Текст бизнес-книги "Слушайте, о волки!"

Автор книги: Олег Герт

Раздел: О бизнесе популярно, Бизнес-книги

В случае, когда будущий творец всё же набрался в космосе идей, следующим этапом его деятельности становится их преобразование их в форму, пригодную для дальнейшего пользования: так появляется ин-формация и ин-формирование. Если информация представляет ценность для окружающих, она постепенно начинает обрастать мясом и костями, и со временем превращается в материю: так создаются дома по архитектурным проектам, одежда по дизайнерским рисункам, фильмы по сценарным замыслам; да и сама жизнь нового человека, собственно, вызвана именно тем, что его папа однажды чего-то такое задумал, вообразил и сформировал по отношению к маме. На этом последнем примере схема «идея – мера – материальное воплощение» вообще видна наиболее отчётливо. Вот мама и папа представляют будущего кудрявого малыша, бегающего по дому, и, возможно, даже уже знают его имя: материально человека ещё нет, но идея о нём уже есть. Далее он рождается, взрослеет и стареет: налицо совпадение идеи и материи. Затем он умирает, а скорбящие внуки вешают портрет дедушки на стену: материи, таким образом, уже опять нет, но идея о данном конкретном человеке продолжает жить.

Преобразование идеи через информацию в материю требует времени, которое как раз и выступает в этой схеме мерой, определяющей отношение между тем, что уже проявлено, сделано, и тем, что ещё осталось в потенциале. В качестве иллюстрации сказанного читатель может провести нехитрый эксперимент, посмотрев на стол и вообразив на нём бутерброд с колбасой. Затем следует пойти на кухню, открыть холодильник, сделать бутерброд, положить на стол и полюбоваться: вы только что совершили чудо, материализацию собственной идеи, что потребовало от вас некоторого времени. Вы – творец, а бутерброд – ваше тварное создание, он суть тварь, вами сотворённая. Если бы пришлось идти в магазин, чудо потребовало бы чуть больших затрат как энергии, так и времени; если же читателю какие-то злые волшебники специальным указом запретили выходить из дома вообще, то от совершения чудес придётся отказаться и довольствоваться сугубо материалистической картиной мира: таким образом, одним творцом на свете просто станет меньше, а одной тварью больше.

Вопрос о времени, как внутреннем, психическом, так и внешнем, представляет значительный интерес в свете обсуждаемой темы. Поскольку категория времени бессмысленна без категории пространства, для понимания разницы между психическим и реальным временем попробуем представить себе разницу в пространстве внутри головы, скажем, волка и пса. Для волка, поскольку он живёт на воле, пространство ограничено только его способностью бежать в одну сторону, никуда не сворачивая. В процессе этого бега волк всё время находится в настоящем времени: у него нет точки, в которую ему надо прибежать (он не думает о будущем), у него нет точки, которая может вернуть его назад (прошлого). В отличие от него, пёс может добежать только от конуры до забора: в процессе этого бега он одновременно думает об уютной конуре, от которой бежит (он находится в прошлом) и о заборе, дальше которого нельзя (он думает о будущем). Таким образом, сколько бы раз пёс не сбегал туда и сюда, в настоящее время он ни разу не попадёт.

Нечто похожее происходит и в голове человека. Как только человек выстраивает в своей голове мысленную конуру, где тепло, сытно, и от которой не хочется убегать слишком далеко, он наполовину заполняет свою голову прошлым. Затем он возводит перед собой мысленный забор, дальше которого ему запретили выбегать хозяева, и таким образом занимает всё ранее свободное место в своём уме собственным будущим. Фокус завершён: теперь, сколько бы человек не бегал между конурой и забором, если вы попросите его описать, что происходило во время этого бега, что он видел, слышал, чувствовал и так далее, он бессилен будет это сделать; всё его внимание разорвано между прошлым и будущим, так что в настоящем он так никогда и не присутствует. У бегающего от конуры до забора человека формируется устойчивый разрыв между внешним действительным и внутренним психическим временем. Современные нейрофизиологические исследования показывают: временное опоздание рационального мышления может доходить до нескольких секунд, если человек слишком жалеет о конуре, а эмоциональное забегание вперёд по времени стабильно составляет несколько десятых секунды, если человек слишком рвётся к забору (или наоборот, слишком боится треснуться об него лбом). Поэтому завязший в прошлом постоянно «тормозит» в принятии решений и в действиях, а рвущийся в будущее «порет горячку» и «косячит»: как видим, ценных результатов не будет ни там, ни там.

