Текст бизнес-книги "Изменяя Игру. Почему битва за освобождение животных так трудна и как мы можем её выиграть"

Автор книги: Норм Фелпс

Раздел: Общая психология, Книги по психологии

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: Вызов. «САМАЯ тяжелая битва в истории»

Борьба за освобождение животных – тяжелейшая битва в истории человечества.

– Стивен Бест и Энтони Дж. Ночелла II

Глава 1. Всеобщее преступление

Эксплуатация животных – наиболее распространённая и устоявшаяся форма угнетения из всех, что когда-либо осуществлялись людьми. В нашей психике и культуре она закреплена прочнее, чем любой другой произвол.

Эксплуатация животных – это общечеловеческое преступление, несправедливость, не ограниченная временем или пространством. За полтора миллиона лет до возникновения homo sapiens, 1,8 миллиона лет назад, наши предки в ущелье Олдувай в Танзании охотились на животных и убивали их для пропитания77
  McKie.


[Закрыть]. Мы не пали из мирного рая и не деградировали из золотого века ненасилия. Мы были хищниками ещё до того, как стали людьми, и в дорогу по пути эволюции взяли с собой и хищнические повадки.

Не было времени в истории нашего рода, когда мы жили, не убивая своих соседей. И нет ни одного человеческого сообщества, древнего или современного, в Азии или Европе, в Африке, Америке или на тихоокеанских островах, о котором мы можем сказать: «Это сообщество никак не связано с убийством животных»88
  В 1970 годах большую шумиху вызвало обнаружение в филиппинском лесу племени Тасадай – небольшой группы людей, живших, как утверждалось, фактически в культуре каменного века, Они были вегетарианцами и существовали, обходясь без насилия. Последующие исследования установили, что в действительности Тасадай поддерживали значительные связи с внешним миром, а заявления о них были выдумкой. Несколько представителей племени позже признались, что за участие в обмане им давали футболки, шорты, кепки и сигареты.


[Закрыть]. С первых дней неолитической революции – а она произошла 12 тысяч лет назад, когда люди занялись земледелием и начали строить города – история и археология не знают такого общества, которое не порабощало и не убивало бы животных ради пищи, шерсти и физической силы, не использовало бы их для перевозки груза, развлечений, жертвоприношений или исследований.

Теории о причинах эксплуатации животных, которые обвиняют в этом ту или иную религию, философию или экономическую и политическую систему, не замечают главного. Мы всегда и везде использовали животных – вне зависимости от того, какая религия, философия, экономическая система или культура влияли на нас в тот момент.

Эксплуатация животных выходит за пределы верований, времени, места и культуры. Это всеобщая несправедливость, потому что она зиждется на наших выгодах, настоящих и воображаемых, а не на идеологии, общественных устоях или религиозных догмах. Как пишет Кэтрин Уиллс Перло в книге «Родство и убийство: животные в мировых религиях», скорее стремление порабощать и убивать животных формирует наши системы верований, нежели наши представления побуждают нас к порабощению и убийству.

Движимые потребностью и впредь наслаждаться плодами рабства и убийства животных, мы искажаем нашу религию и этику так, чтобы защитить и оправдать свои желания. Религия и философия предоставляют рационализацию наших желаний постфактум. При этом желания возникли прежде любой религии или философии; они оправдывают убийство и эксплуатацию животных, а не служат их причиной.

Истинная причина, почему мы порабощаем и убиваем животных, настолько проста, что обычно мы не обращаем на неё внимания в поисках более «сложных» оправданий. Мы эксплуатируем и убиваем животных потому, что нам нравится результат, и потому, что нам за это ничего не будет. Вот так всё просто. Нам нравится вкус и текстура мяса, сыра, яиц и мороженого, нам нравится удобство и красота кожаной обуви, шерстяных свитеров, шёлковых блузок и галстуков. Мы надеемся, что истязание и убийство животных поможет найти лекарство от рака, эмфиземы и СПИДа. Мы с нетерпением ждём, когда сможем отвести детей в цирк, где на арене танцуют слоны, и в тематические парки, где в воде кувыркаются дельфины.

Все сводится к тому, что мы можем потакать этим соблазнам и не беспокоиться о последствиях. Порабощение и убийство животных – преступления без наказаний. Мы, люди, будем делать все, что нам нравится или выгодно, и можем не расплачиваться за это. Поэтому белые притесняют цветных, мужчины притесняют женщин, а все мы угнетаем представителей других видов.

