нам оказаться вместе, или просто созвониться, как мы превращаемся в один какой-то общий живой организм, где наши противоположности гармонично друг друга дополняют. Мы понимаем друг друга с полу интонации, даже, не то что с полуслова. Уже тогда она изучала психологию и разные методики работы с подсознанием. Поэтому, в случае новой волны нестерпимой обиды, душевной боли и прилива водопада слёз – я звонила ей и просто слушала её голос – буквально за несколько секунд паника стихала и я могла трезво соображать и действовать – словно тучи внутри меня разогнали и вышло долгожданное солнце.

За период январь – май я уже имела такой большой пакет всевозможных анализов и обследований, что любая бабушка в поликлинике позавидует! У меня были все исследования крови, мочи и кала, УЗИ брюшной полости, органов малого таза, вен нижних конечностей и молочных желёз, был МРТ и онкомаркеры. Но, ни один, ещё раз повторю – НИ ОДИН из результатов не щёлкнул в моей голове столь страшным словом “РАК”. Для меня все эти скачки от врача к врачу были не более, чем просто подготовка к лёгкой лапароскопии для удаления небольшой, ну или уже большой, кисты – так положено, вроде как и значит – так надо. Даже в клинике, куда меня направили на консультацию к онкохирургам, меня заверили, что никакой онкологии нет, что всё вполне себе обычно и просто, но раз уж я пришла именно к ним – они возьмут меня на лечение.

Всю эту ситуацию я видела и воспринимала так, как сама того хотела.

Какие-либо симптомы заболевания у меня отсутствовали. Боли, возникающие внизу живота, как правило, тянущего или ноющего характера, очень напоминали простой ПМС, или овуляцию. Единственное, что вызывало недопонимание у моего гинеколога – месячные шли на удивление регулярно и стабильно. Как раз где-то в октябре-ноябре 2017-го года я установила на мобильник приложение, помогающее отслеживать “эти дни” и каждый месяц они приходили точно в “запланированный” день, но при образовании кистозных опухолей, возможны задержки, свидетельствующие о нарушении менструального цикла. Её недопонимание прибавляло мне уверенности и спокойствия – “значит не всё так страшно!” – думала я и с чувством лёгкости плыла дальше по своему течению прямиком в неизвестность.

17 мая 2018 года я приехала на госпитализацию. Даже, поселившись в палате онкогинекологического отделения, меня не посещали мысли про то, что онкология и я это теперь как что-то такое общее – что это имеет ко мне какое-то отношение. Врачи и медсёстры в клинике вели себя позитивно и легко, мне говорили, что рака никакого нет и вообще операция плёвая, а так как она плёвая и не связана с раком – меня отложили на операцию в общей очереди, которую я ждала три недели: сперва две недели в порядке общей очереди, но за сутки до назначенной операции, точно по графику, пришли они – менструальные монстры, благодаря которым меня передвинули ещё на неделю ожидания.

Примерно в этот период, пока я лежала в ожидании своей очереди, у меня в голове сформировался следующий образ всего происходящего – снежный комок, который катится с высокой горы. С каждой секундой этот комок всё больше и больше “обрастает” снегом, становясь всё больше и опаснее. И тогда я чувствовала себя, словно я где-то у подножия той горы и с ужасом жду что же в меня в итоге прилетит… Но этот образ был где-то глубоко в моём подсознании, можно даже сказать, что “за семью печатями” и показывался он мне лишь в минуты самого большого отчаяния – крайне редко. Я не задерживала на нём своё внимание, даже отмахивалась от него с мыслями: “да не – это бред какой-то”.

Часть третья
“Моя первая операция”

Тем временем уже наступило лето, и находиться в больнице становилось всё более скучно, ибо все знакомые и друзья уже вовсю жарили шашлыки, а кто-то даже начал купаться. Всё, что я тогда очень хотела – уже поскорее пролечиться и вернуться домой.

