Текст бизнес-книги "Ценность всех вещей. Создание и изъятие в мировой экономике"

Автор книги: Мариана Маццукато

Раздел: Экономика, Бизнес-книги

Введение. Создание versus изъятия

Варварские золотые бароны – они не находили золото, они не добывали золото, они не извлекали золото из породы, но в силу некой таинственной алхимии все золото принадлежало им.

Большой Билл Хейвуд, один из основателей профсоюза «Индустриальные рабочие мира»[16]16
  Haywood B. Bill Haywood’s Book: The Autobiography of Big Bill Haywood. N.Y.: International Publishers, 1929.


[Закрыть]

Билл Хейвуд красноречиво выражал свое недоумение, будучи представителем интересов работников и работниц американской горнодобывающей промышленности в начале ХХ века и в период Великой депрессии 1930-х годов. Хейвуд обладал глубоким знанием промышленности, но даже он не мог ответить на вопрос, почему владельцы капитала, которые мало что делали, кроме покупки и продажи золота на рынке, получали так много денег, в то время как рабочие, тратившие свою психическую и физическую энергию на то, чтобы найти золото, добыть и выделить его из породы, получали так мало. Почему те, кто осуществлял изъятие, получали такие большие деньги за счет создателей?

Аналогичные вопросы по-прежнему задаются и сегодня. В 2016 году обанкротился британский массовый ритейлер BHS – эта компания была основана в 1928 году, а в 2004 году была куплена за 200 млн фунтов стерлингов сэром Филипом Грином, хорошо известным предпринимателем в сфере розничной торговли. В 2015 году сэр Филип продал этот бизнес за один фунт группе инвесторов во главе с британским предпринимателем Домиником Чеппеллом. За то время пока BHS находился под его контролем, сэр Филип и его семья извлекли из компании примерно 580 млн фунтов стерлингов в виде дивидендов, арендной платы и процентов по займам, которые они предоставляли компании. Крах BHS лишил работы 11 тыс. человек и оставил после себя дефицит пенсионного фонда компании в размере 571 млн фунтов стерлингов, несмотря на то что в момент приобретения фонда сэром Филипом он имел положительный баланс[17]17
  How Philip Green’s family made millions as value of BHS plummeted // The Guardian. April 25, 2016. URL: https://www.theguardian.com/business/2016/apr/25/bhs-philip-green-family-millions-administration-arcadia (дата обращения 19.10.2020).


[Закрыть]. В отчете о расследовании краха BHS, проведенном Особым комитетом по занятости и пенсиям Палаты общин, сэр Филип, мистер Чеппелл и их «прихлебатели» обвинялись в «систематическом грабеже». Для работников и пенсионеров BHS и их семей, чья достойная жизнь зависела от компании, все это было изъятием ценности эпического масштаба – присвоением доходов, совершенно несопоставимых с размером экономического вклада. Но для сэра Филипа и других людей, которые контролировали этот бизнес, это было созданием ценности.

Хотя деятельность сэра Филипа можно рассматривать как некое отклонение от нормы, как бесчинство отдельно взятого субъекта, его манера мышления едва ли нестандартна: на многих гигантских корпорациях сегодня также лежит вина в смешении создания ценности с ее изъятием. Например, в августе 2016 года Европейская комиссия – исполнительный орган Евросоюза (ЕС) – спровоцировала международный скандал между ЕС и США, обязав компанию Apple выплатить Ирландии 13 млрд евро в качестве задолженности по налогам[18]18
  Apple tax deal: how it worked and what the EU ruling means // Financial Times. URL: https://www.ft.com/content/cc58c190-6ec3-11e6-a0c9-1365ce54b926 (дата обращения 19.10.2020).


[Закрыть].

Apple – крупнейшая компания в мире по стоимости на фондовом рынке. В 2015 году гигантский объем денег и ценных бумаг – 187 млрд долларов[19]19
  Houlder V., Barker A., Beesley A. Apple’s EU tax dispute explained // Financial Times. August 30, 2016. URL: https://www.ft.com/content/3e0172a0-6e1b-11e6-9ac1-1055824ca907 (дата обращения 19.10.2020).


