Текст бизнес-книги "Чистосердечное признание или Похождения борзописца, которому не сиделось на месте"

Автор книги: Михаил Шпагин

Раздел: О бизнесе популярно, Бизнес-книги

Впоследствии, работая в «Московском комсомольце», мне не раз приходилось бывать в МГУ – ходатайствовать за заочников-должников, защищать права уже известного журналиста-абитуриента, которого срезал на экзамене преподаватель-антисемит. Встречал среди пишущей братии и успешно работавших, но когда-то вынужденных бросить университет коллег. У меня создалось стойкое впечатление, что приём на факультет не всегда был беспристрастным и бескорыстным.

На первое место выплывали репетиторские услуги. Поначалу их оказывали бывшие выпускники факультета. Они буквально муштровали своих подопечных. Например, требовали написать (или писали сами) текст сочинения, заставляли выучить его наизусть, запомнить количество запятых и где они расставлены. Затем подключались преподаватели. Их услуги стоили гораздо дороже, они открыто натаскивали абитуриентов¸ в чём, собственно, ничего криминального не было, а закулисно обещали поддержку во время экзаменов и гарантировали поступление.

Эта система совершенствовалась много лет. Когда мой младший сын размышлял, не поступить ли ему на факультет журналистики, я попросил знакомых разведать, реально ли это вообще, и получил обстоятельный ответ:

– Да, реально. Однако папа должен понимать, что к чему. Он хороший журналист, но в МГУ когда-то так и не смог поступить. А теперь о его сыне позаботятся репетиторы.

Я передал эти слова Власу, и он подал документы на шахматное отделение института физкультуры.

Что же касается учебы, в МГУ неплохо преподавали, если можно так выразиться, технологию журналистского дела – в ущерб творческим проблемам и мастерству. Чувство корпоративности у выпускников, надо признать, было высокое.

По следам ледникового периода

На тернистом пути от кино к газете меня очень поддержал будущий директор Билибинской АЭС Герман Солдатов, в то время студент Московского энергетического института. Мы учились в одной      школе, но познакомились лишь после её окончания, когда я изнывал от тоски в «почтовом ящике». Мы знали – молодым везде у нас дорога и верили в свои силы. Зимой вместе ходили на вечера в ДК МЭИ, и на вечеринки в студенческом общежитии. Самое большое впечатление на меня произвели китайцы: они сидели за учебниками с утра до вечера, а то и ночью. Гера не давал бесполезных советов, одобрял все мои, даже самые фантастические, планы по жизнеустройству. Как раз в такой моральной поддержке я и нуждался.

Как мудро писал царь Алексей Михайлович: «Делу время, и потехе час». Для нас потеха наступала летом. Когда у Геры начинались каникулы, мы отправились путешествовать – почти без денег, пешком, по железной дороге, а однажды на пароходике удалось устроиться. Эпизоды странствий всплывают в памяти, словно кадры черно-белого кино.

…Мы в Ясной поляне. Переночевать в деревне не пустили, пришлось отправиться в графскую усадьбу. Темнело. Устроились на охапках соломы под каким-то навесом. Проснулись поздно от звуков речи: экскурсовод объяснял посетителям, что перед ними рига, где великий писатель… Ну и так далее. Хорошо, что нас не было видно.

Другой кадр. Катер пристаёт в Кимрах. На пляже старая цыганка гадает на картах. Вдали слышатся глухие раскаты грома. И вдруг, неизвестно чему радуясь, гадалка бросает карты и поет:

Ах вы серьги, золоты колечики,

Покатились на траву,

Ты ушла и твои плечики

Скрылися в ночную тьму…

Замечательное времечко!

Путешествие по Тверской области несомненно, оказало влияние на дальнейшую жизнь. Жители встречали нас как гостей. Выйдя из автобуса у первой же деревни, мы решили отметить начало пути. Стакана не было. Зашли в маленький магазинчик – купить. Выслушав нас, юная продавщица удивилась и поставила на прилавок две чашки из продававшегося дорогого немецкого сервиза, а рядом положила зелёные огурцы – на закуску. Мы шли вдоль истерзанной колеями грунтовой дороги, без всякой карты, и точно знали, что ночевать будем в сарае, на сеновале, а то и в избе, на кроватях с пружинными матрасами, под сшитыми из разноцветных лоскутков одеялами.

