Текст бизнес-книги "Политическая философия австрийской школы: К. Менгер, Л. Мизес, Ф. Хайек"

Автор книги: Раймондо Кубедду

Раздел: Экономика, Бизнес-книги

§ 2. Спор o методах (methodenstreit) и его наследство

Спор между исторической школой немецких экономистов и австрийской школой вошел в историю социальных наук как методологический спор. Однако на деле это был не столько конфликт методологий (хотя они, безусловно, глубоко различны), сколько столкновение двух разных философских, экономических и политических подходов, что гораздо более существенно. С точки зрения австрийцев, дискуссия затронула пять основных тем: 1) природа и происхождение социальных институтов; 2) метод, которым следует их изучать; 3) природа и задачи экономической науки; 4) политические выводы из научных исследований и 5) роль исторической школы экономики в немецкой политике.

Сегодня та методологическая проблема, которую Менгер описывал как противопоставление эмпирического и теоретического направлений, в значительной степени утратила актуальность[70]70
  Даже Жид и Рист уже в 1909 г. писали по поводу «спора о методах»: «В наши дни начатое исторической школой противопоставление индуктивного и дедуктивного методов, к счастью, не представляет больше никакого интереса» (цит. по: Жид Ш., Рист Ш. История экономических учений. М.: Экономика, 1995. С. 313). Об эпистемологических проблемах, стоящих за «спором о методах», см.: Milford, 1988b.


[Закрыть]. С эпистемологической точки зрения дискуссия свелась к тому, можно ли применять в области социальных наук позитивистские методы сомнительной теоретической ценности, направленные на установление общезначимых законов путем индукции. Даже сам Менгер после книги «Die Irrthümer des Historismus» и статьи «Grundzüge einer Klassifikation der Wirtschaftswissenschaften» счел тему в этом отношении исчерпанной и больше к ней не возвращался. Интерес, который вызвала эта дискуссия у современников, очевидно, был связан с высоким авторитетом, которым на тот момент пользовался индуктивный метод, что привело к недооценке значения ее философских и политических аспектов.

Все значение этого спора для теоретических социальных наук стало очевидно только после появления работы Мизеса «Эпистемологические проблемы экономической науки» («Die Grundprobleme der Nationalökonomie»). Начав с того, что он назвал «прозрениями» Менгера, Мизес проанализировал значение теории субъективной ценности для всей концептуальной структуры социальных наук, в особенности для теории человеческой деятельности.

В «Исследованиях», как и несколько ранее в «Основаниях», Менгер изложил предпосылки для новой концептуальной структуры социальных наук. Однако это либо осталось незамеченным, либо неправильно понималось, либо интерпретировалось так, как если бы эта «революция» произошла исключительно в сфере экономической науки. Вследствие этого дискуссия сосредоточилась на вопросе об «историчности» (в противовес «теоретичности») метода социальных наук, что соответствовало тогдашней проблематике и тогдашнему уровню концептуальных представлений. Сам Менгер, настроенный глубоко пессимистично, после 1889 г. больше не высказывался о методологических вопросах (он работал над эскизом новой «философской антропологии», но от этого замысла до нас дошло лишь несколько разрозненных заметок)[71]71
  Согласно Каудеру (Kauder, 1965, pp. 88–89, 120–121), Менгер начал работать над планом антропологического обоснования своей системы только после 1900 г.; для этого он изучал труды В. Вундта, Ф. Брентано, К. фон Эренфельса, О. Крауса. См. реконструкцию отношений Менгера и господствующей тенденции австрийской мысли в: Smith, 1986 и Smith, 1990a. См. также: Leser, 1986b, pp. 29–57; Diamond, 1988, pp. 157–172.


[Закрыть]. Визер и Бём-Баверк, воодушевленные успехом «теории предельной полезности» в экономической науке, пренебрегали политическим и философским значением этой теории и считали, что, строго говоря, спор о методах, или Methodenstreit, был пустой тратой времени[72]72
  См.: Hayek, 1926, pp. 560–561. Бём-Баверк в 1890 г. писал: «По самой своей сути тот абстрактно-дедуктивный метод, который в немецкоязычной научной литературе представлен К. Менгером, Саксом, мной и другими – это настоящий эмпирический метод» (Böhm-Bawerk, 1890, p. 263).


