Текст бизнес-книги "Тюремные записки астронома"

Автор книги: Сергей Масликов

Раздел: О бизнесе популярно, Бизнес-книги

Тюремный обед я уже не застал. Вечером в кормушку подали ужин. В лёгкий ступор ввела меня одноразовая посуда. Она хотя и является характерным признаком развитой цивилизации 21-го века, но в данные условия совершенно не вписывается. Во-первых, чашка была круглая, тогда как в камере господствовал кубизм – сплошные прямые углы. Во-вторых, она была чистая, и это тоже напоминала о внешнем мире. Здесь в камере ничего чистого быть не могло! Впрочем, мои коллеги быстро расправлялись с чистотой и отправляли посуду в мусорное ведро. К концу дня ведро наполнилось доверху. Мне было не до еды. Всё, что я смог употребить в этот свой первый день – это выпить стакан тёплого, слабо заваренного и чуть сладковатого чаю.

Отхожее место, или «толчок», расположено в углу камеры, у входа, с одной стороны закрыто перегородкой высотой около метра. Вместо унитаза там находится так называемое «очко» – напольный унитаз. Очко закрыто самодельным запорным устройством – пластиковой бутылкой с водой, привязанной за верёвочку. Тот, кто отправляется справить нужду по-большому, заранее принимает меры от запаха – приоткрывает окно, пускает воду в раковине, да ещё и закуривает, если он курящий. Всё это для того, чтобы нейтрализовать своё публичное «выступление». Особенно эффективно использовать вату из матрасов, её едкий дым хорошо перебивает запахи. После посещения туалета, даже по-маленькому, обязательно нужно мыть руки. Это закон. Ни к чему в камере прикасаться «грязными» руками нельзя.

Вечером меня навещает следователь. Разговор явно неравный – я сижу в закрытой клетке, он в отдалении за столом. Моего адвоката снова нет. А ведь мы заранее заключили с ним соглашение. Господи, что же это такое? Где мой защитник? Он давно уже мог узнать, где я. Неужели дело так серьёзно, что его тоже запугали или каким-то другим образом отодвинули в сторону? Следователь привёл с собой женщину, государственного защитника. Он видит моё стрессовое состояние, видимо, оно его удовлетворяет, поэтому он даже проявляет некое милосердие (нет, наверное, просто обязан это сделать): «Вы можете поговорить с защитником наедине». Но о чём мне говорить с чужим человеком, которому я не могу довериться? Тем более, что и она советует не давать показания.

Следователь удовлетворён, быстро заполняет протокол. Здесь я совершил оплошность. В протоколе зафиксировано, что я отказался от показаний по статье 51, то есть по праву не свидетельствовать против себя. Нужно было записать, что я отказался из-за отсутствия своего адвоката. Затем следователь, отпустив защитницу, предложил переговорить наедине. При этом, он даже намекнул, что завтра выпустит меня отсюда. Что ему нужно взамен? Думаю, только моё чистосердечное признание вины. Ну уж нет! С этим человеком я торговаться не буду! Злость распирает меня, но я только говорю, сдерживая себя: «Не стóит» и прошу конвоира увести меня в камеру. Я даже пытаюсь улыбнуться, но это вряд ли получилось.

В камере, на своём железном ложе раз за разом терзаю себя вопросом: «Как так? За что?» И вдруг из подсознания всплывает ответ: «Разве ты не хотел этого?» И тут меня как током ударило. Когда смотришь какой-нибудь военный фильм, мысленно переживаешь трудности главных героев. Да что там, даже глядя на бомжа на улице, понимаешь, что его жизнь – не сахар. В такие моменты я часто думал: «А как бы я сам вынес такие испытания? Cмог бы преодолеть боль, голод, пытки, грязь, забвение родных, презрение коллег?» Каждый раз, представляя себя на месте этих людей, я мысленно преодолевал трудности. Теперь мои мысли материализовались, и мне предоставлена возможность испытать себя уже не мысленно, но наяву. Ничего не остаётся, кроме как согласиться с самим собой. Да, действительно, я часто думал об этом. Лучше бы попридержал свои фантазии.

