Текст бизнес-книги "Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX – XX столетий. Книга I"

Автор книги: Алексей Ракитин

Раздел: Документальная литература, Публицистика

Американские трагедии
Хроники подлинных уголовных расследований XIX – XX столетий. Книга I
Алексей Ракитин

© Алексей Ракитин, 2021

ISBN 978-5-0053-5459-4 (т. 1)

ISBN 978-5-0053-5460-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1895 год. Убийства в церкви или Неизвестная история неизвестного серийного убийцы

Смерть Юджина Уэйра (Eugene Ware) повлекла ряд событий, не получивших до сего дня ясных и однозначных ответов. Скорее всего, истинную подноготную произошедшего тогда мы вообще никогда не узнаем. Но именно существующие неопределенности и порожденные ими вопросы и придают произошедшему в 1894—1895 гг. в Сан-Франциско форму неординарного, лихо закрученного детектива.

Жизнь, казалось, сулила Юджину Уэйру прекрасную будущность. Закончив медицинскую школу Купера (Cooper medical college), престижное учебное заведение, действовавшее в Сан-Франциско с 1858 года, он открыл аптеку на пересечении улиц Хейс (Hayes street) и Маркет (Market street). В конце XIX столетия город рос, туда стекались люди, вваливались большие деньги, приходил бизнес. Благодаря прекрасной конъюнктуре и общему экономическому подъёму Калифорнии, дела в маленьком бизнесе Юджина шли очень хорошо, молодой аптекарь быстро обзавёлся постоянной клиентурой и планировал расширить торговлю.

Но в ночь на 14 декабря 1894 г. Юджин Уэйр был убит. Его залитое кровью тело было найдено около полуночи на площадке перед лестницей, ведущей на второй этаж (там находилась аптека). Немедленно была вызвана полиция, которая появилась очень скоро, поскольку до ближайшего отделения было буквально 100 метров. Выяснилось, что непосредственно нападения на аптекаря никто не видел, поэтому описание внешности предполагаемого преступника получить не представлялось возможным, однако рядом работавшие магазины закрывались довольно поздно – в 22 и даже 23 часа – а потому кто-то из числа их работников мог что-то интересное заметить.

На место совершения преступления прибыл капитан Исайя Лиз (Isaiah W. Lees), начальник дивизиона детективов, являвшегося в каком-то смысле прообразом современной службы уголовного розыска. Это был один из ветеранов полиции Сан-Франциско, получивший капитанское звание ещё аж в 1858 г., т.е. за 36 лет до описываемых событий. Лиз был немолод – буквально через 2 недели ему должно было исполниться 64 года – но сохранял бодрость и активность, присущую молодым. Капитан в любое время суток лично выезжал на места совершения резонансных преступлений и работал столько, сколько было необходимо. Это был фанатик своего дела в хорошем смысле этого слова. Лиз заслуженно пользовался репутацией одного из лучших сыскарей на западном побережьи Америки и когда в марте 1896 г. ему предложили занять место руководителя Департамента полиции Сан-Франциско, это назначение было сочтено лучшим из всех возможных. Лиз оставался в этой должности вплоть до 1900 г. и даже ездил в Великобританию, в Скотланд-ярд с целью ознакомления с передовым европейским опытом борьбы с преступностью. Впрочем, сейчас мы выходим далеко за рамки нашего повествования, поэтому вернёмся в декабрь 1894 г.

С капитаном прибыла группа детективов, которую возглавлял Джон Сеймур (John Seymour) – им предстояло непосредственно заниматься раскрытием преступления.

С самого начала в расследовании убийства Уэйра принимал участие полицейский художник Джордж Рассел (George W. Russell). В то время это был, наверное, первый криминалист в полицейском управлении Сан-Франциско, а возможно, во всей Калифорнии. В обязанности Рассела входило информационное и научно-техническое, если можно так выразиться, сопровождение следственного процесса. Рассел занимался фотографированием и зарисовками на месте, проводил опросы свидетелей и по их показаниям рисовал портреты подозреваемых, разного рода поясняющие схемы и даже изготавливал макеты для представления суду и т. п.

