Текст бизнес-книги "Астронавт: Необычайное путешествие в поисках тайн Вселенной"

Автор книги: Майк Массимино

Раздел: Зарубежная психология, Зарубежная литература

Майк Массимино
Астронавт: Необычайное путешествие в поисках тайн Вселенной

Переводчик Виктория Краснянская

Научный консультант Антон Первушин

Редактор Антон Никольский

Руководитель проекта И. Серёгина

Корректоры М. Миловидова, С. Чупахина

Компьютерная верстка А. Фоминов

Дизайнер обложки Ю. Буга

Иллюстрации на обложке NASA

© Michael J. Massimino, 2016

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина нон-фикшн», 2018

Все права защищены. Произведение предназначено исключительно для частного использования. Никакая часть электронного экземпляра данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для публичного или коллективного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. За нарушение авторских прав законодательством предусмотрена выплата компенсации правообладателя в размере до 5 млн. рублей (ст. 49 ЗОАП), а также уголовная ответственность в виде лишения свободы на срок до 6 лет (ст. 146 УК РФ).

* * *

Габби и Даниэлю Спасибо, что подарили мне такую любовь, которую я никогда не считал возможной, и дали мне не только источник вдохновения, чтобы исполнить свои мечты, но и стремление служить вам примером, чтобы вы могли сделать то же самое

Пролог
Чудовище из научной фантастики

1 марта 2002 г. я впервые покинул Землю. Я взошел на борт космического шаттла «Колумбия» и поднялся на 560 км вверх, на орбиту. Это был особенный день, день, о котором я мечтал лет, наверное, с семи, день, ради которого тренировался в поте лица с того времени, как НАСА приняло меня в космическую программу шесть лет назад. Но хотя я так долго ждал и планировал это путешествие, я все равно был не готов. Ничего из того, что вы делаете на этой планете, не может по-настоящему подготовить вас к тому, что на самом деле придется испытать, покинув ее.

Задачей нашего полета STS-109 было обслуживание космического телескопа «Хаббл». В команде было семь человек – пять ветеранов и два новичка – я и мой приятель Дуэйн Кэри, парень из военно-воздушных сил (ВВС). Каждый астронавт получает свое прозвище, и мы называли его Диггером. Из-за моего имени и из-за роста в 190 см меня прозвали Масса.

Мы должны были стартовать ночью. В три утра мы вышли из помещения экипажа в Космическом центре Кеннеди к автобусу, который ждал нас, чтобы отвезти на стартовую площадку. Это всего лишь второй запуск шаттла после нападений террористов 11 сентября, поэтому вокруг кружат вертолеты и стоят парни из SWAT[1]1
  От англ. Special Weapons and Tactics (специальное оружие и тактика) – спецназ полиции США. – Прим. ред.


[Закрыть] с самыми огромными автоматическими штурмовыми винтовками, какие я когда-либо видел. Запуски всегда требуют особых мер безопасности, но сейчас обычного их уровня показалось мало. Диггер стоит около меня.

– Вау! – восклицает он. – Посмотри на охрану! Это, наверное, из-за 11 сентября.

– Не знаю, – говорю я. – Думаю, они здесь, чтобы убедиться, что мы точно залезем в шаттл, а не сбежим.

Я начинаю нервничать. На что я вообще согласился? Могу поклясться, один парень из SWAT все время пялится на меня. Он не высматривает потенциальных террористов, а смотрит только на меня. Такое ощущение, что его глаза говорят: «Даже не думай о том, чтобы удрать отсюда, приятель. Теперь уже слишком поздно. Ты сам вызвался добровольцем, так что полезай в автобус».

Мы садимся в автобус и едем к стартовой площадке. Вокруг темно – хоть глаз выколи. Единственное светлое пятно на горизонте – сам шаттл, который становится все больше и больше, когда мы подъезжаем: орбитальный ракетоплан и два твердотопливных ускорителя, по одному с каждой стороны огромного ржаво-оранжевого топливного бака. Все это сверху донизу залито потоками света.