«В нашем сквере…»

 
             В нашем сквере под окном
             Отцвели на днях тюльпаны…
             Одного мы тут все ждём:
             Что наступит день тот самый —
             Что отпустят нас домой,
             На совсем уж – без возврата.
             Вновь увидимся с роднёй,
             Кот мурчать будет мордатый…
             В нашем сквере под окном —
             Дуб раскидистый высокий,
             Каждый куст уже знаком,
             Прудик есть, хоть неглубокий.
             И в тени, под трели птиц,
             Все мечтают здесь о доме,
             Тут не видно грустных лиц —
             Лишь надеждой воздух полон.
             В нашем сквере под окном,
             Пахнет скошенной травою.
             Здесь мечтают об одном —
             Выйти полностью здоровым!
 

(28.05.2018)

Операцию я ждала не как что-то страшное и опасное, наоборот – для меня это уже стало точно долгожданное свидание! Даже принудительное клизмирование накануне не омрачало моего “предвкушения” скорейшей свободы. В назначенный день я проснулась около пяти утра и пошла в душ готовиться. Утро операции можно назвать пародией на “утро невесты” – водные процедуры, белые чулки-утяжки, заплетание волос в косу… романтика, одним словом. Во мне не было страха и тревог, даже лёгкого переживания не ощущалось, а когда вкололи сильный узбагоин, или что-то в этом роде – так вообще стало забавно смотреть на всё происходящее, точно я – героиня какого-то дешёвого российского сериала с НТВ, где сэкономили на графике и спецэффектах.

Операционная палата совсем не оправдала моих ожиданий – она была зелёного цвета с высокими потолками и большими окнами, два или три операционных стола и огромное количество всякой аппаратуры и лампочек (ну если я правильно всё помню, ибо я была уже под медицинским уколом, если вы понимаете). У меня же в голове почему-то был образ кипельно белых стен, что будет лишь один стол и лишь одна команда врачей. Видать, отложилось из зарубежных сериалов про хирургию…

Люди, точнее врачи, медсестры и медбратья не обращали на меня вообще никакого внимания – всё настолько было доведено до автоматизма, что наблюдая со стороны, я вспомнила свой офис и своих коллег утром – как мы приходим на работу, делимся какими-то новостями, подтруниваем друг над другом… Один медбрат достал торчащую из-под моей подушки карту и скинул с меня простыню, оставив меня лежать в одних чулках на каталке. Мне стало смешно от механики его движений – ни один мускул на его лице не дрогнул, когда перед ним открылось моё обнажённое стройное тело. Следом зашла полная медсестра и также – даже не глядя на меня, она накинула простыню обратно одним лишь взмахом руки.

“Спасибо” – хихикнула я. Там было очень холодно, да и не комильфо лежать в таком виде, когда рядом столько людей.

На каталке я лежала минут пятнадцать, или даже больше, пока меня не подвезли к операционному столу и не попросили перепрыгнуть с каталки на стол. Вот тут мне стало не по себе, ибо катетер, торчащий у меня из уретры, с мешком на длинном “проводе”, доставлял не столько дискомфорта, сколько неприятных мыслей о том, что он может выскочить при любом неосторожном движении, и причинить мне реальную физическую боль. Я замялась и произнесла вслух что-то вроде: ”а я думала вы сами меня переложите?”, на что получила вполне адекватный и спокойный ответ кого-то из медперсонала – “сама-сама, нам тебя обратно перекидывать, а вас сегодня много – можно спину сорвать”. И я полезла сама, максимально осторожно, точно кошка по карнизу двадцатого этажа, широко растопырив пальцы на руках и ногах и, скорее всего, с безумно выпученными глазами. Я старалась не делать никаких резких движений, и просчитать каждое действие. Оказавшись на операционном столе, очередная мысль в моей голове “я это не так себе всё представляла” вновь вызвала улыбку.