Представители правоохранительного сообщества Сан-Франциско 1890-х гг. Все эти люди в той или иной форме занимались расследованием убийства аптекаря Уэйра. Слева направо: окружной прокурор Барнс, капитан полиции Исайя Лиз, полицейский художник, фотограф и, считай, криминалист Джордж Рассел, полицейский МакГриви. Все эти люди часто появлялись в судах во время уголовных процессов, где давали показания, в каком-то смысле их можно назвать публичными личностями. Джордж Рассел, судя по всему, являлся человеком широко известным, он появлялся по меньшей мере в 70 уголовных процессах, привлекавших внимание городской прессы.

В последующее десятилетие Джордж Рассел побывал на местах практически всех убийств, банковских ограблений, разного рода нападений и иных общественно опасных деяний, имевших место на территории Сан-Франциско. Он давал показания в судах, встречался со свидетелями и обвиняемыми.

Можно сказать, что Джордж Рассел на протяжении более 10 лет находился в самом эпицентре оперативной и следственной работы и видел поболее иных детективов и прокуроров. Если бы он написал мемуары, то можно не сомневаться – эту книгу можно было бы считать энциклопедией криминального мира Сан-Франциско конца XIX-го – начала XX-го веков. К сожалению, он не был писателем, поэтому такая книга не появилась. А жаль! В нашем повествовании мы ещё столкнёмся с этим человеком.

В первые же часы расследования стала вырисовываться картина довольно странного преступления. Юджин Уэйр был убит 18 ударами кинжала или ножа. Убийца именно колол потерпевшего, а не резал, поэтому судмедэксперт затруднился сказать, имело ли орудие убийства режущие кромки. Ранения оказались локализованы на правой стороне груди и живота – а это означало, что убийца, находясь лицом к лицу жертвы, держал кинжал (или нож) в левой руке. То, что преступник находился к убитому лицом к лицу не вызывало сомнений, поскольку на шее Уэйра остались хорошо различимые следы душения правой рукой. Напавший с такой силой стиснул шею жертвы, что на ней остались синюшно-багровые следы растопыренных пальцев и обдиры кожи там, где ногти впивались в шею.

Если убийца взял нож в левую руку, а правую использовал только для удержания жертвы, значит преступник – левша. Так рассудил лейтенант Лиз и его, логику, в общем-то, следует признать вполне здравой.

Николас Ван Сивке (Nicholas Van Sivke), ночной сторож расположенного неподалёку отеля, сообщил полицейским важную деталь. Он обратил внимание на то, что фонарь на лестнице не горел, и уточнил, что свет в тёмное время здесь всегда был включён. Освещение в Сан-Франциско в те годы было преимущественно не электрическим, а газовым, устроенным по английской технологии [горючий газ получали из угля], поэтому выключить светильник было не так-то просто. Светильник не имел индивидуального выключателя, чтобы его погасить требовалось перекрыть газовую магистраль, скрытую под штукатуркой. Полицейским пришлось потратить некоторое время на то, чтобы отыскать нужный вентиль – он находился далеко под лестницей и найти его было непросто. Вентиль оказался перекрыт и кто его повернул установить не удалось. Учитывая, что свет не горел в ту самую ночь, когда было совершено убийство, логичным выглядело предположение о его выключении злоумышленником. Но подобная предусмотрительность наводила на мысль не только о спланированности нападения, но и хорошей осведомленности этого человека! Он прекрасно представлял как и в каком месте ему надлежит действовать.

Осмотр карманов одежды убитого показал, что нападавший не заинтересовался ни наличными деньгами Уэйра, ни его ценными вещами. Запонки и булавка для галстука с бриллиантами остались на своих местах, как, впрочем, и золотые часы, портсигар и кожаная визитница, в портмоне находились 46$ – очень приличная сумма по тем временам, более чем месячный заработок фабричного или портового рабочего!