Первая встреча с судьёй

Расплата за моё дерзкое поведение по отношению к следователю наступила на следующий день. С утра под конвоем нас, несколько человек везут в суд Октябрьского района. Здесь, в небольшой камере, мы с молодым парнем, Володей, долго ожидаем своей очереди. Стены этой камеры сделаны рельефными, но всё равно, каждое более-менее ровное место исписано отзывами побывавших здесь бедолаг о своей судьбе, о вынесенном решении того или иного судьи. Как ни странно, встречаются и положительные отзывы. Например: «судья такая-то молодец, дала всего 5 лет по статье такой-то». Володя ведет себя чересчур буйно, выпрашивая сигарету у сотрудников – он из бывалых.

И вот меня в наручниках ведут в зал суда. Опять всё как в кино – судья в чёрной мантии, прокурор в синей форме, следователь, преступник в клетке. Моего адвоката опять нет! Нет вообще ни одного знакомого лица! Я в полном отчаянии. Как смогли его не допустить до суда? Или его заставили отказаться от моей защиты? Все вокруг чужие, враги. Заявляю об этом судье, но мне опять предлагают государственного защитника, женщину, сидящую неподалёку от клетки. Всё проходит как по нотам. Запомнились только слова следователя: «За данное преступление предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок более 10 лет!». Свет померк в моих глазах!

Совсем недавно осудили за взятку в два миллиона долларов министра Улюкаева. Меня обвиняют по той же статье – 290 часть 5. Улюкаеву дали восемь лет строгого режима. Причём решения суда он дожидался под домашним арестом. Похоже, приписываемая мне «взятка» в 190 тысяч рублей (три тысячи долларов – это в семьсот раз меньше, чем у Улюкаева) оценивается более строго. Абсурдность ситуации никого не интересует. Всё будет так, как задумали эти люди. Чем обосновывает следователь необходимость моего содержания под стражей? Он заявляет о том, что я могу оказать давление на свидетелей, могу скрыться за границей, совершить новые «преступления». Последнее особенно смешно. У следователи свои доводы. Он применяет шоковую терапию, чтобы запугать подследственного и вынудить его признать свою вину. В конце заседания я, конечно, говорю о том, что категорически не согласен с решением о заключении меня под стражу и даже отмечаю это в протоколе. Но на меня снова одевают наручники и ведут к моему «коллеге».

Нас привозят обратно в изолятор. Только сейчас понимаю, что весь день был без глотка воды, жадно припадаю к крану. Вокруг опять новые лица. Теперь они уже не так страшат, как это было первый раз. Все мы в одинаковом положении. Все – друзья по несчастью. Поэтому все достаточно доброжелательны друг к другу. Каждый по очереди рассказывает о своей неудаче, приведшей его за решётку. Обычно истории простые и короткие как в фильме «Джентльмены удачи»: «Украл, выпил – в тюрьму!». Поэтому и я свою историю стараюсь подавать в максимально упрощённом виде. А то и вообще шучу: «Своровал несколько звёзд с неба». Отношение ко мне со стороны «коллег» уважительное. Прежде всего, из-за возраста. Основной контингент здесь – от 20 до 35 лет. За 40 – это уже большая редкость. Я со своими почти 60-ю годами для всех – глубокий старик. Поэтому иногда меня называют «батей».

Ну и во-вторых, должность «директор планетария» – тоже производит впечатление. В основном, из-за того, что мало кто знает, что это за заведение. За всё время моего заключения я встретил всего двух или трёх человек, которые посещали планетарий. Можно сделать вывод, что планетарий у преступников не популярен. Впрочем, думаю, так же, как оперный театр или филармония. Но зато теперь, после такого экзотического знакомства со мной, все готовы прийти в планетарий после освобождения. Вот какую знатную рекламную компанию я здесь провёл. Иногда, когда моя легенда директора планетария мне надоедает, я прикидываюсь журналистом, который здесь, за решёткой, выполняет редакционное задание. Таких, как я узнал позже, называют инсайдерами. Даже телевизионную программу на эту тему придумали. Ну а как ещё можно написать правдивый репортаж из неволи, если самому не оказаться здесь?

