Текст бизнес-книги "Зачем мы бегаем? Теория, мотивация, тренировки"

Автор книги: Рональд Ренг

Раздел: Зарубежная психология, Зарубежная литература

Рональд Ренг
Зачем мы бегаем? Теория, мотивация, тренировки

Посвящается моим родителям, которые научили меня бегать.

Смысл бега был не в победе.

Истинная прелесть бега заключалась… а в чем, собственно говоря?

Кристофер Макдугл. «Рожденный бежать»

Перевел с немецкого С. Э. Борич

по изданию: WARUM WIR LAUFEN / Ronald Reng, 2018.

© Piper Verlag GmbH, München, 2018

Нулевой километр

Я начал бегать в 13 лет и уже после первых шагов решил, что никогда не остановлюсь.

Родители записали меня для участия в местном лесном кроссе. Я надел отцовские беговые кроссовки 46-го размера, которые были больше минимум на три размера, и, как всякий тринадцатилетний пацан, сразу почувствовал себя взрослым. Трасса сначала шла в гору, а затем спускалась вниз. Для меня это оказалось именно то, что надо: в тот момент, когда я был уже на последнем издыхании, дорога пошла под уклон, и мне не понадобилось прилагать особых усилий. В статье, опубликованной в районной газете Hochster Kreisblatt, мое имя было напечатано неправильно – Роланд. Я зачеркнул его с помощью шариковой ручки и линейки, сделал сноску и написал: «Рональд», – после чего прикрепил статью к стене, где до этого висели только сувениры с каникул, например обертки от швейцарского шоколада. Думаю, сегодняшним тринадцатилетним подросткам не придет в голову украшать стены в своей комнате подобным образом. На следующий день я уже в одиночку отправился на пробежку по полям за нашим домом, хотя меня никто не заставлял. Не могу точно сказать, что было тому причиной: желание еще раз надеть громадные отцовские кроссовки, стремление увидеть в газете свое правильно написанное имя или гордость от того, что никто не смог обойти меня на спуске с горы. Во всяком случае, я стал бегуном.

Сегодня, спустя 33 года, стоит мне только заметить где-то вдалеке бегущего человека, я сразу понимаю: это родственная душа. И тут же принимаюсь анализировать: какой темп он держит? Как ставит ногу на землю? Насколько свободны движения руками? Эти мысли возникают непроизвольно, словно они запрограммированы в моем мозге, хотя я уже давно не спортсмен. Иногда я пытаюсь бороться с этим: «Господи, ну вышла шестидесятилетняя бабушка в парк на пробежку трусцой. Тебе-то что за дело до этого? Пусть себе бегает!» Но все равно невольно провожаю взглядом каждого бегуна.

Если бы она держала руки чуть пониже и поближе к туловищу, можно было бы экономить силы.

Но какое мощное отталкивание! Наверняка раньше занималась спортом. Какое четкое движение голени назад. И ступни ставит прямо. Готов поспорить, что бегала на 5 тысяч метров. Не марафонка, потому что бежит слишком энергично, в своем привычном темпе.

А какую гримасу мученика скроил вот этот, в красных новеньких кроссовках! Если бы я сейчас поднес ему зеркало, он бы сам понял, что такое напряженное выражение лица говорит о том, что у него закрепощено все тело.

Но несколько недель назад я задал себе вопрос: «А сам-то ты как бегаешь?»

Да вообще никак.

В мыслях я все еще молодой бегун на средние дистанции. Я по-прежнему ощущаю себя бегуном. Несколько дней я пытался выкинуть эти представления из головы, потому что такой внутренний образ совершенно не соответствует реальности. Но мы у себя в Больцано живем прямо рядом с городской беговой трассой, проходящей по берегу Талверы. Когда мимо окна нашей кухни проносится очередной бегун, мне кажется, будто он окликает меня: «Ну что же ты?»

Как бы я ни отворачивался от окна, мне некуда деться от вопроса: почему я бросил бегать?

Разумеется, ответы мне известны: семья, работа. То же самое говорят себе десятки тысяч человек, у которых с годами медленно, почти незаметно пропадает былая страсть.