Осмотр аптеки позволил сделать другой любопытный вывод – из неё ничего не пропало. Также в её помещениях не было найдено никаких следов, свидетельствующих о борьбе или какой-либо подозрительной активности. Нападение началось и закончилось на лестнице.

Итак, ограбление явно не являлось мотивом преступления. Тогда что?

Крайнее ожесточение, проявленное убийцей, указывало на обуревавшую его ярость. Такой гнев мог явиться следствием сильного чувства неприязни, проистекавшего из неких обстоятельств личных отношений. Возможно, гнев питала ревность, некое нестерпимое оскорбление, карточный долг, наконец… Уже первые допросы друзей и коллег убитого, проведенные детективами, косвенно подтвердили справедливость такого рода предположений.

Врач Ричард Доудэлл (Ricbafd J. Dowdall), регулярно встречавшийся с Уэйром для покупки лекарств, сообщил полиции, что Юджин в последние недели жизни явно чего-то опасался. Чего именно, врач объяснить не мог, согласитесь, спрашивать о таком не принято, но по мнению Доудэлла, какие-то объективные основания для беспокойства Уэйр явно имел. То есть речь шла не просто о мнительности или дурных сновидениях, а о чём-то вполне объективном. Сказал Доудэлл и кое-что ещё интересное и неожиданное – по его словам, Юджин любил некую молодую барышню, очень юную и привлекательную. Доудэлл видел её однажды и сообщил описание полиции – брюнетка, худощавая, рост около 160 см. По словам свидетеля, по обхождению Уэйра было видно, что тот испытывает к барышне очень трепетные чувства, т.е. это явно был не флирт, не обычное для молодёжи заигрывание.

Сообщение о нежных чувствах к некоей брюнетке явилось для капитана Лиза и его детективов настоящей неожиданностью. Дело заключалось в том, что никто из близких убитого ничего об этой девушке не знал. Даже старший брат Юджина, с которым тот был очень близок и вёл переписку по почте, никакой ясности в этот вопрос внести не смог. Старший брат передал детективам переписку с Юджином и те не поленились её внимательно, но в результате лишь убедились в справедливости его показаний.

Очень важное для следствия сообщение сделал Чарльз МакЛохлин (Charles McLaughlin), владелец бакалейной лавки на противоположной аптеке стороне улицы. Магазин МакЛохлина 13 декабря работал до 23 часов и Чарльз перед самым закрытием видел, как в аптеку Уэйра явилась примечательная парочка – хорошо одетые мужчина и женщина, оба молодые и вполне респектабельные. Они оживленно беседовали с хозяином аптеки, женщина сняла шляпку и свидетель хорошо запомнил её блестящие тёмные волосы. МакЛохлин не заметил ничего подозрительного, если бы Юджин Уэйр не был убит той ночью, то свидетель вообще не запомнил бы этой сцены. Но описывая увиденное полицейским, МакЛохлин высказал предположение, согласно которому, явившаяся парочка была хорошо знакома владельцу аптеки, поскольку случайные люди так непринужденно не беседуют. Свидетель, конечно же, не мог знать содержание разговора, но суждение его представлялось весьма ценным.

В контексте этого заявление особенно интригующим выглядело то обстоятельство, что никто из друзей убитого аптекаря не признался полиции в своей встрече с Юджином поздним вечером 13 декабря. Интересно, не так ли?

19 декабря Джордж Рассел сделал доклад руководству полиции, в котором рассказал о результатах проведенного расследования. Сейчас бы мы назвали такой доклад презентацией. Детектив для пущей наглядности не поленился нарисовать на большом листе бумаги схему подъезда, явившегося местом преступления, указал расположение трупа, светильника, газового вентиля и поделился своими соображениями. Из его слов следовало, что Юджина Уэйра убил некто, хорошо ему знакомый. Этот человек руководствовался неким личным мотивом, скорее всего, неизвестным окружающим, опознать этого человека можно по его левшизму. Детектив смотрел на перспективы расследования довольно уверенно и не испытывал сомнений в том, что в самом скором времени будут обнаружены как таинственная брюнетка, за которой ухаживал убитый, так и его приятель-левша.