[Закрыть]. Кроме того, Визер подходил к методологической проблематике с чуждой Менгеру психологической и эмпирической точки зрения[73]73
  На страницах, посвященных методологическим проблемам в Wieser, 1914, различие в позициях Визера и Менгера четко ощущается. О Визере см.: Menzel, 1927, pp. 4—12; Morgenstern, 1927, pp. 669–674; Johnston, 1972, pp. 81–82 (раздел носит название «Фридрих фон Визер как сторонник смешанной экономики»); Mises, 1978, pp. 35ff; Streissler, 1986, pp. 59–82; Ekelund and Thornton, 1987, pp. 1—12. О методологии Визера см.: Kauder, 1965, pp. 120–123; суть вопроса точно схвачена в следующих словах Каудера: «В основном Визера занимала интроспекция. К сожалению, Визер отождествлял интроспекцию и психологию, что породило совершенно ненужную путаницу». (О политических идеях Визера см.: Kauder, 1957, p. 421.) С другой стороны, см.: Mitchell, 1969, pp. 345–374; Ekelund, 1970, pp. 179–196; Alter, 1990a, pp. 222ff. Об участии Визера и Бём-Баверка в «споре о методах» см.: White, 1977, p. 7; о «психологическом» методе Визера см. с. 12. О влиянии на Визера Дильтея и Зиммеля см.: Kauder, 1957, pp. 415–416.
  Об отношениях Мизеса и Визера см. Mises, 1933, pp. 20–21 (Мизес Л. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009); по мнению Мизеса, Визер «не смог освободиться от влияния психологической эпистемологии Милля, у которого эмпирический характер приписывался даже законам мышления»; Mises, 1978, pp. 35–36: «Он так никогда и не понял сути идеи субъективизма в австрийской школе, и это послужило источником его досадных ошибок».


[Закрыть], и это, безусловно, не способствовало прояснению вклада австрийской школы в социальные науки.

Таким образом, триумфу маржиналистской революции в сфере экономической науки не сопутствовал аналогичный успех в сфере социальных наук. Ведь в том, что представители исторической школы немецких экономистов обвиняли Менгера в «атомизме», проявлялась не только их неспособность увидеть в его идеях разрыв с традицией классической экономической науки, но и их неспособность понять значение теории субъективной ценности для концептуальной модели всего корпуса социальных наук. К этому добавлялся их последовательный отказ признавать ее ценность для экономической науки, которую они упорно продолжали считать исторической наукой.

Итак, значение «спора о методах» состоит в демонстрации того, как теория субъективной ценности изменила не только концептуальную и методологическую структуру теоретических социальных наук, но и сам способ толкования истории и политики. Поэтому аргументы австрийцев, направленные против их оппонентов, которые попытались сформулировать практические нормы индивидуального политического действия на основании якобы открытых ими законов и смысла истории, по-прежнему представляют значительный локальный интерес. Это связано с интересом австрийцев к проблеме надежности и эффективности практических норм, выведенных из ложных общих законов, – к одной из центральных проблем не только экономической науки, но и политической философии.

Действительно, если признать, что теория австрийского маржинализма, объясняющая происхождение потребностей и их удовлетворение, имеет последствия для других социальных наук, то это означает, что всю концептуальную структуру политической философии нужно строить заново. Эта структура будет в первую очередь связана уже не с этикой и правом, а с экономической теорией, понимаемой не столько в качестве средства удовлетворения потребностей или инструмента этатистской власти, сколько в качестве действенного способа понимания человеческой деятельности. В этом смысле экономическая теория является результатом понимания того, что человеческая деятельность основана на проблеме редкости [благ относительно потребностей].

В 1889 г. в контексте своего спора со Шмоллером[74]74
  «Спор о методах» начался с выхода работы Шмоллера: Schmoller, 1883. В своей рецензии одновременно на «Исследования» Менгера и «Введение в науки о духе» («Die Einleitung in die Geisteswissenschaften») Дильтея Шмоллер – см. с. 239 и сл. – ответил на критические возражения Менгера в его адрес. Шмоллер подчеркнул, что будущее экономической науки связано с ее способностью использовать исторический и статистический материал, а не с ее способностью к формальной разработке. Отождествив методологию Менгера с натуралистической логикой Милля, он продемонстрировал не только полное непонимание текста Менгера, но и (и это гораздо серьезнее) неспособность осознать разницу между точной экономической теорией и классической экономической теорией. Об этом см.: Faucci, 1988, pp. 141–164.


[Закрыть] Менгер вернулся к теме систематической конфигурации экономической науки в статье «Grundzüge einer Klassifikation der Wirtschaftswissenschaften». В ней он различает 1) исторические экономические науки, экономическую статистику и экономическую историю; 2) морфологию экономических явлений; 3) экономическую теорию и 4) практическую, или прикладную, экономическую науку[75]75
  См.: Menger, 1889, pp. 199–200.


