Текст бизнес-книги "Завтра 3.0. Трансакционные издержки и экономика совместного использования"

Автор книги: Майкл Мангер

Раздел: Экономика, Бизнес-книги

По известному выражению Адама Смита, людям присуща «склонность к торгу и обмену»[2]2
  «Ученый по своему уму и способностям и наполовину не отличается так от уличного носильщика, как дворовая собака от гончей или гончая от болонки, или последняя от овчарки. Однако сила дворовой собаки ни в малейшей степени не дополняется ни быстротой гончей, ни понятливостью болонки, ни послушанием овчарки. Все эти различные способности и свойства, ввиду отсутствия способности или склонности к обмену и торгу, не могут быть использованы в общих целях и ни в какой мере не содействуют лучшему приспособлению и удобствам всего вида. Каждое животное, вынужденное заботиться о себе, защищать себя отдельно и независимо от других, не получает решительно никакой выгоды от разнообразных способностей, которыми природа наделила подобных ему животных. Напротив, среди людей самые несходные дарования полезны одно другому; различные их продукты благодаря склонности к торгу и обмену собираются как бы в одну общую массу, из которой каждый человек может купить себе любое количество произведений других людей, в которых он нуждается» (Smith, 1981, p. 14; Смит, 2007, с. 78).


[Закрыть]. Все это формы кооперации и совместного использования, участники которых извлекают преимущества из того, что все люди отличаются друг от друга. Мы отказываемся от применения силы и вступаем в переговоры в поисках взаимовыгодных решений. У нас достаточно вещей, но они находятся не там, где надо. Если мы будем использовать их совместно, даже просто обмениваясь тем, что имеем, ценность многих вещей повысится.

Может показаться, что различия между людьми не облегчают, а затрудняют совместное использование. Но во многих случаях различия становятся источником кооперации и выгод от обмена. Предположим, вы умеете обращаться с землей и растениями, а я очень хорош в ловле рыбы. Нам обоим будет лучше, если мы будем специализироваться, отдавать себя исключительно этим занятиям. Эти таланты не обязательно должны быть врожденными (но могут быть ими). Важно, что благодаря вкусу, таланту или практике вы в чем-то лучше, чем я. Поэтому мне выгоднее торговать с вами, чем пытаться делать все необходимое самому.

Отсюда следует необходимость кооперации, объединения усилий. Но склонность к сотрудничеству – это предположение, принимаемое по умолчанию, главенствующая тенденция, основной психологический факт человеческого общества. Усилению и расширению этой естественной склонности (по крайней мере при определенных условиях) способствуют механизмы, которые принято называть рынками. На действующем рынке мне не надо быть на все руки мастером, ведь я могу нанять людей, которые приобрели соответствующие знания благодаря практике или своим способностям. Поскольку каждый из нас работает на кого-то еще, эта готовность к зависимости от других порождает огромные потенциальные выгоды. Но передаточные механизмы системы страдают от «песка» – трансакционных издержек. Последние препятствуют кооперации даже в тех случаях, когда она является взаимовыгодной.

В частности, трансакционные издержки затрудняют обмены, которые в их отсутствие позволили бы улучшить положение двух или более людей. Кому-то это может показаться не слишком важным, но он ошибается. Обмены исправляют «ошибки», обусловленные тем, что в большинстве случаев способ использования ресурсов позволяет получить не самую высокую ценность. Причины этого могут быть довольно сложными, включая прошлое, случайности и результаты динамических изменений, когда нечто, бывшее когда-то оптимальным, превращается в анахронизм. Но это означает, что люди «держатся» за ресурсы, в которых испытывают нужду другие, только из-за трансакционных издержек. Если их сократить, перед людьми откроется возможность специализации: каждый из нас сможет владеть небольшим количеством вещей, а на время, когда мы их не используем, вещи можно будет сдавать в аренду другим. Мы, в свою очередь, сможем брать во временное пользование вещи, на которых «специализируется» кто-то другой.