Надо сказать, что версия о возможной причастности к преступлению наркомана, искавшего зелье у аптекаря, всерьёз не рассматривалась. Дело заключалось в том, что в конце XIX столетия "настоящими наркотиками" считались гашиш и опий. Патологическая зависимость от морфия была известна медицинской науке и называлась морфинизмом, но она не считалась тяжёлой патологией, раствор морфия являлся снотворным средством, продававшимся без ограничений. Кокаин также считался популярным лекарством, эффективным обезболивающим местного действия, он продавался как в виде глазных капель, так и раствора для инъекций. Убивать аптекаря ради того, чтобы получить доступ к морфию и кокаину было незачем – эти препараты можно было купить совершенно легально и за небольшие совсем деньги. По объёмам продаж кокаин в те годы входил в пятёрку самых популярных лекарств.

Несмотря на оптимизм детектива Сеймура, сообщившего журналистам о своей уверенности в скорейшем раскрытии убийства, ни через неделю, ни через месяц преступника назвать не удалось. Таинственная брюнетка осталась таинственной, а левшей среди друзей и знакомых Юджина Уэйра не оказалось. Последнее детективы проверяли лично, приглашая на допросы всех, с кем общался убитый, и предлагая им под разными предлогами написать что-либо…

Расследование забуксовало и в январе 1895 г. остановилось. Никакой новой информации не поступало, все зацепки были отработаны и не дали результата, никаких идей и продуктивных версий попросту не осталось.

Проходили недели и месяцы. Шансы раскрыть убийство Юджина Уэйра становились всё более эфемерными.

Закончилась зима, минул март, с первых дней апреля в Сан-Франциско установилась тёплая солнечная погода, обещавшая скорый приход самого романтического периода года.

Бланш Ламонт (Blanche Lamont), привлекательная девушка 19 лет, не вернулась домой вечером 3 апреля. И это было очень странно, поскольку Бланш приехала в Сан-Франциско из городка Диллон в Монтане лишь в сентябре 1894 г. и круг её общения в Калифорнии был очень ограничен. Она проживала вместе со старшей сестрой Мод в доме №209 по 21-й стрит, принадлежавшем Чарльзу Ноблу. Жена последнего являлась тётей Мод и Бланш по матери; сестры Ламонт называли Ноблов "тётей" и "дядей".

Бланш Ламонт

Бланш и Мод являлись членами баптистской общины «Christian endeavor society», как, впрочем, и супруги Нобл. Община собиралась в баптиской церкви Святого Эммануила (Emmanuel baptist church), находившейся на Бартлетт стрит на удалении немногим более 600 м. от дома Ноблов. Помимо церковных служб и собраний Блан и Мод посещали школу – собственно, учёба и явилась основной причиной их приезда в Сан-Франциско.

Следует пояснить, что школа, в которую ходили сёстры, не была общеобразовательной – это были специальные курсы, готовившие репетиторов и преподавателей для девичьих школ. Сёстры Ламонт жили весьма замкнуто, по увеселительным заведениям не ходили, предосудительных знакомств не водили. За всё время пребывания в Сан-Франциско Бланш сходила в театр всего 3 раза, а Мод, приехавшая в город двумя месяцами ранее младшей сестры, и того меньше – 1 раз.

Как видно, девушки вели очень замкнутый и смиренный во всех смыслах образ жизни.

Именно поэтому неявка Бланш домой вечером 3 апреля, в среду, застала супругов Нобл и её старшую сестру врасплох – никто из них не ожидал подобного. Преодолев некоторую растерянность, все трое приняли решение не поднимать раньше времени шум и отправились на вечернее молитвенное собрание как ни в чём ни бывало.

