Текст бизнес-книги "Экономика и власть: опыт посткоммунистической трансформации"

Автор книги: Владимир Мау

Раздел: Экономика, Бизнес-книги

Преодоление экономического кризиса, осуществление стабилизационного курса и тем более глубоких хозяйственно-политических реформ, которые всегда являются достаточно болезненными и дают позитивный результат лишь по прошествии некоторого периода времени, требуют определенного уровня социальной стабильности. Причем необходимость решения подобных задач по времени непосредственно следует за периодом коренного слома устоев старой системы. А для осуществления этих целей требуется совершенно разная среда. Если для разрушения старой общественной системы нужна высокая социально-политическая активность значительной части населения, то для решения стабилизационно-созидательных задач более предпочтительна относительная уравновешенность общественных настроений, можно даже сказать – усталость народа от политических битв прошлого, компенсируемая (при благоприятном стечении обстоятельств) активностью граждан в хозяйственной сфере, в решении проблем собственного материального благополучия.

После провозглашения в конце октября курса на либерализацию цен и зарплаты в средствах массовой информации доминировали ожидания серьезных социальных потрясений, массовых акций протеста накануне, во время или после неизбежного скачка цен. Ситуация усугублялась быстрым разрушением потребительского рынка, деградация которого, естественно, особенно резко проявилась в ноябре – декабре, поскольку производители и торговля были заинтересованы в придерживании запасов до 2 января.

Страх перед открытой инфляцией переплетался в общественном сознании с безысходностью ситуации тотального дефицита, отсутствием в магазинах практически всех товаров, многочасовыми очередями за предметами первой необходимости, начавшимися перебоями в торговле хлебом. Показатель насыщенности потребительского рынка достиг в декабре своего минимума.

Пессимизм подстегивался резко возросшей в этих условиях активностью неокоммунистических группировок, стремившихся воспользоваться переходной ситуацией (угроза гиперинфляции при пустых магазинах) для дестабилизации политической ситуации и блокирования продвижения к рыночной демократии. Попытка организации массовых акций протеста в середине декабря под общим лозунгом «марш голодных очередей» стала наиболее показательной в этом отношении.

Однако несмотря на ожидание социального взрыва, общая социальная ситуация в России скорее благоприятствовала радикальным экономическим реформам.

Во-первых, исключительно высокой оставалась популярность президента, провозглашавшего либеральный экономический курс.

Во-вторых, социально-политическая активность народа на предшествующем этапе слома институтов коммунистического режима в целом по стране была не особенно высока (накал страстей ограничивался Москвой и некоторыми крупными индустриальными центрами) и не имела тенденции к росту. Политическая активность населения явно шла на спад, и, по опросам общественного мнения, большинство исключало возможность возникновения в ближайшее время массовых антиправительственных акций.

Наконец, в-третьих, сама обстановка быстрого приближения экономической катастрофы настраивала людей на принятие болезненных стабилизационных мер. Более того, в общественном сознании наблюдался очень важный сдвиг от патерналистских ожиданий и иждивенчества. Не питая иллюзий насчет возможности улучшения экономической ситуации в ближайшем будущем, от 2/3 до 3/4 россиян не связывали личного благосостояния ни с какими государственными или общественными организациями – они рассчитывали прежде всего на свои собственные силы.

В обществе отсутствовали явно выраженные черты «революции ожиданий» или «туннельного эффекта», когда первые признаки улучшения в отдельных сферах (отраслях, регионах) формируют надежды на скорые сдвиги к лучшему, а разочарование в этих чувствах ведет к резкому обострению социальной ситуации. Напротив, в России конца 1991 года практически полностью испарились надежды на «экономическое чудо» – почти 2/3 граждан не верили в возможность преодоления кризиса без «временного снижения уровня жизни людей». Осознание неизбежности тягот в ходе грядущих реформ свидетельствовало о наличии важных стабилизирующих установок в сознании основной массы населения.