Например, в моем гараже хранятся три старых велосипеда, хотя я не «садился в седло» вот уже несколько лет. Неэффективное использование ресурсов? Несомненно. Со стороны это выглядит как эгоизм, возможно, даже как аморальное поведение. Если для кого-то мои «средства передвижения» представляют ценность, почему бы не позволить другим пользоваться велосипедами, пока мне это ничего не стоит? Или я – жалкий скряга, ежедневно проверяющий сохранность велосипедов и тихо хихикающий при виде накопленного и спрятанного? Смауг[3]3
  Огнедышащий крылатый дракон из повести Дж. Р.Р. Толкина «Хоббит, или Туда и обратно», в пещере которого хранились сокровища гномов Одинокой горы. – Примеч. пер.


[Закрыть] в человеческом обличье?

Нет. Проблема в трансакционных издержках. В том, что я не могу легко и без особых затрат найти человека, которому нужен велосипед. Поэтому услуги, которые «двухколесный друг» мог бы предоставлять, пропадают втуне, но никакого очевидного способа лучшего его применения не просматривается. Вероятно, я мог бы найти человека, который захотел бы пользоваться одним из велосипедов в течение часа или взял бы его на день. Но плата за «прокат» была бы совсем небольшой, и я не уверен, что «пользователь на час» возвратит мое имущество. Одни проблемы. Поэтому велосипеды стоят в гараже.

Но если вы понимаете, что такое трансакционные издержки, ваш образ мышления коренным образом меняется. Если мне нужно подстричь газон перед домом или собрать опавшие листья, почему бы не нанять человека из Чоумухани или жителя Амбоайтомпуаны, которые с радостью занялись бы наведением порядка за 5 долл. в день? Об эксплуатации нет и речи; в настоящее время эти люди зарабатывают 3 долл. в день и с радостью согласились бы оказать услуги, в которых я нуждаюсь. Но, услышав ответ, вы сочтете глупым мой вопрос: Чоумухани находится в Бангладеш, а Амбоайтомпуана – на Мадагаскаре. Издержки, связанные с поиском человека, желающего заработать, согласованием стоимости его труда, поездкой из родного города к моему дому, двор которого засыпан опавшими листьями, намного превосходят сумму, которую я готов заплатить. Эти три вида издержек, которые я называю триангуляцией, трансфером и доверием, и обусловливают изобилие ошибок в мировой экономике: ресурсы должны перемещаться, а они неподвижны.

Третья Великая экономическая революция: зачем иметь в собственности, если можно взять в аренду?

Десять лет назад Крис Сьюллентроп пророчески (как стало понятно теперь) писал: «Мы проснулись в Обществе аренды и проката, которое, похоже, собирается жить вечно. И знаете что? Слава богу. Оказывается, что собственность для лохов» (Suellentrop, 2010, р. 33).

Владея чем-либо, будьте готовы оплатить средние издержки использования этой вещи, потому что никто более не способен применить ее в своих интересах. следовательно, вы должны заплатить и за создание вещи, и за ее хранение. Владея квартирой, я уже оплачиваю коммунальные услуги и вношу ипотечные платежи. Но что, если я не всегда живу в ней или использую одну из комнат для хранения бесполезных вещей? Я был бы готов – возможно, просто счастлив – предложить квартиру или комнату кому-то еще по цене, включающей затраты на уборку (после того как жилец освободит «площадь») плюс любые дополнительные деньги сверх того, что я плачу за аренду. Эта стоимость использования называется предельными издержками, то есть расходами, связанными с совместным пользованием квартирой в течение определенного периода. Если я смогу собрать деньги, достаточные для покрытия моих предельных издержек и ипотечного взноса в расчете на неделю, которую я все равно проведу где-то вне дома, то буду в выигрыше. Допустим, вы собираетесь посетить мой город, а я буду готов сдать вам комнату в своей квартире, если мы сможем решить проблему трансакционных издержек, то есть триангуляции, трансфера и доверия[4]4
  Разница между «предельными» и «средними» издержками имеет важные следствия. Если вы вдруг соберетесь зимой в январе побывать в одном из курортных городков Новой Англии и зайдете днем около половины первого в ресторан, то непременно заметите, что оказались единственным его посетителем. Возможно, вы зададитесь вопросом: «Почему они открыты даже в мертвый сезон?» Ответ заключается в том, что ресторан несет довольно крупные постоянные издержки, такие как арендная плата и коммунальные платежи (им приходится платить за отопление, иначе замерзнут трубы!). Владельцы ресторана несут эти расходы независимо от того, обслуживает их заведение клиентов или нет. Предельные издержки, издержки коммерческого запуска – это расходы на закупку продуктов, заработную плату повара и обслуживающего персонала, а также на электричество для наружной вывески «Открыто». Если ресторан способен покрывать предельные издержки и пусть даже небольшую часть средних издержек, он будет в выигрыше. Они не зарабатывают, но теряют меньше денег, чем в случае закрытия заведения. На аналогичном принципе построена работа Uber: до тех пор пока водители, благодаря коммерческим перевозкам, покрывают свои предельные издержки, необязательно устанавливать для пассажиров такой тариф, который целиком покрывал бы полную плату за пользование автомобилем. Поэтому Джереми Рифкина так волнует судьба традиционных моделей капиталистических рынков: переживут ли они переход к ценообразованию на основе предельных издержек или им на смену придут какие-то другие формы «совместного использования» (Rifkin, 2014).