Капитализм, религиозные доктрины превосходства и другие идеологии, которые обычно становятся мишенью для обвинений в порабощении и убийстве животных, – не главная причина всех преступлений против животных. Их отношение к животным – это проявление эгоизма, глубоко сидящего в человеческой психике. Опыт прошлого показывает, что, устранив эффект, невозможно подействовать на желание, лежащее в его основе. Оно просто порождает новые свои проявления, чтобы беспрепятственно удовлетворять эгоистические нужды. В прошлом веке отказ от капитализма ничего не изменил для животных в России, Китае, Юго-Восточной Азии и Восточной Европе.

Нельзя утверждать, что мы можем добиться освобождения животных, не перестроив институты и идеологии, которые поддерживают их рабство и убийство. Мы не можем. В конце концов, они были созданы с расчётом на поддержание этих практик. Скорее всего, исправление или замена этих институтов и идеологий не прекратит наших преступлений. Желания, которые участвуют в этом, могущественны и свойственны всем людям: они прорастают в любых институтах или идеологиях, какие бы мы ни создали. Более сложная задача для нас – сделать так, чтобы застаревшая несправедливость не проникла в новые структуры.

Наши мотивы и побуждения присущи нам по природе, но их можно направлять в жестокое и хищническое русло, а можно – в сострадательное и созидательное. И на то, куда мы их направляем, сильно влияют институты нашего общества. Как ещё поколение назад отмечал бразильский просветитель и философ освобождения Паулу Фрейре, все общественные институты играют важную обучающую роль. Какими бы ни были другие их функции, они говорят нам, как быть «хорошими» членами общества, учат принимать и поддерживать статус-кво. Как мы узнали из Вступления, общественные институты приучают нас участвовать в порабощении и убийстве животных посредством наставлений, примеров и открытого запугивания. Куда ни повернись, эксплуатировать и убивать животных нам внушают именно те структуры, которые поддерживают наше общество и позволяют нам находится в нем на своём месте.

Взять, например, нашу одежду. «Хорошая» обувь, даже повседневная или спортивная, сделана из кожи. За исключением нишевых продуктов, вроде топсайдеров и шлёпанцев, обувь из парусины, резины и синтетических материалов воспринимается как дешёвая и некачественная подделка.

Хлопковые блузки и платья подходят для повседневного ношения, но для выходных или деловых нарядов многие – особенно те, кто жаждет особого статуса в обществе или повышения на работе – предпочтут шёлк и шерсть. Мучительно трудно найти подходящий для деловой встречи костюм (и мужской, и женский), в котором не будет шерсти, или галстук, который будет не из шёлка. Шерстяные и шёлковые вещи считаются стандартом качества. Поэтому и одежда становится формой воспитания, в ходе которого общество учит нас считать нормой и участвовать в порабощении и убийстве животных.

Медицинские организации убедили нашу общественность в том, что жизни и здоровье американцев зависят от эксплуатации животных. Они напоминают нам, что вакцина от полиомиелита – в первой половине 20 века от него пострадали поколения детей в Северной Америке и Европе – была создана посредством экспериментов над животными, и почти все американцы положительно оценивают этот обмен жизней обезьян на жизни детей. В нашем западном сознании уже укоренилась вера в то, что лекарства от рака, СПИДа, повреждений позвоночника, рассеянного склероза и других не столь известных заболеваний можно найти только с помощью опытов на животных.

Большинство родителей лелеют свои вспоминания о восторге, который они испытали будучи детьми, впервые увидев выступающих в цирке львов, тигров и слонов. Не говоря уже о дельфинах и косатках в SeaWorld, куда родители обязательно везут детей по дороге в Волшебное королевство99
  Первый тематический парк в составе Диснейуорлда, открытый в 1971 году – прим. ред.


[Закрыть]. Отказать детям в этих радостях многим кажется едва ли не жестоким обращением.

Все, о чём мы говорили до этого, меркнет в сравнении с силой пищи. Весь наш пищевой комплекс от фермеров и их торговых ассоциаций до супермаркетов, ресторанов и кафе учит нас принимать порабощение и убийство животных и участвовать в этом. Магазины, где не продают продукты животного происхождения, и рестораны, где не подают блюда из них, всё ещё такая редкость, что открытие нового вызывает в груди любого вегана сердечный трепет.