[Закрыть]. В этой работе Менгер не только еще раз сформулировал свою позицию, но и отметил, что ошибка исторической школы немецких экономистов состоит в том, что они устанавливают связь между «экономической теорией» и «прикладной экономической наукой». По его мнению, прикладные дисциплины не могут предложить «рецептов» поведения «в каждом конкретном случае»; они в состоянии лишь показать, «как сформулированные в общем виде человеческие цели какого-то конкретного типа могут быть наиболее успешно достигнуты в свете различных обстоятельств»[76]76
  Ibid., p. 202.


[Закрыть]. Они были не просто «науками в строгом смысле слова», но и «научными исследованиями», т. е. попытками предложить рациональные решения рациональных проблем[77]77
  Ibid., pp. 205, 209. О проблеме классификации наук и, в частности, о соотношении «чистой науки» и «практических искусств» см.: Keynes, 1891, pp. 31ff, 142ff. Однако главными авторитетами в этой области для Кейнса были Л. Косса и Дж.-К. Льюис, а не Менгер, хотя он и ссылался на Менгера в других разделах этой книги.


[Закрыть]. При этом Менгер полагал, что «практическая экономическая наука» должна черпать вдохновение из свободной от ошибок «экономической теории». Любая политика, основанная на ошибочном представлении о жизни, обречена на провал, даже если ее идеологи руководствуются благими намерениями[78]78
  См.: Menger, 1889b, pp. 208–218.


[Закрыть].

Итак, общие черты австрийской критики исторической школы связаны с убеждением австрийцев, что их оппоненты (например Маркс и его последователи) не понимали экономическую науку. Именно этим объяснялись постоянные попытки оппонентов создать «новую» экономическую науку, основанные на неверном понимании ее предмета, а также на попытках объединить историю, этику и экономическую теорию – три научные дисциплины, которые следует строго разделять. Их план преобразования экономической науки не мог привести к успеху, так как они не понимали ни всего значения ее развития, ни того, что она представляет собой всеобщую теоретическую науку. Не случайно то, что у их проекта были не научные, а политические мотивы, а именно желание создать новую экономическую науку, которая предложила бы альтернативу либерально-индивидуалистической модели в виде коллективистской и органицистской модели, воспринимавшейся как идеальный немецко-культурный тип.

Однако если в «Основаниях» Менгер часто обращался к идеям Гильдебранда, Книса и Рошера[79]79
  О чьих работах о происхождении денег он отзывается с уважением см.: Менгер К. Основания политической экономии // Менгер К. Избранное. М.: Территория будущего, 2005. С. 257, 264, 268, 274–275. См. также в более поздних работах: Menger, 1892, pp. 16–17 особенно. Об эволюционистской теории денег у Менгера см. O’Driscoll, 1986, pp. 601–616.


[Закрыть], пусть и оценивал их критически, то на момент написания «Исследований» ситуация резко изменилась. В этой книге критическая позиция Менгера выражена значительно резче; она приобрела вид жесткого противостояния позиции этих исследователей относительно предмета и структуры экономической науки. Протестуя против правомерности сравнения метода Рошера и метода Савиньи – Эйхгорна, на чем настаивал сам Рошер, Менгер воспользовался возможностью подробно изложить критические замечания в адрес Рошера, которые можно отнести к исторической школе в целом: «Неясное понимание сущности политической экономии и ее частей, отсутствие всякого более строгого различения исторической, теоретической и практической точек зрения исследования в области народного хозяйства, смешение отдельных направлений теоретического исследования, и философии истории хозяйства в частности, с теоретическим учением о народном хозяйстве и даже с политической экономией вообще, неясное понимание сущности точного направления теоретического исследования и его отношения к эмпирико-реалистическому направлению теоретического исследования, воззрение, будто историко-философское направление есть единственно правильное в политической экономии и аналогично исторической юриспруденции, непонимание истинной сущности исторической точки зрения в нашей науке и в теоретической части ее в особенности, преувеличенное значение, приписываемое так называемому историческому методу, неясное понимание сущности органического взгляда на народное хозяйство и вытекающих отсюда проблем социального исследования»[80]80
  См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 445.


[Закрыть].

Перечисленные Менгером «методологические ошибки» действительно оказали фатальное воздействие на развитие экономической теории в Германии[81]81
  Там же. С. 446.