[Закрыть], что почти сопоставимо с номинальным объемом ВВП Чешской Республики в том же году[20]20
  World Development Indicators Database. World Bank. July 1, 2020. URL: http://databank.worldbank.org/data/download/GDP.pdf (дата обращения 19.10.2020).


[Закрыть], – она держала за пределами Соединенных Штатов, чтобы избежать высоких налогов, которые пришлось бы заплатить в случае репатриации своих доходов в США. В рамках соглашения с Ирландией, заключенного еще в 1991 году, двум ирландским «дочкам» Apple был предоставлен очень благоприятный налоговый режим. Этими дочерними структурами были Apple Sales International (ASI), на которую заводились все прибыли с продаж iPhone и других устройств Apple в Европе, на Ближнем Востоке, в Африке и Индии, и Apple Operations Europe, которая занималась производством компьютеров. Права на развитие своих продуктов Apple за символическую стоимость передавала ASI, тем самым лишая американского налогоплательщика доходов от тех реализованных в продуктах Apple технологий, исходное развитие которых этот налогоплательщик профинансировал. Европейская комиссия утверждала, что максимальная ставка, применявшаяся к подлежащим налогообложению прибылям, которые оформлялись в рамках ирландской юрисдикции, составляла 1 %. Однако в 2014 году Apple платила налог по ставке лишь 0,005 %. Стандартная же ставка корпоративного налогообложения в Ирландии составляет 12,5 %.

Более того, эти «ирландские» дочерние структуры Apple в действительности вообще не являлись налоговыми резидентами с конкретным местоположением. Так случилось потому, что они использовали разночтения между ирландскими и американскими определениями постоянного местонахождения. Почти все прибыли, получаемые этими дочерними компаниями, относились на их «головные офисы», которые существовали только на бумаге. Еврокомиссия постановила, чтобы Apple доплатила налоги, исходя из того, что соглашение между Apple и Ирландией предполагало неправомерную государственную помощь (правительственную поддержку, дающую той или иной компании преимущество перед конкурентами), причем Ирландия не предлагала схожие условия другим компаниям. Как утверждала Еврокомиссия, Ирландия предложила Apple сверхнизкие налоги в обмен на создание рабочих мест в других бизнесах компании на своей территории. Apple и Ирландия отвергли требование Еврокомиссии – и Apple, конечно же, не единственная крупная корпорация, создавшая подобные причудливые налоговые структуры.

Однако реализованный Apple цикл изъятия ценности не ограничивается международными налоговыми операциями этой компании – он был гораздо ближе к ее родной территории. Не только Apple извлекала ценность у ирландских налогоплательщиков – то же самое проделывало ирландское правительство с налогоплательщиком в США. Почему так произошло? Apple создавала свою интеллектуальную собственность в Калифорнии, где размещена ее штаб-квартира. В действительности, как утверждалось в моей предыдущей книге «Предпринимательское государство: развенчание мифов государственного и частного секторов»[21]21
  Mazzucato M. The Entrepreneurial State: Debunking Public vs Private Sector Myths. L.: Anthem Press, 2013.


[Закрыть] (и эту тему мы еще рассмотрим вкратце ниже, в главе 7), все технологии, делающие смартфоны «умными» (smart), создавались на государственные средства. Однако в 2006 году Apple во избежание государственных налогов в Калифорнии создала дочернюю структуру в Рино, штат Невада, где отсутствует налог на корпоративный доход или на доход от прироста капитала. Творчески назвав ее Braeburn Capital[22]22
  Намек на пони по имени Брейбёрн, персонажа мультфильмов 1950-х годов «Яблоки раздора», «Слет семьи Эпл» и «Родео в Эпполузе». Как и большинство имен членов семьи Эпл, его имя является названием сорта яблок, который в России известен как бребурн или бреберн. Город Рино в штате Невада был первым крупнейшим центром азартных игр в США, установившим для своих резидентов исключительно благоприятные условия налогообложения. – Примеч. пер.