Окошки в деревянном кружеве наличников, горницы с иконами в красном углу и застекленными рамками с фотографиями живых и погибших – такое не забывается. Бобыль, живущий в сторожке, сохранившейся среди поросших травой развалин спиртзавода, разоренного ещё во времена «сухого закона», объявленного Временным правительством. «Магазин в доме», где хозяйка рассчитывается с покупателями до копейки – они свои, деревенские, не додашь, со свету сживут. Лесной кордон. Две коровы вприпрыжку бегут к пруду и забираются в воду, лишь головушки торчат.

– Бурёнки от слепней прячутся, – поясняет ещё не старая хозяйка. Она живёт здесь в добротном доме вместе с шестнадцатилетней дочерью.

– А дочь скоро придёт?

– Куда там. Дай Бог под утро заявится. Молодо-зелено, самое время погулять. А то 18 лет стукнет – кто такую старуху замуж возьмёт!

…Крепкий старик говорит, что вот уже 20 лет не видел сестру.

– Далеко живет?

– Да нет, километрах в четырёх отсюда. Вы как раз в ту деревню и направляетесь. Не забудьте от меня привет передать.

Разные встречи. На вопросы отвечают охотно, хотя порой неожиданно, и всё это исстари наша земля, не чужие нам люди…

Всего 20 километров от Твери – удивительной красоты Петровские озёра с островами, до которых летом можно добраться на лодке, а зимой – по занесённым снегом тропам. Вокруг – топкие болота с торфом и клюквой – желанной добычей для жителей трёх расположенных на островах деревень. К местам разработки торфа проложены узкоколейки. Среди болот загорелые дядьки усердно собирают ещё недозревшие ягоды, чтобы свезти на рынок.

– Рановато, поди…

– В самый раз. Если не мы сегодня, завтра другие придут. Пусть она полежит, а не дойдёт – в марганцовке искупнём…

Такую вот картину мы застали на месте большого в незапамятные времена посетившего тверскую землю ледника. Теперь она, конечно, сильно изменилась. Торф почти никому не нужен, одной клюквой не прокормиться. Гостеприимные островитяне покинули озёра. Зимой в миленьких озёрных деревеньках никто не живет. А летом наступает пора паломничества рыболовов, охотников и просто туристов, жаждущих познакомиться с последствиями ледникового периода.

Может, эти маленькие путешествия и пробудили у Германа тягу к перемене мест? Окончив МЭИ, он уехал на заполярную АЭС и спустя несколько лет стал директором. Я же, наоборот, попав в объятия прессы, не очень-то любил ездить в командировки. Казалось, любую тему можно найти в Москве.

Много лет спустя Солдатов вернулся в столицу с женой и двумя сыновьями. Он продолжил заниматься атомной энергетикой и участвовал в устранении последствий Чернобыльской катастрофы.

Жизнь ужасно коротка, да и та прошла в «МК»

Лаборант и кочегар

Утром я быстро зашагал к ближайшему от дома стенду «Московского комсомольца». Стенд был на месте, а вот четвёртая страница газеты отсутствовала. Сдерживая волнение, помчался к другому стенду. То же самое. Значит, люди сами прочли, и друзьям покажут.

Что же там, на четвертой странице, было? Материал «У хмельного ключа», подготовленный мной и Геной Куликовым. Первый успех, о котором так мечтали.

В отдел рабочей молодежи «Московского комсомольца» мы пришли, как только потерпели фиаско в МГУ и не с пустыми руками – принесли несколько заметок. Причем, шутки ради, мои заметки подписывали Гениной фамилией, а его – моей. И надо же – в редакции мои заметки выбросили в корзину, а его (под моей фамилией) напечатали! После этого случая мы стали подписывать все заметки вместе: Г. Куликов, кочегар и М. Шпагин, лаборант. Такое неожиданное сочетание развеселило редакцию. К рабкорам вообще относились хорошо, и нас начали понемногу печатать.