Свою роль сыграл и эффект неоправдавшихся пессимистических прогнозов. Конец 1991 года прошел под знаком ожидания почти непреодолимых материальных трудностей, перебоев в снабжении основными продуктами питания, электроэнергией, теплом и транспортом. По данным ВЦИОМ, ко всему этому готовились 80 % россиян. Однако мрачные прогнозы не оправдались[40]40
  Впрочем, ожидания подобного рода катаклизмов еще долго оставались характерной чертой, присущей мышлению части отечественных экономистов. Для примера приведем лишь одну цитату из работы Г. А. Явлинского: «Зима 1992–1993 годов будет много тяжелее прошлой: нехватка электроэнергии (прежде всего в Забайкалье и на Северном Кавказе), “пляска цен” на нефть и нефтепродукты, рост аварийности теплосетей в городах, обострение дефицита кормов в большинстве регионов, возможные перебои с продуктами» (Явлинский Г. О новой политике правительства // Вопросы экономики. 1993. № 2. С. 113). Интересно, впрочем, здесь также и то, что данный алармистский прогноз был сделан примерно осенью 1992 года, а опубликован (по-видимому, по техническим причинам) лишь весной 1993 года.


[Закрыть], а признаки улучшения ситуации на потребительском рынке стали ощутимы уже через месяц после отпуска цен. Это стало важным фактором стабилизации социальных настроений. Недаром с весны 1992 года, по данным социологических служб, проведение последовательных экономических реформ имело достаточно много сторонников, причем их количество в 1992 году возрастало (табл. 3.4 и 3.5). Понятно также, что популярность правительства и лично Е. Т. Гайдара весной – летом 1992 года заметно пошла вверх, а позднее, когда к весне стало очевидно, что задачу остановки инфляции решить не удалось, соответствующие показатели снизились (табл. 3.6 и 3.7). Но к тому времени заработали уже другие факторы социальной стабилизации.

Таблица 3.4. Согласны ли вы с тем, что было бы лучше, если бы в стране все оставалось так, как было до 1985 года?

Источник: Данные Госкомстата.

Таблица 3.5. Экономические реформы нужно продолжать или их следует прекратить?

Источник: Данные службы «Мнение».

Таблица 3.6. Е. Т. Гайдар, и. о. председателя Правительства РФ

(Индекс популярности по России в 1992 году, %)

Источник: Данные службы «Мнение».

Таблица 3.7. Правительство РФ

(Индекс популярности по России в 1992 году, %)

Источник: Данные службы «Мнение».

Снижение политической активности населения наглядно отражалось в численности митингов и демонстраций – как в поддержку реформ, так и антиправительственных. Количество участников неокоммунистических акций несколько возросло за счет люмпенизированных слоев населения на рубеже 1991–1992 годов, а демократических – снизилось (в основном за счет тех же). Но в общем подобные акции собирали в Москве от нескольких тысяч до нескольких десятков тысяч участников, причем их массовость, равно как и степень эмоционального воздействия на институты власти, в течение года неуклонно снижалась.

Показательна социальная структура митингов (табл. 3.8). Выборочные исследования, проводившиеся в декабре, феврале и ноябре 1992 года, свидетельствуют об устойчивом доминировании среди участников как национал-коммунистических, так и демократических мероприятий пенсионеров (30 – 40 %) и служащих – работников бюджетной сферы (30–35 %). Доля рабочих никогда не превышала 9–12 %, молодежи было примерно 10 %. Подчеркнем, что состав участников митингов обоих полюсов политического спектра был практически идентичен.

Положительную роль для осуществления комплекса болезненных мер экономической реформы играло и отсутствие в России массовых популярных рабочих организаций (типа польской «Солидарности»), тяготеющих уже в силу своей природы к популистским лозунгам и требованиям. Официальные профсоюзы, объединенные в ФНПР, оставались в основном чуждыми трудящимся, хотя всячески стремились утвердить себя в этой роли и выступать от имени народа не только в сфере трудовых отношений, но и по политическим вопросам.

Таблица 3.8. Социальный состав участников митингов в Москве в 1992 году,%[41]41
  По материалам выборочных опросов.