[Закрыть] и были вызваны чрезмерным доверием к индуктивному методу. Эти ошибки, а также неверное представление о социальных институтах как о биологических организмах, с точки зрения Менгера, были присущи и основателю исторической школы немецких экономистов Рошеру и его последователям.

Отдавая должное Гильдебранду за то, что он отделял теоретическую экономическую науку от «практической экономики народного хозяйства», Менгер критиковал его за отрицание наличия «в экономике „естественных законов“». Он также порицал мнение Гильдебранда о том, что суть исторического метода сводится к изучению социальных явлений с коллективистской точки зрения и к открытию «экономических законов развития народов»[82]82
  Там же. С. 448.


[Закрыть]. Он был не согласен с тем, как Гильдебранд представлял себе задачу науки национальной экономии[83]83
  Там же. С. 458.


[Закрыть], и отмежевывался от мнения о том, что в экономической теории существует «этическое направление». Ведь согласие с тем, что задачи экономической теории можно связать с задачами этики, привело бы к размыванию границ между двумя законными, но отличными друг от друга типами исследования. Поэтому Менгер не ограничился тем, что отбросил идею «этического направления точной экономической науки»; он придерживался мнения, что такому направлению нет места даже среди практических экономических наук. Ведь если отвлечься от банального соображения о том, что экономическая деятельность подчинена моральным нормам, точно так же, как она подчинена юридическим установлениям и обычаям, то эта идея обретает вид требования подчинить экономическую науку моральным соображениям в рамках «морального учения об экономике». Соответственно, «этическое направление экономики представляется идеей не более основательной, нежели, например, мысль об экономическом направлении этики». Согласие с этой идеей означало бы отрицание «природы и настоящих задач теоретических и практических наук о народном хозяйстве» и недооценку «хозяйственной стороны народной жизни по сравнению с другими, слишком высоко оцениваемыми»[84]84
  Там же. С. 495.


[Закрыть].

Критика Менгером Книса в основном была связана с разделением экономической науки на три группы наук[85]85
  Там же. С. 303.


[Закрыть]; с независимостью «экономического элемента» по отношению ко «всей совокупности жизни государства и народа»[86]86
  Там же. С. 338.


[Закрыть]; с попыткой вывести невозможность «экономических законов» из демонстрации ложности догмы личной заинтересованности[87]87
  Там же. С. 346–347.


[Закрыть] и с представлением об экономических теориях как о результате исторического развития и, следовательно, об относительности их статуса на разных этапах исторической эволюции[88]88
  Там же. С. 375–376.


[Закрыть]. Менгер не отрицал того, что Книс дал импульс экономической науке, однако упрекал его за то, что тот не сформулировал четко свою позицию по вопросу «природы и задач исторического направления экономической науки и ее подразделений», за отрицание автономии точной экономической науки и за отношение к историческому исследованию как к единственно правомерному подходу в сфере экономической науки, понимаемой как наука о коллективных экономических явлениях[89]89
  Там же. С. 448–450.


[Закрыть].

Оценивая Рошера, Менгер также критиковал непонимание им задач теоретического исследования[90]90
  Там же. С. 302.


[Закрыть] и упрекал за смешивание задач теоретической экономики и задач истории и экономической статистики[91]91
  Там же. С. 307.


[Закрыть]. Серьезное непонимание природы исторической науки привело Рошера к «иллюзии, что, изучая историю вообще и историю экономики в частности, можно понять общий характер и общие взаимосвязи явлений человеческого хозяйства вообще»[92]92
  Там же. С. 377.


[Закрыть]. Эти ошибки усугублялись тем, что Рошер считал, будто объективные истины, относящиеся к политике, можно извлечь из исторического знания, полученного сравнительным методом[93]93
  Там же. С. 444.


[Закрыть], а также присущим ему представлением об экономике как об «учении о законах развития народного хозяйства, хозяйственной народной жизни»[94]94
  Там же. С. 458.


[Закрыть].

По отношению к идеям Шмоллера Менгер ограничился тем, что указал на банальность мнения о том, что хорошо и правильно не отделять понимание экономических явлений от всей совокупности социальных и политических явлений (если оставить в стороне его борьбу против «догмы своекорыстия человека»)[95]95
  Там же. С. 347. О полемике со Шмоллером, а также о работах Мизеса (Mises, 1929, pp. 54–90; Mises 1969; Мизес Л. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009) см.: Pfister, 1928, pp. 6—13; Ritzel, 1950; Hansen, 1968, pp. 137–173; Bostoph, 1978, pp. 3—16; Häuser, 1988, pp. 532–542; Milford, 1988a и 1990, pp. 215–239; Alter, 1990a. Недавно «спор о методах» был реконструирован с позиции исторической школы немецких экономистов, в особенности Шмоллера: Gioia, 1990.