Как на страницах «МК» забил «хмельной ключ» – отдельная история. На подъездных путях у Рижского вокзала, близ которого жил Гена, останавливались цистерны «Самтреста» из Грузии. Глубоко ошибались те, кто думал, что алкогольные напитки разливали по бутылкам там же, где их готовили. Доставка в цистернах – дешевле и удобнее. К Рижскому вокзалу привозили коньяк. И всё бы хорошо, но грузинские проводники прихватывали с собой в Москву самодельную чачу, которую предварительно настаивали на табаке – чтобы крепче «забирала». Осенью парочка пенсионеров, основательно захмелев, заночевала на травке. К утру похолодало – не сильно, но настолько, что они так и не проснулись.

Редакция решила провести рейд. Нам выделили фоторепортера, милиция – своих сотрудников, и вечером, когда стемнело, мы собрались у цистерн. На стук и просьбы налить двери гостеприимно распахнулись. Проводники держали в руках стеклянные банки с рукотворным напитком, но вместо денег их встретили фотовспышками. Через день-два читатели уже познакомились с результатами нашего налёта.

Проводников «Самтреста» срочно поменяли. Один из уволенных пришёл в редакцию и сказал, что он очень нужный государству человек, так как сдаёт каждую осень полторы тонны груш. И просил послать начальству письмо, чтобы его восстановили на работе. Я отказался. Южный гость не успокоился. Он ещё несколько дней встречал в вестибюле работников редакции, преимущественно девушек, и пытался узнать, кому и сколько денег нужно дать, чтобы получить такое неофициальное послание.

Было и ещё одно взбудоражившее читателей выступление. Мы написали, как квасят капусту в так называемых дошниках, прыгая по изрубленным кочанам в резиновых сапогах. Скандал, опровержение, выговор. Но ведь правильно написали. После истории с капустой нас разъединили, объяснив, что врозь и гонорар получится выше, и количество «боевых единиц» увеличится.

Первым материалом, написанным без Гены, был репортаж о комсомольцах, помогающих строить Московскую кольцевую. Он назывался «Сирень на трассе» – её кусты сажали на разделительной полосе. Репортаж получился суховат, решил приукрасить его частушками собственного сочинения:

Я с Московской кольцевой

Уезжаю сам не свой.

Остаётся моё сердце

На Московской кольцевой.

Заведующий отделом спросил: «Сам придумал?» и вычеркнул куплет. Куликов наверняка сделал бы то же самое.

Бывший наш опекун – завотделом рабочей молодежи Юрий Изюмов стал заместителем редактора. Перед тем, как подняться этажом выше, он порекомендовал своему другу и преемнику Игорю Багаеву оформить меня сотрудником на гонораре, то есть без ставки.

Лоцман прессы

По редакции «МК» разнесся слух: приехал Изюмов. Не в настроении. Полосы читает, что-то будет? На сей раз он вносил поправки не по содержанию, а скорее литературного характера. Их было много. Досталось и мне.

– Будь внимательнее, Миша, – сказал ЮП (Юрий Петрович), – я сегодня перед дежурством Паустовского читал. И вот, теперь сдержаться не смог. Куда только литсекретарь смотрит?

Изюмов благоволил ко мне. Я изо всех сил старался оправдать доверие человека, распахнувшего двери в мир прессы, и изводил его глупейшими вопросами. Например, вправе ли творец замкнуться в башне из слоновой кости? Писать не для всех, а только для себя? И ЮП терпеливо объяснял молодому балбесу, что вправе. Он почему-то даже не сердился, а я видел его во гневе: Юрий Петрович никогда не повышал голос, но бледнел, словно кровь отливала от лица. Зрелище не для слабонервных!