Легко также себе представить, как выглядит жизнь того, кто отсутствует в настоящем времени, шарахаясь между прошлым и будущим. Проведём мысленный эксперимент: вообразите такого человека сидящим за столом. Вот перед ним кладут бутерброд (тот самый, что мы так и не съели пару страниц назад). Пока он думает, откуда взялся бутерброд, и почему его ему дали (то есть болтается в прошлом), одновременно пытаясь сообразить, что будет, если он его возьмёт (прогнозирует будущее), бутерброд убирают. Тогда ход его мыслей меняется: теперь он пытается понять, за что его лишили бутерброда (пребывает в прошлом), одновременно надеясь, что бутерброд всё-таки вернут (думает о будущем). Снова положим перед ним бутерброд. Теперь он пытается осознать, с чем же связано возвращение бутерброда, одновременно пытаясь предположить, как ситуация с бутербродом развернётся дальше. В общем, вы поняли: будь вы Богом, накормить такого персонажа бутербродом вам не удалось бы, даже если бы вы сами сильно этого захотели. Ситуация для современного человека осложняется ещё и тем, что он живёт в ре-Альности, до которой Великий Архитектор давно не дотягивается, но которая зато наполнена прожорливыми типами, вся задача которых сводится к изъятию бутерброда из-под носа пациента: что сделать, с учётом вышеописанной модели, проще простого.

Однако перемещение своего мышления в настоящее позволяет сделать этот зазор по времени минимальным: правда, для этого придётся убрать и конуру, и забор, то есть перевести режим функционирования мозга из положения «собака» в положение «волк». Вряд ли кому-нибудь придёт в голову забрать бутерброд из-под носа волка, и не потому, что он злой: просто он в настоящем времени, он ест, и он вполне способен съесть бутерброд вместе с рукой.

Завершая разговор о времени (впрочем, в последующих главах мы ещё вернёмся к нему), имеет смысл упомянуть русского учёного Николая Козырева: в его модели мира время вообще представлено разновидностью энергии, имеющей свойство накапливаться в материи. Представим себе, что некто накачивает насосом футбольный мяч: только вместо воздуха в насосе у него время. Разумеется, если вкачать мало, то мяч останется рыхлым и податливым, если вкачать много, то он превратится в тело настолько тугое, что им можно будет даже разбить себе или кому-то ещё нос. Затем время из мячика постепенно начинает выходить, и за несколько недель он снова превращается в осевший кожух. Заменив мячик человеком, получаем картину того, как человек взаимодействует со временем: он его либо интенсивно впитывает в себя (рост, взросление, становление), либо потихоньку его из себя испускает (старение, увядание). Нетрудно заметить, что если человек, так сказать, питается временем, втягивает его, накапливает его в себе, то в непосредственной близости от него время становится разреженным, как воздух на Эвересте: этим объясняется, например, то, почему в компании детей или юношей время субъективно летит так незаметно. Если же человек время из себя испускает, то вокруг него оно уплотняется: в обществе стариков минута субъективно кажется очень долгой.