[Закрыть].

По мнению Менгера, «категории Шмоллера» не дают более глубокого понимания этих проблем, а лишь усложняют дело[96]96
  См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 339 сн.


[Закрыть].

Критика Менгером представителей исторической школы немецких экономистов в «Исследованиях» продемонстрировала, что их попытка расширить горизонты экономической науки была основана на ряде серьезных ошибок. В отличие от «Оснований», замечания Менгера в «Исследованиях» не лишены сарказма. Однако полностью его полемический талант проявил себя в памфлете «Ошибки историзма», где Шмоллеру отводилась уже не второстепенная, а главная роль.

Если не считать полемической формы, «Ошибки историзма» содержат мало концептуально нового. То новое, что есть в этой работе, имеет иной характер. Во-первых, это выбор Шмоллера в качестве главной мишени для критики. Менгер понимал, что успех его собственных идей в немецкой культуре зависит от итога его спора с тем, кто стал наиболее авторитетным и влиятельным представителем катедер-социалистов. К сожалению, эта стратегия неизбежно влекла за собой ряд нежелательных последствий. Менгер осознавал разницу между Шмоллером и основателями исторической школы немецких экономистов. И в самом деле, главным предметом спора (не считая вопросов методологии) была возможность рассмотрения истории как «эмпирической базы практических экономических наук»[97]97
  См.: Menger, 1884, p. 44.


[Закрыть]; этот вопрос был лишь слегка затронут в «Исследованиях». Другое новшество состояло в расширении значения понятия «историзм», который в «Исследованиях» использовался для обозначения взглядов Георга Гервинуса, на всю историческую школу.

Таким образом, Менгер был намерен доказать невозможность создания «новой экономической науки» на базе теории исторической школы немецких экономистов. Кроме того, уже в «Исследованиях» он заявил, что отрицание подразделения экономики на исторические, теоретические и практические науки привело бы к «строго социалистической организации общества, т. е. к такому типу организации, когда единственной формой хозяйства было бы общественное хозяйство, а не частные индивидуальные хозяйства». Существовало бы лишь «народное хозяйство в собственном смысле слова [Volkswirthschaft]», «хозяйствующим субъектом его был бы народ [Volk] (или его представители)», и его целью было бы «возможно более полное удовлетворение потребностей всех членов общества». Соответственно экономическая наука свелась бы к «единственной практической экономической науке», иначе говоря, к науке «об основаниях, по которым общественное хозяйство [Gemeinwirthschaft]… может быть устроено и ведено наиболее целесообразно. То, что в наше время весьма неточно называют «социалистическими теориями», суть стремления к этой практической науке, и этим выясняется сущность и положение их в системе наук о хозяйстве»[98]98
  См.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 470.


[Закрыть].

Менгер сосредоточил свою критику на действенности и эффективности практических норм деятельности, извлекаемых из исторического знания. Проблемам, на которые он обратил внимание, тем не менее было суждено остаться на задворках дискуссии среди представителей гуманитарных наук той эпохи, которая характеризовалась ростом позитивизма, исторического материализма и «возвращением к Канту». Вдохновляясь Кантом, такие мыслители, как Дильтей, Виндельбанд и Риккерт создали классификацию наук, их целей и методов, обладавшую лишь поверхностным сходством с классификацией Менгера[99]99
  Применительно к Дильтею достаточно подумать о фундаменте, на котором основано различение Geisteswissenschaften (наук о духе, т. е. гуманитарных наук) и Naturwissenschaften (естественных наук), или о его представлении о психологии и ее воздействии на процесс «понимания» (Verstehen). Риккерт (Rickert, 1899, p. 7) привлек внимание к «Исследованиям» Менгера в кратком историческом обзоре, посвященном актуальным методологическим проблемам, обсуждавшимся в Kulturwissenschaften (гуманитарных науках); однако он не смог по достоинству оценить значение «Исследований», ограничившись замечанием о том, что этот труд «принадлежит к типу изолированных исследований, актуальных для той или иной конкретной области». В связи с этим Хайек (Hayek, 1968b, p. 125) ошибался, полагая, что предложенная Менгером классификация наук оказала влияние на Риккерта и Вебера.