Водитель автобуса останавливается у стартовой площадки, выпускает нас, потом разворачивается и торопится выбраться из опасной зоны. Мы всемером стоим, задрав головы, и смотрим на гигантский космический корабль, уходящий ввысь, на высоту 17-этажного дома над подвижной стартовой платформой. Я видел шаттл множество раз во время тренировок и тестовых прогонов. Но тогда бак был сухой, без жидкого кислорода и водорода, из которых состоит ракетное топливо. Его залили только вчера вечером, потому что с топливом ракета превращается в бомбу.

От шаттла доносятся жуткие звуки. Я могу расслышать, как работают топливные насосы, металл стонет и изгибается из-за очень холодного топлива, температура которого составляет сотни градусов ниже нуля. Ракетное топливо сгорает при очень низкой температуре, поэтому при старте образуются огромные клубы пара. Стоя на площадке и глядя вверх, я ощущаю мощь этой штуки. Она выглядит как поджидающий нас зверь.

Я постепенно начинаю осознавать, что же мы собираемся сделать. Парни-ветераны, которые уже летали раньше, до меня, в возбуждении «дают друг другу пять». Я с ужасом смотрю на них, думая про себя: «Вы ненормальные, да?! Неужели вы не понимаете, что мы собираемся пристегнуться к летающей бомбе, которая забросит нас в небо на сотни километров?»

«Надо поговорить с Диггером, – думаю я. – Диггер такой же новичок, как и я сам, но он летал на истребителе F-16 во время войны в Ираке. Он ни черта не боится. Я поговорю с ним и сам стану смелее». Я поворачиваюсь к товарищу и вижу, что он с упавшей челюстью смотрит вверх на шаттл, выпучив глаза. Он словно в трансе. Похоже, он испытывает те же эмоции, что и я. Говорю ему:

– Диггер.

Он молчит.

– Диггер!

Снова молчание.

– Диггер же!

Он стряхивает с себя оцепенение и поворачивается ко мне. Диггер бледен, как привидение.

Меня часто спрашивают, страшно ли лететь в космос. В тот момент – да, мне стало страшно. До того я мечтал о полете и был слишком занят тренировками, чтобы чувствовать страх, но, когда я ступил на площадку стартового комплекса, меня пронзила мысль: может, это была не лучшая идея – лететь?! Это же настоящая бомба! Как все-таки глупо. Как я вообще влип в это дело? Но теперь деваться уже некуда.

Во время подготовки к запуску ты переживаешь настоящую адреналиновую бурю, но в то же время сам этот процесс затяжной и утомительный. От подножия башни комплекса лифт поднимает тебя на 28 м к платформе обслуживания. Там нам предстоит одна деликатная остановка – ее называют «последний туалет на Земле», – после чего нужно подождать. Затем ребята из наземной обслуги одного за другим проводят членов экипажа по трапу-мостику, ведущему от башни обслуживания к самому шаттлу. Ты можешь пробыть на платформе довольно долго, ожидая своей очереди. Наконец доходит дело до тебя, и, пройдя по трапу, ты оказываешься в маленькой, выкрашенной в белое комнате, где тебе помогают надеть парашют. После этого ты можешь помахать на прощание своей семье в объектив камеры, работающей на внутреннюю трансляцию, и шагаешь через кромку люка шаттла. Ты попадаешь на среднюю палубу, где находятся спальные места экипажа. Если подняться по короткой лесенке, можно попасть в кабину шаттла. Оба помещения небольшие: корабль изнутри маленький и уютный. Четверо астронавтов, в том числе командир и пилот, в ожидании запуска сидят в кабине. У них там есть окна. А трое других остаются на средней палубе.

Наземная команда пристегивает тебя к креслу. Также они помогают закрепить шлем на горловине оранжевого скафандра, который используется во время запуска и посадки корабля. Ты проверяешь запас кислорода и состояние оборудования скафандра. А потом просто лежишь и ждешь. Если ты, как я, оказываешься на средней палубе, где нет никаких окон, то смотреть тебе не на что, кроме ряда шкафчиков перед носом. Так придется провести несколько часов в ожидании окончания всех предстартовых процедур. В это время ты болтаешь с товарищами по команде и ждешь. Можно поиграть в крестики-нолики на укрепленном на колене планшете. Ты ждешь, что скоро полетишь в космос, но все еще может обернуться иначе. Центр управления полетом НАСА может отменить пуск в последнюю минуту, если вдруг испортится погода или возникнут сомнения в готовности корабля, и никогда нельзя быть уверенным, что полет состоится, пока шаттл не оторвется от земли. Когда до момента пуска остается меньше часа, ты начинаешь оглядываться на товарищей, думая: «О'кей, кажется, мы действительно полетим!» Потом остается 30 минут до пуска. Потом 10. Потом лишь одна минута. И вот тут дела принимают серьезный оборот.