Что касается моих сокамерников, кто-то из них вызывает жалость, кто-то сочувствие, кто-то безразличие. Вот Вячеслав, воровал с корешами металл с садовых участков. Наворовал на 30 тысяч рублей. Вот Алексей – своровал крутой сотовый телефон. Лишь некоторые из соседей были откровенно неприятны. От них я старался держаться подальше. Это, например, тихий и скромный на вид парень, который по пьяному делу убил ножом своего друга. Или пренепреятнейший барыга, торговец наркотиками, который никого не смущаясь, рыгал и испускал газы. К счастью, таких здесь было мало.

Искреннее сочувствие вызывает молодой и скромный парень, то ли узбек, то ли таджик, который сошёлся с русской несовершеннолетней девушкой. Как говорит он сам, они жили вместе больше года и уже родили ребенка. Родители девушки ничего не имели против, но против оказалась бабушка. Она и написала заявление в полицию. Ладно, хоть срок дали небольшой – всего 9 месяцев. Искреннее восхищение у всех вызвал парень по имени Паша, контрактник, который спал три дня подряд, поднимаясь только на приём пищи. Мы завидовали его крепкому и, как нам казалось, беззаботному сну.

И вот нас, таких разных, собрала судьба в этой камере. Там, в далёком прошлом, на воле мы были абсолютно далеки друг от друга. Каждый занимался своим делом или плёл преступление. Кто-то жил богато, кто-то бедно. Кто-то счастливо, кто-то – не очень. И вдруг, такая разношерстная публика оказалась в одной камере. Теперь хорошо видно, что мы на самом деле почти одинаковы. Каждый из нас вспоминает свой дом, жену, детей (у кого они есть), мечтает о хорошей еде и выпивке, мягкой кровати.

О чём думал я в эти первые ночи заключения? Да и не только ночи, ведь в моём распоряжении были полные сутки. Иногда я общался с соседями, но чаще был наедине со своими мыслями. Я мало думал о прошлом. Даже своих родных и близких мне людей старался не пускать в воспоминания, хотя понимал, что беда у нас общая. Им тоже сейчас не сладко. Слишком это было тяжело – не знать, когда ты сможешь снова встретиться со своими близкими. Через месяцы? Или через годы? Организм как бы включил механизм самозащиты и провёл где-то в голове красную линию – сюда нельзя! Но иногда мысли вклинивались в запретную зону. Тогда внутри поднималось возмущение, протест, сердце начинало колотиться сильнее, в голове шумело. И даже молитва в такой ситуации мало успокаивала. Я понимал, что такой внутренний шторм не доведёт до добра. Здоровье нужно было беречь, здесь о нём позаботиться будет некому. Поэтому я старался думать о будущем. Хотя и оно имело весьма туманные очертания, но как ни странно, думать о будущем было легче.

Я думал о том, на сколько лет меня посадят. Мысли о другом варианте, о том, что меня оправдают, загонял глубоко в подсознание. Надежда на освобождение – это хорошо, но готовиться нужно к худшему. Я надеялся, что цифра десять лет, прозвучавшая на суде из уст следователя, всё же завышена. За что? Рядом со мной убийца, которому светит столько же. И он, в отличие от меня, хотя бы знает, за что сидит.

Ну допустим, судья снизойдёт и даст мне лет пять. К моменту выхода мне будет ещё не так много, можно будет успеть что-то сделать в этой жизни. Да и на зоне я не буду терять время даром. Я буду писать. Для этого нужны только бумага и ручка. Писать что-нибудь такое, что не потребует много источников и выхода в интернет. Писать о том, что мне хорошо знакомо. Как пользоваться телескопом, например. Или как наблюдать метеоры. Писать популярные статьи или даже книги. Даже если в них не будет особой нужды на воле. Важен будет сам процесс. Можно писать воспоминания – мне есть о чём вспомнить. Можно учить языки – французский или арабский, о чём раньше я время от времени мечтал.