Остановившись у кухонного окна, я продолжаю размышлять. Перед глазами расстилается долина с идеально ровными беговыми трассами, пролегающими между лугами и рекой под величественными деревьями – гималайскими кедрами, ради которых в Больцано съезжаются туристы со всего света. Они прекрасно прижились в мягком климате нашего города. Одного только взгляда на эту красочную картину достаточно, чтобы вновь проснулось старое и хорошо знакомое ощущение бега. Я буквально чувствую, что лечу по трассе. Все тело переполнено энергией и легкостью. Я ставлю стопу на землю не пяткой, а носком. Это делает пружинистым каждый шаг и как бы удлиняет фазу полета.

Будучи еще молодым бегуном, я через день проводил во Франкфурте интервальную тренировку на тартановой дорожке, а в промежутках бегал у себя в Таунусе 10–15 километров по лесу, затрачивая по 4 минуты 20 секунд на каждый километр – без всякого напряжения, просто ради пробежки. Но на участке, ведущем в гору по соседству с остро пахнущей конюшней, я делал ускорения продолжительностью по 30–40 секунд, наклонив туловище вперед и учащая шаги. Добравшись до верха, я без отдыха продолжал бег в нормальном темпе. Только сердце билось чуть чаще, чем обычно. Совершая эти ускорения в гору, я прекрасно понимал, какой смысл люди вкладывают в выражение «полон энергии». Меня просто распирало от нее.

Перейдя на умеренный темп после горного спурта, я погружался в свои мысли и мечты. Иногда так глубоко, что, добравшись до дома спустя 45 минут, не мог даже вспомнить, бегал ли вообще. Эти мечты не блистали особой фантазией: я просто думал о том, как бегать еще быстрее, чем раньше.

Быстрый бег в моем представлении был связан с тем чудесным чувством, когда ты на дистанции 1500 метров находишься в группе бегунов, но знаешь, что в любой момент можешь взвинтить темп, пулей выскочить из виража, удлинить шаги и стать невесомым, все реже касаясь земли. Однако весьма часто, хотя и всегда к своему полному удивлению, я замечал, что при выходе из предпоследнего виража ноги с силой притягивали мое тело к земле.

Тогда, в свои 17 лет, я, пожалуй, сказал бы, что вся прелесть бега заключается в упоении скоростью. Сегодня я стал умнее и понимаю, что бег дал мне ощущение остроты бытия, какого я не испытывал ни в одном другом состоянии. Тело и разум работали параллельно на полных оборотах. Я бежал, находясь в этом фантастическом состоянии легкости, которая приходит на пике формы, и одновременно в голове вспыхивали мысли.

Бегая, я написал целый роман. В 2005 году я работал над повестью о жизни лондонских банкиров. Однажды, когда я совершал вечернюю пробежку в парке, мне в голову внезапно пришла целая глава. Такой остроты мыслей я еще никогда не ощущал. Прибежав домой, я весь в поту нацарапал содержание главы в блокноте. Капли пота падали на бумагу, и некоторые слова расплылись. Теперь я бегал каждый день, чтобы продолжать писать. На последних километрах меня подгонял страх, что родившиеся для романа идеи снова ускользнут. Я до сих пор считаю ту книгу «Чужаки» (Fremdganger) своей лучшей работой. А может, я просто переношу на нее то чувство эйфории, которое испытывал тогда во время бега? Продавалась она хуже, чем все мои остальные книги.

2005-й был последним годом, когда я регулярно бегал. За окном дети бегут по лугу. Они тренируются с учительницей для участия в первенстве среди школ Южного Тироля. У моста они сворачивают и, скрываясь за свешивающимися к земле ветвями плакучей ивы, превращаются для меня в пестрые точки. Хотя неестественно яркие цвета их одежды должны были бы казаться мне чужеродными на фоне природной красоты пойменного луга, я воспринимаю их как единое целое с ландшафтом. Потому что сам я во время бега всегда ощущал единение с природой. Бег – это энергия, умение отключаться, поток мыслей, мечты, легкость, скорость, радость одиночества и эйфория принадлежности к группе, ощущение свежести после нагрузки. Но бег – это еще и страдания, боль, зависимость, тяга к запредельному и, прежде всего, сумасшедшая надежда, что из этих неприятных чувств может родиться что-то возвышенное. Бег для меня – одно из самых прекрасных ощущений. И когда я, стоя у кухонного окна, прихожу к этой мысли, происходит трансформация главного вопроса. Если раньше я спрашивал себя: «Как я мог отказаться от всего этого?» – то теперь вопрос звучит иначе: «Почему бы тебе вновь не начать бегать?»