На последних секундах обратного отсчета запускаются вспомогательные силовые установки. На стартовом комплексе этот зверь тебя пугал? Вот теперь он просыпается. За шесть секунд до старта ты слышишь, как извергают огонь маршевые двигатели. Весь корабль в этот момент подается вперед и слегка наклоняется. На счете «ноль» он вновь рывком выпрямляется – это вспыхивают твердотопливные ускорители, и вот тут ты и взлетаешь. Не возникает вопроса, летишь ты или нет. Нет мысли: «Мы уже движемся?» Совсем иначе. Это вот так: ба-бах! – и ты взмываешь! Еще до того, как башня обслуживания остается внизу, ты движешься быстрее 150 км/ч. От нуля до 28 000 км/ч тебя разгоняет за каких-то 8,5 минуты.

Это как во сне. Я чувствую себя так, будто какой-то огромный фантастический монстр наклонился, схватил меня поперек груди и вместе со мной взмывает в высоту, и мчится все выше и выше, а я ничего не могу поделать. Сразу после старта я понимаю, что все эти тренировки на случай, если во время пуска что-то пойдет не так – эвакуация из кабины шаттла, использование парашюта, подготовка к аварийной посадке, – все затраченные на это годы тренировок, понимаю я, были совершенно бессмысленны. Они нужны лишь затем, чтобы заполнить наше сознание чем-то, что придало бы нам смелости залезть внутрь этой штуковины. Потому что если уж она упадет, то она упадет! Все будет или очень хорошо, или очень плохо, и нет никаких промежуточных вариантов. Вся кабина шаттла заполнена аварийными надписями и табличками, которые говорят, что делать и куда бежать, если что. Вся эта ерунда нужна лишь затем, чтобы тебе было что почитать перед смертью.

Спустя примерно минуту полета первое потрясение проходит, и на меня накатывает новое чувство. Я вдруг понимаю, что лечу далеко-далеко. Действительно очень далеко. Это не просто «пока-пока», а настоящее «прощай». Бывало, я покидал дом и отправлялся в отпуск или путешествие по дорогам страны, летел в Калифорнию или ходил в походы в Восточном Техасе. Но в этот раз мой дом, мой надежный причал, к которому я возвращался всю жизнь, остается настолько безнадежно позади, как никогда раньше. Вот что я понимаю: я впервые удаляюсь от дома по-настоящему.

Путь до орбиты занимает всего 8,5 минуты. Именно столько ты сидишь и думаешь, пришел твой последний день или все же еще пока нет. Говорить нельзя, потому что твой микрофон включен, и ты не можешь ляпнуть что-нибудь глупое по общему каналу и отвлечь на себя внимание. Не время умничать. Ты просто лежишь и поглядываешь на товарищей, твои уши закладывает от оглушительного грохота двигателей, и ты чувствуешь, как шаттл сотрясается и дрожит, вырываясь из плена земной атмосферы. Примерно через 2,5 минуты перегрузка возрастает до 3g, и это значит, что твое тело весит втрое больше, чем обычно. Как будто бы тебе на грудь высыпают кучу кирпичей. Все вместе можно описать как акт узаконенного насилия, а также как самый великолепный образчик человеческого стремления к скорости и мощи.

Когда атмосфера остается позади, подрываются болты, которыми к нам был привинчен топливный бак. Ты слышишь сквозь стены шаттла эти два приглушенных взрыва – паф-паф! – и вот топливный бак сброшен, двигатели смолкают и все заканчивается так же внезапно, как и начиналось. Рев обрывается, тряска прекращается, и становится тихо, как в могиле. Слышен лишь тихий шелест вентиляторов охлаждения какого-то оборудования. Вокруг тебя зловещий покой.

Ты в космосе.