Десять лет Изюмов был помощником первого секретаря МГК КПСС, а почти всё остальное время отдал прессе. Работал заместителем редакторов и главных редакторов в «Московском комсомольце», «Пионерской правде», «Вечерней Москве», «Литературной газете». С 1990-го по 2008 год – главный редактор газеты «Гласность». Мне выпало работать под его началом дважды – в «Московской комсомольце» и «Вечерней Москве».

Неожиданный звонок из «Вечёрки»: «Небось, заскучал в журнале? А у нас тебя ждёт океан информации, бег без остановки. Будешь знать всё раньше всех…»

Ощущение от первой, еще в «Комсомольце», встрече с ЮП не улетучилось с годами. В его присутствии я робел, и однажды, выходя из кабинета в «Литгазете», по ошибке распахнул дверь стенного шкафа.

Изюмов с отличием окончил факультет журналистики, хорошо усвоил её значение плюс назначение, и всегда старался, чтобы они соответствовали друг другу. В «Вечерней Москве» он позаботился об усилении отдела информации и создании отдела науки.

ЮП всегда держал слово, не любил компромиссов, спорить с ним было очень трудно. Писал кратко и ясно, с высоким КПД. Его небольшая книжка, напечатанная после поездки в США, напоминает записки очевидца. Ни домыслов, ни стилистических ухищрений. Что сам наблюдал, о том и рассказываю. В результате скромная брошюра поведала читателю о стране больше, чем иные толстые книги.

Здесь печатался Шолохов

На Мосфильме помреж, узнав, что я из «Московского комсомольца», сказала:

– Удивительная газета. Она как девушка, с которой все были знакомы и которую приятно вспомнить.

Насчет всех она, конечно, преувеличила, но многие известные журналисты и писатели, действительно, побывали в этой колыбели. Здесь печатался даже сам Шолохов. Проведав, что он приехал в Москву, я чудом узнал его телефон, позвонил, представился, и попросил сказать хоть несколько слов для газеты. Маститый писатель обиделся: «Что ж ты, мил человек, из меня, старика, свадебного генерала делаешь?». И потом минуты три объяснял, как нужно относиться к тому, кого ты хоть сколько-нибудь уважаешь. У меня от стыда уши горели, однако выслушал всё до конца и даже успел извиниться.

Мой старший сын однажды упрекнул, будто больше чем его и маму, я любил работу. Это, конечно, не так. Но времени ей, действительно, уделял больше, и даже дома постоянно что-то писал, говорил по телефону. До сих пор мне по ночам иногда снятся заголовки так и не написанных статей.

В редакции были свои маленькие радости. Мы выпускали стенгазету, писали стихи, получали в подарок и дарили друг другу сделанные фоторепортёрами снимки. Иногда даже целые альбомы выкладывали. А что может быть лучше коллективной поездки по Москве-реке? Отвечу – посещение небольшого ресторанчика на Чистопрудном бульваре. Столики стояли на улице, а деревянный павильон находился у самой воды. Официант у всех на глазах сачком вылавливал карпа, которого потом подавали с сухим вином. И всё это было доступно, по нынешним понятиям, стоило копейки. Ресторанчик сгубила популярность – на его месте возвели большое здание, и цены стали немаленькие.

В 1961 году в честь возвращения из полета космонавта Германа Титова мы подготовили дополнительный воскресный двухстраничный выпуск. Договора с Союзпечатью о его распространении не было, и сотрудники сами вышли на улицы с пачками газет. Мы с девушкой расположились у входа в метро на Комсомольской площади. Газету раскупали нарасхват, и сразу же возникла проблема: выпуск стоил одну копейку, а монет на сдачу у нас не было. Но покупатели её и не требовали, бросали на лоток двух, трёх, а то и пятикопеечные монеты. Товар кончился быстро. Подсчитали выручку, отделили долю редакции, а оставшиеся медяки сочли справедливой наградой за ударный труд и купили на них пол-литровую бутылку сухого молдавского вина.

Отдых был не частым и, как правило, коротким. Все прекрасно понимали, что переживают в «МК» весну своей профессии, а, как известно, что посеешь, то и пожнёшь.