Иногда сравнивал моё нынешнее испытание со службой в армии. Тогда я впервые в жизни испытал серьёзное ограничение своей свободы. Вспоминаю, как непросто было привыкнуть к режиму, дисциплине, питанию. Но тогда, в юности, я пошёл в армию добровольно, в надежде изменить свою жизнь. Срок был чётко определён – два года. На этот раз никто не спросил о моём желании. Срок неизвестен. Но результат будет сопоставимый – жизнь моя после выхода отсюда вновь, как и тогда, серьёзно изменится.

Потом я разворачивал свои мысли в другую сторону и сравнивал своё положение с положением своих соседей по камере. Они, в основном, молодые парни, жизни не видели, образования почти никто из них не успел получить. У них не было любимой работы, которой можно отдаваться не за деньги, а из интереса. Они не путешествовали, не видели Эйфелеву башню. Возможно, не узнали ещё настоящей бездонной любви. У них нет детей, которые продолжат их жизнь. А они уже оказались в тюрьме. Это значит, что вся жизнь у них поломана. Дальше по жизни им придётся идти с клеймом уголовника.

Моя ситуация выглядит гораздо позитивнее. У меня четверо детей и двое внуков, в которых продолжится моя жизнь. У меня есть любящая жена. Хотя сейчас я принёс ей горе, но она сможет позаботиться о наших детях. У меня много друзей, которые помнят меня и помогут моей семье. Я оставил свой след в истории как первый директор новосибирского планетария.

Часто мысленно возвращаюсь в 2011-й год. Тогда я стоял на перепутье. На приборостроительном заводе у меня была интересная и достаточно хорошо оплачиваемая работа – я занимался экспортом продукции. Работа давала возможность выезжать в командировки в разные страны, в том числе достаточно экзотические. В Новосибирске тем временем строился новый планетарий. Меня вызвали в мэрию и предложили стать его руководителем. Всю жизнь моя работа была так или иначе связана с астрономией, я имел опыт работы в двух планетариях, объехал с десяток планетариев в других странах, познакомился с их работой. Руководить планетарием – это значит следовать линии своей жизни. Конечно, смущала скромная зарплата директора муниципального учреждения. Поэтому решиться было нелегко, даже учитывая поддержку моей единственной. Жена всегда понимала, что главное, это не внешнее благополучие, а внутреннее спокойствие.

Мои колебания тогда разрешились подсказкой свыше. Неожиданно у меня, бывшего спортсмена, придерживающегося здорового образа жизни, прихватило сердце. Болезнь застала меня врасплох, и я оказался в больнице. Здесь у меня было достаточно времени, чтобы подумать о смысле жизни. Решение было принято в пользу планетария. Ему я отдал следующие шесть с половиной лет своей жизни (до ареста) и сделал на этом посту всё что мог.

Иногда с досадой я спрашивал себя – где они, эти люди, которые пригласили меня на эту работу? Ведь они до сих пор у власти, неужели не могут хотя бы вникнуть в ситуацию? Как-то повлиять на неё? Или хотя бы поддержать. Или все боятся, что нелепые обвинения в мой адрес могут замарать и их? В то же время я помнил недавний пример, когда следствие практически ни за что таскало бывшего губернатора. Самого губернатора! Значит, эта контора действительно настолько могущественна, что власти боятся её.

Потом я начинал утешать себя. Как бы теперь ни старались следователи замарать меня, мой вклад в создание планетария и организацию астрономических форумов «СибАстро» останется в памяти, по крайней мере, друзей. Останутся написанные мной книги и статьи. Жизнь, лежащая за моими плечами, была насыщенной и полной. Мне нравилось каждое дело, которым я занимался. Не жалею ни о чём из того, что сделал. И в личной жизни, и в работе. Так чего мне здесь в тюрьме бояться? Абсолютно нечего! Всё моё останется со мной!