Теперь, когда двигатели отключены и мы на орбите, шаттл больше не ускоряется. Тебе кажется, что он остановился. Ты мчишься со скоростью 28 000 км/ч, но внутреннее ухо твердит мозгу, что ты стоишь на месте. Твоя вестибулярная система работает в условиях земного тяготения, при отсутствии которого соответствующих сигналов не поступает и система считает, что ты неподвижен. Поэтому, когда двигатели смолкают, ощущение такое, что ты мчишься-мчишься вперед и вдруг останавливаешься. И тебе кажется, что ты сидишь на стуле где-нибудь в гостиной, лишь с той разницей, что ты все еще распластан и пристегнут. Это совершенно сбивает с толку.

Первое, что я спрашиваю сам у себя: «Эй, ты жив?» Приходится чуть подумать, прежде чем ответить: «Ага, жив». У нас получилось. Мы взлетели благополучно. Минуту или две я пытаюсь сориентироваться. И тогда, начиная привыкать к новой обстановке, понимаю: пора работать. Я поднимаю руки и снимаю шлем. И, в точности как Том Хэнкс в фильме «Аполлон-13», выставляю его перед своим лицом и отпускаю – и шлем парит в воздухе передо мной, невесомый.

Часть 1
«Когда вырасту, хочу стать Человеком-пауком»

1. Идеально хороший

Первая неделя в отряде астронавтов очень похожа на первую неделю на любой другой работе. Ты ходишь на собрания, заполняешь бумаги, выясняешь особенности новой медицинской страховки. На первой неделе мне и ребятам из моего набора повезло. Именно в это время в Космическом центре имени Линдона Джонсона проходила встреча астронавтов. В ней участвовали практически все живые легенды из программ «Меркурий» и «Аполлон», в том числе Нил Армстронг, первый человек, ступивший на Луну. Мой герой. Герой для всех.

Наш куратор Пейги Молтсби была для нас настоящей матушкой-наседкой, которая вела своих новых цыплят через тернии программы подготовки. Она попросила Нила Армстронга поговорить с нами. Он согласился, но сказал, что будет говорить только с нами, свежеиспеченными астронавтами, – ему не нужны большая аудитория и большое скопление публики.

Однажды я уже видел Армстронга. В 1989 г., во время постдипломного обучения, я проходил практику в Центре космических полетов имени Маршалла в Хантсвилле, Алабама. В то лето там с размахом отмечали 20-летнюю годовщину посадки на Луну. На юбилее присутствовали Армстронг и другие члены команды: Базз Олдрин и Майкл Коллинз. Из дальнего конца зала, куда набилось несколько сотен людей, я видел, как Нил произносит речь, но мне не удалось ни встретиться с ним лично, ни пожать ему руку. Теперь, семь лет спустя, я не только встречусь с ним, но познакомлюсь как астронавт. Круче этого ничего не могло быть.

Правда, фактически я еще не был астронавтом. Когда проходишь отбор в НАСА, становишься кандидатом в астронавты (ASCAN[2]2
  От англ. Astronaut Candidate. – Прим. пер.


[Закрыть]). Для встречи с Армстронгом всех кандидатов собрали в конференц-зале астронавтов – помещении № 6600 в здании 4S. Это очень важное помещение. У каждого полета НАСА есть собственная эмблема, которая должна увековечить миссию и имена астронавтов, участвовавших в ней. На стенах конференц-зала висят эмблемы всех экспедиций, начиная с первого полета Алана Шепарда на «Меркурии» в 1961 г. Когда туда входишь, ощущаешь всю историю этого места. Цель каждого астронавта, входящего в конференц-зал, – оставить свое имя на стене. Мы сгрудились вокруг стола для совещаний, как любопытные школьники. Армстронг вошел и несколько минут говорил с нами. Он был пожилым, но не старым: редеющие волосы, очки, пиджак и галстук. Нил казался сердечным и дружелюбным, но в то же время был человеком, к которому можно обращаться только с глубочайшим уважением. Когда он встал и заговорил, оказалось, что он говорит очень тихо и даже стесняется.