Слева от меня были какие-то непонятные аппараты и провода с датчиками, надо мной одна большая и пара маленьких ламп, холодная поверхность стола не даёт лечь расслабленно и, самое главное – я в сознании! Я всегда думала, что человек уже в отключке до того, как попадёт на операционный стол. Ко мне подошёл анестезиолог и просто положил мне на лицо маску с кислородом. Он сказал, что нужно просто глубоко дышать, а на меня накатила паника – “Чёрт! маска не плотно сидит! Чувак! А если меня не вырубит?? Может, прижмёте хотя бы?” – все эти мысли просто взрывали мне мозг, но я молчала и старалась реально глубоко дышать. Так смешно – я всегда думала, что наркоз имеет какой-то особенный запах, что вдыхая его, ты понимаешь, что скоро заснёшь на время, но нет – никакого запаха, никакого вкуса не ощущалось. Мои глаза таращились на врача в ужасе и надежде, что он наконец-то закрепит маску, но он лишь слегка прижал её рукой и…

И я чувствую, как земля уходит из-под ног. Мои глаза закрыты, или вокруг просто слишком темно? Меня кто-то держит под руки и слишком кружится голова… Где и самое интересное – как я смогла тааак напиться? Я даже не понимаю где и с кем нахожусь, но понимаю, что состояние у меня очень неадекватное. Нужно присесть хотя бы на корточки. Я сажусь и чувствую, как меня силой поднимают обратно. Как много голосов, но ни одного знакомого… Попытка открыть глаза – в них точно песок, солнце нещадно выжигает мои глаза и я резко их закрываю – так то лучше. Но все эти люди настаивают на том, чтобы я смотрела на них. Да что им нужно?! Я вновь открываю глаза, на этот раз более медленно и осторожно – врач-анестезиолог… Как??? Я начинаю вспоминать где я, помню, что только что этот же врач слегка прижал ко мне маску, а теперь уже он хочет, чтобы я открыла глаза – прошла всего секунда. Что-то пошло не так? Или всё уже закончилось? Немного осмотревшись, я поняла, что я уже на кушетке, а не на операционном столе. Надо мной висят часы – я помню, что видела их, пока лежала на этом месте в ожидании операции. Надо узнать сколько сейчас времени, чтобы понимать что в итоге происходит, но вокруг меня врачи и сёстры – за их колпаками ничего не видно…

Всё тело дрожит. Мандраж такой, словно мне очень-очень холодно. Но холода я не чувствую, не ощущаю и боль, а дрожь не унимается. Стараясь успокоиться и расслабиться, я делаю глубокий и медленный вдох носом – тело успокаивается, но на выдохе меня начинает колбасить с новой силой. Ещё пара подобных попыток не увенчались успехом, и я решила оставить это дело – само пройдёт. Постепенно приходя в подобие сознания и ясности ума, я поняла, что врачу нужно вынуть дыхательную трубку из моего горла, о существовании которой я и не подозревала вообще, ибо перед началом операции мне никакую трубку не вставляли. Он попросил меня просто слушать его голос и смотреть на него – окей, это не вопрос! Я так всё лечение прохожу – делаю, что велят врачи. Один миг и трубки как не бывало – я и не думала, что она настолько длинная, мне показалось, что если её приложить к руке – то как раз по локоть, даже длиннее. И снова странность – все, кому операцию уже провели, жаловались на болезненное изъятие этой трубки, но я не почувствовала вообще ничего… Словно наблюдала за процессом откуда-то со стороны.