Всё вышеописанное, разумеется, азбука, – но о ней нелишне напомнить, пускаясь в путешествие прочь от привычной конуры и забора. Кроме того, метапсихология, буде она решила так себя именовать, безусловно, должна пояснить и то, что она понимает под психикой: иначе она окажется в положении своей незадачливой предшественницы психологии, которая объявила себя «наукой о душе», тем самым поставив всех своих адептов в положение людей, вынужденных обсуждать оборки, рюшечки и кружева на воображаемом платье голого короля.

Давным-давно, когда какому-то творцу пришло в голову имплантировать совершенный мозг в черепную коробку двуногого и двурукого существа, способного голодать, мёрзнуть, потеть, испытывать физическую боль и половое возбуждение, этот творец, тем самым, создал конфликт, сопоставимый с попыткой установить двигатель от болида «Феррари» на трёхколёсный детский велосипед. Двигатель и хотел бы нестись вперёд с огромной скоростью: но он вынужден соизмерять свои усилия с кучкой пластмассы и алюминия, которая так и норовит развалиться на груду запчастей при любой попытке ускорения. Человеческая психика в этом смысле абсолютно аналогична пространству между молотом и наковальней, если в качестве наковальни представить тело со всеми его физиологическими потребностями, а в качестве молота – интеллект и дух, то есть продукты работы мозга. Молот ритмично ударяет по наковальне, между ними проскакивают искры, температура не опускается ниже температуры мягкого металла: словом, работа идёт вовсю, однако при попытке увидеть, что же там, между молотом и наковальней, в действительности, есть, внимательный наблюдатель приходит к неизбежному выводу, что там нет ничего. Иными словами, вся человеческая психика представляет собой один сплошной конфликт между телом и разумом, пространство взаимодействия между молотом и наковальней, которое предельно раскалено и брызжет искрами, но в котором, повторяем, пустота: если телу, и даже мозговому процессу, не откажешь в некоторой объективности (наковальня есть у абсолютно любого, а молот есть у каждого, кто взял на себя труд им помахать), то психика представляет собой просто границу их столкновения, процесс их непрерывного контакта, результат непрекращающихся попыток ума и духа обуздать тело. В этом смысле «здоровая психика», разумеется, эквивалентна отсутствию психики вообще: человек без внутреннего конфликта между телом и разумом, между телом и духом, вероятно, теоретически должен существовать, однако практически присутствует пока только в виде «клира» в амбициозных сочинениях отца сайентологии и дианетики Рона Хаббарда. В отношении всех прочих ныне живущих метапсихология вынуждена разделить профессиональный скепсис много повидавших старичков-психиатров: нет здоровых, есть недообследованные (что, впрочем, не исключает возможности существования здоровых людей за пределами эпохи Кали-юги, ночи Сварога, Железного века, Рагнарёка, словом, за пределами того исторического этапа, на котором нам всем выпала сомнительная честь родиться).

Разговор о психике невозможен без констатации и того факта, что она суть конфликт не только по вертикали – то есть конфликт между молотом-духом и наковальней-телом, – но и по горизонтали. По большому счёту, всё мировосприятие человека и всё его поведение есть не что иное, как постоянные попытки совместить в одно целое левую и правую половину своего тела, – а также соединить ту информацию, которую человек получает при помощи двух этих половин. На телесном уровне это у человека, худо-бедно, получается: почти каждый способен ритмично переставлять ноги при ходьбе, складывать в единый стереозвук то, что отдельно слышит левое и правое ухо, а также формировать объёмную картинку при помощи левого и правого глаза. Синхронизировать удалось даже работу рук, причём настолько, что современному человеку уже приходится прикладывать усилия в обратном направлении: добиться, чтобы левая рука не знала, что делает правая, или вообще делала что-то другое, способен только хороший музыкант или человек, постоянно подающий Христа ради.