Армстронг беседовал с нами около 15 минут и за все это время ни слова не сказал ни о прогулке по Луне, ни о том, что значит быть астронавтом. Вместо этого он рассказывал о тех днях, когда был пилотом-испытателем на базе ВВС США «Эдвардс» в Калифорнии и летал на X-15, сверхзвуковом ракетоплане, который побил все рекорды по скорости и высоте в 1960-е гг., поднявшись на 63 км над поверхностью Земли – до верхней границы атмосферы, почти до края космоса. Именно так Нил Армстронг думал о себе – как о пилоте. Не как о первом человеке, ступившем на Луну, а как о парне, который любил летать на крутых самолетах и радовался, что у него была возможность это делать.

Думаю, уделяя особое внимание тому времени, когда он был летчиком-испытателем, а не первым человеком, ступившим на Луну, Армстронг пытался сказать нам, что жизнь не должна быть подчинена достижению одной великой цели, потому что, когда эта цель будет достигнута, жизнь пойдет дальше. Что тогда будет вдохновлять тебя? Очень важно, чтобы у тебя была страсть, что-то, что ты любишь делать, когда самой большой радостью для тебя будет вставать с утра и каждый день заниматься любимым делом. Для Армстронга это был полет. Он говорил: «Ну да, я летал на Луну, но еще я летал на Х-15». Сам факт того, что он летал на этих самолетах каждый день, делал его самым счастливым человеком на свете.

Закончив говорить, Армстронг ответил на несколько вопросов и согласился подписать фотографии. Он стоял во главе стола для совещаний, а мы выстроились в очередь, чтобы пожать ему руку и получить автограф. Я был почти в самом конце и, пока продвигался вперед, заметил, что все говорят одно и то же. Каждый рассказывал Армстронгу, где находился в тот миг, когда увидел его прогулку по Луне. Когда я стал астронавтом, мне было 33 года, и я был одним из самых младших в наборе. Это означало, что все в очереди были достаточно взрослыми, чтобы помнить первую посадку на Луну и всем было что сказать: «Я был у своей девушки». «Я был в подвале родительского дома». «Я был в горах Катскилл». И так далее, и тому подобное. Поскольку каждый человек на Земле знает, где Армстронг был 20 июля 1969 г., то почему бы не рассказать ему, где в это время был ты? Я понял, что из этого состояла вся жизнь этого человека в последние 27 лет. Каждый божий день каждый новый знакомый рассказывал ему одно и то же, и он вежливо слушал, кивал и улыбался.

Я решил, что поступлю как-нибудь по-другому. Когда подошла моя очередь, вместо того чтобы рассказать свою историю, где я был во время посадки на Луну, я пожал Армстронгу руку и спросил:

– У вас так каждый раз, когда вы встречаетесь с людьми? Они рассказывают вам, где были, когда вы гуляли по Луне?

– Ну да.

– И вы много таких историй слышите?

– Да, так все время.

– А это вас не раздражает?

Он пожал плечами:

– Не-а, все в порядке.

Я так и не рассказал Нилу Армстронгу, где я находился, когда он гулял по Луне. Я не хотел этого делать, даже когда он сказал, что все в порядке. Но я отлично помню, где я находился, потому что это был момент, который изменил мою жизнь. Мне было шесть лет (скоро должно было исполниться семь), и мы сидели в нашей гостиной у черно-белого телевизора с родителями и моей сестрой Фрэнни, которой было 13 лет. Она завернулась в розовый халатик, а я был в бейсбольной пижаме в тонкую полоску, поношенной и истрепанной, – я получил ее в наследство от моего брата. Родители мамы жили наверху, и они спустились, чтобы вместе с нами посмотреть посадку на Луну.

Я просто приклеился к телевизору. То, что Нил Армстронг делает первые шаги по Луне, просто «взорвало» мой мозг. Но то, что я видел это по телевизору, делало произошедшее событие почти обыкновенным, как будто мне показывали какое-то старое телевизионное шоу. Когда я вышел на улицу после трансляции, я подумал о том, как это все невероятно. Помню, как я стоял во дворе перед нашим домом, долго смотрел на Луну, думая: «Ух ты, теперь там гуляют люди!» Для шестилетнего мальчика из пригорода Лонг-Айленда это было самое волнующее событие на свете – что-то, что глубоко запало мне в душу.