Внутриредакционная демократия цвела пышным цветом. Мы с азартом обсуждали вышедшие номера. Главным творческим приговором становилось общественное мнение, которое не всегда совпадало с начальственным. Самая высокая оценка – «моя летучка в ладоши бьёт!». Что еще нужно для полного счастья? «Жизнь ужасно коротка, да и та прошла в «МК»: покидавшие «Московский комсомолец» поминали проведенные в нём годы «незлым тихим словом», некоторые, забыв, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды, возвращались. Так было и со мной: я поработал здесь даже трижды. И, поверьте, не пожалел.

«МК» выходит с 11 декабря 1919 года. Поначалу газета называлась «Юный коммунар», затем «Юношеская правда», «Молодой Ленинец», а с сентября 1929 года стала «Московским комсомольцем». Нынешний главный редактор и владелец газеты Павел Гусев менять это название не захотел. Он прекрасно понимал, что свой прежний характер издание уже утратило, так пусть хоть любимое жителями столицы название послужит приманкой для читателей. Бывший комсомольский работник и коммунист оказался толковым бизнесменом.

Настоящий полковник

Судьба благосклонна к первопроходцам. Устроившись на работу, закончивший училище фельдшер скорой помощи Лыков попросил в библиотеке что-нибудь, адресованное представителям его профессии. Оказалось, такой книги нет. «Значит, будет», – подумал Виктор. И спустя два года, опираясь на свой свежеобретённый опыт и разные публикации, написал книгу, которая так и называлась: «Фельдшер скорой помощи». В издательстве удивились – у автора даже учёной степени нет. Отправили рукопись на рецензию и получили самый что ни на есть положительный отзыв. Книжка вышла двумя изданиями.

Я познакомился с Виктором в 1957 году, когда Лыков работал машинистом башенного крана, писал в «МК» о строителях и учился в медучилище. Вскоре после его окончания Виктора забрали в армию. Он стал фельдшером атомной подлодки и, можно сказать, «объездил» весь свет, только вот из-под воды мало что видно.

Вернулся в Москву через четыре года и служил в скорой помощи. Тогда-то и вышла его первая книжка. Сейчас у писателя Лыкова их больше тридцати. Получив высшее образование, он работал в институте «Санпросвет» и неожиданно получил приглашение перейти в милицейскую прессу. Виктору туда не очень-то и хотелось, но намекнули: семейному человеку нельзя без квартиры. Так Лыков надел мундир, и снял его только в 60 лет, когда полковником вышел на пенсию. К тому времени он был заместителем начальника Объединенной редакции МВД России.

Виктор ходил в штатском, надевал форму только по праздникам, да и к чему она журналисту, почти всё время проводящему в редакции и командировках. В Якутии он помог задержать пастуха оленьего стада, убившего четырёх своих товарищей, и был награждён медалью.

Милицейская пресса отличалась высокой действенностью. Положительным героям публикаций, как правило, присваивали очередные звания или повышали по службе. На критические материалы руководство стремилось отреагировать ещё до того, как они появятся в печати.

Затем Лыков руководил студией писателей МВД. Его труд отмечен двадцатью государственными и ведомственными наградами.

Кто куда, а я в лито

Лито – литературное объединение. Тогда их расплодилось множество, доступ открыт для всех желающих. Обычно занимались вечерами раз в неделю. «Литошники» не варились в собственном соку, встречались с популярными молодыми поэтами, прозаиками и даже с художниками. Объединением при «МК» руководил увлеченный и немного смешной отставной капитан из органов безопасности, поэт Юрий Чистяков. Никогда не забуду его пародийные фенологические строчки:

В осеннем воздухе носилась

Листва, пригодная на силос.

Я тоже посещал лито, причём уже работая в газете. Но не из-за желания пообщаться со знаменитостями. Когда начиналось обсуждение прозы самых литошников, я весь обращался в слух. Во-первых, это помогало судить о способностях авторов. Во-вторых – было чему поучиться у них самому. Меня прежде всего интересовали сами литошники, среди которых, наверняка, были потенциальные авторы. Хотя встречи с Анатолием Гладилиным, которого я очень любил, Василием Аксёновым и Ильей Глазуновым произвели большое впечатление.