Согласно медицинским правилам, некоторое время после операции пациент лежит прям в операционной палате под наблюдением, на всякий случай, а уже потом его перевозят в послеоперационную. Мой таймер был запущен. Спать хочется просто безумно, в глазах песок и крайне больно смотреть на свет, который точно специально бьёт мне в глаза через окно напротив. Любая попытка закрыть глаза тут же пресекается – врач должен видеть, что ты подаёшь признаки жизни! Любая попытка прикрыть глаза рукой – также пресекается – причина та же… Мне удалось уговорить анестезиолога на компромисс: я закрою глаза, но шевелю пальцами на руке, чтобы он видел, что я жива и что я не сплю. Но счастье от комфорта длилось недолго – буквально через пятнадцать секунд мимо проходящая медсестра горланит мне на ухо, что нужно глаза открыть. У меня не было ни сил, ни желания что-то ей объяснять о нашей договорённости с врачом, я просто открыла глаза и старалась моргать медленнее. Состояние на девять из десяти походило на самое паршивое похмелье – во рту всё пересушено и хочется не столько пить, сколько промочить всё нёбо и глотку, так, чтобы влага как можно дольше не проскальзывала в желудок, и хорошенько смочила каждую клеточку. Голова мутная – ты вроде бы здесь, но, в тоже самое время – где-то в ста местах одновременно. Какие-то левые мысли и образы, не связанные с происходящим, воспоминания, фантазии, отрывки из фильмов… Глаза режет, а руки ватные и не слушаются. Полный набор неприятных ощущений, при которых от тебя вообще ничего не зависит – просто лежи и слушайся. Смирись.

Я пыталась сфокусироваться на часах, чтобы понять сколько времени прошло с начала операции. Получалось это так себе. Я не соображала в каком порядке цифры на циферблате, не понимала где короткая, а где длинная стрелка, и вообще мне казалось, что цифры меняют своё положение с каждой новой попыткой. Когда в конечном итоге я поняла, что на часах что-то около 11:15 у меня возникла новая проблема – я вообще не помнила во сколько меня забрали и это существенно осложняло и портило весь мой идеальный план. Но я продолжала таращиться в эти часы и фокусировать своё внимание, пробуждать память и выстраивать логическую цепочку. И знаете что? – это шикарный способ скоротать время, не думать о результатах самой операции и абстрагироваться от болевых и неприятных ощущений! А ещё это прибавляет тебе ясность ума, чтобы можно было скорее вернуться из мира наркозных грёз в явь – в момент “здесь и сейчас”. Так что, если у тебя, мой дорогой читатель, планируется операция – пользуйся лайфхаком!

В послеоперационной палате я себе накануне присмотрела классное местечко и мечтала лечь именно туда.(Да, это было суровое время и я развлекалась как могла и радовалась даже таким мелочам, как уютная послеоперационная койка). Дело в том, что в палате четыре койки по обе стороны палаты – две у окна и две у двери. Те койки, что справа от входа хорошо видно из коридора (дверь в палату всегда открыта, на всякий случай) и напротив входной двери маленькая комната-часовня, на двери которой хороших размеров православный крест. Те койки, что слева – из коридора не так видно – не со всех сторон, а часовня для лежащего в палате остаётся где-то в стороне общего обзора. В тот период, да в общем-то и сейчас, я остаюсь далека от церкви, от заповедей, крестов и причастия – у меня есть вера в высшее Божество, но от религии я немного в стороне. Это личное моё мировоззрение и мне комфортнее общаться с Создателем в любой точке нашей Земли. Так вот, я очень хотела занять местечко у окна слева, чтобы и светло, и от часовни подальше. Когда меня завозили в палату, я очень просила сестёр положить меня именно на ту кровать. Но что-то пошло не так и мне выделили почётное место у окна. Напротив креста.

В послеоперационную не разрешено брать телефон, как минимум первые сутки, там нет телевизора, соседи по палате не разговорчивые – максимум, что слышно – стоны от боли, похрапывание и посленаркозный бред. Так что переключиться и отвлечься там не на что, кроме как на сон.

Сразу после операции мне не было дела не до чего особо, я больше мечтала о питье, но пить нельзя… Мне смочили кусок ваты, или марли и обтёрли губы. Не помогло. Я попросила оставить мне воду, чтобы я могла сама протирать рот и нёба по мере необходимости и мне оставили бутылку с водой на тумбочке. Когда я проснулась спустя некоторое время, и мой рот по ощущениям был похож больше на кусок резины – я вспомнила про воду и марлю, вот только дотянуться до неё я не могла. Орать я не любитель, да и во рту так сухо, что мне кажется голоса бы не было… Я решила спать дальше – тут даже стараться не пришлось, засыпаешь сразу, стоит чуть медленнее моргнуть и на какую-то секунду дольше задержать глаза в закрытом положении.