Прогулка по Луне была прекрасным мгновением для меня и для всей страны. Жизнь дает нам не так уж много подобных минут. Все любили астронавтов с «Аполлона»: мой отец, моя сестра, мои друзья, мои учителя. Ни одна публичная фигура никогда не добивалась такого абсолютного всеобщего восхищения. Особенно в те времена. Кончались 1960-е гг., и все вокруг как будто сошли с ума. В людей стреляли. Мартин Лютер Кинг-младший и Бобби Кеннеди были убиты. Вьетнам разрывал страну на части. Каждое лето вспыхивали беспорядки. И посреди всего этого на одну ночь весь мир остановился и посмотрел на одну и ту же вещь – идеально прекрасную.

Помню, даже в том возрасте я думал: «Это самое важное из того, что происходит сейчас – и не только сейчас, а вообще. Это обозначит наше присутствие на этой планете: мы были первыми людьми, которые ее покинули». Нил Армстронг, Базз Олдрин и Майкл Коллинз были исследователями космоса. Люди будут читать про них через 500 лет, как мы читаем сейчас о Христофоре Колумбе. Эти люди стали моими героями. Они стали лучшим примером самых крутых парней.

В 1969 г. мне исполнилось семь лет, а в таком возрасте всегда есть что-то, что делает каждый год в твоей жизни особенно памятным. Для меня в тот год случились две вещи: «Аполлон-11» сел на Луну и – что было еще невероятнее – «Метс»[3]3
  «Нью-Йорк Метс» (New York Mets) – профессиональный бейсбольный клуб, выступающий в Восточном дивизионе Национальной лиги Главной лиги бейсбола. – Прим. пер.


[Закрыть] выиграли в Мировой серии 1969 г. Космос и Главная лига бейсбола стали моей самой большой страстью. Лучший питчер «Метс» Том Сивер стоял в моем списке детских героев сразу после моего отца и астронавтов с «Аполлона-11». Но в ночь посадки на Луну до Мировой серии оставались еще многие месяцы. В ту ночь я сказал себе: «Больше ничего не имеет значения. Вот оно. Вот кем я хочу быть». Стать астронавтом – это было не просто круто, это была самая важная вещь, которой только можно заниматься в жизни.

С этого момента я стал одержимым космосом так, как только маленький мальчик может быть одержим чем-нибудь. Я мог говорить только об этом. В школьном летнем лагере у нас был космический парад в честь посадки на Луну. Дети должны были одеться в костюмы, имеющие отношение к космосу. Я хотел костюм астронавта. Моя мама была мастерицей на все руки. Она взяла костюм серого слоненка, который сшила для меня, когда я участвовал в постановке в первом классе, отрезала от него хвост, приколола несколько армейских медалей отца и пришила на левый рукав американский флаг. Мы заменили картонные слоновьи уши на пластиковый блестящий черный шлем Стива Каньона, добавили защитные «очки-консервы», и у меня получился костюм астронавта.

Мой брат Джо работал тем летом в центре Манхэттена, и однажды в обеденный перерыв он пошел в магазин игрушек FAO Schwarz и купил мне игрушку – астронавта Снупи[4]4
  Сну́пи (от англ. Snoopy – «любопытный») – вымышленный пес породы бигль, популярный персонаж серии комиксов Peanuts. – Прим. пер.


[Закрыть]. Он был примерно 20 см в высоту и одет в космический скафандр с «Аполлона»: шлем, система жизнеобеспечения, лунные ботинки и т. д. Я все еще помню, как увидел Джо, идущего к дому от автобусной остановки с коробкой, в которой был Снупи. Я распаковал игрушку прямо перед домом. Все лето я не снимал костюм астронавта, который сделала для меня мама, и только и делал, что играл на заднем дворе в космические полеты с моим астронавтом Снупи. Я возился с этой игрушкой, пока она не истрепалась, на ней не потрескалась эмаль и не оторвалась одна нога. (Снупи все еще со мной, только теперь он побывал в космосе по-настоящему.)