Думал ли я о том, кто стал причиной моего ареста? Да, думал, но без особой злости. Мне было временами даже жаль его – не будет ли его мучать совесть? Не изменится ли отношение людей к нему за такое «доброе» дело? Мысленно я даже оправдывал его – наверняка мой недоброжелатель не хотел такого кардинального результата. Он хотел лишь в очередной раз погрозить мне. За прошедшие годы такие «наезды» стали для меня уже привычными. Они начались с того момента, когда стало известно о моем назначении на пост директора планетария. До этого мы были в приятельских отношениях и имели много общих интересов.

Самая первая кляуза была написана, когда я ещё ничего не успел сделать. Но в ней уже были собраны некоторые сведения из моей прошлой биографии, которые по мысли автора письма должны были компрометировать меня. Самым страшным обвинением было то, что в 90-е годы я занимался астрологией. С улыбкой вспоминаю, как в мэрии пытались понять, в чём же всё-таки заключается моя вина? Что такого я натворил в бурные 90-е? Не понятно. Но заместитель мэра на всякий случай сказал, чтобы больше астрологией ни-ни. Затем письма регулярно, по крайней мере, раз в год, поступали в адрес руководителей города, области, в адрес известных учёных и астрономов, печатались на интернет-форумах и даже в одной местной газете. Сначала они обрастали деталями из жизни планетария, полученными через третьих лиц. Но последние годы просто раз за разом переписывались.

Иногда мой недоброжелатель находил союзников и тогда письма шли от их имени. Один или двое из этих людей были зависимы от него, ещё один был когда-то его учеником и до сих пор боготворил его, а ещё один просто хорошо относился к нему и поддался на уговоры. Был и такой человек, который действовал по принципу «враг моего врага – мой друг» и при любой возможности старался обострить ситуацию. Эгоцентристы, считающие свою точку зрения единственно правильной, есть во многих профессиональных группах. Иногда давление оппонентов бывает даже полезным, поскольку постоянно держит противоположную сторону в тонусе, подстёгивая её активность и не давая остановиться на достигнутом. Это если критика конструктивная. В нашем случае, увы, она не была такой. Реальное состояние дел в планетарии оппонент даже не пытался узнать, а просто всё подряд поливал чёрной краской.

Об этих наездах в Новосибирске знали многие. Все понимали абсурдность обвинений, изложенных в очередном «письме». А руководители, к которым попадали эти письма, просто спускали дело на тормозах из уважения к сединам автора и его прошлым заслугам. Однажды он даже получил весьма почётное звание, подкрепленное серьёзными выплатами, лишь бы оставил планетарий в покое. Но он и тогда не угомонился.

На этот раз очередное письмо, видимо, попало на нужную почву. А может кто-то помог обозначить важность этого письма? Поэтому я злился только на тех, кто поверил путаной многостраничной писанине «уважаемого человека» и запустил репрессивную машину. Понятно, что имя автора этого письма мне никто не назовёт, но всё было понятно по вопросам оперативников.

В ИВСе я провёл в общей сложности 10 дней. Здесь держат подозреваемых, которых попридержало следствие для того, чтобы допросить их, организовать очную ставку или предъявить обвинение. Для всех задержанных это самые тяжёлые дни. Не из-за условий содержания, нет. Хотя они неподготовленному человеку покажутся ужасными. Но прежде всего, из-за полной информационной блокады. Поэтому приход следователя или адвоката – это всегда праздник. Можно узнать хоть что-то.