Прошло уже пять дней с тех пор, как я впервые задал себе этот вопрос. Все это время мы играли с пятилетней дочкой в салки под весенним солнышком, и каждый раз, когда мне надо было ее догонять, я чувствовал, с каким трудом преодолевается внутреннее сопротивление – физическое и душевное. Мои ахилловы сухожилия и колени не хотели работать и выходить из привычного закрепощенного состояния. А голова не хотела вновь переживать напряжение, связанное с физической нагрузкой.

Неужели я действительно снова хочу бегать?

Я пошел поиграть в футбол со своим десятилетним сыном. Мне удалось преодолеть внутреннее сопротивление. Я привел тело в активное состояние и чувствовал себя довольно легко. Но уже через 20 минут я играл, преимущественно стоя на месте. Мне не хватало дыхания.

Я действительно снова хочу бегать?..

У меня нет амбиций покорить марафонскую дистанцию или добиться какой-то похожей конкретной спортивной цели. Я не стремлюсь к вечной молодости и не питаю иллюзий, будто бег способен вернуть мне юные годы. Я просто хочу посмотреть, не вернется ли в 46 лет то самое прекрасное чувство, которое я испытывал во время бега. Мне хочется точно выяснить, почему миллионы людей любят бег, будь то пробежка трусцой два раза в неделю или какой-нибудь сверхмарафон. В последние годы я не раз с удивлением констатировал, как же их много! Это и растолстевший Йошка Фишер[1]1
  Министр иностранных дел ФРГ (1998–2005). – Прим. перев.


[Закрыть], и главы крупных компаний, и писатели, и наша соседка, у которой я не мог представить себе никакой другой обуви, кроме туфель на высоких каблуках. И только я, считая себя бегуном, почему-то больше не бегаю.

Когда в детстве я бегал с другими наперегонки, бег еще был спортом для немногих, как, к примеру, настольный теннис или шахматы. Сегодня же он превратился в эликсир жизни. Читая книги о беге, я не могу избавиться от впечатления, что в мире не существует проблем, которые нельзя было бы решить с его помощью. Бег помогает справляться со стрессом, делает человека уравновешенным, стройным, красивым, умным. И кое-что из этого действительно правда.

Мне самому интересно, буду ли я бегать по шесть дней в неделю или полностью откажусь от этой затеи, ограничусь ли я легкими трехкилометровыми пробежками или опять начну участвовать в соревнованиях. В какой мере я вправе считать себя бегуном?

Мои родители были бегунами. Моя сестра была бегуньей. Живя в Фишбахе, в горах Таунус, мы каждый вечер один за другим отправлялись на пробежку и прощались друг с другом одной и той же фразой. Всего четыре мимоходом брошенных слова, но они создавали такую близость между нами, как ни в один другой момент. Благодаря им мы чувствовали себя семьей.

И теперь я больше всего хочу вновь повторить эти слова как нечто само собой разумеющееся: «Ну, я на пробежку».

Вниз по реке

Свидетелями моего первого забега могут стать лишь случайные торговцы наркотиками. Я жду того момента, когда темнота скроет меня от посторонних глаз. В марте после девяти часов вечера долина Талверы пустеет. Можно заметить лишь несколько фигур под деревьями на берегу. Из местной газеты я знаю, что это торговцы гашишем. С учетом того, что я двенадцать лет не занимался спортом всерьез, они кажутся мне куда более подходящей публикой, наблюдающей за моим возвращением, чем случайные прохожие, соседи или знакомые, совершающие вечернюю прогулку.

Поэтому я жду, когда закончится теплый мартовский день в Южном Тироле, который прямо-таки просит прогуляться по свежему воздуху. Мы переехали сюда, потому что моя жена родом из этих краев. В пять часов вечера в долине под лучами солнца ярко загорается свежая листва ив и ясеней. У батутов выстраивается длинная очередь галдящих ребятишек. Все уже посбрасывали куртки. Для бегунов наступает праздник – первый день в году, когда можно бегать в трусах. Какое это облегчение, когда голени не чувствуют прикосновения одежды, а воздух обдувает голые колени! Легкость одежды сразу отражается на ощущениях от бега. Я в такие дни от эйфории позволял себе больше, чем положено. Я бегал в кроссовках без носков и был безмерно счастлив от этого. Пальцами ног я чувствовал все неровности земли, голые лодыжки создавали ощущение легкости и скорости. После тренировки друзья в раздевалке жаловались на невыносимую вонь от моих ног, а я только смеялся. Я был без ума от радости.