[Закрыть].

Точно так же, чтобы оплатить некоторые расходы на автомобиль за этот месяц и несколько сократить общий платеж, я готов предложить поездки по цене бензина, моего времени и износа транспортного средства, то есть по цене, соответствующей предельным издержкам. Как и водителю такси, мне не нужно «напрягаться», чтобы плата за пользование покрывала все мои расходы, связанные с автомобилем. Достаточно компенсировать какую-то их часть. Если у меня есть автомобиль и несколько минут времени, то у меня имеются избыточные мощности. Если вам необходимо съездить куда-то, мы можем найти способ совместного использования этих мощностей.

Ограниченное применение совместного использования объясняется тем, что заинтересованным сторонам очень сложно прийти к согласию относительно всех трех составляющих трансакционных издержек. Как упоминалось выше, они включают:

– триангуляционную информацию о личности и местоположении, а также согласованные условия сделки, в том числе цену;

– трансфер – максимально быстрый и незаметный способ перечисления платежа и передачи товара;

– доверие – внушение уверенности в честности и справедливости условий договора, а также непременном их исполнении.

Разумеется, это давняя проблема, но потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть к подходу, основанному на осмыслении всего сущего с точки зрения трансакционных издержек. Он позволяет, в частности, объяснять вещи, которые уже давно воспринимаются нами как данность. Предположим, вы собираетесь посетить незнакомый город. Где вы остановитесь? На первый взгляд проблема кажется трудной. В действительности ответ прост: вы остановитесь в гостинице – в организации, специализирующейся на сдаче во временное пользование принадлежащих ей жилых помещений.

Но как выбрать гостиницу? Для решения этой задачи используется инструмент, известный как бренд. Бренд позволяет решить все три задачи, связанные с трансакционными издержками. Тем не менее проживание в гостинице обходится дорого, потому что она должна возместить свои средние издержки: вся ее ценность заключается в бизнесе по продаже жилья на ночь. Гостиницы должны назначать такую цену, которая покрывает закладную, коммунальные расходы, содержание зданий и заработную плату сотрудников. Иначе обстоит дело в случае с квартирами или индивидуальными домами, поскольку эти расходы уже оплачены собственниками. Если я смогу немного заработать на квартире, в которой живу, то получу дополнительный доход. Даже если я назначу за нее цену, которая возместит только мои дополнительные расходы, то все равно буду рад сделке.

Низкая цена выгодна и покупателю, но лишь при наличии возможности сократить все три категории трансакционных издержек. Компания Airbnb убедилась в этом на собственном опыте. На самом деле она не занимается сдачей в аренду жилья; компания продает (1) информацию о доступности и местоположении (триангуляция), (2) надежный зачет трансакций и (3) «распределенное доверие», или бесперебойный доступ к проверенным участникам рынка, чтобы покупатели, которым можно верить, находили таких же продавцов. Остальное зависит от владельцев имущества (в данном случае жилья) и людей, которые хотели бы его арендовать (в данном случае получить крышу над головой в незнакомом месте, но там, где они могут спокойно выспаться).