Сгорел на работе

С самым близким другом газетных лет однажды непростительно пошутила горячо любимая нами пресса.

«Гудок» предложил Куликову написать о его дедушке – долгожителе, работавшем где-то в Белоруссии железнодорожником. Гена с удовольствием выполнил заказ, внимательно вычитал гранки и поехал к деду с таким расчётом, чтобы успеть как раз к выходу газеты.

Выставил подарки, что привозил из года в год, – пачки сигарет «Памир» (борец за мир – курю «Памир»), московскую водку. Но старик только нахмурился: «А ты это читал?». И показал внуку свежую газету с интервью, которое заканчивалось словами: «Я так долго прожил, потому что никогда не пил и не курил». В жизни всё обстояло наоборот. – «Как я теперь друзьям в глаза смотреть буду?», – сетовал дед. Заключительную строку, видимо, вставил дежуривший по номеру редактор, – с кривой усмешкой пояснил внук. У него было трудное детство. Гена рос без отца и очень любил дедушку.

Куликов уже со школы знал, что обязательно станет журналистом и передал свою уверенность мне.

…Заслышав вой сирены скорой помощи, мы с Геной выходим из его маленькой квартирки на улицу. Когда число «скорых» доходит до десяти, Гена говорит: «Пойдем. Надо увидеть, что там…». До места происшествия – рукой подать. На рельсах – изогнувшиеся, словно гусеницы, вагоны. Их растаскивают в разные стороны спасатели на лёгких танках. Стоны, крики, очумевшие от пережитого страха и боли уцелевшие пассажиры электрички.

Гена – кочегар маленькой котельной у железной дороги. Я вижу, как он широкой совковой лопатой забрасывает в алое жерло топки уголь, и та поедает его со звуком, напоминающим урчанье дикого зверя. Для меня – лаборанта, имеющего дело со схемами и паяльником, – захватывающее зрелище.

Из «МК» Гена ушёл в издательство «Московский рабочий». Он был человек обстоятельный и всегда реализовывал то, что задумал. Например, захотел написать статью о Фрейде – написал и опубликовал. К Фрейду относились неоднозначно – считали то великим учёным, то великим проходимцем. Куликов во всём разбирался, статья получилась интересная.

Он трудился и в Профиздате, но заскучал и вернулся в журналистику – устроился в Агентство Печати Новости (АПН). Питался умеренно. Из напитков предпочитал пиво. Куликова любили женщины – взрослые, серьезные, иногда замужние. Но сделать свой выбор он не успел. А жена журналисту как никому нужна. Она и поддержит, и успокоит, и убережёт от опрометчивых поступков. Гена, несмотря на мягкий характер, предпочитал сражаться в одиночку. Здоровье постепенно ухудшалось, сердце не выдержало.

Вельветовый пиджак

Вячеслав Зайцев уделял особое внимание тому, как должен выглядеть журналист. На заре туманной юности я относился к этому вопросу не менее серьёзно, но одевался во что Бог пошлёт – иного гонорары «МК» не позволяли. Летом это были китайские зелёные хлопчатобумажные, а зимой серые синтетические брюки из ГДР. Верх: мне нравились свитера, но куда в них блокнот положить? Пиджаки с многочисленными карманами оставались вне конкуренции. Моей повседневной формой одежды стал желтый вельветовый пиджак. (Вельвет тогда был дешёвым и практичным материалом). Правда, многие предпочитали куртки. В их числе был и заместитель редактора «МК» мастер спорта по шахматам Евгений Бебчук. Он ходил в куртке, а пиджак держал в шкафу и надевал только тогда, когда его вызывали в горком партии. Но Женя вообще был большим оригиналом. У него в кабинете висел плакат: «Короче! Вы – не Гоголь!». Бебчук всегда был не против поговорить с хорошим человеком, а этим лозунгом сразу ставил в рамки случайных, плохо знакомых с ним посетителей.