Эмоциональная сила мяса, яиц и молочных продуктов исключительна и абсолютна. Нас всегда учили воспринимать мясо как источник силы, в то время как овощи кажутся бесполезными. Когда мы больны, напуганы или расстроены, то начинаем есть мясо, яйца и молочные продукты, чтобы успокоиться. Целебные свойства куриного бульона стали легендой. Когда мы идём в ресторан, именно мясо определяет всё блюдо. Овощи – лишь довесок к плоти, безликие аккомпаниаторы, тогда как звезда вечера купается во внимании и аплодисментах. Одна нью-йоркская писательница, известная своим остроумием, заметила, что «овощи интересны, но в них нет никакого толка без хорошего куска мяса»1010
  Lebowitz.


[Закрыть].

Мясо – это энергия, движущая сила и успех. Это то, чего нам хочется, в то время как плоды и овощи – просто дополнение, то, что родители заставляли нас есть, потому что «они полезны». Нередко мы стремимся съесть как можно больше мяса и как можно меньше плодов и овощей. Эту привычку описал Джордж Буш-старший:

Я не люблю брокколи. Мне она не нравилась с детства, когда мать заставляла меня есть её. Теперь я президент Соединённых Штатов и больше не собираюсь есть брокколи1111
  Слова Джорджа Буша на неформальной пресс-конференции в марте 1990 года.


[Закрыть].

Эмоциональная сила еды увеличивается, поскольку это материал, из которого создаются дорогие нам ритуалы – от радостных семейных ужинов на День благодарения и Рождество до молитвенных завтраков, деловых обедов и банкетов во время предвыборной кампании – и каждая из этих трапез построена вокруг мяса. Бейсбольные матчи невозможно представить без хот-догов. Ни одна семья, живущая в пригороде, не обходится за лето без нескольких трапез на природе: они готовят хот-доги, бургеры и стейки на свежем воздухе. Пища – центральный элемент ритуала свидания, и только в редких случаях схемы «ужин и кино», «ужин и спектакль» или «ужин и танцы» не будут включать в себя мясо. Поразительно, сколько событий, содержащих самые счастливые воспоминания, надежды и мечты (об укреплении семейных уз, о карьерном повышении, о романах, о знамени Американской лиги), вращаются вокруг пищи – и как повсеместно этой пищей становится мясо.

Это осознание пришло ко мне максимально жестоко, когда я стал веганом. Внезапно присутствие мяса, яиц и молочных продуктов на неформальных церемониях, которые укрепляют и поддерживают наши связи с семьёй, друзьями, любовниками, коллегами и товарищами по команде, стало мешать мне полноценно участвовать в ритуале и в равной мере не позволяло наслаждаться этим так, как мне хотелось бы.

Хуже того, присутствие кого-то, кто не ест мясо из сострадания к животным, заставляет всех остальных чувствовать себя неловко. Даже если я ничего не говорил, одно моё присутствие было порицанием ритуала и молчаливым осуждением всех присутствующих. Мы были по разные стороны пропасти, через которую невозможно перекинуть мост. Ничто не отдаляет тебя от семьи, друзей и коллег больше, чем выбор этического вегетарианства или веганства. И эту пропасть можно преодолеть только усилием воли с обеих сторон, что может быстро утомить и вызвать негодование. Вы можете быть баптистом среди евреев без каких-либо проблем. Можете быть пожилым белым гетеросексуальным мужчиной в компании чернокожих лесбиянок и хорошо ладить. Можете родиться и вырасти в Бруклине и прекрасно дружить с каджунами1212
  Каджуны – франкоязычные жители штата Луизиана – прим. ред.


[Закрыть] в Луизиане. Но вы не можете быть веганом и поддерживать с мясоедами какие-либо отношения, не омрачая их тенью животных, которых мучают и убивают ради мяса, яиц и молочных продуктов.

Это не значит, что дружба между этическими веганами и мясоедами невозможна. Но это значит, что вопрос о порабощении животных всегда будет её омрачать. Убийство животных и употребление мяса настолько прочно укоренились в нашем культурном и эмоциональном сознании, что, если мы отказываемся от этих практик из сострадания к животным, наши друзья и родственники расценивают это как порицание лично их и всего, что для них дорого. Некоторые мясоеды утверждают, что вегетарианцы – злобные, лицемерные фанатики. Так они выражают неудобство, которое испытывают, находясь в обществе того, кто отказывается быть подельником в их преступлении.