Я был одержим мыслью, как бы узнать больше об астронавтах. Публичная библиотека была прямо за углом на улице Линкольн, я просиживал в ней целые дни и читал все, что мог найти, о космической программе. Книг было немного, но я подробно изучил все и перечитал их по несколько раз. В библиотеке была книга о первых астронавтах программы «Меркурий» «Нас семеро» и еще одна книга о Гасе Гриссоме, который погиб во время пожара «Аполлон-1» на стартовом комплексе Космического центра имени Кеннеди. Я читал журналы Time и Life и все остальное, что попадалось в библиотеке, – все, до чего только мог добраться.

Той осенью я пошел во второй класс и в школе говорил только о космосе. Я стал настоящим экспертом в этой области. Моим лучшим другом тогда был Майк Квареквио по прозвищу Кью, с которым мы дружим по сей день. Он вспоминает, как в первый день занятий я вошел в класс, рассказывая о скафандрах для выхода в открытый космос, о системе охлаждения, которая в них используется, и о том, как работает система жизнеобеспечения. Я стал известен как «мальчик, который больше всех в классе знает о космосе». Я мог назвать имена всех астронавтов и характеристики ракет, которые использовались для полетов. Я знал о космосе все, что только мог узнать семилетний мальчик с Лонг-Айленда.

Но хотя я был одержим космосом, я никогда не увлекался историями о Флэше Гордоне[5]5
  Флэш Гордон – вымышленный персонаж одноименного научно-фантастического комикса, впервые вышедшего в 1934 г. – Прим. пер.


[Закрыть] и Баке Роджерсе[6]6
  Бак Роджерс – вымышленный персонаж, впервые появившийся в новелле Филипа Нолана Armageddon 2419 A.D., вышедшей в 1928 г. Приключения Бака Роджерса в комиксах, фильмах, радиопостановках и телепередачах стали важной частью массовой культуры в США. – Прим. пер.


[Закрыть]. Колонии в космосе, иные измерения и полеты на ракетных ранцах – это все было слишком неправдоподобным. Я любил научную фантастику, такую как романы Жюля Верна «Путешествие к центру Земли», «Двадцать тысяч лье под водой» и «С Земли на Луну». Что мне нравилось в историях Жюля Верна, так это то, что они заставляли меня чувствовать: все происходит по-настоящему. Это была научная фантастика, но ты видел, что все правдоподобно, так, как бывает в реальном мире. В «Путешествии к центру Земли» герои прокладывают себе путь кирками и лопатами. В романе «С Земли на Луну» Жюль Верн точно предсказал многое о космических полетах – от металла, который герои использовали для строительства космического корабля, до способа запуска, при котором вращение планеты используется, чтобы придать кораблю дополнительную скорость. И писатель смог все это представить еще в 1865 г.!

Я не интересовался фантастическими рассказами о космических путешествиях. Я интересовался тем, как космические полеты происходят в реальности. Мне надо было знать, как люди могут полететь в космос, а на тот момент единственным способом попасть туда было вступить в программу НАСА, то есть получить американский флаг на левый рукав и «оседлать» ракету «Сатурн-5». У меня была только одна проблема: там, где я жил, дети не становятся астронавтами, когда вырастают.

Многие люди, когда знакомятся со мной, не верят, что я побывал в космосе. Они говорят, что я выгляжу как парень, который работает в маленьком магазинчике в Бруклине и нарезает холодные мясные закуски. Мои бабушки и дедушки были иммигрантами из Италии. Мой дед Джозеф Массимино был родом из Лингуаглоссы, местечка, расположенного неподалеку от вулкана Этна на острове Сицилия. В 1902 г. Джозеф приехал в Нью-Йорк и в конце концов купил ферму в северной части штата около города Уорик. Там вырос мой отец Марио Массимино. Уехав с фермы, отец перебрался в Нью-Йорк, в Бронкс, где познакомился с моей матерью Винченцей Джианферрата. Ее семья была из Палермо, города на Сицилии, а жили они в Кэрролл Гарденс, итальянском квартале Бруклина. Они с отцом поженились в 1951 г. Ему было 28, а ей – 25, что по тем временам было довольно поздно для женитьбы.

Хотя мой отец никогда не учился в колледже, уже работая, он начал посещать курсы пожарной безопасности в Нью-Йоркском университете и вскоре стал инспектором в управлении пожарной охраны Нью-Йорка. Он занимался предупреждением пожаров – проверял многоквартирные дома и деловые центры на предмет, имеется ли там достаточное количество огнетушителей, спринклерные системы пожаротушения и аварийные выходы. Он был умным парнем, который хорошо работал и продвигался по карьерной лестнице, пока не стал начальником отдела противопожарной профилактики в управлении пожарной охраны Нью-Йорка. Моя мама растила детей, за что заслуживает медали.