Во время собрания сидевший на скамье в предыдущем ряду приходской библиотекарь Теодор Дюрант11
  На языке оригинала – William Henry Theodore Durant, именно так в документах тех лет записывались имя и фамилия этого человека. Сейчас почему-то его фамилию принято писать через две буквы «r», но в этом очерке мы будем придерживаться оригинальной орфографии.


[Закрыть] повернулся в сторону Ноблов и негромко спросил, придёт ли сегодня Бланш? Миссис Нобл ответила отрицательно. Тогда Дюрант пробормотал, что Мод просила у него книгу под названием «The Newcombs» и он, дабы не передавать её через третьи руки, занесёт её в четверг лично. Поскольку 3 апреля являлось средой, по умолчанию было ясно, что речь шла о следующем дне – т.е. 4 апреля.

Но 4 апреля Дюрант в доме Ноблов не появился. Вместо него пришёл почтальон, доставивший бандероль – конверт из жёлтой бумаги почти пустой наощупь. Открыв посылку, Ноблы обнаружили 3 золотых колечка, завёрнутых в неровно оборванный кусок бумаги. На бумаге можно было прочесть несколько слов, неровно нацарапанных печатными буквами: «George King» и «Scharenstein». Ноблы знали, что означали эти слова – это были фамилии прихожан той же общины «Christian endeavor society», членами которой являлись сёстры Ламонт и сами супруги. Кроме того, им были хорошо знакомы и золотые кольца – именно такие колечки находились на пальцах Бланш Ламонт перед самым её выходом из дома утром 3 апреля.

Всякие сомнения в принадлежности колец исчезли после того, как содержимое бандероли увидела Мод Ламонт. Дело заключалось в том, что одно из колец принадлежало ей – это был подарок матери на Рождество 1893 года. Уже после приезда в Сан-Франциско Бланш выпросила это колечко у старшей сестры, точнее, обменяла на другое. Поэтому Мод лучше любого другого человека знала, что именно видит перед собой.

Тот факт, что кольца с пальцев Бланш были доставлены по почте, не означал ничего хорошего. Тем удивительнее выглядит нежелание близких пропавшей девушки поставить окружающих в известность о случившемся. Понятно, чем они руководствовались – боялись скомпрометировать незамужнюю девицу, но в той ситуации следовало беспокоиться уже не о компрометации, а о спасении жизни. Если, конечно, жизнь ещё можно было спасти…

Наверное день 4 апреля был очень напряженным и даже мучительным для супругов Нобл и Мод Ламонт – мы не знаем этого в точности, но вряд ли можно усомниться в душевных страданиях родных пропавшей девушки. Однако в этой жизни всё имеет свойство заканчиваться и в отмеренный законами природы час тот день тоже закончился.

И наступил следующий.

Утром 5 апреля – если быть совсем точным, то без четверти девять – в дверь дома Ноблов позвонили. На пороге стоял Теодор Дюрант, библиотекарь баптистской общины, в руках он держл книгу. Дюрант осведомился, может ли он видеть Бланш? Мод не стала говорить ему об отсутствии сестры и уклончиво ответила, что Бланш уже ушла в школу. Теодор как бы невзначай уточнил, как давно Бланш вышла из дома? Мод, стараясь быть вежливой, ответила, что сестра ушла около четверти часа назад, примерно в половине девятого. В принципе, у неё не было ни малейших оснований обманывать библиотекаря или быть с ним невежливой – Теодор являлся одним из первых её друзей в Сан-Франциско, он часто виделся с обеими сёстрами, его родная сестра ходила в театр вместе с Бланш. Тем не менее, Мод в ту минуту почувствовала раздражение оттого, что собеседник демонстрировал необъяснимую настойчивость. Придерживаясь ранее выработанного вместе с тётей и дядей плана, Мод обманула Теодора, заверив его, что сестра находится на пути в школу. Дюрант сказал, что направляется в больницу – он заканчивал обучение в медицинской школе и подрабатывал в больнице – и по пути решил занести книгу, которую несколько дней назад обещал Бланш.