Но вот с синхронизацией работы полушарий головного мозга у современника огромные проблемы: и чем дальше, тем существенней. Строго говоря, человек эпохи Кали-юги представляет собою (или сперва представлял, как мы далее увидим) своеобразного мутанта, в голове которого присутствует не один, а сразу два мозга: причём каждый из них совершенно по-своему воспринимает мир и по-разному пытается организовать поведение своего владельца. Принято считать, что левое полушарие мозга осуществляет аналитические функции и логические операции, а правое занято синтезом и мыслит образами: это не совсем так, но мы не будем утомлять читателя нейрофизиологическим тонкостями, не имеющими прямого отношения к теме нашего разговора. Для нас имеет значение тот факт, что современный человек в постоянном режиме чувствует одно, а думает совершенно другое, иногда прямо противоположное: представьте себе двухголового дракона, одна голова которого воображает картинки, а другая думает слова, и они на этом основании заняты постоянной перебранкой и выяснением отношений (мы не предлагаем представить себе двуглавого орла, дабы избежать ненужной политизации разговора).

Разгадка в том, что третья, срединная, голова у этого дракона, разумеется, раньше была: именно она у человека Золотого века берёт на себя функцию арбитра и синхронизирует чувственную и мыслительную деятельность мозга, то есть обеспечивает чувствомыслие (или мыслечувствие, как кому угодно). Поэтому мышление человека Традиции лишено постоянного шизофренического накала, свойственного современнику: человек Традиции сперва видит объёмную картинку, объясняющую ему всё происходящее в целом, а потом волен эту картинку приблизить, повернуть под нужным углом и прочесть любой текст мелким шрифтом, объясняющий конкретные детали этой картинки. Современному же человеку, если можно так выразиться, либо показывают только картинку безо всякого поясняющего текста (причём, в лучшем случае, двухмерную и с дурацкими цветовыми искажениями, как на испорченном телевизоре второй половины XX века), либо пишут целую простыню сухого технического текста, в котором разобраться невозможно не только без картинки, но и без бутылки (склонность современника к регулярному потреблению внутрь этанола отчасти объясняется именно этой особенностью его мышления).

Чтобы до конца осознать масштаб проблемы, представьте, что вам, подобно герою одной мудрой комедии позднего СССР, подают некий предмет и произносят «Цак!» Вы предмет берёте, вы видите, что он представляет собой колокольчик, но что с этим делать, вам совершенно непонятно. Это и есть образное мышление в отсутствие логического: вы можете сколько угодно крутить колокольчик в руках, ваш собеседник может продолжать искательно заглядывать вам в глаза, повторяя «Цак! Цак!!», но логический ряд у вас отсутствует, текстового объяснения нет, поэтому никакого адекватного ситуации действия вы не предпримете. Однако, как только ваш собеседник овладеет вашим языком, и сумеет выдать вам директивный поясняющий текст «Ты, пацак, колокольчик одень и в Пепелаце сиди!», в вашем восприятии совпадут и образ, и логический ряд, и поведение станет адекватным ситуации.

Легко представить себе, к каким досадным недоразумениям приводит мышление образами в отсутствие способности к логике. Лучше всего это знакомо, безусловно, представительнице прекрасной половины человечества, которая сплошь и рядом принимает череп за смайлик, а знак высокого напряжения за руну Сиг, – и всё только потому, что она игнорирует текстовую надпись под рисунком «Не влезай, убьёт!», что и приводит её к неадекватным решениям в области романтических отношений. Однако и представители сильного пола весьма часто покупаются на увиденный в телевизоре светлый образ себя-рыцаря, мчащегося по горной дороге на верном коне с двумястами лошадиных сил под капотом: хотя банальная арифметика могла бы подсказать, что приобретение коня сопряжено с такой кредитной нагрузкой, в результате которой лошадью весьма скоро станет уже сам рыцарь.