Большой плюс утренней операции – ты не маешься в ожидании, не накручиваешь себя мыслями, не успеваешь проголодаться (ни есть, ни пить в день операции нельзя). Большой минус – ты устаёшь ждать нового утра. Врач приходит к тебе через сутки на утренний обход, а до этого момента, я лежала в одной и той же неудобной позе на спине просто потому, что боялась случайно вырвать тот самый катетер и ещё дренаж, который у меня появился после операции и торчал не внушающей доверия трубкой из левого бока. Сутки проходят как в бреду: проснулась – заснула – проснулась – увидела крест – кого-то нового завезли – заснула и так по кругу. Я ждала, когда уже наступит утро и теряла счёт времени. Тогда я представила себе, как люди сходят с ума, когда находятся в похожих условиях, где нет понимания о том, сколько часов уже прошло и сколько ещё это будет продолжаться. Где ты боишься, либо не можешь пошевелиться, где ты не можешь говорить, или говорить тебе не с кем. Есть только ты, то что ты чувствуешь физически, твои мысли, твоя боль и твои страхи…

Часть четвёртая
“Доброе недоброе утро!”

Наступил новый день и, вслед за утренними уколами и процедурами в мою унылую палату вошёл он – самый обаятельный доктор на моей памяти! Я так долго ждала этого момента, мне не терпелось услышать хорошие новости, сопровождающиеся его лучезарной улыбкой. Но что-то утро в тот день у меня не задалось… Док был напряжённый и не приветливый. Он спросил, когда приедет ко мне родня и меня пробило холодком – “Зачем родня? Я хорошо себя чувствую, что не так?” – спросила я, а он ответил, что когда приедут есть к ним разговор. Сказать, что я офигела – вообще ничего не сказать. Мне стало страшно и крайне мерзко внутри… “Зачем?! Муж во Франции, в командировке… Что случилось? Вы что – всё мне там вырезали?” – озвучила я свои самые страшные опасения и, услышав их сама, почувствовала, как уходит из под ног (ну из под тела в данном случае) земля.

– Ничего пока не вырезали. Родители, братья и сёстры есть? – сказал он тоном учителя, а у меня в голове билось барабанами это мерзкое слово “пока”…

Врач сказал, что все разговоры только с родственником, но я в полном порядке и могу уже сейчас переходить обратно в свою палату и питаться обычной пищей, после чего пошёл дальше совершать обход. Гнев, страх, обида, боль, чувство собственной беспомощности охватили меня. Я попросила соседок по палате принести мне халат и тапочки, после чего встала и, словив “вертолёты” от слабости, по стенке поплыла в свою палату, благо она была за стеной. В голове никак не укладывалось “преображение” моего врача. Ещё вчера он был душевным и общительным, мягким и чутким. Его ждали в каждой палате, ибо его внутренний свет и спокойствие настолько освещают всё вокруг, что любые тревоги улетучиваются. А сегодня он мрачнее тучи. От него веет холодом и строгостью. Кажется, что это вообще другой человек… Мне теперь было некомфортно рядом с этим врачом, я ощущала в себе то противное чувство некой виноватости, словно он так себя со мной ведёт, потому что я что-то сделала не то, словно я плохая. И, понимая мозгами, что никакой моей вины перед ним нет и быть не может, я пришла к выводу, что что-то не так с моим лечением. Но легче мне от этого понимания совсем не стало.

На тот момент, моим самым близким человеком был никто иной, как муж. Да, у меня были от него тайны и я не всегда была с ним честна, также и конфликты были, но он тогда был первым человеком, к кому я обращалась в сложный момент. Как никак “Муж и жена – одна сатана” и держаться надо друг за друга. Звонить ему я не могла – он в другой стране и со связью было не особо. Тогда я взяла сигареты и пошла на курительный этаж написать ему сообщение. Да, едва выйдя из послеоперационной я пошла курить, хотя слабость была ужасная. Я этим не горжусь, но мне это было нужно. Тогда мне было абсолютно пофиг, что нет и восьми утра, вроде бы, что я лохматая и не умытая, что на мне белые компрессионные чулки, измазанные кровью и марганцовкой и больничный халат, а ещё из под халата свисает дренаж с мутной жидкостью. Мне было пофиг, что я ещё не завтракала и толком воды не попила… Тогда мне было плевать и что врачи могут заругать и что вообще это вредно. Весь мир остановился и жизнь вместе с ним. Я буквально летела вниз с высоты, не зная – есть ли за спиной парашют.