А как одевались девушки? Буйствовала яркая, но быстро выгоравшая на солнце ситцевая радуга, часто встречались свитера (блокнот лежал в дамской сумочке) и никогда не выходившие из моды английские костюмы. Когда джинсовая мода вышла из берегов, появились джинсовые юбки.

Кого приветствовал Эйнштейн

Твори, выдумывай, пробуй

Скудный гонорар в «Комсомольце» поначалу казался мне богатством, но, когда родился сын, полставки стало мало. А в журналах «Изобретатель и рационализатор» и «Комсомольская жизнь» мне обещали целую. Её я и выбрал.

– Можешь начинать завтра, – сказал главный редактор «Комсомольской жизни». – Уверен, мы сработаемся. Сейчас ребята какие-то странные пошли: «Алыми парусами» зачитываются, кольца обручальные понадевали. Ты женат, а кольца не носишь. Одобряю!

«Алые паруса» я тоже не любил. А вот обручальное кольцо купил только жене – на себя денег не хватило…

На следующий день направился в «Изобретатель и рационализатор». Там ожидал вежливый, но холодный приём:

– Вы у нас были, дали согласие, но так и не пришли. Вакансия уже занята!

Видно, у меня в лице что-то изменилось. Один из участников разговора вдруг предложил:

– Давайте всё-таки попробуем взять в отдел науки и техники. А там видно будет.

Отец выбор одобрил.

– Теперь ты многое поймёшь и кое-чему научишься.

Девизом журнала было: «Изобретай то, что нужно стране». Издание находилось на подъёме. И я учился не только у коллег, но и у тех, о ком оно рассказывало: по мере сил творил и выдумывал. Наибольший интерес у читателей вызывали остроумные перспективные изобретения или же простые, но широко применимые.

В редакцию нередко заглядывали и сами изобретатели. Вот кто мог служить примером стойкости, мужества, умения добиваться поставленной цели. Один из них говорил:

– Если осенила идея, но, побывав в патентной библиотеке, я убедился, что она не нова, не огорчаюсь, так как понимаю, что нахожусь на верном пути, надо двигаться дальше.

Замечательная мысль для людей творческих профессий.

Специалист, занимавшийся использованием солнечной энергии, недавно вернулся из мест не столь отдалённых, седой, но не сломленный. На мой дурацкий вопрос, что из придуманного в лагере ему запомнилось больше всего, сдержанно ответил:

– Мне удалось раздобыть электрическую лампочку, и я смастерил грелку для рук. Знаете, зимой холодно было.

Довольно скоро меня назначили заведующим сельским отделом. Прежде чем сесть в кресло, распахнул дверцы шкафа. На полках лежали десятки старых читательских писем. Отвечать на них поздно – сроки давно истекли. И списать в архив тоже нельзя – после первой же проверки голову оторвут. Мы с литсотрудником Инной Титовой, постелили на пол большую картонку, сложили письма пирамидкой. Чиркнул спичкой… Утром уборщица укоризненно сказала:

– Ишь, молодежь, что удумали – в редакции шашлыки жарить. Шли бы на улицу Кирова – здесь кафе недалеко…

В кабинете пахло горелым, а на старом паркете несмотря на картонку осталось тёмное пятно.

Большеглазая блондинка Инна после укуса лесным клещом сильно располнела, но осталась красавицей. Она носила очки в золотой оправе, постоянно думала о чём-то своем и улыбалась. Добавьте к этому элегантную шубку из натурального меха. Когда мы шли по Кировской (ныне Мясницкой), встречные мужчины то и дело улыбались в ответ, некоторые даже останавливались, пытались заговорить…

Главный редактор поначалу, видимо, благоволил новому заву и даже попросил его разметить гонорар за выполненный им фотоочерк «по принятым в отделе нормам». Разметил. Но сумма, видимо, не соответствовала ожидаемой, и он некоторое время со мной не разговаривал. А однажды я пришёл до начала рабочего дня и по дороге у самого входа в здание встретил идущего навстречу шефа. Он нёс старый, обитый кожей редакционный стул. От неожиданности мы оба раскланялись.