[Закрыть]

Из альтернативных профсоюзов наиболее активный – Независимый профсоюз горняков, который, занимая в основном проправительственные, реформаторские позиции, активно участвовал в политическом противостоянии консерваторов и радикалов. Другие профсоюзы существенного влияния на ход экономических реформ оказывать не стремились, да и не могли.

Соответственно произошли важные изменения в характере забастовочного движения. С осени 1991 года наблюдался его существенный спад, который в основном происходил в 1991 году, и в дальнейшем забастовочная активность находилась на относительно невысоком уровне. (Исключение составляли отдельные довольно непродолжительные вспышки, в основном локального характера.) Произошло три важных сдвига в характере забастовок и составе их участников.

Во-первых, центр забастовочной активности переместился уже осенью 1991 года из отраслей промышленности в социальную сферу (и прежде всего в народное образование, а также, хотя и в меньшей мере, в здравоохранение).

Так, если в 1991 году 85,9 % потерь рабочего времени приходилось на предприятия промышленности, 8,1 % – на народное образование и 2,1 % – на здравоохранение, то в 1992 году эти цифры составили соответственно 17,1, 64,3 и 15,5 %. Аналогичные данные характерны и для числа участников забастовок (табл. 3.9).

Данная ситуация в значительной мере объяснялась более низкими возможностями бюджетной сферы адаптироваться к функционированию в условиях рыночной экономики, а также недостаточно гибкой бюджетной политикой правительства. Поскольку аграрно-промышленное лобби в России обладало исключительным политическим весом, оно оттягивало на себя значительную часть той государственной поддержки, которая должна была бы быть направлена в отрасли, финансируемые из бюджета (т. е. в социальную сферу).

Эти выводы подтверждаются и региональной статистикой забастовочного движения. Так, в основных шахтерских регионах (Карагандинской области и Республике Коми) при значительном увеличении числа объявлявших забастовку предприятий наблюдались явное уменьшение их масштабов и относительное снижение потерь рабочего времени (табл. 3.10). Если в Кузбассе количество бастовавших предприятий возросло с 440 до 654, то численность забастовщиков и потери рабочего времени сократились вчетверо (со 125,1 до 29,8 тыс. человек и с 1613,9 до 396,9 тыс. человеко-дней соответственно). И если в Коми ситуация была не столь наглядной, то тенденция – явно аналогичной: при росте количества бастовавших предприятий сокращались среднее количество участников забастовки и потери человеко-дней, приходящиеся на одно предприятие. Это отражало развитие реальной ситуации в регионах: работники основных отраслей промышленности (горняки и металлурги) добились существенного роста своей зарплаты, что в условиях свободного ценообразования вело к относительному завышению цен на потребительские (и в первую очередь продовольственные) товары в данных регионах. Поскольку же зарплата работников бюджетной сферы здесь индексировалась по общероссийской схеме, произошло резкое ухудшение их материального положения, что толкнуло на проведение забастовочных акций. С учетом значительного количества предприятий непроизводственной сферы и относительно меньшей (по сравнению с промышленными предприятиями) численности занятых на них работников произошло соответствующее снижение интегральных показателей масштабности забастовок (табл. 3.9).

Таблица 3.9. Отраслевая структура забастовок в России

* Имеется в виду доля соответствующего параметра к показателю по всему народному хозяйству.

Таблица 3.10. Забастовки в угольных регионах

Источник: Данные Госкомстата.

Аналогично складывалась ситуация и в ряде других российских регионов, и в целом по стране. Средняя интенсивность забастовок (продолжительность участия в забастовке одного работника, потери рабочего времени, приходящиеся на одно предприятие) явно снижалась, что являлось признаком уменьшения остроты этой проблемы. Характерной чертой 1992 года являлось и то, что на всем его протяжении потери рабочего времени от забастовок в промышленности оказывались ниже аналогичных показателей в одном только народном образовании (не говоря уже о социальной сфере вообще).