Не помню в деталях и последовательности как именно, но я договорилась с сестрой мужа, чтобы приехала она, а ещё я созвонилась со своим родным братом Семёном. Дальше оставалось смириться и ждать, когда они приедут. А время, точно предатель, стояло на месте, не желая приблизить для меня момент Х.

Машка – сестра мужа приехала первая, она живёт в Москве и это оказалось проще и быстрее. Она старше моего супруга на несколько лет и полная его противоположность. Больше она походила на меня по характеру и манерам – простая и весёлая, тоже, как и я с вредными привычкам – не может отказать себе в кофе с сигареткой, любит выпить в приятной компании под вкусный ужин, готовая на риск и авантюры. У неё уже двое взрослых самостоятельных детей, но по ней самой вообще не скажешь, что она типичная мать, да и вообще не подумаешь, что ей уже под сорок. Лёгкая на подъём и очень человечная. Мы с ней как-то сразу нашли общий язык и никогда не конфликтовали. Поэтому у меня не было ни капли сомнения, чтобы вызвать её, как своего родственника.

Заведующий отделением и мой лечащий врач завели её в кабинет и о чём-то общались минут пять или десять за закрытыми дверями. Я, подобно нашкодившей школьнице, ходила по коридору и ждала, когда меня вызовут.

Неизвестность хуже всего, а в таких моментах особенно. Не знаешь, что делать и в голове миллионы вариантов того, что же будет дальше, но ни один из них неправильный… После позвали меня и наконец-то дали мне частицу информации. Как оказалось, в процессе плёвой лапароскопической операции врачи увидели, что киста – это не киста, а самое настоящее новообразование, похожее на рак. Но мне это преподнесли мягко, как пятилетней девочке, мол: “Образование больше, чем ожидалось, сейчас передали частицы этого на гистологию и ждём результаты, чтобы понимать как лучше это вылечить.” А мне нужно будет пройти консультацию у химиотерапевта – но это так, на всякий случай, скорее химия не потребуется. Один яичник придется удалить, в худшем случае – оба и лишь в самом-самом крайнем случае, ещё и матку. Не так уж и страшно – правда? А что тогда за тайны такие от меня, почему только через родственников? – не понятно… Я предпочла не вникать во все процессы и продолжать делать всё, что говорят. Для себя я держала самый лучший сценарий и больше не впадала в ту панику, какая была в самом начале обследования. Хотя внутри всё разрывалось. Даже если так случится, что маловероятно, что мне удалят всё – можно найти маму суррогатную, чтобы у любимого был СВОЙ ребёнок, а я буду любить их обоих не смотря ни на что!

Какую-то дополнительную уверенность в лучшем варианте событий мне тогда вселил и сам заведующий. Пока мы сидели в коридоре с Машей и болтали на нейтральные темы, он вышел из кабинета и как-то особенно похвалил наши волосы. Тогда и у неё и у меня были очень длинные, почти до поясницы, натуральные волосы – не крашенные, не нарощенные – своя такая русская коса до пояса, и он это подметил, сказав, что очень мы похожи с ней, точно родные, а ещё, что ему очень нравятся длинноволосые девушки. Я гордилась своими волосами, даже фанатела от них и эти его слова так тронули моё сердце, что я расслабилась ещё больше – значит точно химии не будет! Но только сегодня, буквально в этот самый момент, пока я пишу эти слова до меня дошло – он так просто проверил мою реакцию, не рассказала ли мне сестра всю ситуацию, что со мной происходит…. Если бы она тогда сказала мне, что у меня точно рак, что точно будет химия и все эти разговоры лишь для того, чтобы я не ударилась в панику – на его комплимент к волосам я бы 100 % не улыбалась в тот момент, как наивная дура, а, скорее всего, закатила бы истерику.