[Закрыть]. Они говорили о «типах», «номотетическом знании», «идиографическом знании», «историческом», «теоретическом», «индивидуальном» и «универсальном» направлениях научного знания, об индуктивном знании и о ценности исторического знания. Однако и их посылки, и их заключения существенно отличались от взглядов Менгера.

Задача Менгера была более масштабна, чем у упомянутых мыслителей. Если последние стремились найти оправдание существованию двух типов научного исследования и в конечном счете соглашались с позитивистской моделью, то задача Менгера состояла в том, чтобы установить соотношение между теоретическими, историческими и практическими науками в рамках единой концепции знания. Однако он решил ее таким образом, что его решение не привлекло никакого внимания современных ему философов, так как они были равнодушны к проблематике и теоретическим моделям экономической науки.

В связи со всем этим поразительно то, что идеи Менгера были подхвачены уже Вебером в статье «Рошер и Книс и логические проблемы исторической политэкономии» («Roscher und Knies und die logischen Probleme der historischen Nationalökonomie»), которой он надеялся поставить точку в споре о методах; правда, Вебер понял их неправильно, и в его работе трудно узнать взгляды Менгера[100]100
  См.: Weber, 1903–1906, pp. 3—4n.; Weber, 1904, pp. 187—90; Weber, 1906, pp. 227n.; Weber, 1918, pp. 534–538; Weber, 1908, p. 395. Это различие, которое было очевидно и Мизесу, и Хайеку, позже отрицали, опираясь именно на Verstehen, некоторые из американских последователей Мизеса, на которых повлияла герменевтика Гадамера, а также интерпретация Вебера Лахманном (Lachmann, 1970).
  Критический анализ методологии Вебера с «австрийской» точки зрения см. прежде всего в Mises, 1933 (Мизес Л. фон. Эпистемологические проблемы экономической науки. Челябинск: Социум, 2009), где можно найти краткое сравнение на pp. 71ff.; Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. Челябинск, Социум, 2005. С. 32 сн., 119; Mises, 1978, pp. 122–123. В каталоге библиотеки Менгера упоминания о работах Вебера отсутствуют.
  Об отношениях Менгера и Вебера (малоизученный вопрос) см.: Kauder, 1959, p. 60; Tenbruck, 1959, pp. 573–630; Lachmann, 1970, pp. 24, 55ff.; Nishiyama, 1979, pp. 34–35; Bryant, 1985, pp. 57—108; Ashcraft, 1987, pp. 289–324; Hennis, 1987, pp. 38, 51; Osterhammel, 1987, pp. 110–112; Schön, 1987, pp. 60–62; но прежде всего Hennis, 1991, pp. 27–59, Burgalassi, 1992, pp. 71—102.


[Закрыть]. Бесспорно, Вебер находился под влиянием Менгера; однако остается впечатление, что Вебер толкует «абстрактную экономическую науку» в неокантианском духе, чего и следует ожидать в свете его философской позиции. В своих работах Вебер заменил выражение «теория субъективной ценности» (Theorie des subjectiven Wertes) «субъективным учением о ценности» (subjektive Wertlehre), тем самым приписав «субъективность» (относительность) не ценности, а теории (т. е. идеально-типическим схемам, посредством которых возможно познать реальность явлений). Это словоупотребление показывает, какое расстояние отделяет Вебера от австрийцев: для него (как и для других представителей исторической школы немецких экономистов) в это выражение вложено все то, что было сказано во множестве работ, посвященных историчности теории предельной полезности и экономических организаций[101]101
  См.: Weber, 1918, pp. 534–537.


[Закрыть]. Это совершенно противоположно тому, что подчеркивали австрийцы, когда исследовали «точные законы» и неожиданные результаты человеческих действий.

От «Исследований» может возникнуть впечатление, что Менгер был равнодушен к эпистемологическим проблемам современной ему экономической науки, хотя из этого и не следует делать вывод о том, что он плохо понимал эту проблематику[102]102
  См.: Menger, 1926—55, а также уже упомянутые работы Каудера. Перечень авторов и источников, на которые ссылается Менгер в «Исследованиях» (см.: Cubeddu, 1985), показывает, что в тексте нет упоминаний Кантильона, Рикардо, Мальтуса, Юма, Канта, Гегеля, Фихте, Госсена, Маркса, Вальраса и Джевонса (однако в библиотеке Менгера были книги всех этих авторов, за исключением Канта и Гегеля). Само по себе отсутствие упоминаний о них не слишком существенно, однако это дает нам общее представление о том, кто был близок Менгеру. Это может также способствовать прояснению проблемы, которую Джонстон (Johnston, 1972, p. 80) называет проблемой «источников формирования взглядов Менгера». В «Исследованиях» отсутствуют ссылки на следующих трех авторов (хотя это не обязательно означает того, что они не оказывали на Менгера никакого влияния в более позднее время): Ф. Брентано, И.-Ф. Гербарта, Р. Циммермана (в библиотеке Менгера не было их книг, за исключением одной работы Циммермана).