Противоположный пример: вы, будучи старым динозавром времён Второй мировой войны, получаете в подарок от внука коробку с новым смартфоном. Открыв, вы обнаруживаете там инструкцию, которая вашему изумлённому взору представляется чем-то вроде древнеегипетской или шумерской письменности, несмотря на то, что написана на вашем родном языке: буквы вы разбираете, отдельные слова понимаете, но любая попытка воспринять текст целиком приводит к телесной слабости и желанию накапать себе валидолу. Это и есть логическое мышление в отсутствие образа: текста много, и вы даже можете его прочесть, но синтезировать его воедино вы не способны. Тут вы призываете на помощь внука, и он, в свою очередь проигнорировав инструкцию, в пять минут методом тыка объясняет вам правила пользования шайтан-машиной: у него в голове, в отличие от вас, есть устойчивый образ смартфона, который позволяет ему осваивать любую новую модель, даже не прибегая к логике. Добавим: к сожалению, ничего другого у него в голове совсем скоро уже и не будет.

Несложно представить и те проблемы, к которым приводит умение читать и писать текст, оторванное от умения воспринимать и формировать образы. Хороший текст всегда насыщен образами, плохой не способен их создать даже при многократном прочтении. Желающие могут провести самостоятельный эксперимент: прочитайте от корки до корки какой-нибудь сложный текст, например, под названием «Конституция (Основной закон)». После прочтения положите перед собой лист бумаги, цветные карандаши, и попробуйте нарисовать картинку, – то есть создать образ того, что вы только что прочли. Если у вас появится на листе весёлый образ домика с трубой, из коей идёт дым (по-видимому, внутри пекут вкусные пироги), стоящего посреди цветущего сада, в котором, взявшись за руки, кружится в хороводе дружная семья из десяти-пятнадцати человек, а сверху их пригревает солнышко с синего неба, – немедленно напишите нам, гражданином какой страны вы являетесь, и дайте ссылки на порядок получения гражданства этой страны. Если же (что скорее всего) вы уже битый час сидите над листом, рисуя в случайном порядке квадраты, треугольники, рожки, ножки и козьи морды, то вы уже в шаге от понимания сути проблемы.

Повторим: у психически здорового человека (который для ночи Сварога является скорее исключением, чем правилом) конфликт между логическим, аналитическим мышлением, с одной стороны, и образным, синтетическим, с другой, компенсируется нормальной работой условной «третьей головы», роль которой выполняет шишковидная железа. Это небольшое тело в геометрическом центре мозга, не являющееся его непосредственной частью, – тот самый «третий глаз», что воспет эзотерическими традициями самых разных эпох и культур. Символ сосновой шишки, олицетворяющий творческие способности шишковидной железы, на протяжении веков кочует из одной манифестации Традиции в другую, проявляясь в разных формах: от головного убора шумерского жреца до статуи на площади Ватикана, от одеяния ацтекского божества Кетцалькоатля до куполов католических и православных храмов, от изображения глаза Гора в древнеегипетских рисунках до гербовой масонской печати. Однако, когда у Сварога, так сказать, ещё только вечерело, почтеннейшей публике было убедительно объявлено, что третий глаз, третья голова и тому подобные удобства являются ненужными атавизмами, излишествами, и что вообще корм скоро будут выдавать только, так сказать, на одну голову в одни руки. До нас не дошли сведения о том, сам ли человек после этого отказался от шишки, или шишку ему обрезали (ритуалы некоторых культур наталкивают на мысль о втором варианте), но факт остаётся фактом: никаких свидетельств нормального функционирования шишковидной железы современник в своём поведении больше не обнаруживает; метапсихология периодически встречает только наскальные надписи, свидетельствующие о скорби, которую испытывают немногочисленные (к сожалению) современники по поводу ушедшей золотой эпохи:

Когда силён Творец и волен, то не сотворён кумир,

Но слабнет сила сотворяющего Слова:

Из шишки волею своею мы рождаем целый мир,

На шишку же его насаживают снова…

Не успел современник оплакать утрату своего третьего глаза и лишение его третьей головы, как ему изо всех азбук и алфавитов, которыми он пользовался, удалили все образные символы, включая «Яти» и «Омы», а также перестали рассказывать сказки на ночь и петь песенки, что в течение последующих лет превратило его в манкурта без каких-либо проблесков образного мышления, способного только читать надписи «Посторонним вход воспрещён!» и «Держитесь левой стороны!», а также ценники в магазинах. После такого снесения второй головы вести какую-либо творческую деятельность было, разумеется, уже невозможно: тем не менее, современник героически пытался использовать последнюю голову хотя бы для адекватного осознания той реальности, в которую он оказался погружён. Однако в настоящий момент происходит, так сказать, ампутация последней головы и удаление единственного оставшегося глаза: человеку некогда разумному всунули в лапы электронное устройство (а если уж совсем честно, заставили его купить это за собственные деньги) и заверили, что оно окончательно освобождает его от необходимости что-либо запоминать и о чём-либо думать (а ценники и предупреждающие надписи тоже уже можно не читать, поскольку в недалёком будущем выходить из дома он будет только в интернет, и исключительно посредством этого устройства).

Таким образом, некогда могучий трёхглавый дракон превратился в бледного динозаврика с хроническим сколиозом, чья единственная уцелевшая (пока) голова с утра до ночи пристально вглядывается в своё будущее через призывно мерцающий экран собственного смартфона.       Метапсихология, однако, констатирует, что, во-первых, нет никакой необходимости добровольно класть на плаху своё последнее достояние, а во-вторых, при определённых усилиях вполне возможно отрастить и ранее утраченные головы, вернув себе способность к образному и абстрактному мышлению, и научившись синхронизировать своё логическое и чувственное восприятие мира. Третий глаз, безусловно, может и должен быть возвращён человеку и открыт: внимательный читатель сумеет сделать это уже к концу данной книги, а невнимательный, по крайней мере, получит достаточную базу для дальнейшей самостоятельной работы в этом направлении.

На протяжении всей этой главы мы неоднократно обращались к примерам из области зоологии (и будем продолжать это делать и в дальнейшем, памятуя о том, что природа – лучший учитель). В частности, мы обсудили, что серьёзное преимущество в мышлении и поведении волка по сравнению с псом связано с восприятием тем и другим времени и пространства: что, в свою очередь, обусловлено наличием конуры и забора, искажающих время, и поводка, ограничивающего пространство. Однако снять собаку с поводка – ещё не значит превратить её в волка. Дело в том, что ваш пёс, который только что натягивал изо всех сил поводок, и даже рвался с него со всем возможным энтузиазмом, словно бы давая вам понять, что отстегнув, вы его более никогда не увидите, сразу после отстёгивания начинает с задорным лаем и весёлыми кульбитами совершать круги на расстоянии двух поводков от вас: всё его представление о свободе ограничено именно этим пространством. А ведь кроме поводка, в вашем (и в его) распоряжении есть ещё и конура, и забор, о которых мы рассуждали чуть ранее: и они являются железобетонной гарантией того, что даже если вы вдруг уйдёте с улицы с поводком, но без пса, то он начнёт ломиться сквозь забор к конуре сразу, как только подоспеет время обеда. В картине мира любого одомашненного животного (и современный человек не исключение), разумеется, присутствует и конура, и забор, и ошейник с поводком, на которые имеет смысл взглянуть чуть более подробно.

Лишение свободы, ампутация воли и уничтожение способности к творчеству осуществляется последовательно по шести ступеням (о них речь далее): от самой простой и примитивной, в виде прямого насилия, до самой изощрённой и незаметной – выбора способа мировоззрения. Соответственно, возвращение к полноценной жизни, то есть к свободной воле и творчеству, производится по этим же шести ступеням, но уже в обратном порядке: от выбора способа мировоззрения до избавления от насилия (об этом, в частности, мы поговорим в главе «Священная война», где покажем и важность именно такого порядка: пациент, начинающий борьбу за собственную свободу с насилия, обречён на неудачу по метапсихологическим причинам).