[Закрыть], Apple перевела часть своих прибылей в США на эту дочернюю структуру в Неваде, вместо того чтобы декларировать эти средства в Калифорнии. В 2006–2012 годах Apple заработала 2,5 млрд долларов в виде процентов и дивидендов, которые были декларированы в Неваде во избежание налогов в Калифорнии. Достигший угрожающих размеров долг Калифорнии стал бы значительно меньше, если бы Apple точно и в полной мере отчитывалась о своих доходах в США именно в этом штате, где исходно формировалась значительная доля ее ценности (архитектура и дизайн устройств, продажи, маркетинг и т. д.). Именно так изъятие ценности стравливает американские штаты друг с другом, а заодно и ссорит США с другими странами.

Очевидно, что исключительно сложные схемы минимизации налогообложения Apple разрабатывались прежде всего для извлечения из ее бизнеса максимальной ценности путем уклонения от уплаты значительных налогов, которые пошли бы на пользу тем странам, где работает компания. Нет сомнений в том, что Apple определенно создает ценность – однако игнорирование той поддержки, которую предоставили компании налогоплательщики, а затем стравливание друг с другом штатов и государств определенно не является путем построения инновационной экономики или достижения инклюзивного роста, идущего на пользу широким массам людей, а не только тем, кто смог лучше всего «надуть» систему.

В осуществляемом Apple изъятии ценности есть и еще один аспект. Многие подобные корпорации используют свои прибыли для краткосрочного повышения цены собственных акций вместо долгосрочного реинвестирования прибылей в производство. Основным применяемым для этого способом выступает использование резервов денежных средств для обратного выкупа акций у инвесторов, которым рассказывают, что это делается для максимизации акционерной «ценности» (получаемого акционерами компании дохода, который основан на оценке ее биржевых котировок). Однако вовсе не случайно, что среди главных бенефициаров обратного выкупа акций оказываются менеджеры компаний, имеющие доступ к щедрым схемам льготных опционов, которые представляют собой один из составных элементов их совокупного вознаграждения, – те же самые, что занимаются и реализацией программ обратного выкупа акций. Например, в 2012 году Apple объявила программу обратного выкупа акций в ошеломляющем объеме до 100 млрд долларов. Отчасти это было связано с необходимостью отбиваться от акционеров-«активистов», которые требовали, чтобы компания возвращала им денежные средства для «раскрытия акционерной ценности»[23]23
  Lazonick W., Mazzucato M., Tulum Ö. Apple’s changing business model: What should the world’s richest company do with its profits? // Accounting Forum. 2013. No. 37. P. 249–267.


[Закрыть]. Вместо реинвестирования в свой бизнес Apple предпочла перечислять средства своим акционерам.

Словом, та алхимия противопоставления изымающих и создающих, о которой Большой Билл Хейвуд говорил еще в 1920-х годах, сохраняется и сегодня.

Распространенные направления критики изъятия ценности

Последствия принципиально важного, но зачастую бессистемного различия между изъятием и созданием ценности выходят далеко за рамки судеб отдельных компаний и их работников или даже целых обществ. Изъятие ценности имеет громадные социальные, экономические и политические последствия. В период до финансового кризиса 2007 года доля в совокупном доходе самого богатого 1 % населения США выросла с 9,4 % в 1980 году до ошеломляющих 22,6 % в 2007 году. В дальнейшем ситуация лишь ухудшалась. Начиная с 2009 года неравенство росло еще быстрее, чем до финансового краха 2008 года. По состоянию на 2015 год совокупное состояние 62 богатейших людей нашей планеты оценивалось примерно так же, как и аналогичный показатель у беднейшей половины населения мира – 3,5 млрд человек[24]24
  An Economy for the 99 % // Oxfam Briefing Paper. January 2017. URL: https://www.oxfam.org/sites/www.oxfam.org/files/file_attachments/bp-economy-for-99-percent-160117-en.pdf (дата обращения 19.10.2020).


[Закрыть].