Разумеется, перемещение центра забастовочной борьбы в социальную сферу является свидетельством того, на чьи плечи ложится основная тяжесть реформ. И с политической точки зрения это было явным проигрышем реформаторов, поскольку именно занятая в этих отраслях интеллигенция являлась одной из основных их социальных опор, наиболее активно поддерживавшей идеи демократии и рынка. Однако объективно в среднесрочном плане такое развитие событий скорее способствовало продвижению рыночных преобразований, так как перемещало вектор социального недовольства в отрасли, в политическом отношении наименее влиятельные и в принципе неспособные резко дестабилизировать общую ситуацию в стране.

Во-вторых, происходит деполитизация забастовок. Лозунги отставки президента и правительства, столь характерные для выступлений трудящихся в СССР в последние годы его существования, сменяются по преимуществу экономическими требованиями. Разумеется, эта тенденция не является абсолютной, и политические требования периодически возникали вновь (особенно на рубеже 1993 – 1994 годов), но теперь они были уже результатом невыполнения правительством тех или иных взятых на себя обязательств (невыплата зарплаты и т. п.).

В-третьих, забастовочное движение России 1992–1994 годов в части экономических требований обычно порождалось не взаимоотношениями между рабочими и работодателями, как это зачастую происходило в периоды первых забастовок. (Под работодателями мы имеем в виду администрацию предприятий, на которых происходили забастовки, или руководство соответствующих министерств и ведомств.) Тогда основными экономическими требованиями были повышение оплаты труда, изменение условий организации труда, включая взаимную ответственность рабочих и администрации.

Приватизация снимает пока многие из этих вопросов или дает более приемлемые процедуры их решения: рабочие становятся владельцами определенной доли голосующих акций, а поскольку ваучерная приватизация в подавляющем большинстве случаев происходила по второй модели, то возможность рабочих-акционеров при необходимости влиять на принятие соответствующих решений остается поначалу довольно существенной.

По мере развития реформ основным предметом забастовочной борьбы становятся экономические претензии к правительству. Теперь (или пока) центр тяжести забастовочной борьбы сосредоточивается в отраслях, связанных с бюджетными поступлениями, т. е. в угледобыче, отраслях военно-промышленного комплекса и отчасти в социальной сфере. Здесь основной причиной забастовок являются задержки с выплатой заработной платы, вызываемые в свою очередь непоследовательностью правительственного курса. На протяжении 1993 – 1994 годов события развивались с удивительным постоянством. В начале года при формировании государственного бюджета правительство под воздействием отраслевых лоббистов берет на себя заведомо невыполнимые обязательства по закупкам производимой по госзаказу продукции и выплате разного рода дотаций. Позже выясняется, что денег, как и предупреждали серьезные экономисты из реформаторского лагеря, для уплаты обещанного нет. Правительство оказывается перед дилеммой – или инфляция, или неплатежи в результате ограничения закупок по госзаказу. Первоначально предпринимаются попытки избежать платежей, имеющих заведомо эмиссионный (инфляционный) характер. Это вызывает задержки по выплате заработной платы и дальнейшую цепочку неплатежей. Быстро нарастает социальная напряженность в соответствующих секторах экономики, причем страдающие от нарушения государством обязательств предприятия легко находят понимание у своих смежников. Недовольство приобретает массовый характер, правительство уступает и пытается рассчитаться по долгам. Обычно это происходит по большинству долгов одновременно, т. е. в экономику как бы в одночасье впрыскивается огромная масса денег, что ведет к обвальному падению рубля и скачку инфляции. А это вызывает новый виток забастовок протеста.

Наконец, особой причиной забастовок являются неплатежи по поставкам продукции (особенно энергоресурсов) в СНГ, что после отказа от практики выдачи Центробанком России технических кредитов этим странам создало дополнительные сложности для нефтяной и газовой отраслей.