Самый простой и быстрый способ вернуть пса домой (или вообще не выпускать его на улицу) состоит, само собой, в том, чтобы просто хлестнуть его поводком по загривку. Это прямое насилие: если вам приходится к нему прибегать, значит, вы уже упустили чего-то важное на предыдущих пяти этапах общения с питомцем. Как говорил 2 500 лет назад Сун-Цзы в своём трактате о военном искусстве, «Война – путь обмана, обман – путь войны». Перевод этой фразы с иероглифических образов (Сун-Цзы китаец и писал иероглифами, поясняет наш военный эксперт) чаще всего встречается именно в этой формулировке; однако в действительности мысль великого мудреца лучше выражается так: «Война следует за обманом, обман ведёт к войне». Война (или любое насилие) становится, в трактовке Сун-Цзы, неизбежной только в случае, если не удался весь предыдущий обман: тогда она остаётся последним, крайне грубым и затратным, способом получить своё. Вставая на путь обмана, необходимо понимать, что в конце этого пути – война, насилие: так что избежать этой войны возможно только либо самым изощрённым и качественным обманом, либо отказом от обмана вообще (путь мира). По Сун-Цзы, насилие – «плохая война», ибо сопряжена с потерями, а главное – она видна противнику, поэтому для него очевидны и способы противостояния в виде ответного насилия: даже если у него пока на таковое не хватает сил. А вот подчинение другими средствами, качественно более высокого уровня – «хорошая война», ибо незаметна, эффективна и куда менее затратна. Наш военный эксперт добавляет: хотя человечество формально завершило свою вторую мировую войну три четверти века назад, оно тут же начало третью – и на этот раз полностью в логике старого китайца, отказавшись от «плохой» войны в пользу «хорошей». В этой гибридной войне (как её сейчас называют не только китайцы) уже есть свои победители и проигравшие, и есть целые страны, оказавшиеся в состоянии гибридной оккупации: хотя их потери от поражения и репарации, которые они выплачивают победителям, вполне сопоставимы с результатами предыдущих насильственных войн. А ещё тут на днях выпустили новый танк, продолжает наш эксперт: но мы оставим его один на один с попыткой обосновать возможность выхода из гибридной оккупации при помощи новых танков и вернёмся к нашей теме.

Насилие, таким образом, само по себе не есть власть: власть – это отложенное насилие, это угроза насилия, которое неизбежно придётся применять, если не сработает обман, а власть нужно будет сохранить. Если вы уже лупите своего пса по башке поводком, это означает, что он не признал вашей власти над ним на предыдущих этапах: не выполнил команду «К ноге!», не дал взять себя на поводок и так далее. Вступив с собственной собакой в насильственную войну, вы, тем самым, признали свою неспособность властвовать над нею при помощи обмана (конуры, кормёжки, поводка, забора и т.д.). Власть над собакой, таким образом, заканчивается насилием, и насилие выступает последним и самым примитивным способом эту власть сохранить; в то время как власть над волком начинается насилием, – потому что заборы, поводки, ошейники, а во многих случаях даже красные флажки, в его картину мира поместить не удастся: впрочем, насилие над волком и заканчивается почти сразу же после его начала, одним-единственным метким выстрелом.

Иными словами, в мире, сотворённом для современного человека недобросовестными волшебниками, людей редко приходится лупить по спинам дубинками, поливать водой из брандспойтов или загонять в масштабные кровопролитные мировые конфликты, то есть применять к ним управление шестого уровня в виде насилия. Дедушка Сун-цзы, пощипывая седую бороду, продолжает твердить, что для того и существует путь обмана, чтобы не приходить к войне: на возражение, что кроме пути обмана, с войной в финале, существуют и другие пути, более древние, и куда более честные и адекватные, старый плут отводит глаза и делает вид, что не расслышал.