Необходимо упомянуть об альтернативной и еще более экстремальной форме «аренды», которая, вероятно, приобретет огромное значение в течение ближайшего десятилетия, но не исключено, что и раньше. Имеется в виду возможность «краткосрочного пользования» некой материальной формой, напечатанной на 3D-принтере из гранулированного пластика или филамента. Если скорость и ценность трехмерной печати и далее будут увеличиваться, а стоимость переработки изделия в конце его желаемого использования окажется достаточно низкой, то все, что нам понадобится, это «аренда» материала, используемого для быстрой печати особой необходимой нам формы. «Покупатель» получит доставленное ему устройство, а затем вернет его в мастерскую трехмерной печати, где оно будет разобрано на составляющие – металлические и пластмассовые части. И те и другие будут переработаны и подготовлены для печати новой формы. Реализация этого сценария будет означать полное исчезновение потребности во владении любыми инструментами, а также и исчезновение обрабатывающей промышленности, так как 3D-принтеры должны будут научиться печатать 3D-принтеры. Я не намерен много рассуждать об открывающихся в данном случае возможностях, потому что прежде чем эта система начнет функционировать, придется решить множество задач и создать много новых вещей.

И независимо от того, какая – простая или экстремальная – форма «аренды» возобладает, в целом каждому из нас будет принадлежать гораздо меньше вещей, но при этом мы будем лучше использовать оставшееся у нас имущество. Мы станем менее эгоистичными, и у нас появится больше места. Мы станем богаче и будем теснее сотрудничать с другими – и все это потому, что предприниматели смогут продавать сокращение трансакционных издержек.

Программное обеспечение покоряет мир

Данной главе предпослан пессимистический эпиграф: «Люди – это проблема». Но люди испытывают необходимость в кооперации. Проблема обусловлена тем, что трансакционные издержки нередко мешают нам приходить на помощь друг другу. Однако предприниматели все чаще используют для сокращения этих издержек программное обеспечение, что открывает возможность сотрудничества. Программное обеспечение – это «робот» обмена: если автоматизация заменяет людей на производстве, то программное обеспечение автоматизирует трансакции.

Что произошло? Два обстоятельства соединились, а третье подтянулось к ним. Во-первых, был создан интернет, который обеспечивает очень дешевые способы коммуникации и создает условия для «инноваций без разрешения» (более подробно об этом далее). Во-вторых, аппаратные платформы, в первую очередь смартфоны, поддерживают всеобщий постоянный доступ в интернет, не требующий громоздкого оборудования. К этому «подтянулся» развивающийся мир: внезапно объем источника труда для предпринимательства и размеры «центральной точки» обмена, направленного на создание ценности, увеличились с 2 млрд человек в «первом мире» до 7 млрд всех жителей Земли. Расстояния, границы и язык – все это барьеры, принимающие форму трансакционных издержек, но смартфоны, подсоединенные к интернету, позволяют значительно их снизить.

Данная платформа и устанавливаемые с ее помощью соединения способствовали резкому росту количества и расширению разнообразия программных приложений. Об этом уже довольно давно писал Марк Андриссен:

Все больше и больше крупных предприятий и отраслей используют в своей деятельности программное обеспечение и осуществляют поставки в форме интернет-услуг – от киноиндустрии и сельского хозяйства до национальной обороны. Значительную часть тех, кто оказался в выигрыше, составляют предпринимательские технологические компании (наподобие тех, которые созданы в Кремниевой долине), вторгающиеся в существующие отраслевые структуры и опрокидывающие их. Я полагаю, что в ближайшие десять лет программное обеспечение будут использовать для подрыва многих отраслей, и в первых рядах окажутся компании мирового уровня из Кремниевой долины, в большинстве случаев предпочитающие подрывные действия (Andreessen, 2011).

В данном случае Андриссен объединил несколько явно никак не связанных друг с другом событий: благодаря программному обеспечению множество самых разных вещей, которые когда-то делались людьми за плату, стали почти бесплатными. Благодаря не роботам, а компьютерным программам. Более того, программное обеспечение способно делать, а в некоторых случаях уже делает новые вещи, никогда не производившиеся людьми, о которых и помыслить было нельзя до тех пор, пока трансакционные издержки были слишком высокими.