Дюрант передал книгу – это был томик "The Newcombs", упоминайшся им в краткой беседе в церкви вечером 3 апреля. Раскланявшись с Мод, он отправился по своим делам.

Если посещение Теодором Дюрантом дома супругов Нобл не имело прямой связи с изчезновением Бланш Ламонт, то другое событие, также произошедшее в тот день, находилось в прямой с ним связи. Точнее даже, оно явилось следствием таинственного изчезновения.

Во второй половине дня Мод, вернувшись из школы, сложила бумаги пропавшей сестры – её дневники, полученные письма, учебные конспекты – и… отправила их домой в Монтану. Забегая немного вперёд, добавим, что по получении посылки мать Бланш сожгла всё, написанное младшей дочерью, не сохранив даже собственные письма, адресованные ей. То есть вся переписка между матерью и пропавшей без вести дочерью исчезла!

Это очень интересный момент, который мог бы иметь весьма и весьма далеко идущие последствия, если бы не ряд иных событий, о которых будет сказано в своё время. Об уничтожении дневников и писем пропавшей без вести девушки очень важно сейчас сказать, поскольку читатель скорее всего не найдёт упоминаний об этом в современной американской литературе. Данный факт отражён только в судебных протоколах. Поведение матери и старшей сестры представляется с одной стороны, странным, а с другой – хорошо согласованным. Мод, отправляя матери бандероль с эпистолярным наследием Бланш, явно приложила к грузу некое письмо. Старшая сестра явно желала, чтобы мать ознакомилась с полученным грузом и уже после этого приняла решение, как с ним поступить.

Мать, повторим, предпочла сжечь всё, написанное пропавшей дочерью.

Ощущение странности поступков старшей сестры и матери ещё более усилится, если мы примем во внимание то обстоятельство, что все эти действия совершались до того, как об исчезновении Бланш Ламонт была проинформирована полиция Сан-Франциско.

Вечером того же дня – напомним, речь идёт о 5 апреля – в дом Ноблов явились тот самый библиотекарь Дюрант, что утром приносил книгу, и доктор Фогель, член той же самой баптистской общины, к которой принадлежали сёстры Ламонт. Ссылаясь на Кларенса Вольфа, преподавателя школы, которую посещала пропавшая девушка, они заявили, что им известно об отсутствии Бланш. Добавив несколько слов о том, что они крайне встревожены этой прискорбной новостью, мужчины сообщили о своих предположениях на сей счёт. Дюрант и Фогель заявили, что им кажется весьма вероятным похищение Бланш Ламонт с целью последующей перепродажи в публичный дом, и добавили, что имеют кое-какие связи в Сан-Франциско и займутся самостоятельным розыском пропавшей.

В Калифорнии тех лет имелись весьма многочисленные диаспоры различных национальных меньшинств, прежде всего, китайцев и мексиканцев. Первые завозились в Соеденные Штаты в качестве дешёвой рабочей силы для строительства железных дорог, вторые же являлись коренным населением этих мест [Калифорния до 1847 г. года входила в состав Мексики, так что испанцы и их потомки появились в тех местах на пару столетий ранее англо-саксов]. Публичные дома, в которых белые женщины подвергались нещадной сексуальной эксплуатации всякого рода «цветными» мужчинами, являлись своеобразной городской легендой, чрезвычайно популярной в некоторой части тогдашнего калифорнийского общества. Россказни такого рода для придания им правдоподобия нередко сопровождались разнообразными деталями скабрезного свойства, в частности, сведущие люди утверждали, будто китайские мужчины очень любят лишать юных белых леди девственности и готовы платить посредникам за услуги подобного рода огромные деньги. Бросая ретроперспективный взгляд, сложно не предположить, что «страшилки» подобного рода распространялись умышленно и преследовали цель консолидировать «белую» часть американского общества перед угрозой со стороны «небелой».