Сегодня я стою с дочерью возле батута. Всякий раз, замечая, что я задумался и не обращаю внимания на ее трюки, она начинает командовать: «Папа, посмотри! Ну, взгляни же! Брось мне мяч! Бросай, когда я подпрыгну!» Кидая ей маленький резиновый мячик и подбадривая возгласами «Браво!» и «Почти поймала!», я наблюдаю за бегунами, которые, словно ниоткуда, массово появились в этот первый теплый день. Кое-кто уже нарядился в суперлегкие трико. Я поостерегся бы так делать. Нужна же какая-то перспектива на будущее, что-нибудь еще более легкое, когда придет лето.

Собираясь в 21:15 на пробежку, я надеваю длинные тренировочные брюки. На мой взгляд, трусы еще надо заслужить.

Широкие брюки я дополняю такой же широкой и почти бесформенной майкой. У меня уже нет специальной беговой одежды, и я не собираюсь покупать обтягивающие беговые брюки или ветровку кричащей расцветки. Непрофессиональная одежда – это моя защита. От человека, у которого нет даже нормального спортивного костюма, вряд ли кто-то, в том числе и он сам, будет ожидать красивого бега.

Мне вспоминается господин Зиберт – наш сосед в Фишбахе. Он несколько раз в неделю отправлялся в лес в кожаных туфлях, наглаженных брюках, накрахмаленной рубашке и бегал там, когда его никто не видел. Дело было в 80-е годы. Он работал на руководящей должности в Hoechst AG. Если он издали замечал меня в лесу, то сразу переходил на прогулочный шаг и здоровался со мной с непроницаемым выражением на лице, к которому плохо подходили раскрасневшиеся щеки. Я относился к нему с симпатией. И сегодня мне понятно почему.

От нашего дома к прогулочной аллее ведет лестница – теперь я знаю, что в ней 28 ступенек. Я в спринтерском темпе взлетаю по ней, делая частые шаги, высоко поднимая колени и не пропуская ни одной ступеньки, чтобы активизировать мышцы. При этом я еще и считаю ступеньки, чтобы не слышать своего сбивчивого дыхания. А потом я останавливаюсь в темноте.

Вокруг ни души. Похоже, ни одна собака уже не выйдет на прогулку.

Я все еще не решил, в каком направлении побегу. Просто двинусь вдоль Талверы, затем пересеку ее по одному из многочисленных мостиков и вернусь по другому берегу. Подумав, я решаю направиться сначала на север, то есть вверх по реке. Если вдруг устану, то обратный путь вниз по реке окажется легче.

С первого же шага вспоминается старый стиль бега. Пальцы рук полусогнуты и расслаблены, чтобы задать ощущение расслабленности всему телу. После каждого контакта ноги с землей происходит акцентированное отталкивание, что усиливает пружинящий эффект. Я устанавливаю темп, который, как мне кажется, был присущ мне в прошлые годы. Сейчас мне трудно сказать, за какое время я пробегаю километр – за 4:15 или за 4:45. Раньше, занимаясь интервальным или продолжительным бегом, я мог определить это с точностью до секунды, не глядя на часы. Сейчас же я просто чувствую, что выбрал свой темп. Я отметаю любые опасения, что скорость слишком велика. Инстинкт безошибочно подсказывает, что я бегу в своем темпе. Всякий раз, когда по указанию тренера или по просьбе бегущих рядом товарищей мне приходилось сбавлять скорость, это ужасно утомляло. Шаги становились какими-то неестественными, ноги тяжелели, а голова уставала от медленного темпа.

Белая пыльная тропинка, идущая по самому берегу, отчетливо выделяется в темноте. У торговцев наркотиками сегодня, по-видимому, выходной день. А мне, впрочем, и нет надобности от кого-то скрываться. Я просто вышел пробежаться в свободном темпе. Краем сознания я отмечаю, что телу нелегко выдерживать ритм, но стиль, темп, легкость движений все еще при мне. Они намертво въелись в меня на тех тысячах километров, что я одолел между четырнадцатым и тридцать пятым годами жизни. Спустя 600 метров тропинка начинает удаляться от реки в сторону волейбольной площадки, а затем после небольшого подъема выходит на прогулочную аллею. Этот подъем я преодолею мощными прыжками, как когда-то ту гору возле конюшни. Разумеется, не сейчас, не с первого раза. Пока достаточно лишь мысленно представить себе, что я когда-нибудь, уже в скором времени, смогу одним махом взлететь наверх. Сделав примерно 15 шагов на подъеме, я замечаю, что слишком сильно подал туловище вперед, словно рассчитывая на то, что оно потянет за собой ноги.