Предшествующим удару поводком между ушей (и позволяющим его избежать) является этап, где вы, как владелец, держите (если так позволят нам выразиться уважаемые читательницы) своего пса за яйца. В прямом смысле слова это может выразиться в том, что вы его, просто-напросто, кастрируете. В переносном – начнёте добавлять в его ежедневный рацион пилюли, которые постепенно лишат его интереса не только к особям противоположного пола, но и, так сказать, к энергичным телодвижениям вообще. Разовьём мысль далее: если вы ежедневно даёте своему псу парную телятину, вы получите одно животное; начав валить в его кормушку куриные кости вперемешку с целлюлозой, уже через несколько месяцев вы увидите совсем другое. Правда, даже переведя своего пса на питание исключительно картоном с запахом колбасы, и лишив его, тем самым, излишних физических сил, совершенно не нужных в его привычном режиме функционирования между конурой и забором, вы, при всем желании, не сможете заставить его курить или лакать из миски этанолосодержащую жидкость. В этом смысле дрессировка собаки существенно проигрывает успехам в дрессировке человека, ибо последний не просто ест куриные потроха вперемешку с картоном и запивает разведённым в разных пропорциях спиртом, но ещё и покупает всё это за собственные деньги: заметим при этом, что курящего волка можно встретить разве что в популярном советском мультфильме времён позднего СССР. Таким образом, пока от вас зависит, в каком теле – чёрном или белом – вы будете держать своего питомца, вы надёжно сохраняете управление на пятом уровне (данная реплика не содержит расистского подтекста, поскольку поговорка «держать в чёрном теле» пока ещё выдерживает тест на толерантность).

Допустим, однако, что ваш пёс насмотрелся совсем других мультфильмов, и на этом основании отказался от курения и пьянства, а заодно потребовал парной телятины вместо обёртки из-под колбасы: то есть, иными словами, постепенно выходит из-под контроля. Что это означает для вас и для него? Всё правильно: это означает, что он не получит ни телятины, ни колбасы, поскольку деньги на всё это лежат в вашем кармане, а охотиться самостоятельно пёс, в отличие от волка, и к сожалению для него, не умеет. Поголодав несколько дней, ваш питомец с грустными глазами приходит к вам и привычным жестом кладёт голову вам на колени, как бы говоря «Да ладно, старик, я пошутил»: после чего вы торжественно достаёте из штанов пару купюр и отдаёте ему со словами «Вот тебе аванс, остальное в конце месяца», и пёс радостно бежит на рынок. Если же вы подумали чуть посерьёзнее, и просчитали ситуацию не на один, а хотя бы на два хода вперёд, то происходит следующее. Спустя полчаса ваш верный друг возвращается с рынка и взволнованно начинает объяснять, что на телятину ему не хватает вообще, но даже полкило куриных потрохов уже стоит там в два раза дороже, чем раньше, так что не могли бы вы, так сказать, маленько добавить. У меня больше нет, как видишь, говорите вы, выворачивая один карман, но вот в кредит могу дать, продолжаете вы, доставая из другого кармана ещё пару купюр: после чего пёс с визгом отправляется-таки за кормом. Спустя месяц ситуация повторяется: но теперь вы уже объясняете псу, что всё, что он должен был получить на потроха, уже переложено в другой ваш карман в счёт уплаты по его кредиту. Впрочем, продолжаете вы, могу дать тебе второй кредит… ну, и так далее. На определённом этапе реализации этой экономической модели ваш пёс бежит в лес, где при попытке повеситься на первом же дереве встречает жирного волка, который произносит «Бог в помощь! Ты чего это по деревьям лазишь?» – возвращая нас, таким образом, в ещё один милый советский мультик, заканчивающийся широко известной фразой волка «Ты заходи, если что…» Экономический контроль – четвёртая ступень управления: пока деньги пёс получает из вашего кармана, к волку он больше не побежит.