При этом нельзя не отметить, что правдоподобия рассказам о подпольных публичных домах для «белых рабынь» придавало то обстоятельство, что похищения молодых девушек и женщин с целью их последующей сексуальной эксплутации в те годы действительно происходили. Жертвы похищений продавались в публичные дома как правило на большом удалении от дома или вообще на территориях других штатов. Но неприятная для «белой» Америки правда, о которой старались не говорить ни тогда, ни сейчас, заключалась в том, что пользовались услугами «белых» рабынь отнюдь не представители национальных меньшинств, а вполне себе белые англо-саксы. В Соединенных Штатах той поры существовала проституция для «цветных», но правильнее её было бы считать «проституцией для самых бедных», поскольку члены национальных диаспор в своей массе были значительно беднее белого большинства. И сфера секс-услуг поддерживалась как в те года, так и сейчас поддерживается отнюдь не трудом рабов, а вполне себе заинтересованных добровольцев. Следует признать, что похищение девушек и женщин с целью принуждения к занятию проституцией представляется неудачной бизнес-идеей, поскольку во всех отношениях выгоднее предлагать им попробовать подобный промысел добровольно. Именно так и работает система вовлечения людей в сексуальную эксплуатацию.

Таким образом, предположение Дюранта и Фогеля о похищении Бланш Ламонт с целью продажи в публичный дом являлось отзвуком весьма распространенной в Калифорнии тех лет городской легенды, а потому неудивительно, что супруги Нобл и Мод Ламонт, внимательно выслушавшие визитёров, отнеслись к их словам с должным пониманием.

Что поисходило 6 апреля мы в точности не знаем. Этот день выпал из воспоминаний всех, причастных к описываемым событиям.

Лишь 7 апреля – после того как минули 3,5 суток безвестного отсутствия Бланш Ламонт – Чарльз Нобл явился в Департамент полиции Сан-Франциско и попросил принять меры по розыску племянницы жены.

В это же самое время уже раскручивалась другая пугающая история, во всём схожая с приключившейся с Бланш.

Цепочка драматических событий началась двумя днями ранее – т.е. 5 апреля 1895 г. – с исчезновения Эллы Форсайт (Ella Forsyth), в девичестве Флэгг (Flagg) очень привлекательной 20-летней брюнетки. В 1893 г. она вышла замуж за Джорджа Форсайта (George W. Forsyth), представительного джентльмена, работавшего пресс-секретарём в крупной фирме, занимавшейся производством всевозможной рекламы под названием «Schmidt label and lithographing company». Пара проживала в доме №1604 по Ларкин стрит (Larkin street) на удалении немногим более 2,5 км. от пляжа в районе Форт-Мэйсон, куда в день своего исчезновения планировала направиться Элла. Джордж был на 18 лет старше своей избранницы и, судя по всему, искренне её любил, во всяком случае полиция во время расследования не нашла свидетельств каких-либо конфликтов между супругами.

Погода в пятницу 5 апреля выдалась очень хорошей, тёплой, солнечной, водная гладь в проливе Золотые ворота и заливе Сан-Франциско в такие дни всегда выглядела тихой и романтичной, а потому идея Эллы прогуляться вдоль воды показалась Джорджу совсем неплохой. И уж точно безопасной во всех отношениях. Прощаясь с женой перед уходом на работу, Джордж услышал о её намерении пойти прогуляться у залива, поискать ракушек и одобрил замысел. По мнению автора сбор ракушек на пляже представляется занятием немного странным для замужней женщины, но… может быть, так в семье Форсайт было принято проводить подобным образом свободное время? Позднее Джордж заявил полицейским, что время от времени он с женою действительно отправлялся погулять на пляж. В любом случае, береговая линия в районе Форт-Мэйсон являлась местом совершенно безопасным, волнение воды при хорошей погоде там практически не отмечалось, а потому прогулка по пляжу ничем плохим Элле не грозила.

По этой причине Джордж Форсайт был крайне удивлён, когда вернувшись вечером домой с работы, не нашёл любимую. Элла исчезла! Мужчина отправился на пляж, бродил там до полуночи и утро следующего дня также начал с осмотра прибрежной полосы.