Вместе с тем описанная трансформация характера забастовочной борьбы (перенесение требований на правительственный уровень) имела еще одно типичное следствие. В отличие от 1989–1991 годов, когда рабочие в основном дистанцировались от администрации предприятий, в 1992–1993 годах нередки стали случаи объединения действий трудовых коллективов и их руководителей. Причем последние подчас провоцировали рабочих на забастовки, пытаясь использовать их как способ давления на органы государственной власти с целью получения дополнительных финансовых льгот и укрепления тем самым своего собственного положения как руководителя.

Анализируя забастовочное движение как один из важнейших факторов социальной стабильности (или нестабильности) российского общества, следует обратить внимание еще на один феномен, характеризующий процесс экономической трансформации. Осуществление реформ вообще, и приватизации в особенности, еще не привело к возникновению классических конфликтов между трудом и капиталом, т. е. частные (в том числе и приватизированные) предприятия обладают в настоящее время гораздо более высоким запасом социальной стабильности, что связано и с более высоким уровнем оплаты труда на многих из них, и с меньшей зависимостью от государственных финансовых ресурсов, и с наличием иных форм решения возникающих проблем (например, через собрания акционеров в акционерных обществах).

Каковы основные факторы, способные резко дестабилизировать ситуацию в процессе проведения рыночных преобразований в России? Представляется целесообразным выделить, по крайней мере, два таких фактора (помимо проблемы тотального роста неплатежей в результате заведомых ошибок властей).

Социальную ситуацию могут дестабилизировать попытки властей преодолеть кризис и «восстановить управляемость» путем возвращения к жесткому административному регулированию народного хозяйства (и прежде всего цен), неизбежно ведущие к возвращению к ситуации тотального товарного дефицита при неспособности правительства организовать прямое централизованное распределение и перераспределение необходимых товаров производственного и потребительского назначения. В настоящее время распределительная система такого рода уже отсутствует и вряд ли может быть восстановлена в приемлемые сроки.

Другим фактором нестабильности может быть быстрый рост безработицы. Хотя к 1994 году общественное мнение в общем адаптировалось к мысли о неизбежности этого явления (по крайней мере, на переходный период), обвальный скачок числа безработных может быть весьма опасен. Правда, на протяжении трех лет экономических реформ такого скачка не произошло, и многочисленные пессимистические прогнозы, которые звучали с весны 1991 года, о появлении открытой безработицы в размере 6 – 10 млн человек в течение ближайших месяцев пока оказывались опровергнутыми реальным развитием событий.

Переведя в открытую форму инфляцию, правительство Е. Т. Гайдара так и не смогло решить вторую часть этой задачи – перевести в открытую форму безработицу как неизбежного спутника глубокой структурной перестройки. В принципе на протяжении 1992 года происходили определенные сдвиги в этом направлении: неуклонно увеличивалось количество безработных, причем число не имеющих работу превысило официально объявляемые предприятиями данные об имеющихся вакансиях. Аналогичные процессы продолжались и в 1993 – 1994 годах (табл. 3.11). В основном безработица остается пока в скрытой форме – в виде длительных неоплачиваемых отпусков, неполного рабочего дня и неполной рабочей недели. И, по-видимому, резкий скачок безработицы остается маловероятным, хотя начало реальных банкротств предприятий и сыграет здесь свою роль.

Безработица будет плавно нарастать (по-видимому, с некоторым ускорением) и одновременно общественное сознание будет адаптироваться к новой ситуации на рынке труда. Смягчающую роль могут сыграть вовлеченность работников в процесс приватизации своих предприятий (во всяком случае, пока они не окажутся банкротами), а со временем и укрепление реального частного сектора.

Значительный рост социальной напряженности из-за ухудшения условий на рынке труда будет, скорее всего, иметь локальный характер, концентрируясь в основном в потенциальных районах застойной безработицы (особенно в районах моноотраслевого профиля). В этом отношении опасны крупные индустриальные центры, но в них напряженность будет смягчаться диверсификацией производственного комплекса и оттоком высвобождаемых рабочих в частный сектор. Могут обостриться конфликты между различными группами занятых. Практически неизбежна люмпенизация части рабочих и служащих низкой и средней квалификации.

Таблица 3.11. Безработица и вакансии

Источник: Данные Госкомстата.