Машка уехала дальше по своим делам, а я осталась в клинике в приподнятом настроении, даже скорее, в лёгком и спокойном. Как выяснилось потом – она сразу позвонила моему мужу и рассказала всё, что услышала за закрытыми дверями. А вот уже что он там решил для себя в этот момент – для меня осталось тайной и по сей день.

Чуть позже приехал мой родной брат Семён. “Сёмни” – называла я его, когда была маленькая. Он старше меня на пять лет и эта разница в возрасте окончательно стёрлась где-то после двадцати. Пока я была маленькая, нам было сложно уживаться вместе – это был какой-то опасный коктейль из безумной братской любви и какой-то лютой ненависти. Мы могли ораться и драться, швыряя в друг друга тяжёлые предметы – швыряла по большей части я, ибо он старше и просто сильнее меня физически, он мог скрутить меня в какой-то рогалик, чем обездвиживал и успокаивал. Причин для склоков было не так много, чаще, конечно – это просто его желание побеситься и подраться, как с братиком, поэтому он меня нарочно выводил на истерики, чтобы так поиграть. Или же мои отказы слушаться его, как старшего – сказал, что нужно вынести мусор, а я не хочу, так слово за слово и понеслось. Но всегда у нас была прочная семейная связь. Он оберегал меня, как маленькую сестрёнку всегда и везде, а для меня он был первым самым близким человеком – ближе отца и матери, тот случай, когда “как за каменной стеной” это про моего брата.

Новость о приезде брата врачам не особо понравилась, заведующий достаточно резко отреагировал и сообщил мне, что это последний родственник, с которым он общается на эту тему – "Пусть там дальше сами между собой передают всю информацию." – сказал он мне, не желая ничего слушать. Говорил же он с Сёмкой, снова за закрытыми дверьми. И снова после разговора никаких напряжённых моментов. Я выдохнула окончательно, думая и полагая, что все эти консультации у химика и дополнительные анализы – не более, чем формальность. Брат шутил и рассказывал хорошие новости из дома. И я радовалась тому, что скоро всех своих родных увижу, а эти больничные кошмары закончатся.

Когда меня выписали из больницы, на три недели до готовности гистологии – я чувствовала какую-то особенную лёгкость и подъём энергии. Мне казалось, что я родилась в рубашке, или типа того, мне было несколько жаль женщин из клиники, у которых уже подтвердили рак, я была счастлива, что мне он не достался. Почему я его упёрто не замечала? – я не знаю. Уже всё указывало на диагноз, но смысла в нём я тогда не улавливала.

На консультацию к химику мы поехали втроём – я, супруг и его мама. Очень прекрасная женщина, скажу я вам – воплощение самой идеальной свекрови. Она никогда не встревала в наши отношения, никогда меня ничему не переучивала и не поучала, всегда с ней было о чём интересно поболтать в непринуждённой обстановке, и если она могла чем-то помочь – она всегда помогает, без лишних слов.

Врач-химиотерапевт, изучая мою историю, что-то долго говорил о препаратах, о продолжительности курсов, давал рекомендации по питанию и режиму дня, а также отметил, что пока мои точные результаты гистологии не готовы – это просто общие рекомендации, возможно они не пригодятся на деле. Но необходимо сделать мне московскую регистрацию подходящего округа, чтобы я могла, если это потребуется, пройти все курсы в их клинике, иначе, по закону – после одного курса меня переведут по месту прописки, а это уже клиника в Балашихе, что нам не особо улыбалось. Как-то так повелось думать, что в Москве лечат лучше и врачи более квалифицированные и препараты качественнее, чем в областных клиниках… Сама я тогда смотрела на это пофигистически и не видела никакой разницы между клиниками.