За счет чего продолжается вся эта алхимия? Привычная критика современного капитализма заключается в том, что он вознаграждает «искателей ренты», а не подлинных «создателей богатства». Под «погоней за рентой» в данном случае имеется в виду стремление генерировать доход не за счет производства чего-либо нового, а путем установления наценки сверх «конкурентной цены» и подрыва конкуренции благодаря использованию отдельных преимуществ (в том числе в области труда) или, как в случае отраслей с крупными компаниями, за счет способности последних блокировать доступ в свой сегмент других игроков и получения благодаря этому монопольного преимущества. Рентоориентированная деятельность часто рассматривается и в иных аспектах: «изымающие» выигрывают у «созидающих», а «хищнический» капитализм побеждает капитализм «производительный». Все это рассматривается в качестве ключевого способа – возможно, того самого ключевого способа, – с помощью которого 1 % населения добился власти над 99 %[25]25
  И даже консервативным силам понравилось играть на аналогах противопоставления изымателей и созидателей: Митт Ромни называет свой частный инвестиционный фонд средоточием «создания богатства», одновременно отпуская множество замечаний в адрес тех паразитических элементов общества, которые изымают богатство с помощью государства всеобщего благосостояния. Monbiot G. Mitt Romney and the myth of self-created millionaires // The Guardian. September 24, 2012. URL: https://www.theguardian.com/commentisfree/2012/sep/24/mitt-romney-self-creation-myth (дата обращения 19.10.2020).


[Закрыть]. Привычной мишенью подобной критики оказываются банки и прочие финансовые институты. Считается, что они получают прибыль от спекулятивных видов деятельности, в основе которых лежит принцип «купи дешево – продай дорого», или от покупки и последующего «раздербанивания» производственных активов, чтобы затем вновь продать их без какой-либо реальной добавленной ценности.

Более тонкие аналитики связывали нарастающее неравенство с тем специфическим способом, каким «изымающие» увеличивали свое богатство. Французский экономист Томас Пикетти в своей авторитетной книге «Капитал в XXI веке» сосредоточивается на неравенстве, формируемом хищнической финансовой индустрией при отсутствии ее должного налогообложения, и на том, какими способами богатство наследуется из поколения в поколение, что дает самым богатым изначальное преимущество для того, чтобы стать еще богаче. Исследование Пикетти содержит ключ к пониманию того, почему коэффициент окупаемости по финансовым активам (которые он называет капиталом) оказался выше, чем коэффициент окупаемости капиталовложений в рост, и призывает к повышенному налогообложению проистекающих из данного обстоятельства богатств и наследств, чтобы разорвать этот порочный круг. В идеале, с точки зрения Пикетти, подобные налоги должны быть всемирными, дабы избежать ситуации, когда одна страна ослабляет другую.

Еще один признанный авторитет, американский экономист Джозеф Стиглиц исследовал, каким образом слабость регулирования и монополистические практики привели к тому, что экономисты называют «извлечением ренты», – Стиглиц рассматривает это явление как основной импульс, стоящий за возвышением 1 % самых богатых американцев[26]26
  Stiglitz J. The Price of Inequality: How Today’s Divided Society Endangers our Future. L.: Allen Lane, 2012; Стиглиц Дж. Цена неравенства. Чем расслоение общества грозит нашему будущему. М.: Эксмо, 2015.


[Закрыть]. Для Стиглица данная рента является доходом, получаемым благодаря созданию для других предприятий таких препятствий, как барьеры для входа новых компаний в ту или иную отрасль, или же она оказывается результатом дерегулирования, позволившего финансовому сектору занять непропорционально большое место относительно остальной экономики. Исходя из этого, делается предположение, что при условии меньших барьеров для реализации экономической конкуренции произойдет более равномерное распределение доходов[27]27
  Журналистка Рана Форухар рассматривает те способы, с помощью которых материальное производство оказалось подорвано ростом финансового сектора, который обслуживает сам себя, а также менеджеров в промышленности, обслуживающих задачи финансового сектора, а не долгосрочного роста: Foroohar R. Makers and Takers: The Rise of Finance and the Fall of American Business. N.Y.: Crown Business, 2016.


[Закрыть].