[Закрыть]. Можно сослаться, в частности, на то, что Менгер не стал сравнивать взгляды Вальраса и Джевонса со своей собственной позицией, несмотря на то что хорошо осознавал существенные различия между их экономической эпистемологией и своей собственной[103]103
  О взаимоотношениях Менгера с двумя другими столпами «маржиналистской революции» см.: Jaffé, 1965, 1, письмо 566, pp. 768–769, II, письмо 602, pp. 2–6, (письма Менгера к Вальрасу); I, письмо 569, pp. 771–773, II, письмо 769, pp. 179–180, письмо 794, p. 206 (письма Вальраса к Менгеру). Об отношениях Менгера с Вальрасом см.: Antonelli, 1953; Kauder, 1957, pp. 412ff.; 1959, pp. 62–63; 1961, pp. 69–70; 1962, pp. 15–16. Вальрас и Джевонс не просто не упоминаются в тексте «Исследований», как пишет Каудер (Kauder, 1961, pp. 69–70), «имена Джевонса и Вальраса, которые открыли теорию предельной полезности одновременно с Менгером, отсутствуют в тексте рукописи» второго издания «Оснований»; о различиях между первым и вторым изданием «Оснований» см.: Weiss, 1924. Каудер, вероятно, не обратил внимания на то, что во «Введение» ко второму изданию «Оснований», написанное сыном Менгера Карлом (1923, pp. vii – viii), включен отрывок из подготовленного Менгером-старшим, но не включенного в окончательный текст предисловия, где он упоминает Джевонса и Вальраса.
  О различиях между австрийской школой и «лозаннской школой» см.: Morgenstern, 1931, pp. 6—42. О разнице в позициях Менгера, Вальраса и Джевонса см.: Stigler, 1937, p. 230; Kauder, 1953b, pp. 571–572, 1965, pp. 66–80; Lachmann, 1966, pp. 161–162; Streissler, 1972, pp. 438–440; Jaffé, 1976, pp. 511–524; White, 1977, p. 4; Gram and Walsh, 1978, pp. 46–56; Vaughn, 1978, p. 61; Shand, 1984, pp. 32–41, 43–49; Alter, 1990a, pp. 151ff.


[Закрыть]. Последующие годы, однако, показали, насколько различными – и несовместимыми – оказались пути развития соответствующих концепций социальной философии[104]104
  Об этом см.: Vannucci, 1990, pp. 141–177.


[Закрыть].

Все это не означает, что Менгер избегал обсуждения современной ему эпистемологической проблематики[105]105
  См.: Milford, 1988a.


[Закрыть]. Однако его интересовало не изучение влияния экономистов, занимавшихся методологическими проблемами, а, во-первых, борьба против колоссальной популярности (не только в Германии) необоснованной попытки создать «новую экономическую науку», политические последствия которой он был в состоянии предвидеть, и, во-вторых (и прежде всего), пересмотр всей теоретической структуры социальных наук в свете значения, которое теория предельной полезности могла иметь для конфигурации этих наук в целом. Если такова была его главная задача, то не имеет особого значения то, ссылался ли он или нет на конкретных авторов.

Мы уже упоминали о том, что следы экономического спора о методах отсутствуют в работах других мыслителей, которые интересовались в это время проблемой метода в социальных науках[106]106
  Ведь авторы, пишущие об историзме, редко упоминают о Менгере; например, о нем не упоминается в: Rothacker, 1920, несмотря на то что этот текст посвящен историзму и «историческим школам». Первое описание «спора о методах» см.: Philippovich, 1886, pp. 27ff., 50n., 52—53n., 54n; см. рецензию Менгера на него: Menger, 1887, pp. 212–215.