Когда на четвёртый день заключения впервые пришёл мой адвокат Юрий, я смотрел на него как на пришельца из другого мира, как на архангела, спустившегося с небес, который хоть и не вытащит меня отсюда, но пожалеет и обнадёжит. Он спрашивал меня о том, написал ли я апелляцию на решение суда, а я тогда даже не понимал о чём идёт речь. Сыграла свою роль и моя юридическая безграмотность и шоковое состояние. Я действительно заявил в суде, что буду подавать апелляцию, но на самом деле не написал её. Да и не мог этого сделать чисто физически, не имея ни бумаги, ни ручки. Во время встречи я вожделенно смотрю на авторучку Юрия. Она очень дорогая и большая, такую здесь не пропустят, так что я даже не спрашиваю.

Как я узнал позднее, апелляция в вышестоящий суд, а именно – в Областной, мало что даёт. Областной суд в 99% оставляет в силе решение районного суда. Нужна очень веская причина, чтобы попасть в 1% счастливчиков, у которых апелляцию удовлетворят. Факт остаётся фактом – апелляцию я не подал. Позднее, уже в СИЗО, по рекомендации Юрия я подал апелляцию на восстановление пропущенного срока подачи апелляции. Но, естественно, она была безрезультатной. Вот такими были первые шаги по ликвидации моей юридической безграмотности. А ведь можно было всё это узнать заранее и подготовиться… Кто б знал.

Через неделю после ареста, 12 февраля следователь прибыл в ИВС в сопровождении адвоката Юрия для того, чтобы предъявить мне официальное обвинение. Попутно он проводит допрос. Как я узнал позже, в этот же день следственный комитет разродился новостью обо мне на своём официальном сайте и в тот же день состоялось выступление двух представителей прокуратуры Новосибирской области на радио «Комсомольская правда». Они, как и положено, клеймили меня как отъявленного коррупционера, а также радостно сообщили, что Масликов свой арест не опротестовал. Пусть все думают, что Масликов был согласен со своим арестом. После этого выступления мои друзья окончательно убедились, что происходит несправедливость и начали собирать письма в мою поддержку.

Особенно активно этим занимались женщины – сотрудницы планетария. Они не остались равнодушны, разыскивали адреса учёных, космонавтов, которые приезжали к нам в планетарий или на форум «СибАстро», всех, кто знал меня лично. Рассказывали им о моей ситуации, просили написать письмо поддержки. Без помощи женщин планетария ситуация могла бы выглядеть по-другому. Сам я почти ничего об этом не слышал в течение последующих двух месяцев. До меня доходили лишь отрывочные сведения через моего не слишком разговорчивого адвоката.

Я плохо ориентируюсь в том, что говорят мне пришедшие. Понимаю только, что до этого момента я был всего лишь подозреваемым, теперь стал обвиняемым. Однако, пропустил мимо ушей тот факт, что я обвиняюсь во взятке не на 190, а только на 95 тысяч рублей. Это один эпизод вместо двух первоначальных. Соответственно, моё преступление проходит по третьей, а не по пятой части 290-й статьи Уголовного кодекса. В этом месте адвокат мог бы успокоить меня тем, что наказание по этой части меньше – от 4 до 8 лет, а не от 7 до 12, как прозвучало на суде. Но Юрий на мой вопрос поясняет, что это предварительное обвинение (мол, его ещё допишут).

Здесь я мог бы потребовать копию обвинения, но даже до этого не додумался. Голова сильно тупит в форс-мажорной ситуации. Намного позже я выяснил, что следователь просто ошибся в квалификации моего преступления. Отдельные эпизоды не могут складываться, чтобы составить более серьёзное преступление. Крупная взятка (часть 5 ст. 290) начинается от 150 тысяч рублей, которые должны быть получены единоразово (или несколько от одного человека). У меня таких эпизодов нет. Так что моё преступление всё же менее опасное, чем у Улюкаева.

Адвокату после допроса позволили задержаться. Он передал мне письмо от моей семьи и забрал моё первое письмо на волю. Я ещё живу заботами той жизни. Пишу жене, как проверить электронную почту, что нужно ответить в редакцию, которая публикует мою статью, беспокоюсь о долге в две тысячи рублей, который повесили на меня судебные приставы. Пишу о том, чтобы моей маме ничего не говорили – ей ни к чему знать такие страсти на старости лет. Наташа сама придумала легенду, что меня отправили в командировку в Индию, как когда-то бывало на заводе, так что я не могу оттуда звонить.