В каком-то смысле в этом нет ничего нового. Специализация всегда подразумевала необходимость решения людьми задачи кооперации усилий в группах, а в более крупных группах возникают значительно более высокие трансакционные издержки. Поэтому в обществах, где отсутствовали социальные контакты, вновь и вновь независимо друг от друга люди приходили к одному и тому же (с небольшими вариациями) решению: первым в истории «программным обеспечением» были деньги. Деньги воплощают фактическую ценность и неотделимы от нее. Аристотель полагал, что их появление было решающим шагом в эволюции рыночного общества[5]5
  Аристотель подробно излагает свою точку зрения: «В первой общине, то есть в семье, не было явно никакой надобности в обмене; он сделался необходимым, когда общение стало обнимать уже большее количество членов. В самом деле, в первоначальной семье все было общим; разделившись, стали нуждаться во многом из того, что принадлежало другим, и неизбежно приходилось прибегать к обмену. Такой способ обмена еще и в настоящее время практикуется у многих варварских народов. Они обмениваются между собой только предметами необходимыми и больше ничем; например, они обменивают вино на хлеб и наоборот. Когда понадобилась чужая помощь для ввоза недостающего и вывоза излишков, неизбежно стала ощущаться потребность в монете, так как далеко не каждый предмет первой необходимости можно было легко перевозить. Ввиду этого пришли к соглашению давать и получать при взаимном обмене нечто такое, что, представляя само по себе ценность, было бы вместе с тем вполне сподручно в житейском обиходе, например, железо, серебро или нечто иное; сначала простым измерением и взвешиванием определяли ценность таких предметов, а в конце концов, чтобы освободиться от их измерения, стали отмечать их чеканом, служившим показателем их стоимости» (Aristotle, Politics, book I, sect. 1257a; Аристотель, 1983, с. 389; курсив мой. – М. М.).


[Закрыть]. Он описывает «чекан» как показатель ценности фактических товаров. Этот чекан является программным обеспечением – набором инструкций, управляющих компьютером. Торговый чекан Аристотеля был грубым аналогом компьютера, но тем не менее компьютера. Символ, нанесенный на бумагу, был знаком ценности, но одновременно и сам создавал ценность в том смысле, что позволял резко сократить трансакционные издержки обмена по сравнению с бартером, то есть передачей одного товара в обмен на другой[6]6
  История денег и представлений об использовании абстрактной ценности векселей, выпущенных частными субъектами хозяйствования (которые могут, но не обязательно должны быть банками), очень интересно и подробно излагается в статье Джорджа Селджина и Лоуренса Уайта (Selgin, White, 1994).


[Закрыть]. Инструкцией служил знак числа, проставленного на «чекане»: большее число означало большую ценность, даже если сами бумага и число не имели никакой действительной ценности; это была просто инструкция, знак сохраняющегося передаваемого носителя информации. Функции компьютера исполнял человеческий разум, обрабатывавший данные о рыночных сделках с использованием программного обеспечения.

Система денежных знаков позволяет редуцировать «ценность» до абстрактного понятия и отказаться от трудоемкой передачи материальных товаров, представленных чеканом. Одного только желания людей обмениваться (единственный способ повышения моего благосостояния заключается в нахождении способа повышения вашего благосостояния) недостаточно. Нужно найти способ сокращения трансакционных издержек до более низкого уровня, чем ценность, продуцируемая обменом, а иначе обмен не состоится.

Многие потенциально выгодные акты кооперации так и не произошли, не происходят и не произойдут. Каждый житель Земли (а нас уже 7,5 млрд человек) хранит что-то свое, растрачивая время и занимая место. Каждую минуту каждого нового дня существует нечто, что может принести огромную пользу кому-то еще. То же самое относится ко множеству вещей, которыми мы владеем, с которыми работаем и видим вокруг себя: где-то всегда есть кто-то, кому некая вещь нужна больше, чем нам. Но мы не знаем, что эти люди хотели бы получить данную вещь, а им неизвестно, кто ею владеет[7]7
  Вспомним об «обстоятельствах времени и места» Хайека (Hayek, 1945, p. 520; Хайек, 2011, с. 67).


[Закрыть].

Если рассуждать об экономическом аспекте, то ресурсы и труд «хотят» быть более продуктивными, чтобы им нашли более ценные способы использования. Но с точки зрения фактической агентности это верно не более, чем утверждение, что жирафы «хотят» иметь длинные шеи. В биологической эволюции активным агентом является естественный отбор, в экономике – предпринимательство. Стремящиеся к получению прибыли предприниматели находятся в непрерывном поиске ресурсов, которые можно было бы переместить, преобразовать или объединить, а затем с выгодой для себя продать.