[Закрыть]. Если просматривать литературу, посвященную методологии гуманитарных наук и историзму (разумеется, с учетом естественной разницы в том, что касается ее воздействия на область экономической теории), мы практически не находим упоминаний Менгера. Однако даже в сфере экономической эпистемологии до недавнего времени исторические исследования были в основном сосредоточены на моменте рождения «маржиналистской революции» и не уделяли внимания значению теории субъективной ценности для социальных наук[107]107
  Действительно, даже ссылки на Менгера в Keynes, 1891, pp. 5, 21n., 124n., 266, 324n., создают впечатление, что Кейнс неверно понял Менгера. Естественно, Кейнс хорошо осознавал значение идей Менгера, но он вряд ли был в состоянии оценить всю значимость методологии Менгера в своей книге, оказавшей глубокое влияние на развитие исследований экономической методологии. В книге М. Блауга «Методология экономической науки, или Как экономисты объясняют» (М.: НП «Журнал Вопросы экономики», 2004) Кейнсу уделено большое внимание, австрийской методологии (см. с. 147–149) – значительно меньшее, а «Исследования» вообще не упоминаются. То же самое относится к Boland, 1982, где, однако, можно найти интересные замечания о связях австрийской школы, в особенности Хайека, с Поппером (см. с. 169ff.). То же самое можно сказать о Collini et al., 1983, где тоже есть глава о политэкономии и об историческом методе с упоминанием Рошера и Шмоллера. Для понимания значения методологии Менгера сохраняют актуальность (по разным причинам) Ingram, 1888, pp. 233ff.; Schumpeter, 1914 и 1951; Eucken, 1938, pp. 63–86, Eucken, 1940, pp. 37–51; Hutchison, 1953.


[Закрыть].

Это все, что осталось от спора о методах в истории философии социальных наук, однако с точки зрения Мизеса и Хайека этот вопрос предстает совершенно по-иному. Они сразу восприняли спор о методах как столкновение двух различных концепций роли индивида в мире, и их интерес к работам исторической школы немецких экономистов был связан с тем, что она заложила теоретический фундамент тоталитаризма. Однако следует отметить некоторые различия. Нужно отделять позицию Менгера от взглядов Мизеса и Хайека, хотя бы для соблюдения хронологического порядка. Однако и применительно к Менгеру тоже важно не забывать, что он видел опасность, которая вытекает из приписывания экономической науке этических целей. Менгер также осознавал, что отказ в экономической сфере от политического признания индивидуальных актов выбора приводит к политико-экономической организации социалистического типа, в которой субъектом выбора становится не индивид, а надындивидуальная общность – государство, подчиняющая индивидуальные акты выбора собственным целям.

В свою очередь в провозглашении принципа историчности знания и экономической организации[108]108
  См.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 191.


[Закрыть] в соединении с отрицанием теоретической науки о человеческой деятельности и экономической науки, основанной на вечных и универсальных законах, Мизес распознал корни критики, направленной против рыночной экономики. Кроме того, он показал несостоятельность претензий социалистической экономической, социальной и политической организации на осуществимость[109]109
  См.: Mises, 1952, p. 2.


[Закрыть].

Историческая школа немецких экономистов отнюдь не случайно трансформировалась в движение, выступавшее за своего рода «государственный социализм», которое характеризовалось исключительной враждебностью по отношению к экономическому либерализму. Тем не менее, несмотря на серьезную вину исторической школы перед немецкой историей, Мизес и Хайек рассматривали ее всего лишь как немецкую версию более общего феномена – смешения социальной философии с этатизмом и коллективизмом. Слова Мизеса позволяют представить себе, как они понимали суть и значение спора о методах: «…в дискуссиях школы Джона Бейтса Кларка с американским институционализмом на карту было поставлено значительно больше, чем вопрос о том, какой подход плодотворнее. На самом деле предметом разногласий были эпистемологические основания науки о человеческой деятельности и ее логическая законность»[110]110
  См.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 8.


[Закрыть].

Поединок с исторической школой немецких экономистов продолжался до 1933 г. Затем эти темы стали восприниматься как культурное наследие, едва ли заслуживающее дальнейшего теоретического анализа. Чтобы объяснить это, вероятно, достаточно сказать, что Мизес и Хайек перестали считать необходимым дальнейшее обсуждение вопроса, который они считали закрытым по причине доказанности эпистемологической непоследовательности исторической школы.

В дальнейшем Мизес и Хайек уделили большое внимание изучению воздействия методологической позиции историзма на подход к экономическим и политическим проблемам. Они пытались показать, какое воздействие историзм исторической школы немецких экономистов оказал на коллективистские и тоталитарные доктрины. Тем самым они восстановили связь между историзмом/историцизмом и возникновением тоталитарной ментальности.