C другой стороны, когда мы понимаем, что мясо – продукт убийства живого существа, невозможно смотреть на мясоедов (как бы мы их ни любили) как раньше, с тем же безусловным и ничем не омрачённым принятием. Единственные люди, с кем у нас могут быть совершенно комфортные отношения, – это другие веганы. И точно так же справедливо утверждение, что у всеядных могут быть ничем не омрачённые отношения только с другими всеядными. Веганство в современном мире подобно ереси в Средневековье или коммунизму в 1950 годах: это вызов священным символам, которые объединяют общество.

Глава 2. Рабовладельцы за отмену рабства

Движение за права животных – единственное общественное движение, в котором получающая выгоду сторона не может участвовать, а участники не могут получить выгоды1313
  Утверждалось, что право на жизнь – это ещё один пример движения за социальную справедливость, чьи благополучатели не могут участвовать в нём. В действительности, однако, бывшие благополучатели движения за право на жизнь могут участвовать в нём и часто это делают. Это необычная последовательность отличает движение за право на жизнь от большинства других движений за социальную справедливость, большинство участников которых – их будущие благополучатели. (Сбежавшие рабы, участвовавшие в аболиционистском движении, стали благополучателями до своего участия). Но ситуация с борьбой за право на жизнь и нравственно, и стратегически отличается от ситуации с освобождением животных.


[Закрыть].

До сих пор движения за социальную справедливость возникали с подачи тех, кто был заинтересован в победе. Мужчины внесли важный вклад в движение за равенство женщин, но источником вдохновения для движения были женщины, как поначалу, так и в дальнейшем. Женщины предоставляли важнейшие теоретические схемы, риторические конструкты и стратегические планы. И с начала до конца женщины были руководительницами и полноправными участницами движения. Могло ли движение за права женщин стать успешным без участия мужчин? Наверное, нет. Но без женщин-руководительниц и женщин-участниц движения не было бы вообще.

Движение за отмену рабства африканцев больше других похоже на исключение из этого правила. Основная часть агитационной и организационной работы была проделана белыми аболиционистами1414
  Аболиционизм (от англ. abolition – отмена) – идеология, нацеленная на законную отмену рабства – прим. ред.


[Закрыть]. Но вклад бывших рабов и рабынь (Фредерик Дуглас, Харриет Табмен, Соджорнер Трут) и свободных чернокожих (Роберт Пёрвис, Джон Браун Рассвёрм) был важен для успеха движения за отмену рабства. Вслед за эмансипацией белые сделали важный вклад в движение за равноправие афроамериканцев, но разум, сердце и душа того, что историк Жаклин Дауд Холл назвала «долгим движением за гражданские права» (с конца эпохи Реконструкции Юга до настоящего времени), принадлежали афроамериканцам. Афроамериканцы преобладали в руководстве, планировавшем кампании, и среди исполнителей, участвовавших в сидячих забастовках, поездках за свободу1515
  «Всадники свободы» – организованная в 1961 году в южных штатах смешанная группа студентов, которые ездили по автобусным маршрутам после принятия закона об отмене сегрегации пассажиров, чтобы проверять уровень интеграции черных с белыми в автобусах и на станциях – прим. ред.


[Закрыть], маршах и пикетах. Без лидерства и поддержки представителей чёрного сообщества не было бы движения за равенство афроамериканцев.

Так и кампании за экономическую справедливость для трудящихся (движение профсоюзов) и за равенство для ЛГБТ возглавляли работающие женщины и мужчины и представители ЛГБТ соответственно.

Сторонники отмены рабства от Фредерика Дугласа до Паулу Фрейре утверждали, что участие притесняемых очень важно для любого освободительного движения. Каждый может повторить по памяти заявление Дугласа:

Те, кто утверждает, что борется за свободу, но при этом осуждает агитацию, – это люди, которые хотят получить урожай, не желая вспахивать поле. Они хотят требуют дождя без грома и молний1616
  Douglass, «If There Is No Struggle».


[Закрыть].