Как известно, Армен Алчиан считал, что утверждение о стремлении всех фирм и менеджеров к получению прибыли не обязательно соответствует действительности (Alchian, 1950; Алчиан, 2007). Они могут желать самых разных вещей, а некоторые организации, напротив, ничего не хотят. Однако раз механизм отбора (условием выживания фирмы является получение положительной прибыли) предусматривает избавление от тех, кто теряет деньги, возникает впечатление, что фирмы находятся в поиске прибыли. Это означает, что никто, включая предпринимателей, не может заранее знать, какие сокращения в трансакционных издержках будут создавать прибыли и новые трансакции.

Однако непрерывные пробы и ошибки, а также недорогие «инновации без разрешения», внедряемые в результате появления новых «приложений» для смартфонов, будут очень эффективными средствами поиска пространства вероятных прибыльных возможностей. Или, как отмечал Алчиан, проблема заключается в том, что «там, где прогноз оказывается неопределенным, максимизация прибыли как руководящий принцип действия лишена смысла… Неопределенность является результатом по крайней мере двух причин: несовершенного предвидения и неспособности человека решать сложные задачи, содержащие множество переменных, даже когда оптимум поддается определению» (Alchian, 1950, р. 211–212; Алчиан, 2007, с. 33–34). Дело не в том, что предприниматели знают, какое программное обеспечение покорит мир; они знают об этом не больше, чем каждый из нас. Когда множество программистов работают над созданием мобильных приложений (большинство приложений просто ужасны), у кого-то из них обязательно получится создать приложение, которое станет сверхпопулярным у пользователей.

Рынки «хотят» перемещать активы и услуги в направлениях использования, способных создать более высокую ценность, а трансакционные издержки становятся «присадкой», повышающей уровень трения в «двигателе», снижая его мощность и не продуцируя при этом ничего, кроме тепла. Конечно, в случае повсеместного распространения предпринимательства его специфические воздействия на экономику должны «фильтроваться» институтами или социально создаваемыми и применяемыми правилами, структурами прав собственности и стимулами (Boettke, Coyne, 2003; 2009).

Еще в 1740 г., на заре промышленной революции, о проблеме кооперации в мире, где каждый из нас зависит друг от друга, и все же люди являются проблемой, размышлял шотландский философ Дэвид Юм:

На первый взгляд кажется, что из всех живых существ, населяющих земной шар, природа с наибольшей жестокостью отнеслась к человеку, если принять во внимание те бесчисленные нужды и потребности, которые она на него взвалила, и те незначительные средства, которые она даровала ему для удовлетворения этих нужд… Только с помощью общества человек может восполнить свои недостатки, достигнуть равенства с другими живыми существами и даже приобрести преимущество перед ними.

Все его немощи возмещаются наличием общества… Пока каждый отдельный человек трудится в одиночку и только ради себя, силы его слишком малы, чтобы произвести какую-нибудь значительную работу; поскольку его труд затрачивается на удовлетворение различных нужд, он никогда не достигает совершенства в каком-нибудь одном искусстве, а так как его силы и успех не всегда одинаковы, то малейшая неудача в одном из таких отдельных искусств должна сопровождаться неизбежным разорением и нуждой… Благодаря объединению сил увеличивается наша трудоспособность, благодаря разделению труда у нас развивается умение работать, а благодаря взаимопомощи мы меньше зависим от превратностей судьбы и случайностей. Выгода общественного устройства и состоит именно в этом приумножении силы, умения и безопасности (Hume, 2004, part II, sect. 2; Юм, 1996, с. 525–526).

Проблема, которую определяет Юм, заключается в том, что мы все зависим от «общества», но оно не принадлежит к тем явлениям, на которые можно указывать пальцем или отдавать распоряжения в их адрес. Общество – это совокупный результат множества отдельных действий, которые не планируются и не направляются централизованно. И люди – это проблема, далее на той же странице Юм отмечает, что изначально «находясь в диком, нецивилизованном состоянии, люди никак не могут достигнуть познания» выгоды общественного устройства и зависимости от него. К тому же мощные конвульсии экономических революций разрушают долгое время взращиваемые нами отношения в обществе.