Всю свою жизнь я постоянно был чем-то занят и не признавал пассивный отдых. Я плохо представлял себя лежащим на пляже. Только раз в жизни, да и то нечаянно, мы с женой оказались на курорте, когда совершили поездку в Турцию. Через три дня на пляже пришлось буквально сбегать из отеля и режима «всё включено», чтобы самостоятельно идти в близлежащие горы. Мы с женой признавали только путешествия.

Тут, в камере на меня обрушилась масса «свободного» времени (хотя термин «свободного» здесь не совсем уместен). И это само по себе выглядело как изощрённое наказание. Нужно было учиться распоряжаться четвёртой координатой – временем – в условиях, когда оно стремится к бесконечности. Даже моя любимая песня: «есть только миг между прошлым и будущим» приобретала здесь какой-то неестественный смысл. Теперь в моем распоряжении миллионы «мигов».

Итак, какие развлечения доступны в камере? Можно полежать на одном боку, потом на другом. Повторить всё это десять раз (больше не получится при всем желании). Посмотреть в окно, в которое видна стена соседнего то ли склада, то ли гаража. Если видно Солнце, можно следить за его перемещением в течении дня. В камере мы не знали точного времени, а только время суток – утро, полдень, вечер, ночь. Это сильно напрягало. Я даже начал подумывать о сооружении солнечных часов. Вот только форточка была слишком узкой, а само окно закрыто рифлёным пластиком, через который Солнце видно плохо.

Ещё одно развлечение – читать официальные бумаги, укрепленные на стене в пластиковых мультифорах. Бумаги надёжно прикреплены к стенду скотчем, снимать их запрещено. Здесь дан распорядок дня (по часам, которые нам недоступны), перечень разрешённых вещей, которые можно получить в передачах, список официальных лиц, кому можно направить жалобу или ходатайство (начальник ИВС, общественная комиссия, прокурор). Дана даже схема правильной заправки кровати. Эти бумаги дают толчок фантазии, можно помечтать о разрешённом чайнике объёмом до 600 мл, или о том, что ты напишешь в жалобе прокурору (когда будет ручка). Долго обсуждаем, что означает фраза в распорядке дня: «с 22:00 до 6:00 – сон (непрерывный)». Каждый из нас по-своему интерпретирует слово «непрерывный».

В камере можно ходить – пять шагов в одном направлении, пять в другом. Можно повторить это сто или двести раз. Позже мы начали отжиматься и приседать. Большой радостью стал прилёт к нашему окну голубя, который нашёл здесь остатки нашего тюремного хлеба (его у нас в ИВСе было с избытком). Когда он примерно в одно и то же время прилетел во второй или третий раз, мы дали ему имя – Федя. В очередной раз он прилетел со своей подругой в крапинку, она стала именоваться Марфой. Федя важно показывал ей найденное им изобилие пищи. А сколько шуток досталось этому Феде, когда вместо Марфы с ним прилетела другая голубка.

Однажды вечером я разглядел в окно через две решётки яркую звезду! Что это, планета? Виден совсем небольшой кусочек неба, которое к тому же сильно засвечено фонарями. Сразу вспомнил планетарий Центра подготовки космонавтов (в Звёздном городке). Там в центре купола расположена кабина спускаемого аппарата с небольшими иллюминаторами. Через эти иллюминаторы будущие космонавты должны опознавать звёзды, чтобы правильно сориентировать корабль. Для этого нужно хорошо знать отдельные группы звёзд, чтобы выхватывать знакомые фигуры, такие как, например, ковш Большой Медведицы, на небе.

Теперь я как космонавт, приглядевшись как следует, смог рассмотреть ещё несколько соседних звёзд и по ним уже догадался, что перед нами созвездие Орион! С радостью объясняю «коллегам» где тут пояс Ориона, как он указывает на ярчайшую звезду неба Сириус. Словами дорисовываю всё созвездие. Когда речь заходит о близлежащем созвездии Большой Пес, за окном неожиданно раздаётся лай сторожевых собак. Видимо, пришло время их кормежки.