Но немногие понимают, что эта фраза была лишь вступлением к тому, что Дуглас хотел сделать. Он отмечал 23-летнюю годовщину освобождения рабов в британской Вест-Индии и доказывал, что это событие не было от начала и до конца актом великодушия британцев, как это часто изображали белые борцы за отмену рабства. Освобождение было достигнуто и благодаря борьбе самих рабов, решительной, а порой и ожесточённой. Восстание Нэта Тёрнера, говорил Дуглас, сделало освобождение рабов в Соединённых Штатах ближе, чем когда-либо1717
  Douglass, «If There Is No Struggle».


[Закрыть]. Вкратце: борьба против угнетения требует сильного и непрерывного участия притесняемых.

Спустя сотню лет то же самое утверждал доктор Мартин Лютер Кинг-младший в Письме из Бирмингемской тюрьмы:

Мы познали на своём горьком опыте, что угнетатели никогда не даруют свободу угнетаемым добровольно; угнетаемые сами должны её требовать.

Когда Паулу Фрейре настаивал на том, что «свободы добиваются силой, а не получают её в подарок»1818
  Freire, 47


[Закрыть], он выражал ту же идею, что угнетаемые должны бороться за свою свободу. Те, кто не угнетён, не могут добыть свободу для других. До сих пор нет доказательств того, что Дуглас, Кинг и Фрейре были неправы. В этом отношении движение за права животных исследует неизведанную территорию. Мы стремимся быть первым движением за социальную справедливость, которое добьётся успеха без организованного и осознанного участия жертв.

Эта исключительная черта движения за освобождение животных означает, что мы должны быть очень осторожны в попытках применить уроки прошлых освободительных движений к освобождению животных. Стратегии, которые работают, когда жертвы и защитники во многом равны, окажутся неэффективны, когда жертвы и защитники относятся к разным группам. Для этого есть две основные причины:

1. Защитники, не являющиеся жертвами, не всегда могут проявлять то же упорство в краткосрочной и стойкость в долгосрочной перспективах, как защитники, которые одновременно и жертвы.

2. Защитники, не являющиеся жертвами, не вызывают того доверия, каким пользуются жертвы. Их утверждения могут легко быть подвергнуты сомнению и не могут вызвать у общественности такой же симпатии, какую вызвали бы сами жертвы.

Теория систем и стихи шотландского поэта Роберта Бернса говорят нам о том, что мы все знаем интуитивно: «лучшие замыслы мышей и людей часто идут вкривь и вкось» при отсутствии верно работающей обратной связи. В движениях за социальную справедливость звено обратной связи соединяет движение с миром, который оно пытается изменить. Это глаза и уши движения. Попытки значительно изменить общество, не имея доступа к хорошей обратной связи, равносильны вождению машины в снежную бурю: это возможно – если вы осторожны и удачливы, – но это тяжёлая, долгая и опасная работа. Вероятность просчёта очень велика и его последствия недопустимы, если только вы не вынуждены продолжать из явной необходимости. Как показала научная революция, никакой массив чистого интеллекта, логической строгости, теоретической элегантности или идеологической чистоты не заменит эмпирического наблюдения – к этому утверждению мы вернёмся в Четвёртой части.

В случае с движениями за социальную справедливость самыми полезными звеньями обратной связи были отзывы активистов (его мы также можем расценивать как обучение методом проб и ошибок) и отклик жертв. Те держали активистов, стремящихся их освободить, в курсе своих насущных проблем и потребностей (в противовес мнению защитников об интересах, которые должны у них быть) и постоянно уведомляли участников движения о том, как влияют (и влияют ли) их действия на жизни жертв.

Попробуйте представить движение за гражданские права, которым руководят и которое осуществляют только белые, без механизма регулярной и надёжной обратной связи от чернокожих. Или феминистское движение, в котором участвовали бы только мужчины и у которого не было бы никакой обратной связи с женщинами. Это не укладывается в голове. И всё же, именно так все и обстоит в движении за права животных, и так все и останется, потому что нет никакой возможности вовлечь животных в развитие теории и стратегии движения. Наши взгляды целиком и полностью, без каких-либо исключений, являются проекцией нас самих на нечеловеческих животных.