Хотя уже 7 апреля Джордж сообщил полиции об исчезновении жены, его заявление не вызвало особого интереса правоохранителей. Мало ли что может приключиться у семейных людей – молодая жена уехала к маме или же просто решила проучить муженька после небольшой размолвки… Всякое бывает! Однако после того, как ни 7, ни 8 апреля Элла домой не возвратилась и никаких вестей о себе не подала, полиция Сан-Франциско принялась за розыск всерьёз.

Тем более, что к этому времени уже появилось заявление об исчезновении Бланш Ламонт. Имелось ещё одно соображение, питавшее самые мрачные предчувствия – пропавшие женщины имели весьма схожий типаж внешности. Они были худощавы и имели высокий по тем временам рост (Бланш Ламон весила 52 кг. при росте ~174—175 см., а вес Эллы Форсайт приближался к 63 кг. при росте ~168 см.), притом являлись брюнетками. Схожесть их типажа не могла не бросаться в глаза полицейским, привыкшим иметь дело со словесными портретами.

Неужели исчезновение с интервалом в 2 дня двух очень схожих внешне молодых женщин, проживавших в безопасных районах и благополучных семьях, могло быть случайностью?

Начиная с 9 апреля были опрошены все знакомые Эллы Форсайт, а всем родственникам, проживавшим вне Сан-Франциско, направлены уведомления с просьбой связаться с департаментом полиции в случае получения каких-либо известий о без вести отсутствующей Элле. В газетах появились сообщения соответствующего содержания. Дом Форсайтов был осмотрен с целью выявления следов насилия или какой-либо криминальной активности. Сразу скажем, что ничего подозрительного найти не удалось – ни следов крови, ни сломанных замков, ни выбитых стёкол.

Детективы, разумеется, озаботились версией возможного бегства жены от постылого мужа. Джордж Форсайт подозрения такого рода отверг категорически. Во-первых, он обратил внимание полицейских на то, что в кошельке Эллы находились всего 35 центов – с такими деньгами не бегут из дома! – при этом на бюро в гостиной остались лежать 20$. Во-вторых, Элла практически не выходила из дома в одиночку, обычно её сопровождала двоюродная сестра Джорджа, проживавшая вместе с ними. В-третьих, вся косметика и одежда Эллы, кроме той, что была на ней, осталась в шкафах. Скажите на милость, какая дама, привыкшая к достатку, сбежит из дома, не прихватив из гардероба любимые вещи?!

Доводы звучали логично и убедительно, но полицейские вполне здраво заподозрили возможную интрижку исчезнувшей женщины с кем-то из церковной общины. Привлекательная дама приходит в храм одна, там встречается с привлекательным священником или привлекательным прихожанином… Джордж Форсайт с ходу отбил и эту версию, заявив, что супруга его была методистского вероисповедания, но безо всякого фанатизма и к походам в храм не тяготела.

Элла Форсайт (рисунок из газетной публикации в апреле 1895 г.)

Джордж сообщил адреса церквей, которые посещала его жена, и его слова были проверены. Всё подтвердилось – Элла приходила в храм Божий нерегулярно, ненадолго и всегда одна. Версия о возможной интрижке с кем-то из прихожан категорически отвергалась священниками и старейшинами общин – по их уверениям подобное поведение от глаз «братьев и сестёр во Христе» скрыть было бы невозможно.

После того, как местные газеты сообщили об исчезновении Эллы Форсайт, в дело включились неравнодушные жители. Некий мужчина, проживавший с женой на пришвартованном у пирса рядом с пляжем шлюпе «Блэк пойнт» («Black point»), передал в полицию поясок от дамского платья, найденный у обреза воды. То, что поясок являлся принадлежностью дамского туалета, можно было заключить из того, что он был слишком узок и слишком ярок для ношения мужчиной. Когда вещицу предъявили Джорджу Форсайту, тот её не опознал.