В своей первой камере я видел книгу. Значит, они не запрещены. В следующий раз печатную продукцию мы увидели, когда стали слишком настойчиво требовать туалетную бумагу и мыло. Вообще-то, администрация должна выдавать и то и другое, но происходит это крайне редко и непредсказуемо. Наконец, сотрудники, вняв нашим просьбам, выдали для гигиенических целей старую книгу, корочка у которой уже была оторвана. Сначала мы её, конечно, прочитали.

Книги мы продолжали требовать несколько дней. Стандартный ответ: «ждите». Но в один прекрасный момент, наше нытьё, сопровождающееся ударами в дверь, так надоело дежурному, что он принес стопку сразу из пяти или шести книг, которые собрал по другим камерам. Это было счастье. Я держал их в руках как самое дорогое сокровище. Я люблю читать. Конечно, последние годы у меня было для этого слишком мало времени. Но я прекрасно помню, как я за двое суток поездки на поезде (из Томска в Москву) прочитывал пару книг. Теперь глаза у меня разбегались, передо мной стояла сложная задача – с чего начать. Выбрал фантастику – роман «Каллисто» Г. Мартынова 1958 года. На целые сутки я погрузился в вымышленный мир. Одновременно, поглядывая на своих соседей, я удивлялся тому, что многие из них в принципе не читали. Даже в таких условиях им это было безразлично.

Проглатывая страницу за страницей, мне было особенно интересно сопоставить знания автора о космических полетах в то время, когда люди в космос ещё не летали. В романе описан корабль инопланетян, конечно, в виде тарелки, который летел с Сириуса к Солнечной системе 11 лет почти со скоростью света. Сначала он посетил Венеру, потом прибыл к нашей планете. Чувствуется, что автору не с кем было посоветоваться по вопросам небесной механики. Основная идея романа чисто политическая – о превосходстве советского строя над капиталистическим. С книгами можно было сказать, что жизнь налаживается. Раздражал только короткий световой день. В феврале в шесть часов вечера за окном было уже темно. Единственная в камере лампочка, горевшая над дверью, позволяла что-то видеть лишь вблизи от неё, да и то с трудом. Приходилось с сожалением откладывать книгу до утра.

После чтения фантастики мне и самому захотелось пофантазировать. Что, если я смогу переместиться во времени? Скажем, для того, чтобы встретиться с самим собой в далекой юности. Пусть я окажусь году так эдак в 1971-м. Мне было тогда 12 лет, и жил я в далёком от цивилизации таёжном поселке Сайга, примерно 280 км севернее Томска. В один из дней Серёжа ждал поезд, на котором из Асино должен был приехать его дядька. А тут вдруг перед ним оказался какой-то старик. Да-да, Серёжа воспримет меня именно как старика. Таким в то время был его дедушка, дед Степан. Разве можно найти общий язык при такой разнице в возрасте? Но я решил попробовать:

– Здравствуй, Серёжа!

В ответ робкое:

– Здравствуйте.

Он не решился спросить – кто я и откуда его знаю. Я решил действовать напрямую:

– А ведь я из будущего. Из 2018-го года. Я – это ты через 45 лет.

Я знал, что Серёжа готов к такой встрече – он перечитал всю фантастику в поселковой библиотеке, а по почте выписал книгу «Мир в 2000 году».

Серёжа знает, что к 2000-му году люди уже будут осваивать Марс и думать о полётах к звёздам. Сам он обязательно станет если не космонавтом, то конструктором космической техники. В своём шестом классе он организовал кружок астрономии и вместе с одноклассниками изобретает ракету и выпускает стенгазету «Юный космонавт». И хотя знаний не хватает, но Серёжа уверенно, хотя и неверно, объясняет одноклассникам, почему Луна меняет свой вид.