В некоторых отношениях мы можем делать это достаточно уверенно, интерпретируя поведение животных в свете нашей общей природы как чувствующих существ. Мы можем быть уверены, что животные не хотят испытывать боль, не хотят быть заключёнными в крошечные клетки, не хотят, чтобы их избивали и морили голодом, и не хотят, чтобы их жестоко убивали. Но во всех остальных отношениях уверенности нет. И хуже того: могут существовать «слепые участки», проблемы, о которых мы даже не подозреваем просто потому, что мы не цыплята и не свиньи, не коровы и не лошади, не кошки и не собаки.

В условиях спесишистского1919
  Спесишизм (от англ. species – биологический вид) – дискриминация живых существ по признаку видовой принадлежности – прим. ред.


[Закрыть] общества человек и животное – взаимоисключающие категории. Они, на поверку, представляют собой наиболее жёстко закреплённые категории из всех, что мы создали. Несмотря на противоположные аргументы расистов, сексистов и гомофобов, африканцы, женщины и представители ЛГБТ на невообразимо мощном, неоспоримом и здравом уровне – попросту люди. Они являются людьми по физиологическим и психическим признакам, а также по мыслительным способностям, они продолжают род, как и другие люди, и, что самое главное, они могут описывать свои эмоции и мысли, свои стремления, страдания и отчаяние на том же языке, который угнетатели используют для выражения тех же мыслей и чувств.

Все, кроме животных, жертвы угнетения всегда могли выразить свою внутреннюю жизнь на языке, который свидетельствовал о том, что внутренний мир эксплуатируемых людей ничем не отличается от внутреннего мира эксплуататоров. При помощи словесного общения они могли заставить весь мир признать, что не отличаются от остальных. И сила этого признания – двигатель, который привёл к успеху все движения за социальную справедливость. Знаменитый образ чернокожего мужчины в цепях, использованный гончаром Джозайей Веджвудом и другими английскими аболиционистами, представлял мужчину, раздетого до пояса и стоящего на одном колене в позе молящегося. Подпись гласила: «Разве я не мужчина и не брат?». И полный боли вопрос Соджорнер Трут «Разве я не женщина?» предъявлял человечеству обвинение, которое нельзя оспорить.

Нечеловеческие животные испытывают эмоции того же характера, как и мы: они хотят чего-то, боятся, страдают и радуются. Но они не могут выступить перед аудиторией или сесть, взять ручку в копыто и выразить свой внутренний мир языком, который и эксплуататоры поймут, и потенциальные союзники признают за язык, посредством которого они выразили бы те же чувства. Мы – словесные животные: нам легче отвергнуть значение поведения, чем значение слов, и неважно, насколько выразительно это поведение. Эта словесная предвзятость легко превращается в барьер, который клеймит животных как чуждых и низших по отношению к нам, который делает права животных более труднодостижимой целью, чем гражданские права или права женщин.

И это возвращает нас к изначальной мысли. Животные должны уповать на альтруизм тех, кому выгодно их угнетение. Это подобно тому, как если бы освобождение рабов целиком и полностью зависело от сострадания плантаторов. Фредерик Дуглас, Мартин Лютер Кинг-мл. и Паулу Фрейре правы. Никогда раньше не было движения за социальную справедливость, существовавшего – и тем более успешного – при таких условиях. Движение за права животных – первое в своём роде.

Угнетение группы людей настраивает человечество против самого себя. Оно стравливает угнетателей с угнетёнными и этим создаёт оппозицию самому себе. Общественные движения обычно добивались успеха, используя этот разрыв в ткани общества.

Но эксплуатация животных не только не разобщает людей – она сплачивает нас. В ней есть что-то для каждого и нет группы людей, которых она угнетала бы или лишала гражданских прав2020
  Работники промышленных ферм и боен эксплуатируются и притесняются производственными и трудовыми порядками их работодателей, а не обстоятельством порабощения и убийства животных. Профсоюзы понимают это и ограничивают свои кампании проблемами производственных и трудовых порядков, например, контролируют скорость поточной линии и льготы для работников, имеющих травмы повторяющихся нагрузок. Они не ведут кампании за прекращение животноводства. Существует даже противоречие в интересах движения за права животных и профсоюзов, которые представляют работников животноводства и боен.


[Закрыть]. Движение в защиту животных столкнулось с беспрецедентной задачей: необходимо создать группу сторонников с чистого листа, не используя для этого группу жертв, и затем расширять движение до тех пор, пока в обществе не наступит значительный раскол. Только тогда мы достигнем стартовой линии, откуда начинали другие общественные движения.