Перспектива программного обеспечения, «покоряющего мир», вызывает беспокойство, но мы уже не раз слышали подобные пророчества. Во времена промышленной революции мы услышали бы от стимпанка Марка Андриссена о «разделении труда, покоряющем мир». И он был бы прав. Небольшое количество работников из английского графства Ланкашир, используя прядильные машины периодического действия (изобретение Сэмюэла Кромптона), производили гораздо больше пряжи, чем сотни людей, работавших на прялках «Дженни». Ткачи, в свою очередь, получали из этих нитей более прочные и мягкие ткани; пошитую из них одежду могли покупать даже бедняки, хотя всего полвека назад она была доступна только богатым представителям элиты.

Для потребителей это просто прекрасно: они могут приобрести более дешевую одежду куда более высокого качества, чем раньше. Но в то же время работы лишились сотни тысяч прядильщиков и ткачей по всему миру[8]8
  Возможно, оценка «сотни тысяч» слишком консервативна. Да и последствия революции в прядении и ткачестве имели более сложный характер. См. об этом книгу Эммы Гриффин, особенно первую и вторую главы (Griffin, 2014).


[Закрыть]. В данном случае рабочие места исчезали не в результате вывода технологических процессов в зарубежные страны; мир покоряло повышение производительности вследствие разделения труда. Капитализм – это система, основанная на потребительском суверенитете, вдохновляемая реакцией владельцев ресурсов на цены и предпринимателей – на перспективы получения прибылей и убытков. Капитализм не «продуцирует» рабочие места. Обычно он приводит к их исчезновению.

Исследования Карла Маркса подвели его к выводу, что вследствие повышения производительности работники должны лишаться своих мест. Согласно его прогнозу, по мере непрерывного «перемалывания» труда в механизмах машинного повышения производительности реальная заработная плата (то, во что обходятся рабочим их реальные покупки) должна неуклонно снижаться. В действительности все произошло наоборот: цены резко упали, но вместе с производительностью выросла и номинальная заработная плата. Вследствие повышения последней и падения цен большую часть времени, начиная с середины XVIII в., в большей части мира реальная заработная плата непрерывно росла, иногда «взлетая к небесам». И не только в швейной промышленности. В наши дни значительно улучшились едва ли не все материальные аспекты жизни потребителей: повысилось качество товаров и услуг, они стали более доступными и разнообразными[9]9
  Это справедливо даже в отношении беднейших членов общества. Первоначально крайне дорогие инновационные товары быстро становятся массовыми, и их цена снижается на 90 % и более. В текущих ценах первые «домашние» компьютеры стоили около 30 тыс. долл. С момента первого появления в продаже проигрыватели цифровых видеодисков и телевизоры с высокой четкостью изображения «упали» в цене в реальном выражении более чем на 90 %. Не говоря уже о том, что тридцать лет назад не было ни смартфонов, ни социальных сетей. Конечно, не все продукты, предназначенные для продажи, «делают это». Первые образцы Google Glass (гарнитура для смартфонов, которая крепится на голову, с прозрачным экраном и видеокамерой) были очень дорогими (1,5 тыс. долл.), и эта гарнитура никогда не производилась серийно. Один из первых карманных персональных компьютеров Newton от Apple в текущих ценах стоил 2 тыс. долл. и был снят с производства, потому что никто не хотел платить за него такую высокую цену. В то же время цена на цифровые проигрыватели упала с более чем 500 долл. (в текущих ценах) за MPMan F10 до менее чем 50 долл. за продукт с существенно более высокой (более чем в 1000 раз) емкостью запоминающего устройства. (В MPMan F10 объем запоминающего устройства составлял 32 мегабайта – достаточно для того, чтобы вместить десять обычных песен или музыкальный альбом, если кто-то еще помнит, что такое альбом.)


[Закрыть]. Да, многие трудящиеся теряли работу, но одновременно создавались все новые и новые рабочие места, поскольку процесс создания богатства подпитывал сам себя возникновением нового капитала и потребностью в более образованных работниках, которые, в свою очередь, были более производительными и получали гораздо более высокую заработную плату.

Повторится ли это снова? Новое ценностное предложение для производства экономического излишка заключается в использовании программных платформ для продажи сокращения трансакционных издержек. К каким последствиям это приведет? Какие новые рабочие места будут создаваться в это время?