Думаю, можно углубить этот основанный на противопоставлении «созидающих» и «изымающих» анализ того, почему наша экономика, с ее вопиющими неравенствами в распределении доходов и богатства, пошла по неправильному пути. Для понимания того, каким образом одни воспринимаются как «изымающие ценность» и выкачивающие богатство из национальных экономик, в то время как другие выступают «создателями богатства», но ничего от этого богатства не получают, недостаточно рассмотрения препятствий на пути к идеализированной форме совершенной конкуренции. Однако магистральные идеи относительно категории ренты в принципе не оспаривают то, каким образом происходит изъятие ценности – и потому этот процесс устойчиво сохраняется.

Чтобы досконально разобраться с данными проблемами, необходимо выяснить, откуда изначально берется ценность. Что именно изымается? Какие социальные, экономические и организационные условия необходимы для производства ценности? Даже на то, каким образом Стиглиц и Пикетти используют термин «рента» для анализа неравенства, влияет их представление о том, что такое ценность и что она репрезентирует. Является ли рента просто препятствием для «свободнорыночного» обмена? Или же определенные лица благодаря своим полномочиям способны получать «незаработанный доход», то есть порожденный манипуляциями с уже существующими активами, а не связанный с созданием новых?[28]28
  Пока я писала эту книгу, с язвительной критикой современного финансового сектора, также основанной на понятии незаработанного дохода, выступил Майкл Хадсон. См.: Hudson M. Killing the Host: How Financial Parasites and Debt Bondage Destroy the Global Economy. Dresden: ISLET Verlag, 2015.


[Закрыть] Таков главный вопрос, который будет рассмотрен в главе 2.

Что такое ценность?

Понятию ценности можно давать разные определения, но, по существу, это производство новых товаров и услуг. Каким образом получаются эти непосредственные результаты (производство), как они распределяются в масштабах экономики (распределение) и что происходит с доходами, получаемыми от их производства (реинвестирование) – вот ключевые вопросы при определении экономической ценности. Кроме того, принципиально значим вопрос о полезности того, что создается: увеличивают ли – или, наоборот, понижают – создаваемые товары и услуги устойчивость конкретной производственной системы? Например, появление какого-нибудь нового завода может иметь экономическую ценность, но если его производство настолько грязное, что уничтожает окружающую среду, то его нельзя рассматривать как обладающий ценностью объект.

Под «созданием ценности» я понимаю способы, с помощью которых различные типы ресурсов (человеческие, материальные и неосязаемые) возникают и взаимодействуют с целью производства новых товаров и услуг. Под «изъятием ценности» я понимаю виды деятельности, сосредоточенные на манипуляции существующими ресурсами и продукцией и на извлечении непропорционально высоких доходов из проистекающих из этого торговых операций.

Здесь важно сделать одно предупреждение. В этой книге я использую слова «богатство» и «ценность» почти как взаимозаменяемые эквиваленты. Это может вызвать возражения у тех, кто рассматривает богатство как нечто в большей степени имеющее монетарную природу, а ценность как потенциально в большей степени социальный концепт, включающий не только экономическую ценность, но и ценности в аксиологическом смысле. Поэтому хотелось бы пояснить, каким образом используются два эти понятия. Понятие «ценность» я использую в смысле «процесса», посредством которого создается богатство, ценность – это некий поток. Разумеется, этот поток претворяется в фактически существующие вещи, как осязаемые (кусок хлеба), так и неосязаемые (новое знание). Напротив, «богатство» рассматривается мною как совокупный объем уже созданной ценности. В центре этой книги находятся категория ценности и то, какие силы производят ценность – то есть сам процесс. Однако рассмотрены и вопросы, возникающие вокруг этого процесса, которые зачастую формулируются сквозь призму того, «кто» является создателем богатства. В этом смысле два указанных понятия используются как эквиваленты друг друга.

Долгое время понятие ценности находилось в самом центре дискуссий об экономике, производстве и распределении полученного дохода, при этом существовали здравые разногласия относительно того, что именно является действительным носителем ценности. Для некоторых направлений экономической мысли цена продуктов человеческой деятельности являлась результатом предложения и спроса, однако их ценность проистекала из объема труда, необходимого для их производства, из тех способов, какими на труд влияли технологические и организационные изменения, и из отношений между капиталом и трудом. В дальнейшем на смену акценту на «объективные» условия производства, технологий и властно-подчиненных отношений пришли понятия редкости и «преференций» экономических субъектов: объем предложения рабочей силы определяется предпочтением работника в пользу досуга вместо того, чтобы заработать больше денег. Иными словами, ценность стала субъективной.