Наверное, главный редактор был неплохим человеком, но увеличение тиража и растущая популярность журнала ему пришлись не по душе. Возможно, предполагал, что за этим могут последовать кадровые перемены в руководстве. С виду он вроде радовался успехам, а исподволь мешал работать, твердил, что торопиться некуда.

«Изобретатель» – незабываемое время. Я был преступно молод для должности зава, однако не испугался и жадно впитывал всё, что видел и слышал, – вплоть до мелочей. «Глаза, узкие, как петли пальто» – не скажу, у кого из авторов я прочитал это яркое сравнение, но помню его до сих пор. Посылка с пахучими яблоками, присланная благодарным читателем, попробовавшим подкормку, рецепт которой был опубликован в журнале. Написанная моим коллегой заметка об изобретенном протезе для импотентов, завоевавшая у аудитории невероятную, непонятную для меня популярность. Первая в жизни командировка на завод в Витебске. Вечером заглянул в дом культуры на танцы. Юная партнерша внимательно рассмотрела меня и осторожно поинтересовалась, откуда такой взялся. Беззаботно ответил: «Из Москвы». И её будто ветром сдуло. До сих пор не могу догадаться, почему.

В «Изобретателе» я подготовил к печати первую книжку – «Самоделки для сада и огорода». Их проиллюстрировал мой школьный товарищ художник Виталий Скобелев.

Первый номер «Изобретателя» увидел свет в 1929 году. В нём опубликовано приветствие Эйнштейна. С 1958 года – «Изобретатель и рационализатор». Максимальный тираж – 400 тысяч экземпляров. С 2015-го перешёл на электронную версию в Интернете.

Волонтёры

Печатали «ИР» в Прибалтике. Туда ежемесячно отправляли оригиналы текста и иллюстрации очередного номера. Посылку передавали проводнику поезда дальнего следования, а на месте назначения её забирал сотрудник типографии. И вдруг по пути на вокзал посылка потерялась! Чтобы не выйти из графика, предстояло восстановить её содержимое за считанные дни.

С текстами не беда – сохранились копии. Иллюстрации пришлось готовить заново. Печатная машинка стучала, не затихая. Съехались и дружно взялись за кисти внештатные художники. С интересом наблюдал, как Виталик Скобелев работает над материалом о махолётах. Раздумывать было некогда, он рисовал крылатого Икара или Дедала, поглядывал на фотографию в зарубежном журнале, где были запечатлены лежавшие на пляже обнажённые купальщики и купальщицы. Номер вышел в срок.

Поиски литературных внештатников привели в лито. Прикинул, с кем стоит поближе познакомиться, предложил поддержку тем, кто захочет печататься в «Изобретателе». Образовалась могучая кучка, избравшая своим лидером молодого кандидата химических наук.

Следующее заседание волонтёров прошло в редакции. Проявили они себя очень быстро. Химик оказался толковым консультантом, начал публиковаться, его зачислили в штат. Хорошо пошли дела и у медика, но ему явно мешала работа над диссертацией. А физик писал неплохую фантастику, увы, не подходившую для журнала.

Работа с волонтёрами окрылила. Понял, что теперь могу не только учиться, но и сам чему-то научить. Однако голову начала сверлить назойливая мысль. Завотделом Евгений Муслин говорил, что наше дело – переводить с языка науки на русский. Позиция «переводчика» начинала приедаться. Словом, потянуло в общую прессу. Но куда? И кто знает, насколько растянулись бы поиски, не подружись я с пополнившим ряды внештатников выпускником нефтяного вуза («Керосинки») Рубеном Багиряном.

…А куда же всё-таки подевалась пропавшая посылка в типографию? Её обнаружил на сиденье вагона пассажир метрополитена, изучил содержимое и решил вернуть в редакцию сам. Что и сделал после праздников. Он просто не догадался, что посылка срочная.