Семья жила в Бронксе, где появились на свет мои старшие сестра и брат. Вскоре после их рождения родители решили уехать из города. Они купили дом № 32 по Коммонвелс-стрит в городке Франклин-Сквер на Лонг-Айленде. Там я и появился на свет 19 августа 1962 г. Брат был на 10 лет старше меня и на три года старше сестры. Я родился в результате оплошности – или, как более мягко говорила мама, «это стало сюрпризом» – моих родителей. Мать всегда повторяла мне, что я пришел в этот мир по какой-то причине, потому что она не собиралась больше иметь детей после рождения моих брата и сестры.

Франклин-Сквер находится неподалеку от Квинса, до него можно добраться по скоростной магистрали Хэмпстед. Когда я был ребенком, по соседству жили в основном американцы итальянского происхождения – Лобакарро, Милана, Адамо, Бруно. Наша семья была большой итальянской семьей. У мамы была только одна сестра Кони, которая жила в Бруклине, но у отца было пять братьев и сестер, которые жили в Квинсе или на Лонг-Айленде. Дядя Фрэнк и тетя Энджи жили рядом с нами через улицу, а дядя Том и тетя Мари – за углом. Дядя Ромео и тетя Энн обитали неподалеку в Колледж Пойнт, в Квинсе. Вокруг меня всегда были дяди и тети, кузены и кузины.

Франклин-Сквер был городом «синих воротничков». Многие люди работали в Нью-Йорке. Несколько человек, про которых никто толком не знал, чем они занимаются, водили огромные «линкольны» и на свадьбах совали тебе в карман целую кучу денег. Некоторые дети уезжали в колледжи, но большинство посещали местные школы и оставались дома. Многие становились полицейскими. Твой отец был полицейским, значит, и ты становишься полицейским – так думали люди. Мой кузен Питер был чертовски умен, и, когда он поступил в Принстон, моя тетя Салли рыдала, стонала, причитала, умоляя его не ехать, потому что не хотела, чтобы он оставлял семью и уезжал в колледж… в Нью-Джерси[7]7
  Штат Нью-Джерси граничит со штатом Нью-Йорк. – Прим. пер.


[Закрыть].

Мой мирок был крохотным. Люди не думают о том, чтобы уехать с Лонг-Айленда, не говоря уж о том, чтобы полететь в космос. Отец моего друга Кью был фармацевтом, а мать – школьной учительницей. Он был одним из немногих моих друзей, чьи родители закончили колледж. Родители всегда поощряли меня заниматься тем, чем я хотел, но, будучи пожарным инспектором и домохозяйкой, они мало чем могли помочь мне стать астронавтом.

Больше всего на свете я хотел побывать в планетарии Хейдена и Американском музее естественной истории, и для меня было большим событием, когда родители наконец отвезли меня туда. Я привез домой фотографии планет и книги по астрономии. Но это было мое единственное прикосновение к миру космоса. Как поступить в НАСА или в какой колледж надо идти, чтобы попасть туда, – мне некому было задать эти вопросы. В нашей школе не было научного клуба, где можно было строить и запускать ракеты. Никто из моих друзей не увлекался космосом, это была вещь, которой я занимался в одиночестве. У меня был мой костюм космонавта, астронавт Снупи и библиотечные книги, вот и все. Я даже не знал никого, у кого был бы телескоп.

Но даже если бы у меня и был такой знакомый, все равно я совсем не походил на кандидата, годного для полета на орбиту. Я никогда не летал на самолете. Возможно, я сотворил из астронавтов кумиров отчасти именно потому, что они были такими, каким не был я. Они были бесстрашными искателями приключений, а я – неуклюжим ребенком. К тому времени, когда я перешел в среднюю школу, у меня испортилось зрение. Я был таким высоким и худым, что мог производить на себе научные эксперименты: если кому-то хотелось узнать, как расположены кости человеческого тела, мне достаточно было снять рубашку и продемонстрировать.