Весь пологий подъем составляет не более 70 метров. Оказавшись наверху, я снова выпрямляю туловище. Руки по-прежнему двигаются свободно, а вот ноги отказываются повиноваться. Их почти невозможно оторвать от земли. Они будто приросли к ней. Впечатление такое, что я топчусь на месте. Я пытаюсь привести в нормальный ритм хотя бы дыхание. Ведь речь идет всего лишь о кратковременной нагрузке на подъеме. Но прогулочная аллея по-прежнему ведет вверх по реке, а значит, подъем продолжается, черт его возьми! Для пешеходов и более или менее опытных бегунов этот наклон неощутим, он составляет едва ли больше 0,5 процента. Однако для меня это равносильно восхождению на гору. «Расслабь руки!» – командую я себе.

Но похоже, что бегут одни только руки. Они свободно двигаются вперед и назад в моем привычном ритме. А вот все остальное туловище об этом ритме, кажется, забыло. Я чувствую, что голени движутся уже не по прямой, их заносит куда-то в сторону, словно я стал кривоногим. У меня нет сил ими управлять.

Надо поворачивать назад. Дорога пойдет вниз, и я смогу стабилизировать свое состояние на этом неощутимом спуске. Но тогда я пробегу всего 1,2 километра! То есть уже через шесть минут снова буду дома!

Жена скажет: «Ты же собирался побегать!»

И я вынужден буду ответить: «Да нет, я только мусор выносил».

А вдруг она спросит: «Что случилось?»

Тогда придется сказать: «Я старый бесполезный тюфяк».

И я волоку свой старый бесполезный тюфяк дальше. Вверх по реке, мимо заброшенного поля для гольфа. Лучше мне не становится. Шаги по-прежнему короткие. Я понимаю, что первые 600 метров меня влекла эйфория, а вовсе не какой-то чудесный ген бегуна. Но я слишком занят своими непослушными ногами, чтобы корить себя за наивность или смеяться над собой.

Краем глаза я замечаю метрах в тридцати справа и впереди от себя какую-то тень. Собака. Я тут же беру себя в руки, и мой бег становится более плавным и быстрым. Ведь где собака, там должен быть и хозяин. Какой стыд, если он увидит меня в таком состоянии! Это заставляет меня бежать равномернее. Оказывается, в критических ситуациях у организма еще есть резервы. Конечно, было бы неплохо, если бы собака меня укусила. Тогда я героически завершил бы свою попытку снова стать бегуном и мог бы смело сказать себе: «Я пытался, но мне помешала эта дурацкая собака».

Однако, когда я пробегаю мимо, собака обнюхивает ножку парковой скамьи, а ее хозяин сидит, уставившись себе под ноги.

Через 200 метров, на мосту Святого Антония, колени сообщают мне, что асфальт им не по душе. Но их мнение мне в данный момент безразлично. Я преодолеваю мост, и это здорово. Дальше дорога пойдет вниз.

Я немного опускаю руки, чтобы приспособиться к изменившемуся углу наклона, и пытаюсь вернуть себе способность мыслить. Но создается впечатление, что мозг плавает внутри черепа. Мне трудно воспринимать окружающую действительность, за исключением разве что небольшого куска дороги прямо перед собой.

Я бегу по газону рядом с велосипедной дорожкой, где тысячи бегунов, которым тоже не нравится асфальт, вытоптали узкую тропинку. Слабый уклон позволяет восстановить нормальное положение тела. Дыхание успокаивается, ноги более или менее послушно следуют за движениями рук. Но общее состояние лучше не становится. Я не хочу бежать. Скорей бы все это закончилось!

Я прикидываю, что пробежал два с половиной или три километра. Прошло 13–14 минут. Если трезво рассудить, то это детская дистанция. Но мне трудно спуститься по лестнице от прогулочной аллеи к дому, как это пристало представителю рода homo erectus. Колени подозрительно подкашиваются на каждой ступени. Я осторожно открываю дверь, незаметно проскальзываю в ванную и запираюсь там на 20 минут, ожидая, когда от щек отхлынет краснота.