До середины XIX века почти все экономисты предполагали также, что для понимания цен на товары и услуги требовалось прежде всего иметь объективную теорию ценности – теорию, связанную с условиями производства этих товаров и услуг, включавшую время, необходимое для их производства, качество используемой рабочей силы – и факторы «ценности» действительно формировали цену товаров и услуг. Но затем подобный подход стал поворачиваться вспять. Многие экономисты пришли к убеждению, что ценность вещей определялась ценой, которую за них платили на «рынке», – или, иными словами, тем, сколько был готов заплатить за них потребитель. Внезапно ценность стала определяться «на глаз». Любые товары и услуги, продаваемые по договорной рыночной цене, оказались по определению создающими ценность.

Переход от ценности, определяющей цену, к цене, определяющей ценность, совпал с крупными социальными изменениями в конце XIX века. Одним из них стал рост популярности социализма – требования реформ со стороны его представителей отчасти были основаны на утверждении, что труд не получает справедливого вознаграждения за создаваемую им ценность. За этим последовала консолидация капиталистического класса производителей – нет ничего удивительного, что эта группа была крайне заинтересована в альтернативной теории, согласно которой цена предопределяет ценность: эта история позволяла отстаивать присвоение ими большей части продукции, в результате чего труд все в большей степени оставался на обочине.

В интеллектуальной сфере экономисты стремились к тому, чтобы придать своей дисциплине более «научный» вид, сделав ее более похожей на физику и в меньшей степени на социологию, – в результате они стали обходиться без ее предшествующих политических и социальных коннотаций. Если работы Адама Смита (как и предшествовавшие им размышления о функционировании экономики) были наполнены политическим и философским содержанием, то к началу ХХ века поле, на протяжении более 200 лет являвшееся «политической экономией», оказалось вычищено до просто ортодоксальной «экономики», которая представляла совершенно иную трактовку.

Дискуссия о различных теориях ценности и динамике ее создания в самом деле фактически исчезла из программ экономических факультетов, проявляясь лишь в бизнес-школах в неких совершенно новых формах: «акционерная ценность (ценность для акционеров)» (shareholder value)[29]29
  Jensen M.C., Meckling W.H. Theory of the Firm: Managerial Behavior, Agency Costs and Ownership Structure // Journal of Financial Economics. 1976. Vol. 3. No. 4. P. 308; Дженсен М., Меклинг У. Теория фирмы: поведение менеджеров, агентские издержки и структура собственности // Вестник С.-Петербургского университета. (Менеджмент). 2004. № 4. С. 118–191.


[Закрыть], «разделяемая (общая) ценность» (shared value)[30]30
  Porter M.E., Kramer M.R. Creating shared value // Harvard Business Review. 2011. No. 89. P. 62–77.


[Закрыть], «цепочки создания ценности» (value chains)[31]31
  Porter M.E. Competitive Advantage. N.Y.: Free Press, 1985; Портер М. Конкурентное преимущество: Как достичь высокого результата и обеспечить его устойчивость. М.: Альпина Паблишер, 2016.


[Закрыть], «ценность в сравнении с ценой» (value for money), «определение ценности» (valuation), «добавление ценности» (adding value) и т. п. В результате, если раньше студенты-экономисты обычно получали обширное и разноплановое представление об идее ценности, изучая то, как ее постулировали различные школы экономической мысли, сегодня им преподают лишь то, что ценность определяется динамикой цены в зависимости от редкости и преференций. Все это не преподносится как отдельная теория ценности – в качестве примера можно привести вводный курс по экономике. Интеллектуально выхолощенная идея ценности просто берется как готовое представление, которое по умолчанию следует принять как истинное. При этом, как утверждается в этой работе, исчезновение категории ценности парадоксальным образом привело к тому, что сам ключевой термин «ценность» – понятие, лежащее в самом сердце экономической мысли, – стал более легким для использования как во благо, так и во вред каким угодно прикладным способом.